Текст книги "Три повести (сборник)"

Школа № 20. 1963–1966

НОВАЯ ШКОЛА

1 сентября 1963 года я иду в новую школу в 9-б класс. Школа находится далеко от дома, в самом центре, за ДК имени Кирова. Сейчас здесь Норвежское консульство. А в то время это была средняя общеобразовательная политехническая школа с производственным обучением № 20. В школе были только 9, 10, 11-е классы. Принимали со всего города по результатам экзаменов за восьмой класс, поэтому собрались ученики из разных школ с довольно высокой подготовкой. Здание было небольшое, двухэтажное, была столовая, спортзал. Актового зала не было. Полы были из наборного паркета, мы натирали их мастикой.

В то время ввели 11-летнее производственное обучение, то есть одновременно со средним образованием обучали еще какой-нибудь профессии. Хочу сказать, что и 11-е классы, и производственное обучение на нашем выпуске в 1966 году и закончилось. В 1966 году выпускали сразу и 10-е, и 11-е классы.

А пока мы три дня изучаем общеобразовательные предметы, и три дня было отдано производственному обучению.

В нашем классе девочки и Витя Криницын учились на чертежников, а мальчики на электриков. В других классах девочки еще учились на поваров.

ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ ОБУЧЕНИЕ

Дело было поставлено очень серьезно. В школе был учитель, который вел уроки черчения по программе для всех. Но нам преподавал приглашенный из какой-то проектной организации инженер-конструктор Юрий Алексеевич, совсем молодой и очень серьезный. Я думаю, такое количество девушек его смущало. Класс был оборудован профессиональным оборудованием для черчения – кульманами с рейсшинами. У каждого была собственная готовальня: это такая плоская шкатулка, внутри оклеенная черным бархатом, на котором лежали никелированные чертежные инструменты. Мы узнали, что настоящий чертежник признает карандаши только твердостью Т, 2Т и даже 3Т.

Юрий Алексеевич научил нас профессионально чертить, пользоваться справочниками по машиностроению, мы узнали, что такое допуски и посадки, зазор и натяг, болты, гайки и шпильки, могли рассчитать зубцы у шестерен. А потом (это сейчас трудно вообразить) научил копировать чертежи. Поскольку процесс очень занимательный и полностью сейчас исчезнувший, хочу его подробно описать:

Чертеж выполнялся в карандаше на стандартном листе ватмана – специальной толстой бумаге для черчения. Теперь надо было с чертежа «снять кальку». Чертеж накрывался вощеной прозрачной бумагой – калькой и с помощью рейсфедера, который заполнялся черной тушью, копировался.

В первый день занятий я шла домой по локоть в туши. Работать надо было без ошибок: ведь тушь не карандаш, резинкой не сотрешь. Но все-таки Юрий Алексеевич научил нас исправлять ошибки. Надо было двумя пальцами слегка согнуть лезвие безопасной бритвы и снять тончайший слой кальки, стараясь не прорезать ее насквозь. Целое искусство. Потом с кальки снимали на светочувствительную бумагу необходимое количество копий для работы на объектах. Эти копии уже назывались «синьки» за их розовато-синеватый цвет.

Юрий Алексеевич нам часто говорил: «Девушки, вы без куска хлеба не останетесь». Насчет хлеба не знаю, но у тех, кто учился в институте, проблем с черчением не было.

Проходили мы практику на предприятиях в КБ (конструкторских бюро): кто на судоремонтном заводе, кто в Гипрорыбфлоте. Все по-взрослому.

А на первой практике в одной проектной организации мы всей группой каждый день вычеркивали из рабочих чертежей балконы в жилых домах. Ведь север же. Зачем балконы. Да и экономия значительная. Развлекал нас во время этого нудного занятия Витя Криницын со своим транзисторным приемником «Спидола», ловя заграничную музыку.

КРИНИЦЫН

Как-то мой шестнадцатилетний внук, посмотрев фильм «Стиляги», спросил: «Бабушка, а у вас были стиляги?» Я ответила, что стиляги были в Москве и Ленинграде, где было много иностранцев, дипломатов, где можно было достать модную одежду и пластинки. Потом в школе нас держали очень строго. Но был все-таки в нашем классе один человек – Витя Криницын – самый стильный. У него был транзисторный приемник «Спидола». Когда все мальчишки и мужчины носили черные или серые пальто, у него было пальто ярко-зеленого цвета.

