Текст книги "Три повести (сборник)"

Кухня была в отдельном домике. Там тоже была печка с плитой. Дежурили на кухне по два человека: девочка и мальчик. Мальчик носил дрова и воду, а девочка готовила кашу и какой-то суп. Не это главное! Пока дежурные кашеварили, остальная группа ходила на лыжах, катались на санках с горы.

А природа была вокруг чудная! Невысокие сопки, покрытые блестящим снежным настом. Редкие невысокие березки. И солнце, солнце на синем-синем небе. Я вела в то время дневник. Вот запись от 3.04.1966: «В каникулы были 4 дня на турбазе. Это были замечательные дни. Бог любви сошел на землю! Поэзия чувств!» Вот такая запись. Так и хочется крикнуть: «Дайте до детства плацкартный билет!» Но тихо ответит кассирша: «Билетов нет».

Все чувствовали, что совсем скоро, через три месяца, мы расстанемся, может быть навсегда.

БУНТ

После каникул по никому не известным и необъяснимым причинам, хотя учиться до экзаменов осталось всего два месяца, Нина Арсеньевна решила нас пересадить. Подала старосте список для исполнения. Мы все шумно возмущались и единогласно решили ее приказ не выполнять.

Вот Нина Арсеньевна входит в класс, а мы сидим по-старому. Она вызвала старосту, отдала деньги, причитающиеся ей за классное руководство, и сказала, что разговаривать с нами не намерена и быть классным руководителем тоже. И действительно, перестала с нами разговаривать, то есть совсем ни слова. Приходим к ней на химию, вся доска исписана труднейшими задачами, которые мы должны решить, то есть каждый день контрольные, а оценки в журнал, и так до конца учебного года.

Первые отданные нам деньги за классное руководство мы истратили, как дураки, на конфеты «Белочка» и все их съели. Потом решили деньги копить и купить на них цветы Нине Арсеньевне на день последнего звонка. Так и помирились.

Надо сказать, что никто в школе не узнал об этом конфликте. Такие у нас были ребята.

ПРАЗДНИКИ В МУРМАНСКЕ

Мурманчане – радостный народ. Любили весело отмечать праздники. Новый год, правда, раньше отмечали чаще по-домашнему. Была полярная ночь, часто мела пурга. Но зато 1 мая и 7 ноября в обязательном порядке все ходили на демонстрацию. Мамина сберкасса ходила единой колонной с Госбанком, а папин главк «Севры-ба» шел во главе мощной колонны «Тралфлота», «Мурмансельди» и других, входящих в главк организаций.

В мае еще снег не стаял, но заранее нарезали ветки березок, ставили их в ведра с водой. Глядишь, к 1 мая на ветках распускаются нежные зеленые листочки. Для большей красоты к веткам привязывали еще сделанные из креповой бумаги разноцветные цветочки. Так радостно встречали Первомай.

А мужчины несли плакаты, портреты вождей и членов политбюро. Для согрева демонстрантов профсоюзные руководители всегда имели с собой несколько бутылок водки.

В обязательном порядке всех родственников и знакомых поздравляли открытками, в которых желали здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни. В нашей семье этим делом занимался папа.

ПРАЗДНИК СЕВЕРА

Но главные праздники в Мурманске все-таки были Праздник Севера и День рыбака.

Праздник Севера отмечали в конце марта. Самое хорошее время, когда и снегу много, и солнце светит. Старт тогда был в Долине уюта. Лыжников было тьма: ведь кроме мурманских приезжали лыжники со всех северо-западных областей и северные соседи из Скандинавских стран. Но особенно все ждали, когда будут гонки оленьих упряжек. Из оленеводческих колхозов приезжали со своими оленями саамы-лопари, коренное население Кольского полуострова, в национальной одежде из оленьего меха. В магазинах сувениров продавали тапочки из оленьего меха и сапоги-пимы, украшенные народным саамским орнаментом.

ДЕНЬ РЫБАКА

День рыбака отмечали во второе воскресенье июля. Праздник проходил на стадионе за памятником Анатолию Бредову. Приезжали самые любимые, самые народные артисты. Ставили эпизоды из фильмов. Помню постановку из фильма «Баллада о солдате» – прощание матери с сыном. В роли молоденького солдата – Владимир Ивашов, который прекрасно сыграл эту роль и в фильме. Были просто концертные номера. А потом, закончив выступление, артист, стоя в открытой машине, проезжал по краю стадиона, чтобы люди могли получше его разглядеть.

