Текст книги "Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ"

–Иди ко мне, маленький,– позвал обезумевшего коалу Отец.– Ты сегодня такой нарядненький у нас.

Коала, не на шутку трезвый, озираясь, медленно и с опаской подошел к Отцу, пытаясь понять, что же это за зверь такой дул на него, что долгожданный хмель так резко покинул его. Не найдя ответа, Пиначет водрузил свое тело на стульчик, на который Отец ему указал. Испуг не проходил. Ожидая очередной шутки, коала вертелся по сторонам, чтоб во время заметить обидчика и при приближении ветрогонного зверя спрятаться в спасительных ветвях эвкалипта. Но зверь не шел.

–Он выпить любит, как медведь бороться,– извиняясь за коалу, произнес Отец.– И к этому делу относится очень серьезно. Не любит, когда с ним не делятся.

–Тогда нужно удовлетворить его интересы,– подтвердил Мормон,– и дело с концом.

–Пиначета это устроит.– Сказал Отец.

Друзья расположились возле стеклянного столика, разлили по стаканам и сделали первое возлияние. Полилась мягкая беседа про то да сё.

–Хороша,– зашипел Мормон, потягивая водку.– Очень хороша, и калорийно и радостно.

–Так водку Менделеев придумал.– Сказал Отец.– Он редко ненужную штуку придумывал.

–Отец, а у тебя ребятки тоже глаз налить любили, ну, в твое время?– Спросила Суся.

–А то…– Задумался Отец. -Ты что… Там такие кадры со мной жили, мама не горюй. Хлестали за воротник родимую, как плясали. У меня дружок был, правда, он рано от нас ушел,– Отец заметил скорбные мины на лицах друзей,– эй, он же не в мир иной ушел. Его за прогулы из института изгнали, потом он даже восстановился. Звали его Большой Синяк, если с известными коррективами перевести его имя с латыни. Так он умудрялся за вечер выпить около двух с половиной литров водки, а после гонялся за привидениями в общаге.

–Не слабо,– ухнула Суся.– Ежели бы мне два литра засадить, то где ж меня искали бы?

Пиначет сидел на стульчике, время от времени оглядываясь по сторонам, однако стал все чаще посматривать в стаканы к друзьям и принюхиваться. Отец по себе знал, нужно некоторое время для него, чтоб ушел испуг, а тогда не замедлит явиться неуемная страсть к алкоголю. Так и получилось. Солнышко пригревало, белые облака проплывали вдаль, беседа лилась мягко. Пиначета это успокоило. Встав на заднюю лапу, коала несмело сделал реверанс. Ошеломленный Мормон уставился на него. И без того живое лицо Суси стало меняться чаще, чем рельеф у жевательной резинки.

–Налить просит,– махнул рукой Отец.– Нюра, ну-ка слетай за блюдцем этому тарбагану. Видишь, у него трубы горят.

Нюра убежала к дубу, и вскоре искрящаяся жидкость полилась в блюдце коалы к его неописуемому восторгу. Краска на шерстке заметно высохла, так что стало возможным без страха испачкаться поглаживать животное.

–Умный какой,– восхитилась Суся.– Он всегда такой понятливый?

–Так… Выпить захочешь и не то сообразишь,– заверил всех Мормон.

–Конечно,– подтвердил Отец,– мужик– не верблюд, ему пить надо. Сосед мой, Гурик, парень удивительный, пиво любит тоже, как конь валяться. Помнится, познакомился он с одной девчонкой, Танюхой Рукавичкиной. Девица– одно загляденье. Влюбился, как последний мальчишка. Ну и решил ее в театр сводить. У меня есть галстуки красивые, мне их будущая теща подарила…

–Твоя будущая теща уже лет …, как в деревянном костюме лежит.– Сказал Мормон.

