Текст книги "Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню"

Глава 11
Акона и окрестности. Васспард

1 год К. Вт. 3-й день Зимних Волн

1

Сон был странен, красив и тревожен, но забыть его не хотелось, как не хочется забыть радугу, как бы ни были темны обнимавшие ее тучи. Мэллит улыбнулась и раздвинула занавески, ожидая увидеть метель. Так и оказалось: месяц, именуемый Зимними Волнами, славен буранами, но это обещает хороший урожай, и знающие радуются.

Девушка погладила защищающее от холода стекло, как гладят кошек, и решила исполнить давно задуманное. Алатские и морисские специи с местными травами и толчеными семенами не смешивал никто и никогда, но почему бы не объединить юг и север? Страх создать скверное и утратить веру в себя вынуждал гоганни отодвигать свой замысел, но нельзя тянуть бесконечно. Мэллит стянула волосы любимой лентой и приколола золотой цветок, с которым не расставалась, хотя кухонная советовала надевать драгоценное лишь в праздники и с лучшими платьями. Полная участия и любопытства, она не понимала, что сердце нельзя положить в шкатулку и вынимать в избранные для хвастовства дни. Добрые женщины любят советовать, и Мэллит, отвечая, не была резка, как порой случалось в разговоре с герцогом Надорэа. Монсеньор монсеньоров велел непонятливому отправиться в Надор, но метель рассудила по-своему, и влюбленный в мать подруги оставался в доме, порождая неловкость.

Сегодня герцог Надорэа еще не выходил, но гоганни все же миновала гостиную как могла быстро и спустилась на кухню. Солдаты уже позавтракали, и добрая Бренда убирала посуду, объясняя Селине, сколь труден был ее путь через две улицы.

– Да, – соглашалась подруга исполненным радости голосом, – эта метель, похоже, не уймется.

– И не говорите, барышня, я прямо не знаю, как домой пойду… Дочка не управится-то одна, куда ей? Квелая совсем, и молока мало.

– А ты сейчас иди, пока светло, и масла для дочери возьми. Завтра можешь не приходить. Герард по делу уехал, а мы тут управимся.

– Ой, барышня, спасибо! Я потом отработаю, к весне-то разгребать все придется.

– Ты собирайся, а я скажу господину Герхарду, что тебя надо проводить.

Сэль убежала, а добрая принялась складывать в корзину то, что забирала домой, и это было не только масло. Кормящим дитя нужно есть сытно, и Мэллит не вмешалась, когда к маслу присоединились молоко, яйца и половина неудачного пирога, но генерал фок Дахе любил гусятину, а рынок в метель часто бывал пуст.

– Верни мясо в ларь, – потребовала Мэллит. – Селина добра, это так, и она разрешает брать многое, но не все.

– Простите, барышня, – лицо кухонной стало красным, это был неприятный цвет. – Гусь-то не из лучших, откормлен кое-как, жестким будет, не укусишь, а господин герцог не любит, когда мясо в зубах застревает… Но не выбрасывать же.

– Птица хороша. – А ложь из корысти отвратительна. – Это дурные руки превращают хорошее мясо в вызывающую оторопь подметку. Я приготовлю оскорбленного тобой гуся, и он будет мягок и сочен. Можешь идти, и пожелай своей дочери исполниться молока.

– Спасибо, барышня, я так и скажу… Что баронесса фок Вейзель быть здоровенькой наказывала, вы уж простите, я б такого гуся на добрый стол не подала бы, да еще сейчас. Шутка ли, в дом регент захаживает, а тут такое…

– Альберт уже плащ надел, – подруга успела вернуться и стояла у двери. – Иди и не надо объяснять Мелхен про гусей, ты бы еще Маршалу про мышей объяснила.

Бренда не замолчала, но корзину взяла и ушла, не переставая говорить, она была огорчена, однако Мэллит не сожалела о сказанном.