Представляете, что творилось, когда совсем рядом люди видели живого Марка Бернеса, Николая Крючкова, Людмилу Зыкину, Эдиту Пьеху!

ПЕСНИ ВЕСНЫ 1966 ГОДА

В те годы взошла звезда Муслима Магомаева, но последняя школьная весна у нас прошла под песни Жана Татляна. На всех вечерах и вечеринках мы танцевали под его песню:

 
Я завтра уйду опять в туманную даль,
И снова ты будешь ждать, скрывая печаль.
Будет слепить прибой, словно слеза.
Я сохраню в душе твои глаза.
 

И все пели:

 
Звенит капель целый день с утра,
И влюбляться давно пора.
То, что город такой теперь,
Виноваты весна и капель!
 

Вдруг неожиданную всенародную популярность получила японская песня в русском переводе:

 
У моря, у синего моря
Со мною ты рядом, со мною…
И сладким кажется на берегу
Поцелуй соленых губ.
 

Даже пародию сочинили:

 
У моря, у синего моря
Сидит на песке дядя Коля.
Солнце светит прямо в глаз.
Дядя Коля – Фантомас!
 

В те годы начали выпускать музыкальный журнал «Кругозор» с вшитыми в него гибкими пластинками. На пластинках часто были модные зарубежные песенки. Так вся страна танцевала финский танец «Летка-енька» и пела песенку:

 
Раз, два, туфли надень-ка
Как тебе не стыдно спать?
Славная, милая, смешная «Енька»
Нас приглашает танцевать!
 

Но была музыка, которая категорически запрещалась.

СУДИЛИЩЕ

Однажды в школе объявили общешкольное комсомольское собрание, а поскольку актового зала, где бы все разместились, у нас не было, то проходило собрание чуть ли не в ДК им. Кирова. Точно не помню. Собрание вела секретарь школьной комсомольской организации – такая аккуратненькая светленькая девочка с гладко зачесанными волосами, заплетенными в косы. Она объявила вопрос, который нам предстояло обсудить: «О недостойном поведении некоторых комсомольцев и решение об их дальнейшем пребывании в комсомоле». Вопрос очень серьезный. Исключенный из комсомола получал так называемый «волчий билет», то есть факт исключения записывался в характеристику, которую получал каждый ученик после окончания школы. С такой характеристикой вряд ли в то время можно было поступить в институт.

А дело было так. Город наш портовый. В то время уже в некоторых семьях были ленточные магнитофоны и записи заграничной музыки: группы «Битлс», рок-н-ролл, негритянские блюзы, которые ни по радио, ни по телевизору не транслировали, тем более пластинок не продавали. Только моряки могли что-то привезти из-за границы, как говорили «из загранки». В школе на вечерах эта музыка была категорически запрещена.

И вот собралась компания с магнитофоном у кого-то в гараже, чтоб никто не видел. Танцевали от души. Ленке Бройдо из параллельного класса не повезло: у нее каблук провалился в щель, она упала и сломала руку. Приходит в школу с гипсом. Кто-то из их же компании донес. И понеслось!

Сначала ее «клеймили позором» на классном собрании, потом вынесли вопрос на общешкольное собрание. Помню, с каким упоением клеймила Ленку секретарь комсомольской организации.

Наш класс сидел в последнем ряду. Мы посмеивались, сочувствовали Лене. Все казалось таким нереальным в 1966 году, ведь не 37-й же год на дворе. Вопрос поставили на голосование. К чести наших ребят – Лену из комсомола не исключили, объявили только выговор. Я думаю, ей просто с друзьями не повезло.

ПРОЩАНИЕ СО ШКОЛОЙ

Позади выпускные экзамены. Все сдали. Есть даже одна серебряная медаль, у Лидочки Самковой. В то время медалисты могли сдавать только один экзамен и поступать в институт вне конкурса.

Шили платья к выпускному вечеру. В то время в моде был капрон (нейлон). Он был очень тонкий и прозрачный, поэтому платье шили на чехле, отрезное, с пышной юбкой. Многие девочки к этому времени обрезали косы, носили стрижки, накручивая волосы на бигуди. А я еще носила прическу из длинных волос с дурацким начесом.