–Будь оптимистом, Андрюха. Так вот, Гурик нарядился, нагладился, башмаки свои натер, как дурак нос. Ко мне подходит, мол, Отец, дай-ка мне твой галстук на вечер, отдам в целости. Я ему говорю: вон висят, выбирай. Гляжу: Гурик галстук надел, довольный, улыбается. Пошел. Там спектакль в шесть вечера начинается. Я-то дома, в общаге сижу. Думаю что там у них все пучком, чаек попиваю. Время двенадцать ночи, Гурика нет. Думаю: занят с подругой, дело молодое. Время час– Гурика нет. Суть да дело, он в пол-второго заходит. Кривой, как турецкая сабля, хуже вот этого медведя,– Отец ткнул пальцем коалу в брюхо, тот недовольно заворчал,– грязный, как трубочист, галстук мой на подтяжку похож. Гурик едва дышит. Глаза не видят уже ничего. Я его спрашивать стал, как вечер с Танькой, как премьера? А он только хрюкает, да матерится. Я, говорит, как человек выхожу из театра, а мне какая– то свинья на галстук наступила. Я его положил на койку, пусть алкогольдегидрогеназа довершит его вечер. Раздел, как смог. А у него грязь даже под штаниной, где ей даже по законам физики быть нельзя. Тут Боцман зашел что-то, соседушка мой, рядом, в соседней комнате живет. Бегемот еще тот. Начал над Гуриком измываться. Гурик его не признал чего-то, да и послал его туда, куда редкая птица долетит даже до середины. Проспался. Наутро я ему допрос учинил. Вот он и рассказывает: Пришли мы, говорит, чуть раньше. В зал еще не пускают, так я Татьяну пригласил в бар. Сели там за столик, все прилично. Я пошел к стойке шампанское заказать. Ей фужер шампанского, себе полстакана коньяка. Пока нес все к столику, коньяк выпил для храбрости. Поставил ей на столик шампанское, думаю: чего я как не свой буду с пустым стаканом перед девушкой сидеть. Пошел опять к бармену, взял еще полстакана коньяка. Правда, говорит, я сразу половину отпил. Пока мы с ней разговор разговаривали, я уже свой коньяк допил, она тоже. Это в нем двести граммов уже сидело. Тут, говорит, звонок. Отсидели кое-как первый акт. Я его спрашиваю: про что спектакль-то был? А он только рукой отмахивается, мол, отстань, сам знать хотел бы. На антракте пошли, говорит, снова в бар. Я ей снова фужер шампанского, себе коньяк возле стойки, да еще стакан к столу принести. Захмелел, как буренка в жару. Сижу, никого не трогаю, свой коньяк попиваю. Да так хорошо стало, прелесть просто. Гляжу, а Танька куда-то про…, ну, в общем, ушла она куда– то. Я ведь не заметил, хотел ее домой проводить. Думаю: ну пропала– пропала. Делать дальше что-то надо. Допил все, плюнул на этот театр, да пошел домой. Тут ко мне Рыкун привязался, паренек один с соседней общаги. Он понял, что я немного при деньгах. Да как привяжется ко мне, как хворостина к ослу. Вот я к нему и попал. И все как по написанному: водка пиво, а потом как дали– дали в бубен. Ох… А как к себе пришел, не помню. Видно на автопилоте.

–А потом виделись они с этой девушкой?– Спросила Суся в ожидании продолжения любовного романа.

–Виделись,– кивнул Отец.

–Ну и что?– У Суси аж в зобу пересохло.

–Да ничего, виделись и все тут.

–Ну как они виделись?– Подпрыгивала Суся от нетерпения.

–Да когда мимо проходили.– Сознался Отец.

–А…– Разочарованно Суся опустила в себя добрый глоток текилы.

–Так ты хотела, чтоб она потом ему всю жизнь была благодарна за этот вечер? Он ее привести-то привел, сам напился, до дому ее не пошел провожать. А я не уверен, что он выражался с ней по-французски. У него лексикон известный. Все чаще ухоженный среднерусский диалект. Какая девушка это стерпит. Тем более в театре.– Отец немного задумался.

–Да… сосед твой хороший ловелас,– заговорил Мормон.– Как цватпах какой-то.

Суся хихикнула.

–Кто этот цватпах?– Спросил Отец.

–Цватпахи– раса. Недавно ее нашли. На том краю галактики живут, молодая еще цивилизация, так… говорить не о чем. Перхоть.– Махнул рукой Мормон.

–А, это значит как Басмач, я понял.– Засмеялся Отец.

–Рот свой закрой, бродяга,– Басмач подскочил на месте.

Нюра вздрогнула, ожидая, что Басмач кинется на нее с дубиной. Пиначет недоверчиво повел бровью.

Друзья соскочили со своих стульчиков и принялись носиться меж деревьев, посыпая друг друга матерком да коричневой пылью тропинок. Суся с Мормоном с удивлением смотрели на дикий танец друзей. Пиначет с пьяных глаз не разобрался, кто нарушает покой, и улизнул под куст сирени, притаился, ожидая появление свирепого зверя.

