Текст книги "Подвижники земли русской. Приенисейская Сибирь"

Российский социолог Н. М. Михайловский (1842—1904) дал такую характеристику своим современникам: «Разночинец не мог довольствоваться общими категориями цивилизации, из которых выходили люди сороковых годов. Он ценил их лишь по отношению к народу, и благо последнего было для него таким же критерием, каким для людей сороковых годов были отвлеченные категории цивилизации… Разночинец чувствовал, а часто даже и понимал, что процесс цивилизации, разумеемой в виде отвлеченных и общих категорий, совершается на счет народа, что водворение этих общих категорий подает народу камень вместо куска хлеба… Разночинец, именно, принес с собой новую точку зрения на вещи, которая состояла в подчинении общих категорий цивилизации идее народа. Но в тесной связи с пришествием разночинца находилось появление другого общественного элемента, сначала игравшего лишь подчиненную роль, а впоследствии овладевшего всей сценой. Я разумею кающихся дворян… тут были налицо все характеристические признаки сектантов: искренность, формализм, фанатизм, замкнутость, строгая, но узкая логичность…

Секта кающихся дворян образовалась таким образом. Когда бездна крепостничества всего старого строя русской жизни развернулась во всем своем ужасающем безобразии, в обществе явилась непреодолимая потребность самообругания, самонаказания, покаяния. С течением времени эта потребность удовлетворилась в большинстве и замерла. Но осталась группа людей, по преимуществу молодых, из тех, которые в прежнее время жили бы у себя по деревням, как и отцы их, служили бы в полках и канцеляриях, но которые теперь сосредоточили все свои помыслы на выработке правил личного поведения: как жить свято? Много труда расходовалось на уяснение мельчайших подробностей святой жизни, много искренности и самопожертвования сказалось в следовании этим правилам… Микроскопические детали кодекса разрабатывались с педантичной тщательностью: как жить, чем жить, с кем жить, как с кем обращаться, как есть, спать, пить, как учиться, чему учиться и т. д. Все было смерено и взвешено. Таков был характер секты кающихся дворян. Разночинец же, вообще говоря, не был склонен к такому формализму. Да оно и понятно: …жизнь и без того наваляла на него целую гору всяких тяжестей… он ни за собой, ни за близкими своими не чувствовал того греха, в котором каялись сектанты, когда его «дед землю пахал»…

«Новые женщины» представляют собой часть кающихся дворян, и характеристика последних есть вместе с тем и их характеристика… Зароненная им в душу хорошей книгой или хорошим человеком искра Божия раздувается в них в целый пожар, который сжигает все, чему они поклонялись. Их манит к себе наука, труд, святая жизнь. Они преодолевают страшные препятствия в виде рутинного общественного мнения, семейного деспотизма, насмешек…» [Михайловский, с. 638, 647—648, 652].

В условиях строгой государственной цензуры и зависимого положения Русской православной церкви прогрессивно мыслящие православные христиане вынуждены были пребывать в рядах государственной и церковной оппозиции. Христианский подвиг, связанный с духовной борьбой, был превознесен православными философами российской самобытности (славянофилами). Ниже приводится стихотворение участника русско-турецкой войны 1828—1829 годов, лидера православных славянофилов, А. С. Хомякова [Полное собрание…, c. 268]:

 
Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе.
 
 
Если сердце заныло
Перед злобой людской,
Иль насилье схватило
Тебя цепью стальной;
 
 
Если скорби земные
Жалом в душу впились, —
С верой доброй и смелой
Ты за подвиг берись:
 
 
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них,
Без труда, без усилья,
Выше мраков земных, —
 
 
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков,
Гордой черни людской.
(А. С. Хомяков, «Подвиг есть и в сраженьи», 1859)
 

В рядах славянофилов вызрела идея трезвения, беспорочной жизни, России как Святой Руси в будущем [Полное собрание…, c. 257]:

 
Не в пьянстве похвальбы безумной,
Не в пьянстве гордости слепой,
Не в буйстве смеха, песни шумной,
Не с звоном чаши круговой;
Но в силу трезвенной смиренья
И обновленной чистоты
На дело грозного служенья
В кровавый бой предстанешь ты.
 
