Текст книги "Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню"

Любовь началась странно, почти умерла среди снегов и войны, а теперь мерцает впереди не то как свеча, не то как маяк, только вот гаснущий или разгорающийся?

Франческа увязала свои сны с любовью, это лучше той жуткой зауми, над которой бьются Ли с Ойгеном, но что она ответит, узнав уже о его снах? О том, как у нее в руках вспыхивают цветы, как она сама становится пламенем? Это был последний непонятный сон, дальше сплюшцы взялись за ум и исправно тащили под подушку всякую мелочь, вот днем что-то непонятное однажды накатило, и тут уж любовь точно была ни при чем.

«После встречи с тобой мне стали сниться пожары…»

Нужно было отвечать и срочно писать матери, а еще лучше к ней съездить и все объяснить, пусть спросит своего Бертрама… Только о чем? Готов ли, хочет ли Эмиль Савиньяк граф Лэкдеми жить в вечном пожаре, решать ему самому.

Маршал покачал головой, словно споря с кем-то отсутствующим, и решил действовать, а именно объявить Ойгену о своем скором отъезде в Старую Придду. Делать это было лучше за обедом, а посему один из порученцев помчался к бергерам, а второй – в «Разгульного чижа» с заказом и оговоркой о недопустимости чрезмерного количества специй. Дальше надо было садиться и писать в Валмон «госпоже Скварца в собственные руки», Эмиль сел и уставился на бумажный лист, но, видимо, для вдохновения не хватало висящего над головой сражения. Минуты шли, нужные слова не складывались даже в голове, не то что на бумаге. Оставалось заняться армией, а после, спровадив Ойгена, не глядя написать о пылающих дельфиниумах и о том, что встреча в самом деле нужна. Хоть и не так, как разговор с матерью или попойка с Ли и Рокэ.

Эмиль с чувством почти выполненного долга захлопнул чернильницу и сунул бумагу в бюро. Он все равно бы ни кошки бы не написал, потому что… Потому что о Вороне только вспомни!

– Если я не путаю, – заявил тот с порога, – у нас ожидается Хайнрих, а если путаю, обойдемся слегка эсператистским епископом и собственным кардиналом.

– Бонифаций – это серьезно. – Хорошо, что они с Эпинэ здесь и не одни, вот бы еще и Ли… – ты о моем блудном братце что-то знаешь?

– Что-то знаю. Если Вальдес не подбил его порезвиться дополнительно, через недельку сможешь запустить в него сапогом.

– Лучше в тебя, – рассмеялся Эмиль. – Ро, тебя еще некоторые кэналлийцы с ума не свели?

– Нет! – Эпинэ был сама решительность. – Рад тебя видеть, Эмиль, как спина?

– Никак, то есть я о ней забыл. Что делаем?

– А что в подобных случаях делают все приличные люди?

То, что посланный к «Чижу» теньент вернулся именно в это мгновенье, было чистейшим совпаденьем. Одним из тех, что сопровождали Рокэ всю жизнь. Вошедший с черного хода порученец о высоких гостях не подозревал, но, надо отдать ему должное, с потрясением справился, без намека на заиканье доложив, что обед доставят к указанному сроку, а распоряжение об уменьшении количества специй будет учтено.

– Некоторые приказы лучше не исполнять, – со знанием дела объявил регент и Первый маршал Талига. – Особенно преступные и недальновидные. Возвращайтесь и предотвратите это скучное безобразие с учетом смены диспозиции.

– А что, – хмыкнул Эмиль, глядя вслед исчезнувшему за дверью теньенту, – если он сочтет, что ты имел в виду Ойгена?

– Вряд ли тупость твоих штабных простирается столь далеко; впрочем, я Ойгена уже предотвратил, в смысле перенес на утро. Пить кэналлийское и шадди лучше без бергеров. Для них лучше.