– Ты даешь ей многое и часто, – гоганни оглядела спасенного гуся, он был прекрасен, – и она начинает красть.

– Так многие делают, – Сэль посмотрела на свои руки, на мизинце виднелось темно-синее пятно. – Надо смыть, иначе нитки измажутся. Папенька тащил домой из Лаик все, что мог, а мама ему за это не выговаривала, по-моему, она считала, что это правильно. Я так не думаю, но ругать Бренду, когда мы сами были такие, нечестно. Ты – другое дело. Если гусь хороший, его надо приготовить.

– Ты ждешь генерала фок Дахе или Герарда?

– Герард вчера отправился с монсеньором Рокэ по делу за город, утром заезжал капитан Уилер с запиской.

– Герард прислал капитана Уилера? – удивилась Мэллит. – Разве он может приказывать?

– Капитана Уилера прислал Монсеньор, – объяснила подруга, – в Аконе много дел, и скоро приезжает его величество Хайнрих, а это ужасно хлопотно. Мы с Гаунау очень долго воевали, потом монсеньор Лионель с ними помирился и правильно сделал, потому что его величество умный и хороший человек, но здесь привыкли к войне, так что все будет тихо, но достойно.

– Я могу стать к жаровне, – предложила Мэллит, – короля Гаунау называют Хайнрихом Жирным, он должен любить хорошую пищу.

– Ты молодец! Надо обязательно сказать об этом Монсеньору, но этого гуся мы съедим сами, и сегодня же.

2

Буфетчик понял если не все, то многое, иначе бы не сменил васспардский сервиз на привезенные с собой белые морисские чашки без гербов. Вторым напоминанием о вчерашних невеселых открытиях стал приход Арно.

Непробиваемый Валентин заканчивал дела с управляющим, Клаус, которого с вечера пришлось напоить успокоительным, спал, и не знавший куда себя деть Малыш забрел на шадди к непривычно рано вставшей матери. Впору было растрогаться, и Арлетта, выждав, когда выйдет буфетчик, растрогалась.

– А куда мне еще идти? – слегка удивился сын. – Не к Лукасу же!

– Ты всегда можешь сделать доброе дело, – предложила Арлетта. – Я имею в виду кормежку малых сих. Людям слишком часто либо нечего делать, либо не о чем говорить, и тогда птицы, рыбы и прочие белки просто спасают. Надеюсь, Валентин оградит сестру от общества… младшего брата Габриэлы Борн.

– Умеешь ты высказаться!

– Кровь Рафиано, дитя мое.

– А у меня ее что, нет? Вся Лионелю досталась?

– Скорее она тебе не слишком нужна, но в Старой Придде передать ликтору список дев ты догадался.

– Тоже мне достижение! Мама, что бы ты сделала с Питером на месте Валентина?

Что бы она сделала? Отравилась бы, наверное. Или отравила?

– Мне не под силу представить, что кто-то из вас задумает убить другого иначе, чем для спасения отечества, но тогда вы передеретесь за место жертвы.

– Мама…

– Помолчи, я еще не иссякла. Гектор на убийство родни не пойдет, он для этого слишком экстерриор, что до твоего кузена Франсуа… Сейчас я бы его прощать и выручать не стала, но если бы он попробовал убить лет десять назад, наверняка бы растерялась. Это Фабианов день не пропустишь, а вот день, в который из паршивца вылупится гаденыш, в календарь не занести. Валентин уже что-то решил?

– Я же тебе говорил, он с управляющим сидит.

– Видимо, я слегка поглупела. Что из этого сидения следует, кроме сохранности роковой тайны, само собой?

– То, что мы, как и собирались, завтра едем в Акону. Что дальше, не представляю. Налить тебе еще?

– Спасибо, – чашку она подставила бездумно. Темная струйка, любимый аромат… Хорошо, что Питер отравил шоколад, его вкус и так навеки испорчен бунтом, а вот смогли бы мальчишки после вчерашнего взять в рот шадди? Соберано Алваро смог.