Впервые мой молодой папа, которому еще не было 50 лет, пришел в школу на торжественное вручение аттестатов об окончании средней школы. Помню, как он знакомился с папой Зины Тропиной:

«Михаил» – «Иван» и жмут друг другу руки. Мы получаем аттестаты зрелости (так их раньше называли), отдаем отцам, чтоб не потерять, и наши папы уходят домой.

Родительский комитет накрыл нам столы с лимонадом, пирожными и конфетами. Наши восемнадцатилетние мальчишки удалились в класс и пили портвейн, некоторые первый раз в жизни. Кого-то пришлось уносить с выпускного.

Сам вечер в спортзале особенно не помню. Помню, что всем классом пошли гулять по ночному Мурманску. Город, освещенный незаходящим летним полярным солнцем, был в нашем распоряжении. Ведь личных машин тогда практически не было, тем более ночью. Шли прямо по проспекту. Сначала провожали тех, кто дальше живет. А дальше всех, на Больничном, жили я, Рита Кулагина и Люба Селиверстова. Остальные вернулись в центр города, условившись завтра встретиться нашим классом на прощальной вечеринке в квартире Любы Селиверстовой на улице Радищева.

Вечеринка была грустной. У всех уже были свои планы. Я устроилась у электрического самовара на кухне и всем наливала чай. Пришла домой, легла ничком на тахту и долго молча лежала. Родители меня не беспокоили, наверное, понимали мое настроение. А потом поезд Мурманск – Ленинград увез меня в новую взрослую жизнь.

Санкт-Петербург, 2018 год

1958 г. Школа № 28, 3-в класс

1963 г. Мурманск. Сберкасса на Первомайской демонстрации

1973 г. Госбанк и Сберкасса на Первомайской демонстрации

Середина 60-х годов. Окрестности Мурманска. Джеймс Казахс – папин друг

Середина 60-х годов. Сайда-Губа, место папиных командировок

1963 г. 8-й класс, 28-я школа. Я на последней парте, Вера Егинова впереди

1962 г. 8-й класс, 28-я школа. Шонгуй. В середине сидит пионервожатая Света

1966 г. 28-я школа. Встреча выпускников: Тарасенко, Кокшаров, Коршунов, Ковалевский, Ермоленко, Зайцев, Гребцов, Хохлов, Васильев, Шкляр, Дорошко. Сидят: Селиверстова, Лаптева, Седунова Т. П., Красильникова, Писецкая

2005 г. 50-летие 28-й школы. С цветами: Седунова Т. П., Юдина П. Н., первый директор школы Казакова Н. П.

1963 г. Сочи. Наша семья и соседка Неклюдова Л. Г. с сыном Олегом

1966 г. Папа в квартире на Центральной ул.

23 апреля 1966 г. Люда Сотникова, Галя и Зина Тропины, Вера Красильникова, Люба Селиверстова

1950 г. Семья Тропиных

1965 г. Валя Токарева

1966 г. Галя Костенко и Оля Шустер в кабинете черчения

Гена Черемный и Юра Трошин

Женя Пушкин, Слава Балашов, Валя Новичков, Вова Васильев

Гена Зарубин и Женя Пушкин

Сергей Петров и Володя Афанасьев

Девочки 11-б класса 20-й школы: Зина Тропина, Вера Красильникова, Галя Баева, Наташа Михайлова, Люда Лотонина, Люда Голуб, Рита Кулагина, Оля Шустер, Галя Костенко

Зотикова Н. А., Валя Лепетухина, Люда Голуб, Люда Лотонина, Витя Криницын, Вера Красильникова, Лида Самкова

1966 г. На школьном крыльце после последнего звонка

2016 г. Солдатские предсмертные записки в «Долине славы»

2016 г. Мемориал «Долина славы»

2016 г. Река Печа по дороге к мемориалу. Е. Пушкин, З. Тропина

Родная деревня

Россия, Русь – куда я ни взгляну…

За все твои страдания и битвы

Люблю твою, Россия, старину,

Твои леса, погосты и молитвы.

Николай Рубцов. «Видения на холме»

Вторым местом моего вологодского детства была деревня Вохтога, где родилась я, мои родители, многие мои деды и прадеды. За два года до своей смерти папа начал писать записки о родной деревне, но тяжелая болезнь не дала ему много написать. Привожу здесь его записки без изменений.