 
О Русь моя! как муж разумный,
Сурово совесть допросив,
С душою светлой, многодумной,
Идет на божеский призыв,
Так, исцелив болезнь порока
Сознаньем, скорбью и стыдом,
Пред миром станешь ты высоко,
В сияньи новом и святом!..
(А. С. Хомяков, «Раскаявшейся России», 1854)
 

Несмотря на трагизм своего положения они старались не поддаваться унынию. Утешение находили в переписке с друзьями, в написании духовных стихов и аналитических статей в журналах, в изучении всемирной истории и биографий подвижников:

«Есть светлые дни в Церкви современной. Хорошо делают те, которые радуются свету; но путеводным светилом избирать не должно никого, а слова и смысл дел каждого проверять собственным судом. Святой не без ошибки и не без греха. В нем это небольшая тень; а того и смотри, я, не имея его святости, приму именно его ошибку или грех, и во мне родится великое заблуждение или сильный порок. Аксаков К. С. прекрасно сказал про легенду об Исакии Печерском: «Он тем был виноват, что поверил образу Христа, не сверив его слов с учением Христа». Изучать можно живого, как и мертвого, проникаться его духом и теплотою его любви, если мы чувствуем в нем дух благодати и любви; но верить не дóлжно никому. Как же быть православным? То, что вся Церковь высказала, тому веровать безусловно; знать, что все, что она когда-нибудь выскажет, будет безусловно истинно; но что она еще не высказала, того за нее не высказывать авторитарно, а стараться самому уразуметь, со смирением и искренностью, не признавая впрочем над собою ничьего суда, покуда Церковь своего суда не изрекла. Скажи, не просто ли и не удовлетворительно ли это?

Но ты спрашиваешь еще: «Столько веков прошло со времени соборов; неужели Церковь онемела? А так кажется, если заключить все Православие на Востоке». Прими в соображение ее бурную жизнь, т. е. тех обществ, которые ее составляли, необходимость борьбы внутри, мученичество многовековое православных народов, покоренных иноверцами. Разве этот внутренний подвиг самоохранения можно назвать немотою? Но прибавь еще завоевание во Христа всего Севера, а теперь прибавь неожиданное и светлое пробуждение лучшего сознания на Востоке, которому мы были свидетелями…» [Письма…, с. 128].

Широкое распространение библейских книг и другой христианской литературы книгоношами, общение с зарубежными миссионерами и немецкими колонистами в этих исторических условиях привело к развитию российского евангельского движения.

Причины интереса славянского населения к Библии поясняет биография Ивана Рябошапки (1831—1900), которого сейчас принято называть апостолом украинского баптизма. Он был крепостным крестьянином с. Любомирка Елисаветградского уезда (Кировоградская область), происходил из бедной семьи. С детства отличался трудолюбием, подвижностью и смекалкой. В детстве он пас скот. Став взрослым, научился многим профессиям и путешествуя в поисках работы по Херсонщине, Екатеринославщине и Таврии. Повидал там немало разных людей, что сподвигло его к размышлениям: «Прежде всего его глубоко волновал вопрос отношения человека к Богу. „Почему, – думал он, – люди, называя себя христианами, так скверно поступают и живут?“ При этом молодой Рябошапка перебирал в памяти свою жизнь – ведь он тоже назывался христианином, и на душе у него становилось мучительно тяжело. „Разве Бог учит людей неблаговидным поступкам, пьянству и другим порокам? – рассуждал он. – В чем же дело?“. Чтобы понять это, он еще прилежнее посещал православный храм, исполнял все требы, но снова и снова убеждался, что обряды не давали душе желаемого удовлетворения» [Ковальков, Соколов, с. 57—58].