– Мама, как ты догадалась про яд? Ведь догадалась же!

– Валентин, как я понимаю, сделал это раньше меня.

– Он просто заметил. Питер уронил чашку, наверное, чтобы нас отвлечь, а тут еще и я нечаянно помог, как раз вошел. Только Валентин все равно посмотрел куда надо; почувствовал, наверное.

– Наверное. Кровь – вещь загадочная.

Она выронила чашку, опять чашку, когда контузило Эмиля, но смерти Арно не почувствовала. Уж не потому ли, что тот думал о Борне? Можно ли понять, что сейчас родной человек будет тебя убивать? Или хотя бы «поймать» его напряжение?

– Мама, так как тебе удалось?

– Мне не давала покоя пропажа кольца, хотя я думала на Лукаса.

– На этого болвана?

– Так ведь и покушения особо умными не назовешь. Когда Питер разбил первую чашку, мне было просто неуютно, но я решила, что он тревожится о спрятанных в комнате уликах. Вошел ты, подал условленный сигнал, и тут Валентин отдал свой шоколад. Странная забота по отношению к тому, кто вчера пытался тебя убить.

– Но ты же не думаешь, что этот Зараза хотел…

– Он хотел проверить, возможно, не без влияния Рокэ. Питер опрокинул вторую порцию, и все стало ясно окончательно. Мне оставалось только подать тебе сигнал. Придд в самом деле не знает кэналлийского?

– Представь себе, нет! Самому не верится. Ты уже придумала, как вернешь это гнусное кольцо?

– На мой взгляд, его лучше не возвращать, потерялось и потерялось. – Чем меньше памяти о Борне, тем лучше. – К именинам Маргариты-Констанции можно доставить из Кэналлоа или Багряных Земель новое. Можно целый гарнитур.

– Правильно, – обрадовался сын и тут же опять поскучнел. – Хотели же всю пакость здесь оставить, а выходит, с собой поволочем! Мы ведь все убийц выдумали: Валентин решил, что кто-то за старое взялся, мы с парнями сочинили лесного сторожа, ты – Лукаса…

– В какой-то степени мы с Валентином все же правы. Лукас слишком много болтал о долге перед семьей и о том, что Вальтер имел все основания заменить неудачного наследника, ну а Питер, мало того, что слушал, еще и Лахузы перечитал.

– Артамиан недоделанный! А тут, как назло, два несчастных случая…

– Арно, я предпочла бы ошибиться, но по всему эти смерти тоже на совести… графа Гирке.

– Нет! Отец Мариус, может, когда мы бдили, в церковь и заглядывал, только Питера там точно не было. Туда пройти можно либо через главный вестибюль, либо через второй этаж, где слуги… ну и еще из флигеля клирика, но там мальчишку всяко заметили бы сторожа, что ночью шастают.

– Ночью выходить было незачем, – странное дело, день еще толком не начался, а она уже устала, – главное, знать секрет. Я не сразу вспомнила, что Питера обуревали дурные предчувствия. Как героев Лахузы. Настоящую жизнь в Васспарде узнать мудрено, зато выдуманной – на любой вкус, хочешь читай, хочешь слушай, хочешь смотри.

– Клаус тоже все это слышал.

– Верно. Почему одним слышится одно, другим другое, объяснят разве что астрологи, и то задним числом. Ты обратил внимание на картину с бдением Юстиниана?

– Не очень. Бдит и бдит… В доспехах.

– И к тому же – на коленях. Долго так не выдержать, но когда подобное заботило художников и дураков? Я узнавала: Лукас принялся бубнить о бдении, едва приехав, и он же велел перенести картину из закрытых гостевых комнат в вестибюль. Одно из немногих распоряжений графа Альт-Гирке, которое выполнили… Питер не сомневался, что Валентин к полуночи явится в церковь одетым как рыцарь и преклонит колени пред гербом. Убийце оставалось лишь повернуть накануне нужную завитушку и ждать, когда обнаружат труп.