ЗАПИСКИ КРАСИЛЬНИКОВА М.М.

«Я родился в марте 1917 года. Мои предки были крестьянами, проживали на древней русской земле Вологодчине. В настоящее время называется Вологодская область, Грязовецкий район, Вохтожский сельсовет, деревня Вохтога. Деревня расположена на юго-востоке области в 80 км от Вологды и в 40 км от г. Буя Костромской области.

Из рассказов старых жителей деревни можно сделать вывод, что большинство крестьянских семей являлись справными, крепкими хозяйствами. Жили справно, это значит в первую очередь хорошо трудились – работали. Выращивали хорошие урожаи хлебов (рожь, овес, ячмень, пшеница яровая). Поля удобрялись навозом, навозу было много, так как крестьяне много держали скота.

Наша местность славилась хорошими льнами. Лен сеяли на яровых полях и в лесу на вырубках (огнищах). Лен обрабатывали сами, хотя лен трудоемкая культура. Часть льноволокна продавали на ярмарках и базарах. Много волокна употреблялось для нужд крестьянской семьи. Женщины-крестьянки были большими мастерицами. Льноволокно после его обработки давало отходы (куделя, пачеси, отреби), но и они шли в дело. Пряли, из полученной пряжи ткали на самодельных ткацких станах холсты разных сортов: из одних шили белье, другие шли на полотенца, матрасы, шили рабочую одежду, предварительно покрасив, на мешки, портянки и другие нужды.

А из льносемени вырабатывали льняное масло. В деревне было четыре маслобойных завода. Масло было очень вкусное, ароматное. По своим качествам оно превосходило подсолнечное.

Крестьяне выращивали большие урожаи картофеля, капусты, лука, чеснока, брюквы, репы, турнепса, редьки, моркови. У крестьян нашей деревни основным занятием было выращивание хлебов и содержание скота, кроме этого очень многие занимались ремеслами в свободное от полевых работ время. Делали дровни из дубового полоза и колеса и обод из дуба. Дуб привозили из Саратовской губернии по железной дороге. На месте заготовляли березу, из которой гнули полозья для саней и дровней. Были мастера делать телеги и другие повозки, деревянные плуги (косули), бороны, кадки, деревянные ведра, ушаты. Плели корзины, плетни, пестери. Свои изделия продавали на базаре в селе Сидорове.

Вот имена некоторых из мастеров нашей деревни: колесный мастер – Лукин Иван (Хапина), повозки и телеги – Кабанов Аким, плуги и бороны – Кабанов Николай, кадки, деревянные ведра – Батов Максим.

В лесах вокруг нашей деревни было много дичи – тетеревов, глухарей, рябчиков, а в болотах гнездились утки. Много было зайцев, а также белки, куницы, норки, лисицы. Были медведи. В лесах обитало много лосей. Заядлыми охотниками были: Косулин, братья Хрупаловы, братья Емановы, Малов Владимир и другие.

Занимались пчеловодством: Антонов Алексей, имел пасеку около 100 ульев, Калинин Василий, Кабанов Епимах, Грачев Федор, Кореповы и другие.

Земская больница находилась в 7 км от нашей деревни в селе Сидорове.

Самыми почетными и уважаемыми людьми были учителя земской приходской школы деревни Вохтоги. В деревне была церковь Казанской Божией Матери, служители церкви были уважаемые народом люди.

На деревенских собраниях (сходах) решались вопросы содержания в порядке дорог, мостов, изгородей вокруг полей, выгонов, содержание одной пожарной машины, прудов, запруд на речке, обеспечение дровами школы и церкви, передел полей и сенокосов.

Самообеспечение: у крестьян был свой хлеб, мясо, молоко, яички, картофель, капуста и другие овощи, свое растительное льняное масло и крупы. Изготовляли солод, из которого варили пиво, а хмель рос у многих в огородах. Из выделанных шкур коров и телят шили кожаные сапоги, из овечьих шкур шили дубленые шубы, полушубки, тулупы. Из овечьей шерсти валяли валенки, вязали носки и рукавицы. И березового лыка плели лапти, а отходы от льноволокна использовали на чуни (шоптаники).

В нашей деревне перед коллективизацией в 1929 году имелось 4 маслобойных завода, 4 ветряные мельницы, 4 ветряные толчеи. Эти заводы были построены крестьянами-умельцами из дерева».

На этом записки моего отца обрываются.

