Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая"

Герард, небывалое дело, опоздал на занятие и к тому же приволок Сэц-Алана и еще кого-то голенастого и непонятного.

– Ну надо же, – хмыкнул Арно, наблюдая, как гости добропорядочно обходят невысокий заборчик, – нет и шести, а господин Проэмперадор уже отпустили адъютанта. Не к добру.

– Очень на то похоже, – не принял шутки Придд. – Ты когда-нибудь видел этого мушкетера?

– Вроде нет, – Арно честно вгляделся в долговязую фигуру. Незнакомую, в отличие от галунов на потрепанном мундире. – Ойленфуртский мушкетерский, лучший в откровенно паршивой Кадельской армии. Их от нас вроде бы на агарийскую границу перебросили. Позапрошлой осенью еще.

– Я бы предположил, что теньент доставил срочное письмо от полковника Дарави.

– Угу, и сразу же отправился пофехтовать!

Валентин не ответил – странная троица подошла слишком близко. Арно помахал рукой и полюбопытствовал:

– Рэй, ты кому подкрепление привел, себе или нам?

Герард хлопнул глазами. Во время драки с налетчиками он соображал отлично, когда речь заходила о чем-то умном – тем более, но отвечать на дурацкие вопросы пока не выучился. А теньент Сэ по части дурацких вопросов давал фору любому. Кроме братца.

– Господа, – начал разговор Валентин, – полагаю, вы искали меня? Но сперва представьте вашего спутника.

– Теньент Костантини, – хмуро откликнулся Сэц-Алан, и мушкетер щелкнул каблуками позабывших о щетке сапог. – Вступил в полк Дарави на юге, с сегодняшнего дня переходит к вам. Вот приказ.

– Благодарю.

Бдительный Ли столь важный приказ умудрился запечатать, а не менее бдительный Спрут отошел с бумагой к заборчику.

– Вообще-то мы уже с полчаса как должны фехтовать. – Развели секреты, и кошки с ними! – Сэц-Алан, Костантини, присоединитесь?

– Я должен вернуться к Проэмперадору, – адъютант обернулся к спутнику. – Вы, Костантини, как хотите, но на мой взгляд, для первого дня в Аконе впечатлений вам хватит.

– Мне их вообще хватит! – выпалил новый однополчанин. – Прошу простить, мммм…

– Арно, – подсказал виконт, понимая, что родства с маршалами не заметят разве что в Дриксен. – Мы в одних чинах, и вообще у нас по-простому. Как дела у агарийцев? Вы ведь оттуда?

– Не совсем…

– Согласно приказу Первого маршала Талига, – подсказал Герард, – маршал Лэкдеми забрал Ойленфуртский полк у генерала Заля и разместил в заставах на западной части Кольца.

Значит, бесноватые. Опять что-то натворили! Сунулись за Кольцо? Разграбили городишко? Но при чем тогда Ли с Эмилем?! Скорее, Дарави узнал что-то важное и, похоже, про Заля.

– Если вы с дороги, – улыбнулся Арно, – то вам нужна не шпага, а подушка. Господин полковник! Можно вас?

– К вашим услугам, – Придд уже насладился приказом и даже куда-то его спрятал. – Господа, пожелание Проэмперадора сохранить в тайне обстоятельства, предшествующие вступлению теньента Костантини в мой полк, на нас с виконтом не распространяется. Тем не менее отложим разговор до лучших времен. Теньент, вам нужно отдохнуть. Сэц-Алан, вас не затруднит проводить Костантини до моей квартиры и распорядиться, чтобы его устроили? Это по пути.

– Конечно, – кивнул адъютант. Собачья все-таки должность, причем во всех смыслах. И кусаться приходится, и гавкать, и палочку таскать. Без любви к хозяину сдохнешь, но Сэц-Алан от Ли в полном восторге. Так же как Герард – от Эмиля…

Самому Арно адъютантство опротивело почти сразу, хотя Ариго в качестве начальства был поприличней братцев. Вот Валентин, когда выбьется в маршалы, станет змеем почище Ли. «До лучших времен»… Отложит он, видите ли. Спрутина лиловая! Виконт тронул шпагу и очень беспечно осведомился:

– Ну, хоть сейчас-то мы делом займемся?