– А ментор?

– Что ментор?

– Он что-то понял или это все-таки сердце?

– Это кольцо Борнов. Как ты помнишь, было четыре крупинки яда, – в кольце Кары их тоже было четыре. Пьер-Луи и Магдала Эпинэ умерли, с Росио вышла осечка… – осталась одна.

– Одна угодила в шоколад, – Арно не выдержал, поморщился. – Ты думаешь, что вторая досталась ментору, тогда где третья? В непонятно откуда взявшихся сливках?

– Скорее всего.

– Сударыня, – возникшая на пороге камеристка не забыла сделать книксен, но в глазах были любопытство и тревога. Точно, свадьба с буфетчиком не за горами! – Дозвольте передать господину виконту, его герцог Придд видеть хотят. В парке, у Конюшенного моста.

– Спасибо, – бросила Арлетта, и вестница исчезла. – О менторе тебе пусть Валентин скажет.

– Это если он сам знает. Ты с нами не пойдешь?

– Мне надо наконец дописать письмо Бертраму, и потом, твоему другу сейчас нужен именно ты.

Сын кивнул, в два глотка выхлебал оставшийся шадди и умчался. Можно было браться за письмо, и Арлетта перебралась к бюро, на котором изгибались ставшие полуродными щупальца. Писать о случившемся было бы опрометчиво, и Арлетта решила переговорить в Аконе с Рокэ, а Бертрам… Бертрам по просьбе регента возьмет на воспитание малолетнего убийцу, и если ничего уже не исправить, не побоится предотвратить новые смерти. Любым способом.

3

– До башни я добрался, – признался Лионель. – Ее оплетает понсонья, но влезть наверх мне удалось.

– И что ты собирался там делать? – полюбопытствовал Рокэ, откатывая ногой не желающую становиться прошлым бутылку.

– Зажечь маяк, что же еще? Правда, в этом я не преуспел.

– Думаешь, камин в Лаик другой природы?

– Может, и нет, но зажигать было нечего, по крайней мере, мне. У тебя может выйти лучше.

– А может и не выйти. Жаль, ты не позвал меня, хотя я бы тоже начал с других, – Росио вытащил гайифского вида часы. – Почти полдень. Ложимся или еще подумаем?

– Думать будешь, если будешь, ты. – Надо же, почти полдень… – И когда только ночь кончилась?

– Часа четыре назад. Или ты имел в виду нечто другое? Кто-то приехал…

– Я имел в виду, что умереть проще, чем измениться. – Савиньяк поднялся, распахнул дверь и увидел раскрасневшегося с дороги Уилера. – Метет?

– Да, Монсеньор. – Капитан уже вытаскивал футляр с оленем. – В четыре метлы.

– Спасибо.

Письмо Ли вытащил, вернувшись к столу, за которым они с Рокэ с вечера ловили закатных тварей. Господин регент грыз крепкое зимнее яблоко, как будто ничего не случилось ни с ним, ни с Талигом, как будто впереди всего лишь война, а за спиной всего лишь подонки… Господин Проэмперадор тоже вполне обыденно хлебнул кэналлийского и развернул листок очень хорошей бумаги.

Монсеньор Лионель, – буквы были аккуратными и четкими, красивый почерк, – я очень рада, что Вы сделали то, что хотели, и вернулись, и очень благодарна за то, что Вы сочли возможным вспомнить о нас. У нас все очень хорошо, и, если Вам не трудно, передайте мою благодарность герцогу Алва за то, что он сделал генерала фок Дахе капитаном Вальдзее, это именно то, что ему нужно, он теперь даже смотрит не так, как раньше, и немного походит на моего брата. Я думаю, генерал фок Дахе будет лучшим капитаном, чем папенька, у него все будут равны, и никто не уйдет обиженным, кроме самых неумных и нахальных унаров, которые раньше думали, что им можно все, потому что они происходят из нужных семейств. Вчера он с нами попрощался и переехал в городские казармы, потому что полагает, что подбирать себе помощников, проживая в частном доме, нельзя.