4

Если не считать шадди, в Гирке все было устроено просто замечательно, выбор же между отсутствием Лукаса и морисского зелья, без которого еще никто не умер, сомнений не вызывал. Тем более что спать не хотелось совершенно, под такие разговорчики, пожалуй, уснешь! Зато было совестно перед брошенными на растерзание старому балбесу мальчишками.

– Ты становишься задумчив, – укорила мать, – что наводит на мысли о твоей и Эмиля несхожести. Конечно, напряженную работу мысли можно списать на влияние господина бригадира.

– Он не виноват. – Один вечер младшие «спруты» как-нибудь перебедуют, зато потом все изменится. – Я просто думал, что у нас тут нет Лукаса, а у Клауса с Питером – есть.

– И тебе стало стыдно? – Валентин поправил покосившуюся было свечу. – Мне тоже, хотя прежде я о братьях почти не думал. Тем не менее возвращаться в Васспард меня не тянет, я все больше понимаю Ирэну и все меньше хочу окончить свою жизнь в родовом замке.

– Можешь окончить у нас. – Нету шадди – пей вино, под него думается не хуже, по крайней мере сначала. – Нам не жалко!

– Ро… – мать, словно подслушав мысли, поднесла к губам бокал, – Робер Эпинэ собирается жить в покинутом при маршале Рене замке. Почему бы вам не поступить так же, у вас ведь несколько поместий.

– Считая с тем, что возле Олларии, девять. Признаться, я уже думал о Гирке, но теперь полагаю, что сперва следует прояснить вопрос с прибрежной церковью. Сударыня, вы обещали рассказать, почему она вас так заинтересовала.

– Будет лучше, если мы выскажемся все, причем начинать вам, Валентин.

– Извольте. Разумеется, после вашего намека я освежил в памяти все, что связывает наши владения с правлением Лорио Слабого. Самое впечатляющее – это, конечно, смерть короля в ныне не существующей Новой Придде.

– До этого дойдет, но сейчас нам нужны более ранние события.

– Как скажете. Максимилиан, последний из Пенья и первый из герцогов Придд, умер четырьмя годами прежде короля. Подозревали отравление, тем более что вместе с герцогом скончались два его старших сына. Младший, Юстиниан, в это время находился в Бергмарк, что, видимо, его и спасло.

– Герцог Юстиниан прожил девяносто два года, – негромко и с расстановкой произнесла мать. Она смотрела на пламя свечи сквозь вино. Так часто делал Рокэ.

– Он пережил сыновей и внуков, – Валентин тоже говорил тихо, – титул перешел к правнуку. Вместе с новым гербом.

– Легенду о мести спрута я знаю, а вот знаете ли вы алатские сказки?

– Лишь те, которые упоминал монсеньор Лионель. Он рассказал нам с Ирэной о темной воде и о том, как алатские ведьмы поднимают мертвецов.

– Сказок в Черной Алати много больше, и некоторые неплохо увязываются с нашими поисками, но сперва займемся политикой. Дидерих, в котором я искала намеки, меня утомил, и я задумалась о поездке Юстиниана Придда к бергерам. Молодые аристократы имеют обыкновение путешествовать, но те времена были, мягко говоря, непростыми. Золотую Империю только что разодрали на куски бывшие провинции, новоявленные короли как могли глумились над отдавшим им больше чем всё Раканом, а церковь открыто выступила против «демонских отродий», к которым принадлежали и Повелители Волн.

– Видимо, поэтому Максимилиан и сосватал наследника с гайифской девицей, что напугало уже королевское окружение.

– Несомненно, однако Юстиниана он отправил отнюдь не в Гайифу.

– Мне это трудно объяснить. Разве что, по мнению герцога, поездка к агмам должна была убедить короля, а вернее, его мать и кардинала, в том, что Придды не смотрят на юг.

– Или же гайифское сватовство отвлекало от севера. Порой то, что на первый взгляд не допускает иных толкований, на самом деле доказывает прямо противоположное. Когда его высокопреосвященство подводил меня к мысли, что Эрнани никто не убивал, его решающим доводом стало признание Рамиро в убийстве.