– Несомненно, – заверил Придд, провожая взглядом запыленного мушкетера. – Герард, маршал велел получить предварительные разъяснения у тебя.

– Да и так все ясно, – Арно поежился, он одевался для фехтования, а не для топтания по заиндевевшему садику под глубокомысленные разговоры. – Заль насвинячил, Дарави узнал, теперь придется укрощать разбушевавшихся зайцев. Нам придется, между прочим.

Мэллит была готова ждать, не потребовалось. Высокий и красивый щелкнул каблуками, вышел и тут же вернулся, сказав, что Монсеньор ждет. Гоганни с бешено колотящимся сердцем пересекла просторную комнату, в которой стояли и сидели мужчины в мундирах, и вошла в услужливо распахнутую дверь. Первородный стоял возле окна, и на его лице не проступило ни злости, ни радости, ведь он был умен.

– Счастлив вас видеть, сударыня. К сожалению, у меня очень мало времени, через четверть часа здесь соберутся офицеры.

– Мне хватит. – В ночь огня он говорил, как сын Кабиохов, в день дела она уподобится Герарду. – Я слышала разговор о мертвых, которые забирают живых. Умные ошиблись, потому что не знают, как умерла сестра герцога Придда, это знаю я.

– Очень интересно, но прошу вас сесть.

Хорошо, она сядет, хотя правнучки Кабиоховы говорят стоя, сидят мужчины.

– Я буду говорить о сделанном. Нареченная Габриэлой ненавидела свою кровь и задумала зло, но первородный Валентин не видел угрозы, и первородная Ирэна – тоже. Ничтожная… Я не могла не пустить герцога Придда в Альт-Вельдер, и я убила.

– Вы? – Кто сказал, что подобный Флоху никогда не станет исполненным льда? – Позвольте узнать, как именно?

– Ничтожная не будет скрывать, но это пустое знание. Я слышала, как барон Райнштайнер не понимал, почему дочь фок Дахе встала, ведь смерть ее была правильной и не несла лжи. Герцог Придд вспомнил свою сестру. Он был готов к тому, что ее поднимут собственная злоба и то, что она запятнала себя колдовством с собачьей кровью. Вы трое решили, что первородная Габриэла не пришла, потому что смерть ее была случайной и мгновенной. Теперь первородный знает, что это не так.

– Этого мало. Что именно вы сделали?

Как хочется выбежать прочь, но нельзя, ведь неполное знание подобно неготовому лекарству, оно либо бесполезно, либо становится ядом.

– Я ударила злобную, – она будет смотреть в эти глаза, в черный лед, который однажды стал звездами. – Первородная упала в воду, я держала ее, пока было нужно.

– Сударыня, поверить вам очень непросто. Вы должны были намокнуть, вас должны были заметить, удар нужно чем-то нанести и это требует сноровки.

– Я много думала. – Она расскажет все и уйдет! – Мне нужно было успеть до приезда герцога Придда. Нареченная Габриэлой…

– Графиня Борн.

– Графиня Борн всегда гуляла в лабиринте. Я пошла туда и выбрала место, где в воде есть большие камни, потом я взяла на кухне… Чтобы мясо стало мягким и не несло беды слабым зубам, его нужно отбивать, для этого есть колотушки из дерева. Я умею готовить любое мясо, кроме дикого… От диких зверей. Пожирать не продавших свободу тварей дозволено лишь от великого голода, и блюда из них не должны доставлять наслаждения.

– Я помню Кубьерту. Если вы останетесь на севере, сделайте исключение для зайцев и кабанов. Они пожирают посевы, а похитивший чужой хлеб должен быть наказан строже укравшего золото, не так ли?

– Так, – подтвердила Мэллит, – но я пришла не ради грызущих яблони. Я убила. Я могу вернуться к подруге, или Проэмперадор решит иначе?

– Чуть позже, сударыня, у нас еще несколько минут. Как вышло, что вас не заметили, и как вам удалось не намокнуть?