Наконец, он женился и устроился работать на мельницу помещика в родном селе. Вскоре после отмены крепостного права он познакомился с немцем Мартином Гюбнером, который жил по соседству, в немецкой колонии Альт-Данциг (на правом берегу современного села Карловка). В Альт-Данциге когда-то жители вели порочный образ жизнь: пили, играли в азартные игры и т. д. Но 12 января 1844 года среди колонистов произошло религиозное пробуждение, которое способствовало и материальному процветанию колонии [Renz].

Во время первой же встречи, в кузне, Мартин Гюбнер затеял религиозный разговор на тему несоответствия практики церкви Священному Писанию. Ко второй встрече Иван Рябошапка решился купить Новый Завет в Альт-Данциге. Мартин Гюбнер приходил на мельницу и читал Евангелие, так как грамоты Иван Рябошапка еще не знал. Останавливаясь по ходу чтения, он делал те или иные пояснения. Так он разъяснил учение Иисуса Христа, необходимость рождения свыше и следования Евангелию. Вместо того, чтобы проводить время как все, Иван Рябошапка занялся на мельнице изучением грамоты. Он стал посещать «библейские часы» (бибельштунден) немецких братьев, на которых разбирались тексты Библии. Затем пригласил на такое собрание своего соседа. В тот раз там поднималась тема обращения Савла (апостола Павла), которая произвела большое впечатление на обоих. Уже на следующий день Иван Рябошапка покаялся на мельнице и постепенно вокруг него сформировался евангельский славянский кружок [Ковальков, Соколов, с. 58—59].

В 1867 году Иван Рябошапка познакомился в Одессе с другими первопроходцами евангельского движения из Одесского уезда (И. Онищенко и М. Ратушным). Помощь им оказывал пастор Карл Бонекемпер (1827—1893), служивший, как ранее и его отец, в немецкой колонии Рорбах, в 13 верстах от д. Основы. Этот пастор проповедовал идеи «возрожденного пиетизма» (штундизма) и распространял евангелическую литературу среди православных рабочих-колонистов. Он возглавлял общину украинских пиетистов (штундистов) в д. Основа, делился с ними своими книгами, но при этом не был основателем «украинского штундизма». Как и его отец, он выступал против выделения украинских штундистов из Русской православной церкви в отдельную церковную организацию. Осуждал деятельность проповедников Германского союза баптистов, которые призывали своих единоверцев к принятию водного крещения и образованию отдельных религиозных общин [Бонекемпер (Bonekemper) Карл…; Ковальков, Соколов, с. 61].

На своих отдельных собраниях первые украинские штундисты читали Библию, молились. На первых собраниях Михаила Ратушного еще пели православные песнопения «Дева днесь», «Воскресение Христово видевше» и другие. Но потом церковные песнопения заменили народными духовными песнями из сборника «Приношение православным христианам». Этим же сборником пользовались и другие евангельские течения [Кальнев, с. 2—3, 5]. Первые годы украинские штундисты даже продолжали посещать православный храм по воскресеньям, причащаться, венчаться, крестить детей в нем. Однако, когда в 1867—1868 годы собрания украинских штундистов были запрещены, начались аресты, притеснения от православного духовенства, верующие полностью отошли от православия. Любомирка стала центром, в который приезжали уверовавшие для укрепления связей между общинами. В 1869—1871 годы первопроходцы евангельского движения приняли баптистское крещение по вере. Помог им в этом миссионер А. Унгер, являвшийся последователем континентального баптизма [Ковальков, Соколов, с. 61]. В 1870 году в результате петиции, направленной Бонекемпером российским властям, по приказу Новороссийского генерал-губернатора П. Е. Коцебу миссионеры Германского союза баптистов были высланы за пределы Российской империи. В 1874 году по подозрению в «совращении в ересь» православных Карл Бонекемпер был выслан в отдаленный приход Нейдорф Херсонской губернии. В 1876 году он переехал в США [Бонекемпер (Bonekemper) Карл…].

Живое благочестие, живая вера – это было то, что стало ценным после Крымской войны и для аристократов, и для крестьян. О живом христианстве писал и православный подвижник Феофан Затворник (1815—1894) в «Начертании христианского вероучения». Поэтому малообразованные крестьяне, пережившие обновление своей веры в штундизме, готовы были разъезжать по другим селениям, чтобы донести радостную весть до всех остальных.