–Мормон, пошли, поплаваем,– выдохнул подбежавший Отец.– Водичка от винта.

Отец скинул свою одежду прямо на берегу и, не дожидаясь товарища, прыгнул в воду. Мормон не стал дожидаться повторного приглашения и погрузился в объятия прохлады тихой заводи.

Приятный ветерок бережно скользил по листьям деревьев, прыгал по ветвям, дул на воду, разгоняя стайки пузатой мелочи. Отец проплыл под водой к своей сети, в которой сидели две щуки. Басмач, собака бешеная, не может побольше в сеть накидать, подумал Отец. Рыба при приближении опасного ныряльщика забила хвостом по сети.

Аквамариновая пелена любовно укутывала свое бесценное сокровище. Жизнь. На кой черт ты дана? Кому от этого польза? Сегодня ты бьешь хвостом по нейлоновой сетке, а завтра тебя за глаз повесят сохнуть на шелковую нить, набив твое нутро поваренной солью. Сегодня ты резвишься, забыв обо всем, а чуть позже голодные желтые от никотина зубы вопьются в твою сухую, как корка, плоть. Сегодня ты блестишь и переливаешься всеми причудливыми цветами на солнце, а завтра это солнце испепелит тебя и будет сушить на илистом берегу твои фосфорные кости. Сейчас твое тело гибкое и стройное, пройдет время, и оно станет твердым как камень. Жизнь. Ты не балуешь никого. Ты сломаешь всякого. Сломаешь даже самого умного и доброго, красивого и здорового. Никто не уйдет от твоего всевидящего ока. Только до кого-то ты доберешься чуть позже.

Мормон, фыркая, подплыл к Отцу:

–Ух, ты,– он ухватился за длинный рукав ивы, к которой была привязана сеть.– И много рыбы?

–Пару щук да мелочи разной,– махнул рукой Отец.– Басмач– это очень скупая скотина. Продам я его в поликлинику для опытов…

Друзья резвились в воде. Гонялись за пугливой маленькой пресноводной акулой, после отвязали сеть и поплыли к берегу. Коала от любопытства вылез из своего убежища и скромно пристроился рядом на берегу, наблюдая, как Отец достает бьющуюся рыбу из сетки.

–Она, надеюсь у тебя не заразная здесь?– Спросила Суся.

–Есть немножко,– ответил Отец,– немножко вируса Кавасаки и иммунодефицита человека, а так нормально, клевать можно.

–Тогда все в порядке.– Кивнула Суся.

–Знаешь ведь первые признаки ВИЧ– инфекции?– Спросил Отца Мормон. Суся хрюкнула себе под нос.

–В роде немотивированный субфебрилитет в течение месяца?– Спросил несмело Отец.

–Нет,– покачал головой Мормон,– раньше.

–Да черти его знают,– Отец пожал плечами,– диарея?

–Еще раньше.

–Нюра, ну-ка, скажи.– Отец сверкнул глазами на Нюру.

Девчонка сконфужено произнесла:

–Это когда люди болеть начинают.– Друзья переглянулись.

–Да,– махнул на нее Отец и шепотом добавил,– лучше жевать, чем говорить. Нюра ну-ка соль для рыбы тащи и нож.

–Самые первые признаки– это чувство инородного тела в прямой кишке и жаркое дыхание в затылок.– С гордостью произнес Мормон.

Отец покатился на земле:

–Ой, Мормон, насмешил,– смеялся Отец.– Ты только Нюре это не говори, она меня неделю пытать расспросами будет. Что да как. Хорошо.

Немного отдышавшись, Отец спросил:

–А от СПИДа лекарство уже изобрели?

–Да давно уж. Так не при тебе его нашли, что ли?– Удивилась Суся.– Сегодня это как простуда. Правда, им уже давно никто не болел. Извели его, как малярию.

Разделав рыбу и засыпав ее солью, Отец с Мормоном пристроились к столику, где их уже поджидал подвыпивший и смотревший на мир одним глазом Пиначет.

Алкоголь– удивительная вещь. Когда он находится в бутылке, он не радует душу. Стоит ему привязаться к компании эритроцитов, которые всегда бегают кучей, начинает сужаться поле зрения. В итоге мир видится сквозь маленькую точку и наутро просто невозможно вспомнить все детали, которые было видно сквозь нее.