– Первородный ходит по карнизу, я это тоже могу. – Легче семь раз по семь взбежать по лестнице, чем говорить, как говорят талигойцы. – Я притворилась больной, мне принесли сонный отвар. Я заперла дверь, вылезла в окно, обогнула башню и пробралась в пустую комнату для слуг. Колотушку для мяса я оставила там раньше. В саду растет дуб, его ветви тянутся за ограду Нижнего парка. Я умею лазить по деревьям, и я перебралась на ту сторону. Моя юбка в самом деле намокла, но я успела ее высушить, ведь все думали, что я сплю, а рукава я подобрала. У меня все получилось.

– Да, у вас получилось. Скрыв правду от герцога Придда, вы поступили правильно, молчите и впредь.

Смотрит на часы. Придет ли он еще раз в дом Селины или этот разговор последний? Проэмперадор поверил и решил скрыть неприятное для всех. Он запомнит важное и забудет досадное, а вот ничтожная будет помнить. Не удар, не спутавшиеся с водяной травой волосы – черный лед взгляда и безнадежность, уносящую силы.

– Сударыня, что вы подумали, когда мы были в парке? – Она должна думать и отвечать, а слезы хотят литься, но Первородный Лионель их не увидит!

– В парке?

– В Альт-Вельдере. Вспоминайте, мы были в лабиринте, разговаривали и вдруг из-за тростника послышались шаги. Тогда меня удивило ваше лицо, теперь я понял. Вы решили, что графиня Борн вернулась и ищет вас?

…Сухой тихий шорох, золото мертвых стеблей, удивление и страх, которые нужно скрыть. Мэллит казалось, она сумела, ведь подобный Флоху смотрел не на нее.

– Господин Монсеньор, – девушка встала и расправила юбки. – Ничтожная все сказала и уходит.

– Да, – подтвердил он, – времени у меня больше нет. Я благодарен вам, баронесса, то, что вы сообщили, крайне важно. Осенние ночи холодны, но, может быть, вы не станете запирать окно? На третий вечер, считая сегодняшний.

– Нареч… а…

Прежде Мэллит не думала, как он высок! Когда первородный стоял, она была ему до подбородка. Нареченный Лионелем поклялся кровью, что не коснется ее первым, значит… Гоганни быстро положила руки на обтянутые сукном плечи и… взлетела. Монсеньор поднял ее, теперь глаза смотрели в глаза.

– Так удобнее, – сказал он, – не правда ли?

Поцелуй был короток, как удар стилетом, и долог, как боль.

– Я открою окно, – прошептала Мэллит, вновь ощущая под ногами пол. – Я буду ждать.

– Благодарю вас. – Лед растаял, в летнем омуте вновь дрожали жаркие звезды. – Мои дни, сударыня, мне не принадлежат, но треть ночей я могу отдать. Не больше, иначе я просто не выдержу.

Потянувшаяся к шнуру рука, совершающая последний прыжок золотистая стрелка, стук двери, шаги.

– Проводите баронессу. Фажетти уже здесь?

– Да, Монсеньор.

– Зовите. Пойдете через охотничий рынок. Баронессе нужно выбрать хороших зайцев, помогите ей, а потом купите корзину лучших иммортелей. По возможности, золотистых.

Арно никогда бы не догадался перекусить перед ужином, но Валентин предложил именно это и оказался прав. Слушать Костантини и жевать смог бы Ли и наверняка Райнштайнер, но для других это было слишком, даже для «спрута», молчащего над остывающими колбасками. Не ел и гость, только пил и вспоминал, как ни странно, довольно толково. Переспрашивать, по крайней мере, не хотелось, хотелось ругаться последними словами.

– Сегодня, теньент, – разрешил между двумя бокалами Придд, – можете не сдерживаться. Мы разделяем ваши чувства, к тому же, когда вы не подбираете выражений, у вас получается более образно. Итак, все началось совершенно обыденно?

Костантини подтвердил, что беды, по крайней мере такой, ничто не предвещало. Ойленфуртцы стояли заставами вместе с ополчением, собирались зимовать, и тут пришел приказ присоединиться к генералу Залю. Удивились, обрадовались – возвращаемся на родной север – и пошли. На берегу Данара соединились с переправившейся армией, и там Костантини встретил дальнего и знатного родича. Виконт Укбо второй год состоял при генерале от кавалерии Фариани. Разговорились. Виконт, временами кривясь, рассказал про спешку, про форсированный марш к Данару, и заодно объяснил, что за красавец в непонятном мундире разгуливает по лагерю. Оказалось, фельпский союзник. Там у них воевать больше не с кем, так этот Фраки явился «на помощь» Талигу. Зачем командующему эдакая цаца, офицеры не понимали. Фариани гость тоже не нравился, но генерал не вмешивался, полагая, что Савиньяк, на соединение с которым идут кадельцы, фельпскую обезьяну из армии вышвырнет, и хорошо бы вместе с Залем.