Герцог Надорэа еще у нас, потому что очень сильная метель, я даже была вынуждена отпустить приходящих слуг. Герцог Надорэа очень волнуется, что не может выехать в Надор, и мне придется опять тайно давать ему успокоительное. Мне это совсем нетрудно, но, когда этот господин уедет, мы с Мелхен будем очень рады. Я сейчас заканчиваю для Мелхен нарядное платье из золотистого атласа, получается очень хорошо, особенно вместе с алатской шалью, что Вы прислали. Мы с Мелхен очень благодарны Вам за чудесные подарки к Зимнему Излому, я в самом деле очень люблю синее, а любимый цветок Мелхен – иммортель, и мне кажется, так будет всегда.

Искренне желаю Вам всего наилучшего и благодарю за все, что Вы делаете для Талига и для нас. Преданная Вам Селина.

P. S. Прошу прощения, я забыла ответить на Ваш вопрос о Маршале, хотя про него спрашивают все, кто нас знает. Он здоров, но стал совершенно невозможным, днем он спит, а ночью хочет гулять и поэтому очень громко кричит. Чтобы он нас не будил, я, прежде чем лечь, теперь отпираю садовую дверь, а утром, до прихода кухонных слуг, запираю, иначе они станут бояться грабителей, а это глупо, ведь все знают, что нас охраняют «фульгаты».

– Если бы это был не ты, – предположил успевший покончить с яблоком Рокэ, – я бы счел, что записка любовная.

– В известном смысле так и есть, сегодняшней ночью я буду занят.

– Ты впал в унарство или, наоборот, повзрослел?

– Я дал слово и обзавелся кусочком сердца. Не слишком большим, но с непривычки все равно трудно. Кстати, о ночных визитах, когда ты решил прорубаться к Фердинанду?

– Число вылетело из головы, но пару дней на раздумья у меня было.

– Как ты теперь выражаешься, «вот как»?

– Эту присказку я позаимствовал у Бруно и, кажется, заразил графиню Савиньяк. Правда мило?

– Восхитительно. Скольких дам ты успел осчастливить за время раздумий о Фердинанде?

– Одну.

– Ты ее видел в первый и последний раз, она оказалась одна и ни о чем тебя не спросила?

– Призрачные прогулки склоняют к ясновиденью. Да, все так и вышло, ей было около тридцати, и она не спросила меня ни о чем, как и я ее. Нашлась бы гитара, я бы в, как мне тогда думалось, последнюю ночь обошелся без этого окна…

– Отправь к нему Раймона, пусть проверит.

– Что ты ищешь?

– Подтверждения одного безумия. То, что женщина тебе подвернулась после того, как ты решил сорвать казнь, уже доказательство, хоть и хлипкое. Если у тебя появился сын, я угадал по-крупному.

– Я все еще умею удивляться. Рассказывай.

– Разливай.

Вино льется в стаканы, сгорают свечи, за окнами надрывается метель. Отличная погода для всего, кроме дороги, но дорога будет. Дорога, метель и оставленная незапертой дверь.

– Странности перекликаются, как птицы, – Рокэ, как и прежде, смотрит на огонь сквозь вино. – Она спала, я бросил на скатерть Звезды Кэналлоа и подумал, что никто больше в ловушку Леворукого не попадется… Так что ты разгадал?

– Возможно, и ничего. – Лионель приподнял бокал. – Ты больше не веришь в Леворукого?