Еще он носил какую-то сумку-кошель из светло-коричневой кожи и шапку, не ушанку, как все, а какую-то пилотку. Волосы с безукоризненным пробором. О брюках и говорить нечего – самые узкие. И девочка у него была самая красивая, Марина, из другой школы. И работать Витя пошел по самой модной тогда профессии – на телевидение. В общем, все у него было оригинальное и необыкновенное.

Дружили в классе по парам, группам, были и одиночки. Я в школе дружила с Валей Токаревой, а после уроков дружили по месту жительства: я с Любой Селиверстовой с улицы Радищева и с Ритой Кулагиной с улицы Полухина, а Валя с Зиной Тропиной. Они обе жили в центре: одна на Октябрьской, а другая на капитана Буркова.

Зарубин дружил с Петровым, Пушкин с Васильевым, Голуб с Ло-тониной и Лепетухиной, Шустер с Костенко, Трошин с Черемным, Баева с Кочегаровой, Михайлова с Кулагиной, Сотникова с Никитюк. Вообще класс был дружный, не было доносчиков и подлиз. А это бывает не всегда.

ВАЛЯ ТОКАРЕВА

Моя самая близкая подруга в то время была Валя Токарева, еще из 28-й школы. Что нас привлекало друг в друге? Сейчас уже трудно вспомнить. Во-первых, мы обе были высокого роста. Как я любила шутить: «Не надо наклоняться, разговаривая, осанку портить». Думаю, что были одинаковые взгляды на наши школьные события и поступки одноклассников.

Валя была южанка, по матери украинка. Отец, военный, был переведен в Мурманск из Новороссийска буквально года за три до повального хрущевского сокращения в армии. Кроме Вали в семье еще были два младших брата Володя и Саша, мать, как почти все офицерские жены, не работала, пока дети не пошли в школу.

Забавно было смотреть, как Валя училась ходить на лыжах и даже научилась кататься на коньках. Не успели они привыкнуть к нашему климату, как после десятого класса отца Вали демобилизовали из армии и они уехали жить в Кишинев. Наша дружба тоненькой ниточкой писем и открыток, а потом и встреч, сохранилась на долгие годы.

СЕМЬЯ ТРОПИНЫХ

Тропины были старые мурманчане. Хочу подробнее рассказать необыкновенную историю их семьи. Отец Зины, Иван Михайлович – наш земляк из Кичменгско-Городецского района Вологодской области, приехал в Мурманск совсем молодым парнишкой в начале 30-х годов. Всю жизнь до пенсии проработал в Торговом порту, после войны был крановщиком большого плавучего крана. Женился, перед войной в семье уже было двое детей, и вдруг в 1940 году жена умерла. Остался Иван с маленькими детьми на руках, а тут война началась. Мурманск сразу начали бомбить беспрерывно. Руководство города решило спасать детей. Погрузили малышей на судно под присмотром нескольких нянь и воспитателей и отправили в тыл. Отправили и четырехлетнего Васю Тропина с сестренкой Валей, которой всего-то было года два.

Закончилась война, Иван Михайлович женился на вологодской землячке Раисе Александровне (она родом из деревни Нижнее Чистяково Усть-Алексеевского района), и решили они искать детей. Долго искали. Удалось в одном из детских домов Мордовии найти Васю. Вася к началу войны уже знал и помнил свое имя и фамилию, а девочка была мала, еще говорить не умела, так и затерялась. Обычно в таких случаях в детских домах дают какое-нибудь придуманное имя и фамилию.

За мальчиком ездила в Мордовию Раиса Александровна, уже беременная Зиной. Зина родилась в декабре 1947 года, а через несколько лет появились на свет двойняшки: Галя и Оля. Много сил отдала Раиса Александровна детям. Ведь после войны город почти весь выгорел, условия жизни, да еще в суровом климате были очень тяжелые. Вася вырос способным мальчиком. Окончил знаменитый Ленинградский политехнический институт, распределили его в Дубну, в Академгородок. Таких на весь СССР было всего два, еще в Новосибирске. Там физики работали на атом и космос. Вася стал гордостью семьи. Зина после окончания школы тоже хотела учиться только в Политехе, что и осуществила. Но это совсем другая история.