Молодые люди посмеялись и разошлись, а дальше начались странности: армия все больше забирала на запад, а скорость маршей упала вдвое. Дня три-четыре волочились, что твои улитки, а Укбо при новой встрече поделился – драгун целыми эскадронами отправляют в поиск, «будто ждем встречи с врагом или вообще по чужой земле идем». С грехом пополам доползли до Эрсторена, встали лагерем, и Заль собрал какой-то совет. Мушкетерский теньент туда, естественно, не попал, а вот Дарави с адъютантом поехали…

Советы у Заля обычно заканчивались возлияниями, так что назад полковника ждали к вечеру, но через пару часов примчался с вытаращенными глазами виконт – «твоего командира убили прямо на совете!». Сам Укбо при этом не присутствовал – генералы совещались, свита толкалась в приемной. Все шло как всегда, и вдруг за дверью начался шум, крики, потом – выстрел, и тут же в приемную выскочили двое, арестовали адъютанта Дарави и увели. Никто ничего не понимал, пока из дверей не вывалился Фариани, у которого схватило желудок. Привычный к подобным приступам оруженосец поволок генерала в известное место, где болящий исцелился и шепотом объяснил – только что командующий лично застрелил полковника Дарави, усомнившегося в смысле отдаваемых приказов, а по сути – обвинившего Заля и его приятелей в измене.

Оруженосец малость оторопел, а Фариани велел тайно, через родственника, предупредить ойленфуртцев и отправить кого-то к Савиньяку. На этом инструкции и кончились, потому что за генералом пришли. На арест это не походило, скорей на замаскированную под заботу проверку, но разговор оборвался. Укбо проводил господина до двери и, даже не пытаясь забрать на конюшне горячо любимую лошадь, отправился в соседний трактир якобы перекусить. Быстренько и втридорога сторговал у хозяина какую-то клячу и погнал к родичу; тот отыскался сразу, виконт все передал и собирался возвращаться, а Костантини – бежать к старшим офицерам, предупредить, может, полк поднимать… Они опоздали – прибыл чужой полковник с целым эскадроном кавалерии, велел строиться. И тут виконт Укбо сказал, что надо удирать. Обоим. Костантини подчинился, в таком положении всегда подчиняются тому, кто решает. Коня мушкетер из общей конюшни увести не мог, пришлось раздобыть…

– Точнее, – признался новый товарищ, – у «соседей» увели.

– Разумное решение, – одобрил Валентин, берясь, наконец, за колбаску. – Прошу вас, дальше.

Дальше – поскакали на север, к Аконе. Костантини по матери почти местный, дорогу знал, а вот погони, дураки, не ждали, думали – уехали, и ладно. Ну, сочтут дезертирами, а дезертиров Заль не ловит. Эх, наивные… На второй день их догнали. Коней беглецы не меняли, те уже несвежие были, попробовали лесом уйти, чуть в болото не влетели, потеряли время. Преследователи начали стрелять, виконт получил пулю в спину, но в седле держался, хоть и кричал спутнику, чтобы тот его бросил и гнал к Савиньяку. Костантини приказ сперва не выполнил, а потом стало поздно – их взяли в клещи, и тут подоспели «фульгаты». Преследователи – за сабли, дальше теньент не смотрел, не до того было. Укбо держался, пока они были одни, а как пришла помощь, сразу свалился. Прожил еще часа полтора. То гнал всех в Акону, то тревожился о своем генерале и брошенной лошади.

– Ну закатные же твари! – бессильно выругался Арно, и не притронувшийся к десертам Валентин согласился, что дело скверное, вопрос – насколько.

– Я доложил Савиньяку, – тихо сказал Костантини. – Проэмперадору Савиньяку… Теперь он все знает… Но я не понимаю! Как так? Заль, он… Он же заяц!