Забравшись на телегу на какой-нибудь ярмарке, Иван Рябошапка с криком «Нашел! Нашел!» проповедовал не только в своем уезде, но и за его пределами: «Свидетельствуя людям о Христе, Рябошапка весь преображался; его певучий голос проникал до глубины души, глаза светились радостью и будто бы говорили: „Неужели ты еще сомневаешься? Поверь Слову Божию, обратись ко Христу и будешь спасен“. Не случайно один из его современников, православный священник сказал однажды: „Что за чудодеи эти сектантские проповедники? Какой-нибудь портной или сапожник ходит со своим неизменным мешком за плечами и Новым Заветом в кармане и не столько работает, сколько проповедует. Всякий разговор он сумеет свести на религиозную почву, обо всем, что не касается религии, он говорит неохотно, а как только дело коснулось религии, тут уж он неистощим. Он готов говорить с вами день и ночь, забывая и про сон, и про пищу. Он весь горит проповедническим огнем, он сам проникнут тем, что проповедует. Искренность его и доброжелательность к вам очевидны. Вы это чувствуете и невольно поддаетесь его влиянию, тем более, что твердое знание Священного Писания и глубокое религиозное воодушевление делает его речь плавной, стройной и весьма содержательной. Самое же главное то, что слово проповедника не расходится с делом“» [Ковальков, Соколов, с. 60].

Во второй половине XIX века к Гамбургскому исповеданию присоединились и кавказские штундисты. В 1876 году Иоганн Онкен рукоположил в миссионеры Василия Павлова (1854—1924), выходца из молоканской семьи, входившего в группу из десяти русских баптистов Тифлиса (совр. город Тбилиси). Отец Василия Павлова был извозчиком. Василий с детства помогал ему, работая продавцом в магазине. Он имел сильную тягу к знаниям, благодаря чему попал в хедер (школу для еврейских мальчиков). Там он смог изучить немецкий и древнееврейский языки. Со временем его способности полиглота проявились еще более ярко: для проповеди Евангелия он изучил около двадцати языков. После возвращения из Германии, где он учился год, Василий Павлов перевел и отредактировал Гамбургское исповедание веры баптистов. До этого времени Тифлисская община руководствовалась «Устройством богослужения и догматами веры», составленным Никитой Ворониным (1840—1905). Именно этот человек считается первым крещеным русским баптистом [Павлов Василий Гурьевич].

Таким образом, всего через три года после уравнения баптизма в правах с государственной церковью в Германии (1866), на территории царской России появились первые славянские баптистские религиозные группы [Баптисты]. Как видно из биографий первопроходцев украино-русского баптизма (Ивана Онищенко, Ивана Рябошапки, Михаила Ратушного), они были ровесниками, представителями одного поколения. Их вступление в зрелый возраст совпало с эпохой реформ Александра II и активизацией европейских миссионеров в России.

Евангельские христиане в России проявились в 1874 году. Возникновение этого направления евангельского движения было связано со столичной (петербургской) аристократией. Одна из аристократок, Елизавета Ивановна Черткова (1832—1922), пригласила в Россию английского миссионера, лорда Г. У. Редстока, познакомившись с ним в Швейцарии. Обратившихся в результате общения с лордом Редстоком первое время называли «редстокистами» или «пашковцами», так как одним из первых покаявшихся был аристократ В. А. Пашков.

Особенности подхода подачи евангельских истин в евангельском движении раскрыл украинский ученый А. Пузынин: «лорд Рэдсток… практиковал докритический способ библейского чтения, который был вполне типичным для евангеликов викторианской эпохи. Рэдсток, являясь участником кезикского движения святости и членом Британского евангелического альянса, рассматривал библейский канон как единое целое и толковал его христоцентрически, буквально, типологически и интратекстуально… Данная «функциональная герменевтика», нацеленная на нравственное и духовное формирование слушателей, была во многих отношениях схожа с классической герменевтикой апостольских отцов.