БАБА АННА

Мои воспоминания о Вохтоге – это прежде всего моя бабушка Анна Андреевна Молина, в девичестве Осипова, 1903 года рождения. Замуж ее отдали в Вохтогу из села Муниково, которое находилось довольно далеко, за железной дорогой. Она выросла в большой дружной семье. Отец ее, Андрей Симеонович, служил в церкви, мать Анна вела хозяйство.

Детей было семеро: Александра, Василий, Дмитрий, Алексей, Анастасия, Анна, Алевтина. Бабушка Анна, мы ее звали баба Анна, дожила до 90 лет и много рассказывала о прежних временах и о своей семье: «Бывало, выйдем на покос семеро братьев и сестер, весело работаем. А мамонька обрядится, напечет пирогов и нам обед принесет». Жили зажиточно. У всех была хорошая одежда, у сестер были кольца, серьги, полное приданое. Воспитаны были в глубокой вере, судя по моей бабушке. Бабушка умела шить, вязать, прясть, ткать, готовить еду, печь пироги, косить и метать стога.

Старшие братья ездили на праздники в соседние деревни гулять, а к ним тоже приезжали приятели. Вот так заприметил мою бабушку, высокую сероглазую двадцатилетнюю скромницу один жгучий брюнет, не похожий на местных парней, Иван Молин из дальней деревни Вохтоги. Иван был всего-то на год старше бабушки, но, как оказалось, в своей деревне пользовался большим успехом у женщин, и отец решил его поскорее женить, чтоб не доводить дело до греха.

ИВАН И АННА

Бабушку не принуждали, наверное, Иван ей тоже понравился. Венчали их в Вохтоге. Об этом мне рассказывала моя няня Катя: «Когда Анна-то Андреевна венчалась с твоим дедом, вся деревня сбежалась. Невеста-то была в белом шелковом платье и весь подол незабудками вышит. Жених ей едва вровень был, невысок, но черен, и глаза черные». Было это в 1924 году. Сначала молодые жили в доме у свекра. Вскоре он купил молодым дом, и они стали жить отдельно.

Вот живет моя бабушка со своим Иваном в чужой деревне. Рожала она 7 раз, все девочек, но выжили только 3, так как детские болезни корь, коклюш, скарлатина, воспаление легких тогда были практически неизлечимы. Баба Анна вспоминала, что когда была беременной, у нее совсем пропадал аппетит, и она просила деда: «Иван, позови дядю Митрия Мазина, он так аппетитно ест, что я на него погляжу, может, тоже захочу».

Зимними вечерами к деду Ивану приходили неграмотные взрослые люди, и он учил их читать и писать. Тогда это называлось «ликвидация безграмотности» (ликбез).

А бабушка была грамотная – окончила целых два класса церковно-приходской школы. Больше, считалось, для деревенской девушки и ненужно. Зимними вечерами бабушка пряла шерстяные и льняные нитки на прялке. Ткала на ткацком стане льняные полотенца и половики из лоскутков. Вязала крючком шерстяные носки и рукавицы, а из катушечных ниток – кружева. Вот какое было у бабушки специальное образование.

Это зимой. А летом все работы в поле и в огороде – на земле. Да и скотину держали, а еще кур, гусей, уток. Но все это было до войны и до коллективизации. Потом жизнь очень сильно изменилась.

В приданое бабушке была дана швейная машинка «Зингер», на которой она обшивала всю семью. Особенно бабушка славилась тем, что очень хорошо шила мужские рубашки-косоворотки. Но как выпадет свободный денек, и Иван ее отпустит, она, не дожидаясь попутной лошади, лесом, взяв с собой свою старшую Катю, бежала километров за 10 в свое родное Муниково к своей мамоньке.

Приближался 1929 год – коллективизация, повальный сгон крестьян в колхозы. Дед Иван, наверно, был очень умный и сообразительный. Он написал заявление, что едет учиться в Вологду на агронома, ему выдали паспорт. А в то время колхозникам паспортов не выдавали. В Вологду он действительно поехал, только выучился на шофера, что в то время для деревенских все равно что на космонавта. В колхоз он не вступил. Работал водителем в Вологде, продавцом на станции Лежа. Домой иногда заезжал, а потом война, фронт. Моя мама вспоминала, что, когда она была маленькая, отец любил, чтобы она расчесывала его густую шевелюру, а сам напевал разные частушки. Одну мама запомнила:

 
Эй, милашка, скинь рубашку,
На нагую погляжу.
Ничего не буду делать,
Только ручку приложу!
 