Пиначет сосредоточился на Сусе. Выждав некоторое время, он стал пытаться перелезть через стол к ней, опрокинув при этом всю рыбу на землю. Суся заботливо приняла несвежее тело и расположила его у себя на коленях.

–Заберешь ее к себе?– Сказал Отец Мормону, кивнув на Нюру.

–Ну ее к лешему. Скажи Басмачу, чтоб он ее к тебе не пускал, да и все.

–Так она виртуальная.– Шепнул Отец.

–Так еще проще. Сотри ее, чего ты на нее смотришь? Хоть и смазливая, а дура, еще поискать такую надо.

–Басмача боится, как смерти от пиявок.– Сказал Отец и ухмыльнулся.

–Чего ты про меня там плетешь?– Недовольно проворчал Басмач.

–Слишком много чести о тебе говорить, ты же глупый.– Улыбнулся Отец.

День Басмач сделал жаркий. Маленькие облака лишь на короткое время скрывали палящее солнце, да ветерок приятно обдувал разгоряченные негой тела.

–Уф,– сказала Суся,– я вспотела, как шлюха в церкви.

–Суся, слушай, давай ты ко мне свою подругу приводи, здесь винишка попьем, познакомишь нас.– Очнулся Отец. Незнакомка не давала ему спокойно пить пиво.

–Какую ты подругу собрался сюда привести?– Надула губки Нюра.– Ты же меня любишь.

–Басмач, иди-ка сюда,– Отец наклонился к другу.– Слушай, Басма, сотри ее на…, достала она меня. Тут еще одна девочка наклевывается, а Нюра здесь будет лишней.

–Да вот тут не угадал ты. Будешь с ней всю жизнь маяться. Я вот возьму еще, да ваш брак зарегистрирую. Будет тебе тогда и девочки и пиво… Не будешь меня слушаться.

–Басмач, Христом Богом тебя молю.– Взмолился Отец.

–Не пожалеешь?

–Клянусь твоим здоровьем!– Перекрестился Отец.

–Ох, и добрый я сегодня,– потянулся Басмач. Нюра вместе со своим стульчиком исчезла. Пиначет был немного удивлен.

–Куда она?– кивнула Суся.

–В небытие. Ну, как насчет твоей подружки?

–Легко.

Глава 9.

Прошел уже целый месяц. Чертовски приятный месяц. Удивительное дело, когда человек чему-то рад, время летит, как раненый олень. Не остановить его и даже не замедлить его бег ни на мгновение.

–Я люблю тебя.

–И я тебя люблю.

–Я первый сказал.

–Я первая подумала.

–Мы уже не ссорились неделю… Здорово.

Рыжая кивнула. Мягкий пушистый снег медленно ложился на ее каштановые локоны, обнимал и целовал плечи. Отец не ревновал. Он будет жить вечно, а эти глупые снежинки ровно столько, сколько их будет помнить Отец.

Они, держась за руки, медленно прогуливались по любимому городу. На ней была длинная несуразная каракулевая шуба и не менее несуразная шапка из черно-бурой лисицы, из под которой, собственно и лились ее каштановые локоны. И похожа она была на огромную хитрую лисицу, с которой нечаянно содрали шкуру и облачили в ягнячье. Мимо них молчаливо проплывали серые многоэтажки, из окон которых лился призрачный желтый свет. Угрюмые, согбенные нелегкой жизнью, поодаль стояли гнутые фонари, бескорыстно даря прохожим тусклые пепельные лучи. С неба валил снег. Он с легким шорохом трогал их лица, и так же шурша, падал на уже наметенные сугробы. Он хрустел под ногами и, казалось, был недоволен, что вечную влагу так неуважительно попирает эта влюбленная парочка, однако он поддавался, оставляя на себе следы двух пар ног. Он исподлобья смотрел на удаляющихся людей, зная, что они к нему когда-нибудь вернутся с поклоном. Черное небо казалось еще чернее от тусклого света фонарей и желтых глаз– окон.

–Давай с тобой не будем никогда ссориться?– Отец посмотрел на свою подругу, искренне надеясь, что так оно и будет.