Основная цель духовных экспозиций Рэдстока заключалась в том, чтобы помочь слушателям увидеть себя частью событий библейского повествования: творения-грехопадения-искупления-завершения, истолкованного через призму евангелического богословия с фокусом на религиозном обращении и благочестии, а также на уверенности в спасении. Он побуждал посетителей его собраний пробуждения развивать отношения с Христом, основанные на личном опыте веры, вместе с миссионерской и социальной практикой в свете его убеждения в скором завершении эсхатологической драмы… На ранних этапах своей деятельности В. А. Пашков, друг и последователь Рэдстока, верил, что, когда Библия читается буквально в духе взаимной любви, тогда община, состоящая из людей разного происхождения, обязательно придет к общему пониманию Писания по всем вопросам. Однако годы спустя, он пришел к заключению, что единство не исключает интерпретационного многообразия, если верующие стараются жить в свете христоцентрического евангельского повествования, практикуя евангельское благочестие и участвуя в социальной и миссионерской деятельности» [Пузынин, Традиция…, 2012, c. 10—11].

Среди наиболее видных евангельских христианок было несколько дочерей героев Отечественной войны 1812 года. Одной из них была Юлия Денисовна Засецкая (в девичестве – Давыдова). Она открыла ночлежный дом в столице и сотрудничала с известными писателями Н. С. Лесковым и Ф. М. Достоевским, которые оставили неплохие отзывы о евангельских христианах, оставаясь на православных позициях.

Еще как минимум две евангельских христианки были внучками героя русско-турецкой войны 1787—1791 годов, курляндского дворянина П. А. Палена. Это были княгини Вера Федоровна Гагарина (1835—1923) и Наталья Федоровна Ливен (1842—1920). Обе жили в Санкт-Петербурге в соседних домах (№43 и №45 на ул. Большой Морской). Первая была бездетной, вторая воспитывала пятерых детей. Поэтому В. Ф. Гагарина ярче проявила себя в социальном служении: посещении заключенных, больных, нищих, открывала швейные мастерские для бедных женщин, больницы. Когда к власти пришли большевики, она добровольно передала всю недвижимость государству и дожила свои дни в доме врача, когда-то открытой ею же больницы.

Собрания евангельских христиан проводились в столичных особняках. Женщины из высшего общества предоставляли свои дома для собраний религиозных обществ и раньше, при Александре I (например, баронесса Варвара Юлия фон Крюденер) [Извольский, с. 175]. Но с появлением евангельского движения при Александре II социальный состав религиозных собраний изменился: знать и простонародье сидели на собраниях в роскошных залах бок о бок.

По мере роста евангельского движения в нем активнее проявляли себя и женщины других сословий: они предоставляли дома для собраний, свидетельствовали о вере соседям, выполняли роль помощниц, советчиц и друзей для своих мужей, ходатайствовали за заключенных, организовывали женские группы и кружки по интересам с пользой для церкви. К примеру, продавали результаты своего рукоделия, собирая средства на миссионерское служение для братьев по вере [Лубинец].

Среди евангельских христиан были непосредственные участники Крымской войны, боевые офицеры:

– Гренвилл Уолдигрейв Редсток (1833—1913), английский офицер, уверовавший в Бога непосредственно во время военных неудач английских войск в Крыму. Вернувшись на родину, он, по обычаю британских аристократов того времени, стал посещать пациентов госпиталя. Однажды он захотел облегчить страдания обиженному на свою судьбу онкобольному-испанцу. Не владея разговорным языком, английский лорд несколько недель читал умирающему Евангелие от Иоанна и другие книги Нового Завета на испанском языке. И больной, действительно, примирился с Богом. С этого и началось служение Г. У. Редстока. Определенное влияние на него оказало чувство вины по отношению к тем британским миссионерам, которые работали за границей почти без помощи своих соотечественников. Потом он проводил собрания в Англии, Голландии, Франции, Швейцарии, Индии. В 1874 году приехал в Россию по приглашению аристократки Е. И. Чертковой, а до этого его приглашала российская императрица. Г. У. Редсток распространял идеи, характерные для «плимутских братьев» (дарбистов), но имел успех только в северной столице. Как вспоминал один из близко знавших его русских аристократов, в этом человеке привлекала его интеллектуальная честность, детская вера и основательное знакомство со всей Библией. Обсуждением догматических вопросов он не занимался, и приходящие на собрания православные священники не слышали от него выступлений против православия. В 1878 году он выехал из России через Швецию и Данию, где так же осуществлял миссионерскую работу. Его имение в Англии со временем было превращено в общественный парк [Основоположники…, с. 41; Фаунтин].