– Сам не знаю. Марсель в Лаик видел тебя и был впечатлен. Допустим, кого-то из не самых умных эсператистов осчастливил твой предок, а зеленые глаза Леворукому подарил великий Коро. Остается решить, кто убивал на Винной улице. Спутники это делают иначе, выходцы уводят… правда, я устроил там приличные ворота из дурных смертей, грех было бы не заглянуть.

4

О том, что графиню Савиньяк от шоколада со вчерашнего дня мутит, Маргарите-Констанции узнать было неоткуда, зато старая дама уяснила, что гостья не любительница травяных отваров. В принесенной служанкой записке предлагалось отдать должное «напитку королев», и Арлетта сочла за благо согласиться.

Визит начался очень мило. Графиня Альт-Гирке, отложив пяльцы, довольно изящно поднялась с кресла и просияла улыбкой, кажется, вполне искренней.

– Чудесно, что вы здесь! Сейчас подойдет граф Лукас, и мы будем пить наш шоколад и болтать.

– Болтать, – быстро уточнила зачуявшая дворцовые ароматы Арлетта, – или беседовать?

– Ах, как вам будет угодно, – старая дама глянула на часы, было пять минут третьего. – Как странно… обычно мой супруг точен, но я рада, что мы сможем немного побыть вдвоем, я успела к вам привязаться. Так жаль, что вы уезжаете… Валентин слишком стремителен и при этом безжалостен. Можно было задержаться хотя бы до выздоровления Питера. Бедный мальчик, надеюсь, дорога ему не слишком повредит.

– Мне доводилось путешествовать с лихорадкой и даже в бреду. – Из горящей Олларии в обществе монаха и разбойника, но такие воспоминания не для проходившей всю жизнь с отравой милой старушки. Ничего, завтра чета Альт-Гирке канет в прошлое вместе с опасной и при этом нелепой загадкой. Придды умеют убивать, но Питер, к счастью, начал слишком рано, и среди его воспитателей не было «фульгатов». Достигни милый мальчик возраста Клауса, он мог бы и не ошибиться.

– Вы желали отъезда, – Маргарита-Констанция поправила серебристый локон, – а Питер очень привязан к Васспарду. И так ли нужно передавать его на попечение сестры? Я далека от того, чтобы ее осуждать, ведь я не знаю всех причин, но столь скоропалительное замужество… С другой стороны, к браку с Альт-Вельдером бедняжку принудили, дочь герцога Придда и марагонский виконт, фи! Конечно, он был достаточно верноподданным, иначе бы его, вопреки всем приличиям, не сделали графом Гирке, но со временем этот господин мог захотеть большего.

Нет, положительно Вальтер допустил много ошибок, и главной стала женитьба на девице из откровенно враждебного нашему семейству рода. Это был дурной расчет, и кровь тоже не из лучших, но когда герцог одумался, было уже поздно. Ему оставалось лишь сменить наследника в ложной надежде на то, что второй сын не унаследовал чужих недостатков.

– То есть вы не сомневаетесь в вине Вальтера Придда?

– Моя дорогая, я не могу назвать виной прозрение. Вы знаете, что в конце жизни он делал все возможное, чтобы отдалиться от супруги?

– Я редко бывала при дворе. Вас не волнует задержка вашего супруга? Если он накануне переволновался, это могло сказаться на сердце.

– Я бы почувствовала! Наш брак был должным образом оговорен, но свершился в Рассветных садах. Единственное, что его омрачало, это несправедливость, которую Лукас ощущал всю свою жизнь. Его не понимал собственный брат, о племянниках даже говорить не стоит. Они и думать не пожелали о разделении титула и нашли в этом поддержку ее величества. Вам никогда не бывало стыдно задним числом?

– Если и было, то я позволю оставить это при себе.

– А мы с Лукасом не стесняемся признавать, что были несправедливы к ее величеству.

– Не вы одни, до прошлой осени Талиг свою королеву не знал.