Я подвожу вас к мысли, что Придды, Ноймаринены и агмские вожди собирались объединиться и предпринимали в этом направлении определенные шаги, которые старались скрыть. К несчастью, гайифский финт Приддов в окружении Лорио восприняли серьезно, хотя нельзя исключать и того, что там раскрыли подлинный замысел Максимилиана. В любом случае Повелитель Волн унес с собой в могилу немало тайн, среди которых, очень на то похоже, была и тайна клада.

– Мама, ты так уверена. Почему?

– Я отнюдь не уверена, но когда сходится столько нитей, это достойно проверки. Суди сам, мы уже пришли к выводу, что Ноймаринены пустили в ход золото Манлия, когда порвали со сдавшимися на милость победителей Раканами. При таком раскладе было бы естественным передать часть средств союзнику. Максимилиан золото принял, укрыл в надежном месте и умер. Вернувшийся Юстиниан о кладе не знал, а если Ноймаринены ему и сообщили – не смог найти.

– Однако союза Ноймара и Придды не случилось.

– Возможно, Юстиниан, оценив положение, счел, что при нужде он успеет отложиться, и сосредоточился на мести. Я не настаиваю, что все так и было, да это и не столь важно: для нас главное – клад. Валентин, боюсь, нам придется раз за разом тревожить память ваших предков, чему они вряд ли бы обрадовались.

– Монсеньор Лионель знает куда более болезненные наши тайны. – Придд был совершенно спокоен, не то что на берегу. – Поверьте, я весьма далек от обожествления моих прародителей, после писем королевы Бланш это не столь и трудно.

– Тогда самое время заняться алатскими сказками. Арно, ты помнишь про Аполку?

– Угу. – Нашли что на ночь глядя вспоминать! – Я этой твари боялся лет до десяти, если не больше. При жизни она была женой кого-то из Балинтовых предков, то есть не совсем она… Тьфу ты, кляч… Мама, пугай его сама.

– Обстановка вполне к этому располагает. – Опять этот взгляд сквозь вино! Смотрела она так прежде или нет? – Вино, вечер, зима, передышка в войнах… Бесстрашные люди порой любят слегка побояться. Стань вы на зимние квартиры рядом с алатами, Карои не преминул бы вас развлечь.

– Он бы иначе рассказывал, а я бы иначе слушал. Сейчас мне нужно не бояться, а понимать.

– Что ж, попробуйте. – Почти нетронутый бокал возвращается на стол и словно бы втягивает в себя огонь свечей. – Уроженцы Черной Алати любят вспоминать, как из дома убегал потрясенный горем человек, а возвращалось нечто, принявшее его облик. Порой оно мстило, порой спасало, но чаще всего так или иначе изводило оставшихся, которые до последнего не понимали, что происходит. Оборотни не боялись ни огня, ни солнца, ни текучей воды, ни молитв, у них имелась тень, а ноги оставляли человеческие следы. Можно ли было понять, что это не человек? Некоторым удавалось; иногда выходило даже договориться, но свое слово нечисть держала довольно-таки своеобразно и отнюдь не всегда.

Человеческая логика, дети мои, годится для людей, но не для кошек или змей, а непонятная и непонятая правда, особенно не единожды пересказанная, превращается в сказку. Попробуйте представить, ну хотя бы… что понесли бы дальше девицы из свиты Октавии, услышь они про Удо Борна, Мелхен и герцога Придда.

– Чушь они понесут! – Таким дурындам лучше вообще ничего не говорить, особенно Гизелле… – Хоть бы Большой Руди не проговорился… Валентин, он ведь знает про историю с твоей кровью и пегой клячей?

– Да, мы с Мелхен рассказали тогда еще регенту все, хотелось бы надеяться, что он обсуждал услышанное не с супругой, а с бароном Райнштайнером. Сударыня, алатские сюжеты, на мой взгляд, напоминают баллады о женщинах, которых встречают ночью на перекрестье дорог и приводят в свой дом.

– Или никуда не приводят, потому что не доживают до утра, – мать казалась рассеянной, но это было сосредоточенностью. – Не столь давно до утра не дожил виконт Мевен.