– Алексей Павлович Бобринский (1826—1894), правнук Екатерины II по прямой линии. Он участвовал в Крымской войне в составе стрелкового полка. Позднее принимал участие в реформах Александра II. В 1874 году он познакомился с лордом Г. У. Редстоком и примкнул к евангельским христианам. Он финансировал издание Библии и распространение духовно-нравственной протестантской литературы в г. Санкт-Петербурге и в своих имениях в Тульской губернии. Был выслан из России.

Были среди пашковцев и крупные российские чиновники, чья карьера достигла зенита в пореформенный период:

– Модест Модестович Корф (1843—1936), церемониймейстер царского двора. Еще до встречи с Г. У. Редстоком он распространял Библии, бесплатно присланные ему Британским и иностранным библейским обществом, испросив на это благословение у Священного Синода. О своем обращении, произошедшем в 1874 году, он вспоминал так:

«Для моего возрождения Бог употребил простое слово, но слово это, как молот, разбило скалу; «слово мое не подобно ли огню», говорит Господь, «и не подобно ли молоту, разбивающему скалу?» Иер. 23:20. Будучи вполне удовлетворенным этим миром, мне казалось невозможным посвятить все свое сердце Господу Иисусу. Этот вопрос поднимался передо мною, как скала, через которую было немыслимо перешагнуть человеческими силами. Слово, разбившее мою скалу, было в Послании к Римлянам в 10 гл., в 9-м стихе: «Если устами своими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем своим веровать, что Бог воскресил его из мертвых; то спасешься».

Это слово было для меня молотом. До моей отдачи Господу я никогда свободно не молился; я имел обыкновение читать молитвы по молитвенникам. Я не знал лично моего Искупителя; я не мог свободно, от сердца, беседовать с Ним. Слова 9-го ст. из 10-й гл. Послания к Римлянам преследовали меня. Не мог я остановиться перед Богом двуличным, подобно тому, как принято изображать древнеримское божество, Януса, с двумя лицами. Моя двуличность, напоминавшая языческого Януса, состояла в том, что людям я казался набожным молодым человеком, ревностно посещающим церковь и высшее духовенство. Бог же видел меня иным. Он видел, что мое сердце было еще вполне в мире сем. В то время я думал, что все требования Божия сводились только к тому, чтобы мы веровали в учение церкви и старались исполнять свои обязанности честно и добросовестно. Из Св. Писания мне были известны четыре Евангелия. Теперь я пришел к заключению, что только одно нужно. Только возрожденный человек может жить для Христа; лишь этим путем он получит божественную силу на служение Богу» [Граф М. М. Корф…, с. 16—17].

– Василий Николаевич Чичерин (1829—1882), русский дипломат во Франции. Его жена была немкой: она происходила из рода остзейских (прибалтийских) дворян. Под влиянием усвоенных им евангельских идей он отказался драться на дуэли со своим обидчиком, душевнобольным родственником жены. За отказ от дуэли вынужден был оставить свет и бросить карьеру. Проживая в тамбовском имении, в удалении от высшего общества, В. Н. Чичерин страдал оттого, что его считают трусом. Он записался в Красный Крест во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг., вытаскивал раненных с поля боя. На фронте он заразился туберкулезом и через несколько лет умер, находясь уже на родине. Официально с православием он так и не порвал. Его сын Г. В. Чичерин (1872—1936) стал советским дипломатом [Млечин].