Рыжая опять кивнула. Она сегодня была молчалива. Отец знал, что в жизни каждой женщины наступает момент, когда она перестаёт разговаривать. Иногда это случается в постели, иногда в гостях, или во время разговора. Но тут, казалось бы, всё понятно. Это значит, что она подумала, что ты сморозил какую– то непростительную чушь. Но то, что кажется женщине, не всегда истина. А иногда женщина перестает говорить просто так, ни с того, ни с сего. В этом то и состоит великая и неразрешимая проблема. Здесь черед мужчины. Тут он должен сам догадаться, почему она замолчала. Но когда это случится, нельзя выходить из себя. Это не поможет, а только разозлит ее. А дальше будет весь привет и танец с саблями в исполнении Хачатуряна. И пусть не введет в заблуждение на первый взгляд невинная внешность женщины. И будет казаться, что уже все позволено, и скоро придет счастье, которое решит все проблемы. Ни чего подобного. Если не дай Боже, Великий и Милосердный, всё-таки забыть об этом, на арене не замедлит появиться сила воистину несметная. И имя этой силе теща, но об этом после.

Они прошли мимо розового дома с обшарпанными стенами, изрисованными цветными мелками какими-то мальчишками. Венчала дом серенькая крыша, в которой навеки поселились несметные стаи голубей. Там в углу, на первом этаже светились заветных четыре окна, подернутые незнакомыми шторами и инеем. Отдавая дань моде, окна были наряжены в черного цвета нелепые стальные решетки. За стеклами мелькали незнакомые силуэты, раздавался тихий плач ребенка.

–Тут я жил, вот здесь,– палец Отца ткнул в окна на первом этаже.

–Так здесь здорово, тихо… – Рыжая мечтательно закатила глаза.

Отец вспомнил те незапятнанные мирским по-детски долгие дни. Казалось, здесь кричали сами стены: время, стой, черт тебя дери, стой твою мать. Стой, не смей смеяться над нами… Над ними… Над теми…

Отец помнил, как он мальчишкой устраивал здесь драки с местной шпаной, как выгуливал свою собачку, в которой роста было на порядок меньше чем визга. Она гавкала, словно ее терзали бесы, чем несказанно смешила мальчишек и вводила в исступление окрестных старух. Помнил, как в кустах палисадника устраивал бои на рогатках…

Ее голос прозвучал как издалека:

–Пошли уже,– Рыжая повела плечом.

–В дом хочешь?– Не понял сначала Отец.

–Да нет, домой.

–Да ты чего? Мы же только пришли. Покажу тебе, где я рос, погуляем еще…

–Чего-то я не в духе.

–Да сейчас я тебе брата своего покажу, с мамой познакомлю. Здорово будет, погоди… – Отец остановился. Рассчитывая на неподдельный живой интерес от Рыжей, он не ожидал увидеть в ее глазах оленью тоску.

–Ну потом, как-нибудь… – Рыжая захлопала глазами.

Как много в этом мире сделано не так только потому, что на все это смотрели огромные непонимающие глаза. Бездонные омуты зрачков смотрели на пылающий Рим, на разоренную Трою, на руины Москвы… В огромных и непонимающих глазах отражались тысячи исковерканных судеб, порушенных городов, еще больше горя и насилия. Огромные и глупые глазища способны нести не только умиротворение и теплоту семейного очага, но и великую разруху, озлобленность и непонимание. Тем хуже для мира, если эти глаза украшены красным платьем. Понимание и созерцание мира сводится к красному платью и бездне черных зрачков. Несколько мгновений в обществе с огромными глазищами могут в корне разрушить устоявшиеся принципы и традиции, не говоря уже о судьбе, карьере и будущем. Почти всегда самые великие дерзости совершаются ради этих красивых глаз, дабы на себе ощутить их прикосновение, пусть не всегда понимающее или одобряющее, но лишь бы ощутить. Осознать, что тебя увидели те же самые глаза, которые видели великие подъемы и великие падения, смерть, разруху, боль и горе. Пусть эти глазищи тебя не поймут, пусть, даже, осудят, однако понимание того, что они остановят на тебе свой взор, подвигает каждого делать все большее: спалить Рим, подтолкнуть и без того шаткий мир к пропасти небытия, заставить вертеться Землю в обратную сторону, истребить всех гадов земных, потушить солнце, разворотить вселенную, но только чтобы тебя заметили эти непонимающие, бестолковые огромные глазищи. И хочется еще большего. Больше разрухи, больше горя, больше непонимания, если тебя они не видят. Взгляните, огромные глазищи: в вашей ли воле остановить всю несправедливость, ведь вы прекрасны, хоть глупы порой, но все же прекрасны? Неужели красота не спасет мир?