Или:

 
Вологжанки – девки манки!
 

Вот таким был мой дед, Иван Молин, который пропал без вести в возрасте 40 лет на Волховском фронте.

В войну через станцию Вохтога шли эшелоны с солдатами. Иногда находили записки, которые солдаты выбрасывали из вагонов. Мама говорила, что они надеялись, что найдут записку об отце. А потом, много лет спустя, когда в газете «Известия» вдруг стали печатать, что разыскиваются наследники такого-то русского, жителя Южной Америки, мама всегда внимательно читала и говорила: «Ведь он без вести пропал. Он был такой умный, находчивый, может, спасся как-нибудь».

БАБА АННА – ПРОДОЛЖЕНИЕ

А моя бедная бабушка тянула колхозное ярмо и двоих малолетних детей. Лида родилась осенью 1942 года, когда уже пришло известие, что дед пропал без вести. Молоко у бабушки пропало, все ценные вещи были обменяны на молоко для Лиды. Она не ходила до четырех лет из-за сильного рахита. Несмотря на то, что бабушка была солдатская вдова с грудным ребенком на руках, никто не освобождал ее от нарядов на погрузку и разгрузку вагонов, в том числе ночью. Лида оставалась с Зиной, которой в это время было 8–10 лет.

Каждую зиму всех колхозников гоняли на лесоповал. Лес, из Вохтоги в том числе, везли и на отопление Москвы. Это случилось уже после войны, году в 1952-м. Бабушку вместе с другими бабами из их деревни послали валить лес, а это ели метров по 50 высотой. Работали топором да ручной пилой, снег по пояс. Вот бабушка и не успела отскочить – одна такая ель, падая, придавила ей ногу. Спасла ее подруга, такая же вдова, как она, тетя Авдотья Травинова. Она побежала за лошадью, с помощью других женщин высвободила ногу моей бабы Анны из-под ели, положила бабушку на сани. Тетя Авдотья хлестнула лошадь вожжами и погнала в Сидоров-скую больницу к доктору Выборову. Распороли валенок, а ступня у бабушки болтается на одной надкостнице. Как уж доктор исхитрился, но кость срослась. Правда, бабушка до конца жизни сильно хромала.

Один раз при раздаче нарядов на работу какая-то голосистая баба закричала: «А хромую-то что не посылаете?», имея в виду бабушку. Бабушка промолчала. А на другой день эта женщина пришла к бабушке просить прощения, на что моя бабушка спокойно ответила: «За что прощения просить. Я хромая и есть». В этом вся бабушка! В нашей семье она при своих двух классах церковно-приходской школы была самая воспитанная, аристократка духа. Никогда не сказала дурного слова, жила честно, можно сказать праведно. Нас любила беззаветно. Вязала всем шерстяные носки. Вспоминаю такой случай: был конец 80-х, в магазинах ничего нет. И вот, будучи в гостях у моей мамы, бабушка узнает, что у мамы чашки побились, не хватает. Приехав домой, бабушка заставила тетю Зину, которая работала в торговле, купить чайный набор и отправить маме. Этот милый чайный набор с нарисованной зимой и лыжниками теперь у меня на даче. Память о бабушке.

При бабушке мама остерегалась жаловаться на здоровье. Как-то она пожаловалась на головную боль, и многие годы бабушка сокрушалась, что у Кати голова болит. Бабушка из всей нашей семьи советских людей, пионеров, комсомольцев и членов КПСС, была единственной истинно и глубоко верующей. А прожила 34 года с зятем, который был партийным работником. Когда Зина привела мужа в материнский дом жить, он попросил убрать икону из красного угла.

Бабушка смиренно взяла икону и перевесила ее на кухню. Божница в большой комнате осталась пустой. Тогда зять пошел в магазин и купил портрет партийного деятеля, какой был, им оказался Шверник. Других, более высокого ранга, в продаже не оказалось. Поставил Шверника в божницу вместо иконы.

Помню, при мне заходит в избу бабушкина соседка Маша Колесихина и машинально крестится на красный угол, потом видит усатого мужика, плюется и опять крестится «свят, свят».