В ответ Валентин приподнял бокал, будто помянул, хотя почему «будто»?

– Я слышал, что наследник Флашблау-цур-Мевенов скоропостижно скончался. – Все слышали, чего уж там! Об этом и Эпинэ говорил, и тетка Анна усиленно объясняла, почему сестры бедняги явились на прием в трауре. – Меня это неприятно поразило, хотя мы и не были близко знакомы.

– Марсель Валме, не без оснований опасаясь Дораков, решил проводить Робера и его гостей до Старой Эпинэ. – Негромкий ровный голос, будто в самом деле сказку рассказывает, только сказка о знакомом – это уже жизнь! – Так вот, по его наблюдениям, по утрам виконт Мевен выглядел больным, хотя к полудню это проходило. Само по себе это значило мало, но однажды Валме с кагетским послом застали Мевена в обществе красавицы, которая никоим образом не соответствовала заурядному постоялому двору, где это происходило.

– Так, по-твоему… – Ничего же себе, что на дорогах творится! – по-твоему, Мевен где-то разжился закатной тварью, которая его и доконала?!

– Я не исключаю этого, а посему будьте осторожны, встретив на закате одинокую девицу, которой самое место во дворце.

5

Почему она уверена, что Придд взволнован? Ни по взгляду, ни по манерам ничего не заметишь, вот у Малыша все на лице написано. В детстве он боялся становящихся ночью темными ковра и печи; и Аполки боялся, верней, того, что уходит один, а возвращается – другой. Это в самом деле страшно, только она никуда не уходила, как и Ли, их превратила в закатных тварей Габриэла Борн. Своим выстрелом.

– Сударыня, вам налить?

– Пожалуй. Еще немного, и пить не шадди у меня войдет в привычку.

– Так не за пустым же столом бояться, – Арно тоже подставил бокал. Приличная мать разразилась бы речью о пагубности пьянства, мармалюка предпочла чокнуться. – Ты думаешь, здесь тоже нечисть порезвилась? В смысле, Максимилиана и его наследников сожрали?

– Нет, я склоняюсь к тому, что их отравили. Звезды с этим тоже согласны, вернее, согласны с тем, что год для первого Придда выдался смертельно опасным. Валентин, если вы знаете что-то, опровергающее мои предположения, не стесняйтесь. Порой мне нравится чувствовать себя не слишком умной, боюсь, иная формулировка вас покоробит.

– Увы, сударыня, видимо, подразумеваемое вами слово вам не подходит, как сказал бы сержант Кроунер, категорически.

– Коте-го-ирчески, – тут же поправил Арно, – так он говорит.

– Очаровательно. – Теперь главное – не выдать Бертрама с Валме, хотя Валентин наверняка догадается. Если найдет время задуматься о чудесных исцелениях. – Итак, нам доподлинно известно, что загадочная женщина убила себя в самом начале круга Молний. Лорио Слабому тогда не исполнилось и двадцати, а родившийся в первом году Круга Юстиниан был младше короля на семнадцать лет. Еще мы знаем, что ставший примерно тогда же эсперадором Теоний искоренял все, что уцелело от абвениатства, и продолжалось это искоренение вплоть до первого визита морисков в Агарис.

– Мтсарах Справедливец утопил конклав в сорок четвертом году. – Нет, детище не щеголяло знаниями, оно пыталось думать и, кажется, успешно. – После этого в Талигойе стало как-то спокойнее. То есть Юстиниан смог не отделяться, но ведь до этого еще нужно было дожить.

– Тем более что вначале на морисков никто рассчитывать не мог. – Понимает Придд, к чему она ведет, или еще нет? Марсель бы понял, но он держал морок за волосы и знает про Марианну и адъютантика… Как же его звали? Жером? Нет, Жильбер! Бедный мальчик, лучше бы ему второй раз сжечь Сэ, а он сгорел сам. За своего «Монсеньора». – Юстиниан в своей мести обошелся без Мтсараха. Валентин, это ничего, что я называю ваших предков по именам?