–Подожди, ты чего уперлась-то, как реслер,– Отец несколько замедлил шаг, однако продолжал держать ее за руку.

–Ну не хочется мне тут… тихо, только скучно.

–Ничего себе, скучно ей! Это же я! Это то, из чего я состою, чего не понять?

–Ну Сашка, ну давай потом как-нибудь…– Рыжая отошла на расстояние вытянутой руки, немного нагнулась и сощурилась, словно лисица.

Отец растаял. Эти прекрасные непонимающие глазищи…

–Ну иди, я еще поброжу здесь, что-то меня на сантименты разбило не по-детски.– Разозлился Отец.

–Компьютер, выход.– Пискнула Рыжая.

В стене появился черный выход. Рыжая помахала рукой:

–Ладно, как освободишься, позвони…

Отец отмахнулся, мол, уходи быстрее, и побрел дальше двориком. Рыжая растворилась в непроглядной черноте выхода.

Ах ты ж, я твою маму откуда-то знаю, вот гюрза, думал Отец, это надо такой бесчувственной жабой быть. Ты подумай,… давай не будем ссориться, давай с тобой вечно любить друг друга. Какого мяса я на нее запал, такую девчонку в небытие отправил. Нюра была хоть и глупой, зато мозги не крутила.

Отец прошел дворик, в котором с друзьями рыл клады, зарывал свои богатства, где провел свое счастливое детство. Двор смотрел на Отца косо. Казалось, он хотел спросить его, как он живет– может, чем дышит и о чем думает.

По отечески вздыхали серенькие тропки, уходящие вглубь двора, тоскливо склонились клены, путая Отца и снег своими лапами. Облезлые заборчики трогали душу, царапали ее своими острыми проржавелыми углами. Продавленные бордюры снизу посматривали уныло на Отца, будто говоря, посмотри родной: без тебя нам совсем жизни нет, втоптали нас в грязь серые шины автомобилей, без защиты твоей грызут нас ветра и дожди. Старые двери подъездов стонали, сознаваясь в своей старости, петли скрипели старушечьими голосами, жалуясь на ревматизм и ржавчину.

Вдруг, из подъезда выскочил маленький пацаненок с санками, одетый довольно скромно, но тепло, и с гиканьем кинулся вглубь старого дворика, к горке, которая венчала детскую площадку вдали. Отец чуть не подпрыгнул, узнав себя самого. Мальчишка… как ему сейчас хорошо. Единственное, что заботило его тогда– чтобы мама всегда ждала его дома, любила его и никогда не кручинилась. Паренек с воем залетел на горку, разбросав маленьких своих друзей, и не останавливаясь, кинулся с разбегу на санках вниз. Ну удружил Басмач, подумал Отец. Не каждый раз удается на себя взглянуть со стороны.

Паренек, скатившись с горки, побежал куда-то вдаль и скрылся из вида. Отец угрюмо продолжал идти мимо своего дома, пересек трамвайные пути. Дальше путь его пролегал через холм, где среди таких– же стареньких хрущевок стояла его школа. Туда он бегал мальцом с Дэном… Вот ведь, подумал Отец, Дэн куда-то пропал, а я здесь нюни распускаю. Настроение изрядно испортилось. Рыжая, змея ядовитая, ну насолила, зараза эдакая.

–Басмач, выход.– Отец нырнул в проем черной пелены. В носу засвербело йодом.

Оказавшись на берегу тихой заводи, Отец с размаху плюхнулся в гамак.

–Басмач, где Рыжая?

–А пес ее знает, может на Луне, а может и с любовником кувыркается…– Басмач вышел из тени разлапистого каштана, на руках его мирно посапывал ленивый Пиначет.

–Да пошел ты. Настроения и так никакого, по добру скажи, где она.– Отец сверкнул злостью на своего виртуального компаньона, всем видом давая понять, что шутить не настроен.

–Дома, где ж еще быть-то ей. С маман своей козни строят. Да плюнь ты на нее…

–Инвизы эти молчат?– Спросил Отец, кивнув в сторону млечного пути. Басмач пожал плечами.

–Слушай, какого рожна вы меня тогда здесь держите? Отправьте меня с Богом домой, а понадоблюсь я вам, так меня назад позовете, а?

–Отец, чего ты злой как менингококк? Сиди себе, пивко потягивай, чего тебе здесь не сидится? Вон бабу себе нашел, чего тебе еще надо, хороняка? – Басмач откинулся на спинку стула, коала спал.