– Баваар говорит, погоня была – бесноватей некуда, – вставил успевший по старой дружбе сбегать к «фульгатам» Арно. – Сразу набросились и дрались, как звери. Живьем никого не взяли.

– А хотели? – Валентин покосился на бывшего мушкетера. – Свое дело вы сделали, и сделали хорошо. Я рад, что вы стали нашим товарищем. Полк на Мельниковом лугу потерял очень многих, а раны должны затягиваться.

– Возьми! – Арно всунул в руку теньенту свой пистолет. – От меня.

– Я не…

– Приказы не обсуждаются, – спокойно напомнил Придд. – Вы хороший стрелок?

– Как все.

– Извольте стать хорошим. Не знаю, что вас больше удивляет, моя перевязь или мои манеры. Постарайтесь привыкнуть.

– Мне говорили о вас. – Костантини так и сжимал в руке пистолет. – Люди Баваара… Я рад, что попал к «лиловым», но… Нас было двое, почему уцелел я?

– Потому что умер другой, – Валентин поднял бокал. – Будем помнить. И воевать.

– Да, – повторил Арно, – будем воевать.

Ужин не затянулся и о Зале больше не было сказано ни слова. Говорили о Торке, обсуждали варастийских лошадей, бессмертного Катершванца и обещанный бергерами снегопад. Скучно не было, но засиживаться не хотелось.

– Теньент заслужил и благодарность, – заметил Придд, когда осоловевший Костантини побрел за несущим подсвечник Тобиасом, – и подарок, и орден. Все, кроме повышения в звании. Я бы предпочел, чтоб из двоих беглецов выжил Укбо, и отнюдь не из-за титула.

– Вот-вот, – поддел друга Арно, – Давенпортов в Талиге хватает, а спруты – наперечет.

Валентин не услышал.

– Пора спать, – объявил он и поднялся.

Глава 5
Талиг. Вараста Талиг. Альце
400 год К. С. Ночь с 17-го на 18-й день Осенних Волн

Очень может быть, Робер бы струсил, то есть в очередной раз убедил себя, что не время и не место, но за дело взялась какая-то степная тварь. Разбуженный ее воплем, Эпинэ приоткрыл глаза и увидел возле костра Алву. Одного, что все и решило. Иноходец еще немного полежал, придумывая отговорки, не придумал и поднялся. Звезды сообщили, что до подъема еще часа четыре, но Ворон появлению собеседника вроде бы не удивился.

– Садитесь, Эпинэ, – кивнул он. – Вам что-то нужно?

– Просто проснулся. Как и вы…

– Я как раз не просыпался.

Когда приглашают – садятся, тем более Алва подвинулся, освобождая место. Кэналлиец глядел в огонь и думал о чем-то своем, в Старой Эпинэ спал его сын, а где-то скитался, если еще скитался, Дикон… Иноходец потер запястье и поежился – пора было признаваться в подлоге, а значит, говорить о сестре. И Робер сказал:

– Рокэ, Катарина не умерла родами, ее убили… Ричард Окделл. Он решил, что сестра виновна в гибели Альдо. Одна дрянь устроила так, чтобы Дикон подслушал разговор Катари со Штанцлером, а дурак не так понял… или сестра в самом деле что-то сказала про Ракана. Она его почти ненавидела, а Дикон молится на святого Алана и на верность.

– Окделлы… – Алва улыбнулся, будь это кто-то другой, это выглядело бы чудовищно. – Штанцлер ушел от королевы ни с чем, но за смертью?

– Да, старую сволочь прикончили почти сразу… Рокэ, что вы сделаете, если найдете Дикона?

– Убью, – так говорят о завтраке, сапогах, сбруе. – Я бы советовал вам поступить так же, но вы все равно сделаете по-своему. Вы не попробовали убить даже меня, а ведь это было не в пример легче… Не само убийство – выбор.

Легче? После Сагранны? После Дракко?! Конечно, за спасенную, дважды спасенную жизнь и лучшего в мире коня убивают!

– Думайте, что хотите, но я рад, что вы живы… А ведь когда Альдо вынуждал меня командовать этой подлостью… казнью, я чуть не бросил все к Змею и не убрался домой.

– Как вам выкрутили руки?

– Все тем же Диконом… Если б я отказался, к эшафоту бы отправили его. Боюсь, мальчишка не удержал бы мерзавцев Люра.