Но бабушкино смирение не означало бесхарактерность. Был у нее какой-то нравственный стержень. Она никогда не подлаживалась, не заискивала, выгоды не искала. Бабушка любила читать газеты. Помню, как она посмеивалась над зятем, когда началась перестройка и партия сдалась без боя.

В нашей семье из поколения в поколение передаются бабушкины слова. Как-то она говорит моей маме: «Худо нам будет, Катенька, на том свете». Мама возражала: «Ну, уж ты-то, мам, не грешила». На что бабушка отвечала: «А в мыслях-то другой раз и согрешишь».

Умерла бабушка в 1993 году в 90 лет на руках дочери Зины от старости. Мы приехали прощаться. Бабушка лежала прекрасная, как старинная икона.

Первый дом бабы Анны, который им купил свекор после свадьбы, помню смутно, так как была мала. Запомнился только деревянный рассадник для капусты на высоких столбах (высоких для меня, трехлетней), чтобы куры не забирались и не портили рассаду. Дом стоял на задах, как сейчас бы сказали – на второй линии. За домом было поле и лес. Без мужчины в доме жить было страшновато в таком месте, особенно в темные осенние и зимние ночи, после войны и 1953 года много шаталось неприкаянных людей, выпущенных из тюрем и лагерей. Да к тому же дом оказался довольно холодный, требовал ремонта, а денег не было и хозяина не было. Вот бабушка и продала этот дом на вывоз, то есть бревна нумеруют, дом раскатывают на бревна, увозят и собирают на новом месте. От этой усадьбы остались только две березы, которые посадил мой папа, когда женился на маме. Второй бабушкин дом, хоть и был старый, но довольно крепкий и, главное, стоял в самом центре деревни прямо напротив колхозной конторы и клуба.

ДЯДЯ ПАША АФАНАСЬЕВ

Здание конторы было двухэтажное, добротное, на кирпичном фундаменте, с резными наличниками на высоких окнах второго этажа. Этот дом раньше принадлежал Афанасьевым, которые занимались торговлей, на первом этаже у них был магазин «лабаз». Конечно, Афанасьевы были после 1929 года высланы, дом и имущество конфискованы. Через много лет из ссылки вернулся только один дядя Паша, он был женат на сестре моего прадеда, Прасковье Молиной, которая умерла в ссылке. Последние годы, вернувшись из ссылки, доживал свой век со второй женой в маленьком домике на задах деревни. Я помню его: высокий, прямой, худой старик в очках. Поскольку он был образован, его взяли в контору на должность бухгалтера. Так он и ходил долгие годы в свой собственный дом на работу.

После войны, году в 1949, на первом этаже конторы открыли клуб, где показывали кино, были танцы, концерты самодеятельности, проводили колхозные собрания и выездные суды. На втором этаже были выделены две комнаты с отдельным входом для библиотеки, которая работала два дня в неделю. Сохранился чудесный деревянный гладкий крашеный пол с широкими половицами и печи, облицованные красивыми керамическими изразцами.

Перед зданием конторы был обсаженный кустами желтой акации небольшой палисад, в котором стояла на кирпичном постаменте большая гипсовая фигура Ленина с протянутой рукой. К празднику 1 Мая Ленина белили. Помню, один раз переложили синьки, и Ленин стал зеленоватого цвета. Но самое ужасное было, когда однажды после зимы и весенних дождей рука у Ленина отвалилась. Руку срочно прибинтовали гипсовым бинтом и поставили большую жердь для подпорки. Но рука все падала и падала. Однажды Ленина все-таки пришлось убрать.

БАБУШКИН ДОМ

А бабушкин дом был большой, обыкновенный для наших северных мест еще, дореволюционной постройки, из толстых бревен диаметром сантиметров 30 под трехскатной крышей из деревянной дранки, проконопаченный мхом. Все материалы можно заготовить рядом, в лесу и на болоте. Окна высоко – высоко, посередине – капитальная стена из бревен, которая отделяла отапливаемую часть дома от летней, неотапливаемой, которая называлась синик.