ПУШКИН И ВАСИЛЬЕВ

С Володей Васильевым я два года сидела за одной партой. Женька и Вовка! Они остались настоящими друзьями на всю жизнь. Совершенно разные и по характеру, и внешне. Пушкин с темными курчавыми волосами и серыми глазами, всегда спокойный, рассудительный, и Васильев – с улыбкой до ушей, с глазами, как черные маслины, и черными волосами, не поседевшими и через 50 лет. Женька звал Вовку «Киса» и «Васька» (из-за фамилии Васильев).

ЗАРУБИН

Гена Зарубин был интеллектуал. Он окончил музыкальную школу, знал классическую музыку и как-то проводил у нас музыкальный классный час, на котором задавал нам разные каверзные вопросы. Чтоб не ударить лицом в грязь, я тут же взяла в библиотеке книгу «100 опер» и выучила все либретто самых известных опер.

У Гены был очень хороший фотоаппарат. Он нас много фотографировал, сам проявлял пленку, печатал фотографии и щедро нам отдавал на память. Благодаря ему до сих пор помнятся эпизоды из школьной жизни и лица одноклассников.

УБИЙСТВО КЕННЕДИ

Мы учились в девятом классе, когда 22.11.63 убили президента США Джона Кеннеди. Все были потрясены. Джон был такой симпатичны, совсем недавно мы смотрели по телевизору, как он принимал нашего Хрущева с женой в Америке. Политинформации у нас проводил Юра Трошин. Мы буквально каждую деталь этого ужасного убийства знали и обсуждали. В то время такие убийства были крайне редки, и люди еще не разучились переживать и сопереживать.

ТРОШИН

Юры Трошина уже нет с нами. Он, наверное, единственный, кто уже в школьные годы был готов к будущей профессии. Практически готовый политический обозреватель. Он проводил политинформации не только в классе, но и для учителей. Юра до тонкостей разбирался в политике военных блоков того времени НАТО, СЕНТО, СЕАТО, не говоря уже о Варшавском договоре. В общем, настоящий самородок. Юра закончил Мурманский пединститут и стал заведующим кафедрой.

МИХАЙЛОВА И КУЛАГИНА

Рита Кулагина училась со мной еще в 28-й школе, и вот мы снова в одном классе. Мы жили рядом. Она подружилась с Наташей Михайловой, которая жила на проспекте Ленина в сталинском доме. Наташа была хорошая милая девочка, а Рита мечтательница. Помню, как Наташа и я на квартире у Риты учим экзаменационные билеты, фотографируемся, дурачимся. Вся жизнь впереди.

Наташа и Рита окончили педагогический институт. Риту направили в забытую богом Териберку, где она самоотверженно проработала учителем русского языка и литературы всю жизнь.

КОСТЕНКО И ШУСТЕР

Еще две подружки, Галя и Оля. Обе миниатюрные, светленькие, хорошенькие. В них нельзя было не влюбиться. Что и сделал Генрих Максимик, курсант мореходки, за которого Галя Костенко сразу после школы вышла замуж.

АФАНАСЬЕВ

Загадочный Володя Афанасьев запомнился одним поступком. Дело было уже в 11-м классе. Классная руководительница Нина Арсеньевна во время урока что-то приказала Володе. Он не отреагировал. Тогда учительница в бессильной злобе сказала: «Ну и свиненыш же ты!» И вдруг в тишине раздалось: «Сама свинья!» Мы замерли.

Конечно, Нина Арсеньевна была не права, но вряд ли кто-нибудь из нас посмел бы так ответить учителю. Тем дело и кончилось. Нина Арсеньевна, конечно, поняла свою неправоту, она была умная и желала нам добра. По-своему.

Володя стал геологом и умер в тайге.