– Нет, сударыня, так гораздо удобнее.

– Отлично. Итак, Юстиниану, когда скончались его отец и братья, шел двадцать шестой год. Согласно бытовавшим в те времена правилам, ему следовало жениться на невесте старшего брата, ведь предполагался союз не двоих людей, а двух фамилий.

– Юстиниан разорвал помолвку под предлогом того, что является герцогом, а в брачном договоре женихом был назван наследник дома Приддов. Это решение нашло полное понимание и поддержку при дворе. Нам никогда не узнать, сам ли Юстиниан остановил свой выбор на дочери кансилльера или же ему навязали этот брак, но, кажется, он вышел вполне удачным.

– Спасибо, Валентин. Нам важно, что на именование первенца в Новую Придду прибыл весь двор, наутро же после празднеств король, кардинал и кансилльер были мертвы. Якобы их убили отравленные иглы, скрытые в замках гайифских шкатулок, непостижимым образом оказавшихся среди положенных по этикету подарков, однако в подобное мог поверить разве что Дидерих.

– Истинным убийцей полагали младшего брата короля, но предпочитали молчать. Эрнани Седьмой оказался лучшим правителем, чем Лорио, ему, по крайней мере, удалось несколько унять эсператистов и не допустить истребления «демонских потомков», но где же золото Манлия?

– Очень надеюсь, что в Гирке. – Сейчас будет очень скользко, но подоплеку спасения Ро от огня лучше не выдавать даже Придду. – Валентин, мой сын пока ничего не понимает, а вы?

– Признаться, тоже. Разве что Юстиниан родился не в Новой Придде, а в Гирке, и здесь же прошло его раннее детство. Это имение полюбилось его матери, герцогине Лавренции, но она никак не может быть искомой дамой. Супруга Максимилиана умерла после долгой изнурительной болезни и должным образом похоронена в фамильном склепе.

– Как и Эрнани Последний, но королю посчастливилось быть погребенным дважды, а герцогине лишь единожды, и к тому же – тайно. Вспоминайте, я нашла это в ваших же хрониках: в середине четырехсотого года круга Волн по настоянию конклава Лорио выдал на расправу эсператистам двадцать шесть эориев из Левкры, среди которых были отец и братья герцогини Придд, урожденной Кулла. Несчастные вместе с семьями пытались найти убежище в Талигойе, но искать защиты у слабых правителей бессмысленно, тем более если им грозит схожая опасность.

– Вы правы, – рука Придда сжалась в кулак, правда, лишь на мгновенье, – мне все чаще кажется, что Лорио напоминал Фердинанда. Да, у Лавренции Кулла несомненно была причина покончить с собой, но при этом она убила бы и ребенка, которого носила.

– А теперь правы вы, но одно другому не противоречит. Юстиниан благополучно появился на свет, значит, герцогиня Придд дождалась родов, на время которых, как и положено, покинула двор и уединилась в Гирке. Дальше, как мне кажется, случилось вот что.

Более или менее оправившись, Лавренция велела одеть себя в большой придворный туалет и проводить в береговую церковь, где оставить в одиночестве для молитв и размышлений. Ничего удивительного в этом не было, а собой эории из дома Волн владеть умеют. Лавренция знала о старом святилище и, очень на то похоже, была тайной абвениаткой, абвениаты же в ряде случаев самоубийство не просто оправдывают, но считают единственным выходом. Вы оба читали Лахузу и Иссерциала и представляете, что это за случаи.

Что именно заставило супругу Максимилиана всадить себе в сердце кинжал, нам в точности не узнать, но я бы поставила на страх. На тот страх, от которого бегут в смерть; женщина могла бояться как за себя, так и за мужа с детьми, которые из-за нее, Лавренции Кулла, стали бы следующими жертвами. А может быть, ее убило предательство Максимилиана, не ставшего защищать родных. Нельзя сбрасывать со счетов и любовь – кто-то из обреченных на страшную смерть в мертвых озерах мог забрать с собой сердце благородной герцогини.