В синике спали летом в жару, так как русскую печь приходилось топить и летом для приготовления пищи, нагрева воды, да мало ли еще для чего. В синик вела низкая толстая дверь со старинным накладным замком с пружиной. Ключ от замка с огромной ручкой, так что надо было держать двумя руками, чтобы его повернуть. Без надобности ходить в синик не разрешалось, чтобы не напустить мух и комаров. Но все-таки я иногда туда проникала. Там стоял бабушкин деревянный сундук, который снаружи был расписан красно-синими полустершимися узорами, а внутри по бокам были сделаны такие пенальчики. В одном из них лежала старая-старая пожелтевшая книжка. На книжке написано с буквой ять «Ветхий заветъ». Когда я стала постарше, а читать иногда было нечего, я читала ветхозаветные любовные истории. В самом сундуке лежали некоторые вещи, которые остались еще от бабушкиного приданого. Хорошо помню жакет из колючего желтого бархата.

В зимней части избы стояла, как и у всех, огромная русская печь, которой обогревали дом, грели воду, готовили пищу, в ней мылись, на ней спали. Рядом с печкой, под самым потолком был деревянный настил (полати) – дополнительное спальное место зимой. На полатях в основном спали дети, на печке старики, а для молодых хозяев в избе стояла кровать. Напротив входа в правом углу в киоте стояли иконы и горела лампадка. По периметру комнаты были довольно широкие лавки, на которых вполне можно было спать. Была горка для хорошей посуды, в простенке между окон – большое зеркало. В углу под образом стоял стол на точеных ножках, накрытый вязаной скатертью. К столу при необходимости приставлялись деревянные скамейки. Некрашеный, но выскобленный до белизны пол был сплошь покрыт домоткаными длинными половиками. Один такой половик, метров 5 длиной, в память о бабушке у меня на даче. На небольших окошках висели белые полотняные занавески, на подоконниках стояли разные цветы. Особенно помню ваньку мокрого (бальзамин) и герани.

Слева за дощатой перегородкой (переборкой) была кухня. У окна стоял стол. Мое любимое занятие было сидеть за столом у окна и смотреть, как бабушка все делает. А она умела делать все. Например, из сырой картошки делала крахмал, месила тесто для хлеба, закваску и ставила квашенку (так говорила бабушка) на печку. Утром тесто подходило, поднималось, бабушка делала караваи, которые на деревянной лопате сажала в печку, предварительно очищенную от золы и прогоревших углей, прямо на под, то есть на дно печки. Поэтому хлеб называется «подовый». Когда караваи были готовы, она опять на лопате их доставала и складывала на постеленное полотенце, взбрызгивала водой и закрывала сверху другим полотенцем. Мы неделю ели свежий, не черствеющий хлеб. Для нас, детей, бабушка из этого же теста пекла баранки, а когда летом поспевала земляника или малина, баба делала «загибеньки» с ягодами. Еще пекла блины, которые в русской печке не надо было переворачивать – пеклись сразу с обеих сторон. Еще баба Анна делала румяную пышную картофельную запеканку, которую почему-то называли «яблошница».

ПИВО

Но самое хорошее – это домашнее пиво, которое теперь не делает никто. Бабушка ставила пиво на летнюю Казанскую, которую праздновали в Вохтоге 20–21 июля. Пиво делали из солода. Для солода зерна пшеницы, ржи или ячменя сначала замачивали, слегка проращивали, а затем высушивали и мололи. Мы с тетей Лидой ходили к соседям Мазиным молоть вручную на жерновах. Потом баба Анна доставала большую глиняную корчагу, внизу у которой было небольшое круглое отверстие, которое она замазывала тестом. В корчагу на дно она клала довольно мелко порезанную солому (для фильтрации), затем закладывала смолотый ячмень, сушеные шишечки хмеля (хмелины), которые росли во многих огородах, заливала теплым кипятком, может, еще что-нибудь клала и ставила в теплое место, конечно, опять же на печку. И вот наконец наступает радостный момент: в большой комнате стол выдвигается на середину, на него ставят корчагу, перед ней вдоль стола кладут деревянный желоб с уклоном к концу стола. На пол ставят эмалированное ведро. Затем баба Анна протыкает отверстие, заклеенное тестом, и, фильтруясь через солому, по желобу начинает течь в ведро темное, ароматное, густое сусло! Вот тогда то и дело подбегаешь с кружкой, подставляешь ее под тонкую струйку и пьешь ни с чем несравнимое вкусное, сладкое сусло. Но на второй, третий день сусло начинает бродить, пениться, теряет сахар и превращается в пиво, которое допивают взрослые. Стеклянный графин с пивом весь праздник стоит на столе, бабушка его все время доливает.