КЛАССНАЯ РУКОВОДИТЕЛЬНИЦА

Зотикова Нина Арсеньевна преподавала химию, была нашим классным руководителем и одно время секретарем школьной партийной организации. Она была одинока и всю свою энергию отдавала работе, то есть нам. Преподавала она химию на высшем уровне. Все, кто учился потом в институте, вспоминали ее добрым словом. Такие преподаватели очень редки.

Но она еще была нашей классной руководительницей. Нина Арсеньевна считала своим долгом знать о каждом из нас все. И очень удивлялась, если кто-то ускользал от ее бдительного ока. Она ко мне относилась с повышенным вниманием. Видно, она что-то во мне разглядела, и дважды с ее подачи меня выбирали комсоргом класса. Но самое смешное, что так же по ее велению в середине года меня снимали с комсоргов, не помню за что. Надо сказать, что всем тогда уже было абсолютно все равно: кто будет комсоргом. Принцип был: «Только бы не меня!»

Был еще такой случай. Я потеряла комсомольский значок, а их продавали только в райкоме комсомола. Мне все никак было туда не собраться. Нацепила я на место значка какой-то кораблик и забыла об этом. Вдруг Нина Арсеньевна вызывает моих родителей в школу. Такого за все 11 лет учебы еще не было. Мама пришла в школу, и Нина Арсеньевна ей такого наговорила, развивая тему со значком, что я чуть ли Родину не предала.

Но и я все-таки любила с ней поспорить. Вот Нина Арсеньевна проводит классный час на тему о будущей профессии и говорит примерно следующее, что мы должны выбирать профессию, какая Родине нужна. Она была совершенно права: кому нужна такая профессия, если на работу не устроиться. Но я встала и заявила, что наше общество достигло уже такого высокого развития (ведь коммунизм уже будет через 15 лет), что каждый может выбирать профессию по своим способностям и талантам. А ей и возразить мне нечего было. Сами нас так научили.

НИНА КОНСТАНТИНОВНА

Как жар-птица пролетела через 9-й и 10-й класс учительница литературы Нина Константиновна Лебская. Среднего роста, статная, с гордо посаженной рыжеволосой головой. Какое счастье, что с ней мы проходили «Евгения Онегина»! Без труда я выучила почти весь роман наизусть. Так перед глазами и стоит Нина Константиновна с томиком Пушкина в одной руке и, лукаво поглядывая на нас, читает, причем все французские фразы на чистейшем французском языке.

Запомнилось еще, как Нина Константиновна задала на дом выучить любое стихотворение Пушкина по выбору. Многие, конечно, старались выучить стихи покороче. Вот идет урок, Нина Константиновна вызывает одного, второго, третьего. Все читают 10 строк послания И. И. Пущину: «Мой первый друг, мой друг бесценный…» Тогда она утомленно спрашивает: «Ребята, о Пущине – это прекрасно, но кто-нибудь выучил что-то другое?» Тут я поднимаю руку и читаю «Черную шаль» («Гляжу, как безумный, на черную шаль и хладную душу терзает печаль…»). Нина Константиновна оживилась, заулыбалась и долго нам рассказывала о композиторах, которые написали на эти стихи музыку к многочисленным романсам.

С ней мы изучали «Гамлета», познакомились со старинными драматургами Корнелем и Расином.

А когда изучали И. С. Тургенева «Отцы и дети», я удостоилась чести переписать свое сочинение «О чем бы я хотела поспорить с Базаровым» в красную тетрадь Нины Константиновны, в которой она собирала лучшие сочинения своих учеников.

Но счастье уроков Нины Константиновны через два года закончилось: она вышла замуж, и муж увез ее в Москву.

Литература в 11-м классе – это сплошная скука и уныние. Учительница была лет 50. Имени не помню. Она входила в класс, открывала свой конспект, хваталась за спинку стула и так стояла весь урок, что-то читая по конспекту.

Она как будто боялась нас, наших вопросов. Из ее уроков не помню ничего.

ПУШКИНСКИЙ БАЛ

Наверное, это было при Нине Константиновне. Для всех параллельных классов был вечер. Ставили сцены из «Евгения Онегина». Костюмы нам дали на прокат в драмтеатре. Татьяну и Ольгу играли черненькая Люда Голуб и светло-русая Оля Шустер. Обе невысокие, хорошенькие, с косами через плечо.