– Тогда, – уверенности в голосе Арно могло быть и побольше, – выходит, что самоубийство этой… Лавренции скрыли.

– Для Максимилиана это был единственный выход, – Валентин не столько объяснял, сколько думал вслух. – В Агарисе к тому времени уже додумались карать за грехи умерших их родню, особенно если та была богата, а с точки зрения эсператизма самоубийство – чудовищный грех, немногим уступающий святотатству. Сударыня, если я правильно понял ваши намеки, вы считаете, что место герцогини занял оборотень?

– Я в этом убеждена. – Не забыть бы попросить Ро не вспоминать при Валентине агарисскую Лауренсию. – Герцогу Максимилиану повезло однажды встретить закатную тварь. Вряд ли она была здешней, скорее всего, последовала за кем-то из гайифских эориев, но, добравшись до Придды, оставила бывшего возлюбленного, то ли приглядев для себя старое святилище, то ли ради Повелителя Волн. В последнем случае самоубийство герцогини можно объяснить еще и ревностью – если она застала мужа с любовницей. Или страхом безумия – если женщина увидела с ним себя.

– Это оно… – сын явно подыскивал слова, – она убила герцога с сыновьями?!

– Не думаю. Придды погибли в Кабитэле, а занявшая место герцогини тварь почти наверняка держалась поблизости от святилища, из чего и можно сделать вывод о ее природе.

– Найери?

– Да, Валентин, скорее всего. Она оставалась в храме, самое малое, до возвращения Юстиниана, которому вольно или невольно помогла отомстить. Я ставлю на то, что новый Повелитель Волн ей приглянулся и она не желала остаться еще и без него. Спутники Абвениев спасали своих избранников за счет жизни тех, кто был им неважен. – Бедная Марианна, бедный Ро! – Только не делайте вид, что вы не читали «Астэриаду».

– Ну, мама…

– Сударыня, я ее прочел в пятнадцать лет.

– А я… – оторопел сын, – в тринадцать.

– Дитя мое, я тобой горжусь. Тогда вам не надо объяснять, что после ухода богов астэры начали пить силы своих смертных любовников. Обычно они довольствовались немногим, и жертвы отделывались легким недомоганием.

– Как Мевен, – уточнил Арно. – Но тогда почему он умер?

– Нам важней, почему умерли король Лорио, кардинал и кансилльер. – Вот тебе и Малыш! – Предположим, прикипевшая к Юстиниану астэра отправилась с ним в Новую Придду, благо это не столь далеко от Гирке. Несчастливо женатый король, принужденный саном к воздержанию кардинал, достигший опасного для мужчин возраста кансилльер, а возможно, и кто-то еще были для проголодавшейся без своего святилища нечисти легкой добычей. Сами того не подозревая, они вступили в смертельно опасную связь, о чем узнал Юстиниан.

– Как?

– Скорее всего, испытывавшая к Повелителю Волн определенные чувства найери просто ответила на с умом заданные вопросы, и Юстиниан, всё взвесив, решил рискнуть. Он принял яд или нанес себе смертельную рану в расчете на то, что, спасая избранника, закатная тварь без колебаний выпьет тех своих любовников, до которых сможет дотянуться.

– Подобная месть вполне в духе нашего семейства, – сразу же согласился Придд. – Если бы я имел подобную возможность и не имел другой, я бы именно так и поступил. Вы несколько раз упоминали долголетие Юстиниана, это ведь еще один из признаков связи с закатными тварями?

– Если верить алатам, то да.

– В таком случае у нас есть дополнительное подтверждение. Сохранилось два изображения герцога Максимилиана, вы их видели, но не знаете, что они повешены не в том порядке, как следовало бы. На портрете, написанном за год до смерти, Максимилиан выглядел едва ли не моложе, чем в год рождения младшего сына. Наследники сочли, что картины перепутали по нерадивости, и исправили «ошибку».

– Очень интересно. Мне кажется, я вас убедила.