О причинах увлечения Евангелием столичной знати писала сестра В. Н. Чичерина, А. Н. Нарышкина, тамбовскому епископу (последний был прославлен РПЦ МП в 1988 году как святой Феофан Затворник):

Из первого письма.

«Хорошо ли это огромное влияние протестантское на наше общество? Вы скажете – нет. Но дело в том, что у людей пустых образовался сильный христианский дух. Это влияние Редстока переменило весь строй их жизни. Если бы его не было, то и они спали бы до сей поры, погруженные в пустоту мирскую. Духовенство, как влияние, не существует здесь. На днях граф Бобринский сказал: «я был до 48 лет неверующим; только теперь уверовал, благодаря этому Редстоку».

Но как вы смотрите на эти импровизированные молитвы, читаемые светскими в собраниях? Допускает ли это наша церковь? Хорошо ли петь протестантские кантики и молиться по-ихнему, уткнувши нос в стул. Эти кантики начинают переводить и для народа. Даже на днях один извозчик импровизировал. Вы вот что подумайте, что, если б не Редсток, то весь этот кружок, очень же увеличивающийся, погрязал бы до сего дня в пустоте. Лучшие и высшие семьи к нему примкнули. Движение религиозное большое. Хотя они открыто этого не говорят; но общество это является в виде секты и вне православной церкви. Многие желают к ним примкнуть, но боятся все еще, не осуждено ли это нашей церковью. Противодействовать этому некому. Говорящие духом у нас скрыты. Книг никто не читает. Да и книга кого обратит? Живого слова духовного нет у нас; а потребность есть – около кого-либо сильного группироваться, позаимствовать силы.

Бедная Россия! У пришельца Редстока должна искать пищи духовной. Рядом большой поток полнейшего неверия. Неужели не подымется чей-либо голос в православной церкви?! Формы без духа, так уже давно нашими духовными выставляемые, никакого более не имеют действия, и сами духовные – никакого авторитета. И новомодные священники и те уже – ни во что. Обо всем этом стоит подумать. Не книг ученых нужно, а живого слова человека, который бы остановил этот поток, поднял бы голос, чтоб удержать в православии лучшие силы нашего общества» [Феофан (Говоров), с. 120—121].

Из второго письма.

«Догматические изречения, что вера православная настоящая и что у англичан нет духа, никого не остановят. Живое слово надо, а где его дождешься от нашего духовенства. Владыку здешнего все уважают, а к нему никто не хочет. А этих барынь, – которые уже уклонились, хотя и не сознают этого, – да их к владыке разве связанными, да с жандармами туда тащить?! Вот что нужно бы! Приехал бы кто-нибудь в эти собрания и там жгучим словом отрезвил бы всех. А нашему духовенству, поверьте, все равно. Не умею объяснить, но у меня все время там щемило сердце.

Но не могу не сознаться, что у этого кружка более христианского чувства, чем у наших постных богомольных барынь. И сама бы к ним примкнула, но формы протестантские и моления без креста, мне казалось, что я точно своей церкви изменяю. И разговоры духовные, и чтения вместе с толкованиями – все это имеет большую прелесть; а потому многие примкнули к ним. Такого центра православного у нас нигде нет. Их учение ничего нового не говорит. Читают Евангелие и толкуют его; также и Апостол. О святых, конечно, и помина нет, также и о Богородице умалчивают. Псалмы переведены с английского и поются. Все вместе что-то очень хорошее христианское, но не в нашем православном духе. А, может быть, это и все равно, лишь бы знали Христа, и Ему работали. Один бы умный священник или архиерей, если б загорелось у него сердце, начал бы ездить в эти собрания, – где и народ начал уже являться, и тихонько, никого не осуждая, всю эту толпу направил бы на правый путь.

Пущины – которые стоят во главе, Пашков и Корф весьма даже не умные; но женщины там все тузы. Мой Василий Чичерин, хотя в некоторых отношениях к лучшему изменился, но всей душой туда примкнул. Я с ним часто спорю. Уверяет, что формы ничто, и что все равно, какой принадлежать церкви, лишь бы была живая вера. Не знаю, говеют ли, и как это совершают наши дамы-редстокистки. Меня очень не возлюбили, потому что я им говорила, что они секту образовали и что не хорошо уклоняться от обычаев церкви. Сознают ли они свое уклонение, не знаю, – может быть и не сознают, совершается сие бессознательно.