Нравоучения Татьяне в образе Онегина читал Гена Зарубин, а объяснялся в любви Ольге в образе Ленского какой-то кудрявый мальчик из параллельного класса.

Наверное, это было чудесное зрелище, но я его не видела. Нина Арсеньевна в очередной раз поручила мне ответственную работу: организовать буфет. Заведующая столовой выдала мне под отчет несколько ящиков лимонада, конфеты, шоколадки. Из одного класса вынесли парты, поставили столики и стулья из столовой. На двери повесили вывеску «Кафе», слово очень модное в то время. Желающих посидеть в кафе было много, так что весь вечер, даже во время танцев, мне пришлось наливать лимонад.

ТЕАТР

Как раз в 1963 году в Мурманске открыли новое здание театра. Что это было за чудо! Запомнилось, что впервые в СССР там была поставлена ироничная пьеса «Троянской войны не будет». Помню гастроли Петрозаводского театра музкомедии. Давали «Цыганского барона». Я впервые слышала живую музыку оркестра. Шла домой и напевала: «Да, прошло много лет, я объехал весь свет, но нигде, но нигде не был счастлив вполне…» С тех пор я полюбили оперетту навсегда.

Вообще в Мурманске гастролировали лучшие театры. Как-то приехал из Москвы знаменитый цыганский театр «Ромэн» с молодым красавцем Николаем Сличенко. Но я навсегда полюбила Раду Волшанинову, которая бесподобно пела романс «Я ехала домой, я думала о вас». Я пыталась ей подражать.

Точно в каком году уж не помню, но случилось чудо: к нам приехал театр «Современник», где блистали Евгений Евстигнеев, Олег Ефремов, Галина Волчек, Игорь Кваша. Как уж маме удалось достать мне билет, не знаю, но я пошла на «Голого короля» с Евгением Евстигнеевым в главной роли. Это было первое сильное театральное впечатление в моей жизни. А каждый вечер весь «Современник» на нашей студии телевидения рассказывал о своем театре.

РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Февраль 1964 года. Роберт Рождественский выступает в ДК имени Кирова. Наша школа совсем рядом. Не помню, как нам удалось туда проникнуть, но все-таки удалось. Я сижу на самом верху, на балконе, кто был со мной рядом – не помню, потому что вижу только Роберта и слышу его знаменитый заикающийся голос. Стихи я люблю, но сборников стихов современных поэтов не купить. А тут живой Роберт! Он читал много. Почему-то запомнились «Таежные цветы»:

 
В буреломе, на кручах пылают жарки,
Как закат, как покрытые кровью желтки.
Ты попробуй сорви их, попробуй сорви:
Ты их держишь – и кажется, руки в крови.
Не привез я таежных цветов – извини.
 

Забегая вперед, скажу, что больше никогда мне не удалось слушать Роберта Рождественского. Роберт умер, написав последние трагические строки:

 
Тихо летят паутинные нити,
Солнце горит на оконном стекле…
Что-то я делал не так?
Извините, жил я впервые на этой Земле.
 

Пришли 90-е годы, стало модно топтать советских кумиров 60-х годов. И вот где-то году в 99-м мы с мужем пришли в Санкт-Петербургский театр русской антрепризы имени Андрея Миронова, которым руководит Рудольф Фурманов. Давали спектакль, состоящий из отдельных номеров, которые в каждом спектакле обновлялись новыми исполнителями. В этот раз рассказы Михаила Зощенко читал гениальный Николай Трофимов, стихи поэтов Серебряного века читал великолепный Игорь Дмитриев. И вдруг Рудольф Фурманов объявляет: «Проездом в Петербурге Юлиан Панич». Старшее поколение помнит его в главной роли в популярнейшем фильме «Разные судьбы». Потом у него что-то не заладилось с работой, и он уехал за границу. И вот Панич на сцене, и читает он нам стихи Роберта Рождественского. Зал замер, а потом люди долго хлопали, прежде всего – Роберту Рождественскому.