– До прошлой осени? А, вы об этой Ариго… Нет, я говорю об Алисе, которая была большей талигойкой, чем те, кто ее сверг. Королева ценила истинную кровь, и, разумеется, выскочки не могли ей этого простить. К чему это привело, мы сейчас видим. Нас с Лукасом оправдывает лишь то, что мы отвернулись от ее величества до ее падения, а не после, как большинство.

– И все же, – вильнула графиня Савиньяк, – меня беспокоит отсутствие вашего мужа. Мужчины слишком легко относятся к своему здоровью и до последнего остаются на ногах. Давайте пошлем справиться.

Маргарита-Констанция часто заморгала и поднялась. Она не желала справляться, но была готова успокоить собеседницу.

Комнаты, захваченные явившейся в пустующий Васспард парой, являли собой единую анфиладу с двумя входами и общей гостиной посредине. Некогда в них обитал дед Валентина, Вальтер предпочитал другое крыло, с окнами в ныне запятнанный убийством сад.

– Скажите, а вам не хотелось бежать из Васспарда?

– Простите?

– Здесь многие не были счастливы, здесь умирали молодыми…

– А… Мы не суеверны, а предавать родовое гнездо – верх безответственности. В этом смысле решение Валентина выписать архитекторов внушает определенные надежды, хотя, боюсь, предел этого молодого человека – набранный где попало полк. Бремя главы фамилии оказалось не по силам уже его отцу, а Вальтер получил титул в более приемлемом возрасте.

– Вот как? – призвала на помощь Бруно Арлетта. – Боюсь, за всей этой болтовней и сборами я так и забуду узнать, когда вы уезжаете?

Маргарита-Констанция уезжать вообще не собиралась, вернее, не собирался ее несравненный Лукас. Похоже, старый дурак, перед которым вчера едва не стало стыдно за подозрения, сообщить о требовании Валентина жене счел излишним. Старая дама ни на мгновенье не усомнилась, что ее спрашивают о вояже в Старую Придду, каковой не мог состояться прежде, чем будут готовы придворные туалеты.

Как Лукас думал выйти из положения, оставалось лишь гадать. Скорее всего, надеялся на то, что безалаберный Валентин окунется в свою безобразную войну и забудет о домашних делах, а может, и вовсе погибнет. Впрочем, доносы графиня тоже не могла исключить. Конечно же, не регенту, столь высокородный и хорошо воспитанный господин не стал бы иметь дело с диким кэналлийцем.

– Сударь, – Маргарита-Констанция все еще кокетливо постучала в дверь, видимо, кабинета, – мы вас заждались! А графиня Савиньяк оказалась такой выдумщицей! Представьте, она вообразила, что вам могло стать плохо! Не правда ли, мило?.. Сударь…

Благородная до последнего завитка дверь хранила гордое молчание. Графиня повела плечами и постучала вновь. Громко и отрывисто. Потом дернула дверь, та в ответ лязгнула, будто отругнулась.

– Сударь, – настаивала безупречная супруга, – откликнитесь! Сударь!

Арлетта завертела головой. Графская обитель выходила в проходную комнату, к которой с другой стороны примыкало что-то вроде приемной или гостиной. Шнур от звонка там, по крайней мере, имелся.

– Сударыня, – Арлетта ухватила упорно дергавшую дверную ручку спутницу под руку, – нужно вызвать слуг. Возможно, они что-то знают.

Слуги знали. Похожий, самое малое, на барона седовласый господин в траурной ливрее сообщил, что господин граф уже около часа как покинули кабинет. Нет, плаща и зимних сапог не надевали. Да, к ним приходили. Камердинер Питера-Иммануила передал записку от больного господина.

– Как трогательно, – в груди у Арлетты что-то кольнуло, но женщина заставила себя улыбнуться. – Видимо, ваш супруг не может оставить больного ребенка. Будет лучше, если вы вернетесь к себе, а я, с вашего разрешения, навещу Питера, возможно, ему в самом деле лучше повременить с отъездом.