– Боюсь, живым при таком раскладе остался бы как раз я, – пожал плечами Ворон. – Молодой Придд надеялся вытерпеть убийство короля и заложников, но прикончить меня он бы не дал. В свою очередь я бы не позволил убить Фердинанда и «спрутов». Пришлось бы прорываться, а Леворукий упрям… Ладно, чего не сделано, того не сделано, кто-то жив, кто-то – нет, и никто по большому счету не виноват, потому что хотел другого и хорошего. Обычно это называют судьбой.

– Судьба… – вдруг припомнил Робер, – Звездный иней…

– Да, – почти весело подтвердил Ворон, – есть такая песенка. Любопытно, где вы ее слышали?

– Я не слышал, но Пьетро… Секретарь Левия рассказывал, как вы пели. Рокэ, будь здесь Левий, он бы сказал вам, он бы сумел…

Да, кардинал бы сумел. Он находил слова для всех! Кроме Альдо, но для него кардинал ничего не искал. «Души надо спасать лишь до некоторого предела…» Анакс свой предел перешагнул еще в Агарисе.

– За отсутствующих говорить просто. – Алва был по-прежнему спокоен, но Робер как-то понял, что Левия ему жаль. – Еще проще говорить за покойников. Клирики с такой легкостью говорят за Создателя, что на его счет можно предположить худшее.

– И вы предполагаете?

– Нет. Почему бы Создателю не создать, а потом не побыть мудрым, всеблагим, вечным и отсутствующим? Какое-то время, правда, человеческое… Звезд выдумка не переживет, она не переживет даже какой-нибудь чумы, выморившей тех, кто ее породил.

– Если Создатель выдуман, выдуман и Враг, а в него вы верите!

– Леворукого я по крайней мере видел, правда, теперь не уверен, что оценил его правильно. Все-таки мы на редкость предвзяты…

Он так и глядел в огонь, а звезды по-прежнему обещали несколько часов тьмы, но это ничего не значило. Мог проснуться любой из адуанов или, того хуже, Валме; самым же глупым было, что Робер не понимал, нужно ли лезть в чужую душу. Сестра так до конца и не призналась, а Рокэ явился из ниоткуда и тут же подхватил дочь Адгемара… Только Этери напоминает Катари! Так бывает: вроде бы и не похожи, а не вспоминать нельзя.

– Рокэ, можете послать меня к Змею, но… У вас что-то было с Этери?

– Скорее есть, – Ворон соизволил оторвать взгляд от костра. – Желаете узнать что-то еще?

– Нет! – разговор чудовищный, но Алва… готов говорить! – Хочу сказать, вернее, должен!

– Берите флягу, плащи и идемте. Незачем будить лишних, а лишние сейчас все, кроме Котика.

Волкодав считал так же, а за спиной у Алвы уже была гитара. Они молча и долго куда-то шли, потом блеснула вода.

– Стелите, – велел Ворон. – Костра не будет, гореть нечему.

– Есть месяц, – зачем-то напомнил Эпинэ. Он сам затеял этот разговор, значит, ему и пить с Вороном, пить и говорить… Валме не знал Катари, адуаны вообще ничего не знают, а он не представляет, с чего начать! – Рокэ, я… дал открытый лист маркизу Салигану. Он обещал отвлечь мародеров, но требовал бумагу. Я подписал.

– И правильно. Салигану можно доверять, когда приличные люди становятся опасны, а лишнего вашим именем он не натворит. Только своим.

– Но вам-то он подлость сделал!

– Мне? – Рокэ провел по струнам. – Не подскажете, когда?

– На суде.

– А… Забавно, но Рамон оказал мне услугу. В отличие от тех, кто пытался превратить суд в суд.

– Вы называете клевету услугой?!

– В данном случае. Когда мы переворачивали Гальтару… До нее, вернее, до них, кстати, не так уж и далеко, жаль, мы торопимся, вам бы там могло понравиться. Так вот, когда мы полезли в подземелья, я – в поисках вчерашнего дня, а Салиган – того, что у него купят, разговор зашел о древнем правосудии. Для меня гальтарщина была в диковинку, а маркиз уже спелся с Капуль-Гизайлем. Не помню, с чего началось, но Рамон упомянул о праве не признавшего своей вины осужденного на бой с обвинителями, сколько б тех ни было. Я пришел в восторг, Салиган это не просто запомнил, он вовремя вспомнил и понял, к чему я веду. В отличие от мэтра Инголса.