ПОЭТЫ, ПОГИБШИЕ НА ВОЙНЕ

Как-то раз иду из школы, захожу в книжный магазин на проспекте Ленина. Вдруг, смотрю довольно толстый сборник в синей обложке «Стихи поэтов, погибших во время Великой отечественной войны». Покупаю. Пока еду в автобусе домой, листаю книгу. Знакома только «Бригантина» Павла Когана, потому что песня такая есть. Дома читаю. С того времени помню до сих пор стихи Елены Ширман:

 
Разве можно взъерошенной мне истлеть,
Неуемное тело бревном уложить,
Если все мои двадцать корявых лет,
Как густые деревья кричат: «Жить!»
 

или Павла Когана:

 
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал!
 

«Как здорово, прямо про меня!» – думаю я. И ведь они все-все погибли в первые годы войны в возрасте 20–22 лет.

СНЯЛИ ХРУЩЕВА

Самым продвинутым человеком в нашей семье все-таки была мама. Папа, как партийный товарищ, ходил на закрытые партийные собрания и партийную учебу, где они учили то сталинскую историю КПСС, то хрущевскую. А у беспартийной мамы в спальне был радиоприемник, который был настроен на «Голос Америки» и станцию «Свобода» из Мюнхена. В определенное время мама удалялась ловить и слушать сквозь глушилки, как папа говорил, «что вражеские голоса брешут». Один раз мама выбегает из спальни и растерянно говорит: «Хрущева сняли». И только через пару дней об этом объявили официально. Это было осенью 1964 года.

НАШИ КОТЫ

Не забыть бы про наших котов написать. В раннем детстве в своем доме я жила всегда среди собак и щенков. Кошек мама не любила. А когда в Мурманске в переулке Дальнем мы жили на первом этаже, стали мыши скрести под полом. Я услыхала, как взрослые об этом говорят, а мышей и лягушек я боюсь ужасно. Никто меня не просил, я сама решила, что нам нужен кот. Выхожу во двор, а там часто сидел и дремал совершенно черный кот, который всегда гулял сам по себе, не знаю, чей он был. Вот я подхожу, говорю: «Кис-кис!» Кот не реагирует. Беру его на руки, он не сопротивляется. Все-таки я беру чужого кота, значит ворую. Чтобы никто не заметил, засовываю кота под пальто. Кот такой большой, что задние лапы и хвост видны из-под пальто и почти до земли достают. Принесла домой. Мама сказала: «Пусть поживет. Может, мыши убегут». Кот, наверное, понимал человеческую речь. Он действительно пожил у нас: когда хотел, шел гулять на улицу, приходил, ел, спал в прихожей. Мыши ушли, испугавшись кота, а потом и кот ушел. Я его звала Барсик.

Потом мы жили уже в квартире на Центральной улице, папа продолжал ездить в командировки по побережью Кольского полуострова: Ура-Губа, Сайда-Губа, Териберка, Порт-Владимир. Места были малодоступные. Добраться порой можно было только морем. Вот однажды приезжает папа из очередной командировки, расстегивает пальто, а у него на груди, вцепившись в пиджак, сидит маленький полосатый котенок.

Оказывается, суденышко, на котором плыл папа, попало в шторм. Пассажиров мучило от морской болезни, а папа, служивший до войны срочную службу на Тихоокеанском флоте, переносил качку довольно спокойно. Вдруг он увидел распластавшегося на палубе еле живого котенка, которого тоже укачало и рвало. Папа мой, заядлый собачник и охотник, очень любил природу и всех животных. Он взял несчастного котенка, умыл его и привез домой. Котенок ожил и оказался ужасно озорным.

Вот папа сидит в кресле, читает газету. Едва пошевелится газетный лист, котенок бросается на шорох и вцепляется когтями в газету. Еще котенок полюбил качаться на шторах, вцепившись в них когтями. Все это очень не нравилось нашей маме. Она договорилась и отнесла его в хорошее место – в рыбный магазин. Придешь в магазин, а там справа на огромной деревянной рыбной бочке лежит наш кот, спит, даже глаза на наше «кис-кис» лень открыть.

ШКОЛЬНЫЙ ХОР

У нас в школе был большой хор. Из каждого класса выделялась довольно большая группа, хор в два ряда занимал почти всю сцену. Я петь люблю, но голос до солистки не дотягивает. Главный солист у нас был светловолосый мальчик из параллельного класса. Помню, поем песню «Бирюсинка»: «Там где речка, речка Бирюса, ломая лед, шумит, поет на голоса, там ждет меня таежная, тревожная краса».