–Устал я тут. Рыжая всю кровь уже выпила, сижу взаперти, не могу я так.– Отец закурил.

–Дело то не в том устал ты, или мы устали от тебя. Тебя вернуть домой, это целую экспедицию собирать, туда да назад, а может и еще несколько кругов. Ты уж потерпи, дорогой, тут.

–Кто такие Цватпахи?– Вспомнил Отец давний разговор.

–Так, нечего говорить даже…– Басмач махнул рукой не оборачиваясь.

–Конкретнее? Поподробнее расскажи.

–Недавно ее нашли, эту расу. Еще толком ближайший космос не освоили, зато претензии на оригинальность будь здоров, как у тебя.

–Не приставай, сказал же не до шуток. Что за оригинальности они там разводят?– Отец нервно сдувал пепел с сигареты.

–С полями балуются, с какими не положено им еще, со сверхскоростями, да разное. Слушай, а чего ты так надулся, как Ленин на буржуазию? Тебя Рыжая что ли довела так? Али ее мамочка, бесовская надежа?– Басмач хитро заулыбался.

–Да уж и мамочка ее, амазонка несчастная. От своего мужика убежала в свое время, чтоб Рыжую в лучших традициях воспитать. Так две змеи живут, одна другой краше. Ее смерть в туалет отпустила, а она, немощь такая, еще и мне успевает жизнь испортить.– Отец негромко выругался и сплюнул.– Представь, она как меня увидела, сразу лютой ненавистью меня возненавидела. Рыжей говорит, мол: этот (а сама в меня пальцем тычет), пить будет, от тебя налево бегать, ты с ним намаешься, расстанься с ним пока не поздно. Представляешь, при мне такое говорит. Ненавижу.

–Одно я только не понял, где она неправа была?– Басмач изобразил недоумение на лице.

–Басмач, не зли меня, гнида, терпеть ненавижу, когда мне под шкуру лезешь, и так у меня настроения нет.– Отец отвернулся от Басмача.– Слушай, сдается, вы меня отсюда никогда не отпустите.– Отец резко развернулся к Басмачу. Тень смутной догадки обожгла Отца.

–Ты слишком много о себе думаешь. На кой пес нам нужен питекантроп.– Басмач на всякий случай отложил коалу рядом на траву, чтобы быть готовым к любому выпаду Отца. Однако узник тихой заводи ограничился гримасой.

–Слушай, ты чего меня от темы увел. Цватпахи твои, чего они вам так насолили, что вы их все терпеть не можете?– Отец резко развернулся к Басмачу.

–Сказано, что не теми игрушками балуются, не по возрасту.– Басмач разозлился или сделал вид, что разозлился.

–А чего вам эти поля мешают жить спокойно?

–Чего доброго натворят дел в галактике, вовек не разгребешь.

–Каких?– Спросил отец.

–Разных, ты чего пристал ко мне как кот к кукле. Отвали. Иди, вон, с Пиначетом развлекайся.– Рыкнул Басмач.

–Так он уже не соображает. Чего с ним веселого?– Огрызнулся Отец.

–Так я его живо…– Басмач даже соскочил со стула.

–Пусть его. Выспится, глядишь– на человека станет похож. Видишь, ему лучше всех сейчас.

Коала словно услышал, что речь о нем и лениво повернулся на бок, подставив его солнышку.

–Басмач, дай-ка мне выход.– Отец медленно, нехотя, встал с гамака. И, медленно покачиваясь, смотрел, как появляется черная пасть выхода.

–Куда собрался?– Спросил Басмач.

–Не твое дело.– Рявкнул Отец. А, затем, чуть помолчав, добавил.– К Мормону.

–Так ты ему позвони для начала, может его дома нет, может ушел куда, тот ведь еще бабник.

–Точно. Давай его.– Кивнул Отец. Только выход оставь. У меня что-то клаустрофобия разыгралась.

Меж деревьев развернулся огромный трехмерный экран, и засветилась огромная довольная физиономия Мормона.

–О-о-о, здоровэнки булы, Батюшка, нехай живе Степан Бандера и жена его Параська. Каким ветром тебя?– Обрадовался Мормон.

–Семь футов под килем и тебе, Мормон. Как поживаешь?– Отец махнул экрану рукой.

–Твоими молитвами, жив, здоров потихонечку. Так… валяюсь, кино смотрю, делать нечего.