Засыпающая река ловила осколки света и пыталась их унести. Черная вода, черное небо, немного серебра, зимнего и лунного, и тихий струнный перебор. Словно растущий месяц захотел что-то объяснить…

– Рокэ…

– Да?

– Катарина ничего мне не завещала. Она умирала без сознания, ее последние слова были про маки. Про маки Эпинэ… Только городу нужна была хоть какая-то власть, и я подбил Левия и Никола на ложь. Мы скрыли убийство, а я объявил себя Проэмперадором, но это вранье! Было враньем до получения вашего приказа.

– Никоим образом. Вы бы стали опекуном Олларии и Октавия и без моей записки, ведь кроме вас не годился никто. Нам могут сниться маки, а могут – гранатовые рощи, но мы просыпаемся, и цветы кончаются. Остаются города и армии.

– Наверное… – Города, армии и долги, которые нужно платить! – Иногда говорить страшно, но Левий говорил, и как же я теперь ему благодарен! У меня так не выйдет, но я должен… Сестра мертва, если есть Рассвет, она там, а вы – здесь… Рокэ, Катари любила вас, а вы… вы ведь тоже любите, только вы прежде меня догадались, что наша с вами любовь убивает! Мы – кукушата поневоле, мы не хотим приносить беду, но она идет за нами, и мы начинаем бояться любить. И удираем, думая спасти тех, кого любим, но права на это у нас нет! Наши женщины хотят быть с нами, как мы у них это отнимем?!

Спросите графиню Савиньяк, она скажет, что страшней всего не потерять, а не найти! Лучше ослепнуть, чем никогда не видеть, и лучше хоть короткое, но счастье, чем заполненная хламом пустота! Сестру не вернешь, но вы-то живы, для вас ничего не кончено… Год назад я думал, у меня ничего не будет, потом встретил Марианну. Все вышло так странно, она хотела спасти вас, сговорилась с висельниками, они меня попытались захватить. Я отбился и не стал выдавать баронессу, а дальше… дальше я полюбил и мне ответили. Даже если меня завтра убьют, даже если Золотые Земли сожрет чума, мы нашли друг друга, и вы найдете! Только не бегите от счастья, потому, что оно может кончиться, и… не подбирайте тех, кто вам не нужен!

Слова иссякли как-то сразу, будто бокал опустел. Вышло путано и глупо, хотя, пока говорилось, все казалось связным и правильным. Робер, словно проснувшись, провел рукой по лицу, что делать дальше, он не представлял.

– Извините… Я вам никто, вы не обязаны меня слушать.

– Вы, самое малое, человек, которому можно доверить лошадь и Олларию. – Алва поднял голову, на гитару он больше не смотрел. – Я тоже собирался вам кое-что сказать, и тоже о любви. Вы мне помогли, если, конечно, сами верите тому, что сейчас наговорили.

– Верю? – растерялся Иноходец. – В это не веришь, это… Лэйе Астрапэ, если б только здесь был Левий! Нельзя вечно прятать боль, и забывать тоже нельзя, то есть можно и нужно, но всякую дрянь. Лучшее остается с нами и становится нами, а любовь – лучшее, что бывает с людьми…

– Да, вы в самом деле прониклись. Пейте! Прямо сейчас.

– А вы?

– Мне это нужно меньше. Есть одна песенка… Как-то я играл ее всю ночь, чтобы унять судьбу. Утром я увидел, что гитара в крови, но судьба продолжала смеяться, я сыграл ее смех. Или плач? С этой судьбой никогда ничего не поймешь, поэтому и приходится решать. За нее, за себя, за других. Живите, Эпинэ!

– Так говорят алаты…

– Так говорит жизнь! Марианна умерла, Робер. Ошибка исключена – с баронессой были Пьетро и графиня Савиньяк. Они тоже рассчитывали на Левия, но кардинала нет, а я не стану повторять то, что и так уже в вас. Просто слушайте про звездный иней и пейте, пока можете. Назад я вас донесу.