Потом выходит вперед солист и выводит своим высоким голосом: «С ружьецом уйдет под вечер, не найдешь в четыре дня: может, в лося выстрел метил, а ударил он в меня».

Очень нравилась песня, которую в то время исполняла Эдита Пьеха и, конечно, пели мы, «Венок Дуная» про дружбу народов: «Дунай, Дунай, а ну, узнай: где чей подарок? К цветку цветок сплетай венок. Пусть будет красив он и ярок!»

Но вот на свою беду мы разучили песню, в которой были такие слова:

 
Под звездами качаются огни и провода,
Пусть вечер наш кончается, а юность никогда.
До завтра, до завтра – и нет у песни конца.
До завтра, до завтра – поют сердца.
 

Из-за этих слов «до завтра, до завтра» наш хор стал заканчивать все концерты и конкурсы. Порой домой приходилось возвращаться за полночь.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Первый раз стали торжественно отмечать День победы спустя 20 лет после, войны в 1965 году. Ветеранам, нашим отцам, не было еще и 50 лет. И вот в Мурманске, где представлены все рода войск: моряки, летчики, пехота, объявлен военный парад. Прохождение участников парада запланировано по проспекту Ленина – единственной прямой и длинной улице в городе, которая идет вдоль Кольского залива. Остальные строения гнездятся в сопках.

Посмотреть ужасно хочется. Добрая Нина Арсеньевна приглашает нас, тех, кто живет далеко от центра, к себе, так как ее окно выходят прямо на проспект Ленина. Мы приехали к ней рано утром, пока троллейбусы ходили. Чтобы лучше было видеть и слышать, открыли окно. Было еще довольно холодно, и Нина Арсеньевна дала нам свои всякие теплые вещи. Мне досталась горжетка из черно-бурой лисы.

Мы забрались на подоконник и высунулись в окно, едва не нарушив военную дисциплину. Солдатики, выстроенные по обе стороны проспекта, стали на нас оглядываться, обмениваться шутками.

Но вот грянул духовой оркестр, и парад начался. Показались машины, в которых стояли командующие парадом по родам войск. Впереди ехал морской офицер, так как в Мурманске моряки главные. Солдаты и матросы кричали: «Урррааа!» Потом пошли танки и другая военная техника. На совсем не широком проспекте раздался ужасный грохот. Вечером всем участникам парада дали увольнительную, и город заполнился солдатами, матросами, курсантами.

КРАЕВЕДЧЕСКИЙ МУЗЕЙ

Я люблю Мурманский краеведческий музей со школьных лет. Особенно уголок природы Заполярья, где были разные чучела. Тут и мурманская треска, и изящная селедка, и мой любимый пучеглазый морской окунь, и огромная серая зубатка, а на самом дне притаились камбала и палтус.

Олени, лоси, медведи, лисицы, кровожадный белый песец, придушивший белого зайчика, чайки, куропатки, да мало ли еще чего.

Когда мы собрались на 50 лет выпуска, я сразу сказала, что хочу в Краеведческий музей. Чучела животных так и стояли, как 50 лет назад. Я спросила, те же они или нет. Сотрудница музея ответила, что им уже более полувека и сделаны они специалистами Ленинградского зоологического музея.

Еще в музее потрясает отдел обороны Заполярья. Запомнилась картина, где маленькое судно вышло в море за рыбой для сражающегося Мурманска. Морские волны заливают палубу, на которой установлен пулемет, отбивающий атаку немецкого истребителя. В то же время другие моряки вытягивают из моря сеть с рыбой.

Много наших летчиков получили звание Героя Советского Союза за бои в мурманском небе, многие погибли.