Самого Редстока нет в С.-Петербурге, а его миссионеры увлекают весь beau monde» [Феофан (Говоров), с. 122—123].

Упомянутый выше святитель Феофан Затворник был сторонником запретительных, репрессивных мер по отношению к евангельским христианам. Он критиковал и самого лорда Редстока и его представление в области пневматологии (учении о Св. Духе):

«Спрашиваете, как думать об английском апостоле каком-то? (Редстоке). Но в ваших же словах есть и решение, как о нем думать. Он говорит, что Господь ему является и приказывает ему, что сделать и что говорить. Неужто не видите или у вас там не видят, что он обманщик? Если бы Господь ему являлся, то не послал бы его к нам, а к туркам, например, или другим каким неверам. Нашу веру Сам Господь многократно подтверждал и подтверждает чудесами, святыми мощами и явлениями Своими и святых Своих. Нас нечего учить. Напротив, ему самому надо у нас поучиться. Апостол этот не общеанглийской веры, а особой некоей, недавно появившейся. Недавно появилась там секта духоносцев. Кому-то пришло в голову, что в Церкви Христовой должно повторяться то же, что было на апостолах, т. е. чтобы Дух Святой видимо сходил и видимо действовал в верующих…

Из их-то среды и ваш апостол. Он все толкует о Святом Духе, что всякому непременно надобно быть исполнену благодати Его, чтобы спастись. Эта мысль совершенно верная. Я раскрывал ее вам в первых письмах. Но только и есть правды в его словах. Далее все ложь! Он кричит: веруй-веруй – и Дух Святой придет! Это главная его ложь! Вера, точно, есть неотложное условие к получению дара Духа Святого, но самое получение дара бывает не по одной вере, а по вере чрез Богоучрежденные Таинства. Так было и во времена апостолов. Вот случай! Св. Павел пришел в Ефес и, встретив там некоторых верующих, спросил их: приняли ли они Духа Святого? Те отвечали, что они не слышали даже, есть ли Дух Святой. Оказалось, что они были крещены лишь крещением Иоанновым. Тогда святой Павел окрестил их Христовым Крещением; после же Крещения возложил на них руки, и они исполнились Духа Святого. Крещением они были обновлены, но не получили дара Святого Духа. Он сообщился им чрез апостольское возложение рук, а Крещение сделало их только способными к принятию дара и достойными того. Как с этими верующими было, так бывало и со всеми: и при апостолах, и после них. Так это и доселе бывает в Церкви Божией – именно через святое Миропомазание, которое апостолами же введено вместо возложения рук.

Мы все – крещеные и миропомазанные – имеем дар Святого Духа. Он у всех есть, но не у всех действен. Как достигнуть того, чтобы он стал действенным, изображено в моих первых письмах… Обратитесь теперь к английскому апостолу и спросите, имеет ли он сам дар Святого Духа. Не имеет. Ибо у англичан нет Таинства Миропомазания, без которого, как без возложения рук апостольских, Дух Святой никогда не сходил и не сходит. У англичан только два Таинства: Крещение и Причащение, а Таинства Миропомазания нет. Нет, следовательно, в них и дара Святого Духа. Нет его и у сего апостола. Стало быть, он толкует о том, чего не знает, и проповедует о получении того, чего сам не имеет. В речах его вы не заметите и помина о том, как приемлется Дух Святой. Он толкует только о необходимости иметь Его и потом взывает: веруй!..» [Архимандрит Георгий (Тертышников), с. 278—279].

Резкость критики евангельского движения со стороны православного подвижника не в последнюю очередь была обусловлена усилением апокалиптических настроений в обществе и противостоянием Западу. В ожидании Страшного Суда для православных христиан главным становилась подготовка к нему: покаяние и благотворительность, исполнение церковных обрядов, превознесение пути восточного христианства.