– Несомненно, но как же жаль… Жаль, что сейчас ундовы ивы одиноки. Или… нет?

– Если бы найери осталась, в Гирке появились бы собственные сказки.

– А их нет. Что ж, значит, она ушла. Хотелось бы знать, куда и когда.

– Возможно, она почувствовала, что над Агарисом собирается гроза, и захотела ее увидеть. – А вот это пусть знают, но только это! – Фельпский капитан, присутствовавший при казни уже нынешнего конклава, заметил нечто странное. Очень странное и очень страшное при всей своей красоте.

– Я тоже увижу страшное, – внезапно пообещал Арно. – Во сне. Пожалуй, я буду спать со светом. Валентин, ты-то хоть боишься?

– Я сожалею… Сударыня, разрешите еще немного вас дополнить. Максимилиан в память о скончавшейся от тяжелой болезни супруге направил в Агарис богатый вклад, а в своих владениях возвел и обновил несколько храмов, для чего ему потребовался ноймарский гранит. Спрятать в одном из возов с камнем золото и незаметно перенести его в ставшее тайником святилище было не столь уж и трудно. Правда, тогда об этом узнала бы найери, а от нее и Юстиниан.

– Вряд ли подобные создания осознают ценность золота. Конечно, задай Юстиниан нужный вопрос, она бы ответила, но он, по всей видимости, не задал.

– Да, все сходится. Пожалуй, мне тоже придется пожертвовать на храм и произвести некоторые переделки.

– Если хотите, я напишу графу Валмону, у него есть просто отличные архитекторы, а желание проверить церкви после того, что произошло вчера, вполне понятно. В первую очередь все будут думать о Васспарде.

– Забудешь о таком, – фыркнул сын, откровенно прикидывая, не пора ли сморозить какую-нибудь глупость или, того лучше, открыть пару новых бутылок. Не понадобилось, местный слуга доложил о прибытии курьера из Васспарда. Лукас явно не мог сидеть спокойно.

Тикали часы, Малыш жмурился, Валентин с непроницаемой физиономией читал послание, гонец, высоченный «лиловый», изображал статую.

– Ответа не будет, – Придд положил бумагу на стол, – ступайте отдыхать. Граф Альт-Гирке полагает правильным сообщить мне о скоропостижной смерти мэтра Цвиссига и о своих подозрениях на сей счет. Управляющий, которому я склонен доверять в большей мере, полагает, что всему виной застарелая сердечная болезнь вкупе с потрясением от смерти родственника.

– Бедняга ментор, – посочувствовал сын, – нет бы помер кто-то вроде Шабли. Валентин, а с кладом-то что?

– Пока не знаю. Мне бы не хотелось сносить Максимилиановскую церковь, но я не представляю, как искать подземное святилище. После Двадцатилетней храм возвели на уцелевшем фундаменте, а в сохранившемся с прежних времен подвале успешно хранят дрова. Я принадлежу к дому Волн, я почувствовал что-то странное еще на лестнице, и это чувство не покидало меня, пока мы вновь не поднялись на тракт, но и только. Прежде, впрочем, не было и этого.

– Прежде, – Арно приподнял воображаемую шляпу, – ты не был главой дома и этим… Повелителем Волн!

– А ты, – с достоинством отпарировал означенный Повелитель, – прежде не был заразой. Сударыня, я не рискну предложить вам здешний шадди, но можно сварить шоколад и открыть еще вина. Вы поможете мне написать Проэмперадору Юга?

– Бертраму, что ли? – Арно оттолкнул тарелку с орехами. – Успеется, сперва надо с твоими братьями решить. Ну хорошо, Клауса ты забираешь, но не держать же Питера в этом склепе даже без ментора! Может, он печек и ковров и не боится, но спать одному в целом крыле! Я бы от такого свихнулся.

– Разумеется, Питера я в, как ты очень удачно выразился, склепе не оставлю. Для начала мне придется отправить брата к Ирэне, надеюсь, это не помешает ее счастью.