ДОЛИНА СМЕРТИ

Официально это место с 1982 года называется «Долина славы», когда захоронили всех павших и создали мемориал. А в народе так и осталось «Долина смерти». Так называется место боев за Мурманск в 70 километрах от города в сторону границы с Норвегией. После войны это место было недоступно для посещения, так как долго не могли похоронить всех погибших наших и немцев. Мы знали, что за Мурманск – незамерзающий порт – шли непрерывные жестокие бои с лета 1941 года до осени 1944 года. Многие помнят песню:

 
Прощайте, скалистые горы.
На подвиг отчизна зовет.
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход.
А волны и стонут, и плачут,
И бьются о борт корабля.
Но радостно встретит героев Рыбачий —
Родимая наша земля!
 

Рыбачий – это такой маленький полуостров, который находится у самой границы с Норвегией, но его немцам тоже не удалось захватить.

Здесь не могу не рассказать, как в сентябре 2016 года, отмечая 50 лет выпуска нашего класса, Женя Пушкин отвез нас на своей машине в эти места. Спасибо тебе, Женя.

Сначала мы долго ехали на северо-запад, любуясь роскошными красками заполярной осени. И вот – огромное гранитное плато, покрытое разноцветными мхами и невысокими редкими кустарниками по обеим берегам небольшой речки Западная Лица. На одном берегу – немецкие захоронения, на другом – наши и мемориал. Невольно слезы накатились, когда читала предсмертные записки наших солдатиков:

«Прощайте все товарищи. Не увидимся», «Товарищи погибаю за родину не жалея жизни. Прощай дорогая сестра Наташа и мама и папа 18 июня 1943»

Как в песне:

 
Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы, к плечу плечо,
Врастаем в землю тут.
 

Но и в землю здесь врасти невозможно – кругом скалы. Если только зимой в снег зарывались.

ЛЫЖИ

Мурманск зимой – это лыжи. Детей лет с трех ставят на лыжи. Уехав из Мурманска, я эту привычку долго сохраняла. В обязательном порядке у всей моей семьи были лыжи. Самое забавное, что своего мужа-грузина из Поти, который и снега-то почти раньше не видел, я тоже поставила на лыжи. Мы всей семьей ездили по воскресеньям на лыжной стреле в Зеленогорск. Но это будет потом.

А пока в школе у нас зимой были спаренные уроки физкультуры, бегали на дистанции, даже разряд какой-то юношеский у меня был. Когда потом в институте студентов распределяли по секциям, то ленинградцев записывали в баскетбол и волейбол, а мурманских, вологодских, архангельских даже и не спрашивали – всех на лыжи.

На лыжах мы катались чуть ли не до майских праздников. Зимой-то было темновато, а весной! Солнце светит, уже тепло, мужчины так в одних плавках катались. Кто-то ходил в Долину уюта, а мы встречались на Планерном поле.

Я жила на Центральной улице, которая начинается от кинотеатра «Утес» и выходит к Планерному полю. Там я ждала тех, кто шел от центра города. Стою, бывало, наверху и, завидя наших, едва согнув ноги, картинно спускаюсь вдоль склона, представляя, как эффектно выгляжу в красном свитере на фоне белого снега. В общем, воображать любила. Курток тогда почти ни у кого не было. Тонкий шерстяной свитерок, а от ветра на груди и на спине газета под свитером. Вот и все.

Наша компания: Зина Тропина с сестрой Галей, Люба Селиверстова и Люда Сотникова. У Люды был термос с чаем, в который она тайком от отца наливала немного коньяку для согрева. Надо сказать, что ее отец, Виктор Васильевич Сотников, был большим начальником в строительстве, а одно время даже председателем Мурманского исполкома, так что коньяк у него водился.

От этих весенних прогулок наши лица покрывались первым весенним загаром, которым мы щеголяли в школе.

НА ТУРБАЗЕ

В последние весенние каникулы Нина Арсеньевна организовала нам поездку на турбазу. Несмотря на свой уже немолодой возраст и нелегкую фигуру, она всегда была с нами, во всех пеших и лыжных походах.

Сначала нас куда-то довезли, потом мы долго шли пешком на лыжах. На затяжном спуске я упала, сломала лыжу и доковыляла на базу последняя, где меня встречали радостными криками и шутливыми аплодисментами. База состояла из нескольких домиков с удобствами на дворе. Для обогрева была натоплена круглая печка. Мы все разместились в одной комнате: мальчики с одной стороны печки, девочки – с другой. Весело!