–Мормон, слушай, разговор есть. Ты, я вижу, не дома.– Сзади Мормона видны были казенные стены, окрашенные белым.

–На Луне. В Море Ясности, пойдем ко мне поговорим. Выпьем, может чего. А, здорово, Басмач,– махнул Мормон появившемуся Басмачу.

–Hi!– Кивнул в ответ тот.– Он же весь купол разрушит, не зови его. Будь осторожнее в выборе компаньонов.

–Басмач, я тебя ненавижу. Не приставай ко мне, не то хворостиной так перехвачу.– Отец показал кулак.

–Ну, что, придешь, нет?– Кивнул Мормон.

–Да ты в своем ли уме?– Пожал плечами Отец.– Триста тысяч верст до тебя, как я к тебе попаду?

–Ну мы же платим транспортные налоги, ты нуль-транспортировкой нульни, да и дело с концом.

–Это еще как?– Удивился Отец.

–Ох, Мормон, смотри, устроит он там у тебя катаклизм.– Проворчал Басмач.

–Как, как? Вон выход, я погляжу, у тебя развернут, ну и нульни ко мне. Координаты компьютер даст.

–Понял. Басмач к Мормону меня.– Кивнул Отец и растворился в выходе.

Басмач пожал плечами: Бог с тобой, все равно уйдешь. Свернул выход, закрыл экран, улегся в гамак, в котором недавно почивал Отец и слегка дунул суховеем на Пиначета.

Догадка Отца была верна: выход– он же нуль-транспортный портал. Значит выходом можно попасть хоть куда, где есть единая транспортная сеть выходов. Очутившись в комнате белого цвета рядом с Мормоном, Отец осмотрелся. Помещение по казенному было белым, выложенным белым пружинящим пластиком. К стене была приклеена голорепродукция Мона Лизы, выполненная в интересной цветовой палитре. Свет заполнял комнатку, что казалось, лил отовсюду. Обстановка скупая: шлем для сети небрежно был брошен на такой же утлый диванчик, что и в оперативной группе. В углу стоял столик. Для верности Отец слегка подпрыгнул, дабы на себе ощутить низкую гравитацию вечной спутницы. Однако прыжка не получилось. Искусственное тяготение, понял Отец.

–Привет, Отец, рад тебя видеть,– протянул Мормон руку.

–Сам привет.– Отец пожал руку, друзья обнялись.

–Так значит это– Луна? Я думал, что все будет как у американцев, вроде: маленький шаг одного человека,– Отец хлопнул себя ладонью в грудь,– и огромный скачок для всего человечества…

–Луна уже давно обжита. Ты ее и не узнаешь.– Заверил его Мормон.

–Ну, мне будет трудно ее не узнать,– съязвил Отец.– Луна– мать родная, Уран– отец родной.

–Ну, чего там у тебя?– Спросил Мормон.– Что стряслось? Выкладывай.

–Слушай, Мормончик, есть дело. Значит так. Надо бы в базу залезть, кое-чего про меня узнать. Там планы, насчет меня, и всякое такое. Сможешь?

–У-у-у, ты вона чего удумал.– Потянул Мормон.– Это правительственная инфа…

–Что?– Не понял Отец.

–Информация. Дай-ка подумаю.– Мормон присел на свой диванчик.– Забраться туда то конечно можно. Только нужен нормальный беспарольный портал, или хотя бы коды доступа. У меня есть один человек, хакер знакомый, правда он на Плутоне работает. А что за дело такое?– Мормон ядовито посмотрел на Отца.

–Мне кажется обмануть меня хотят…

–Ну не тебя одного.

–Да мне то от этого не легче. В общем, я тут уже… – Отец попытался вспомнить, сколько он уже здесь.– Да долго уже. А ничего мне не понятно. Держат тут как слона ярмарочного. Надоело.

Отец объяснил свои опасения Мормону.

–Мне кажется, меня уже никогда отсюда не отпустят. У меня там сессия, может, уже началась, мама беспокоится. Эти Инвизы из зазеркалья не кажутся. Чего-то меня терзают смутные сомнения.– Отец присел на диванчик.– Хочу узнать планы насчет меня.

–Понятно…– сказал Мормон,– с Рыжей повздорил?

–Да не то слово. Эта корова… А ну ее,– Отец махнул рукой.– Слушай, Мормон, позови ее сюда. Жить без нее не могу.

–Полегче, Батюшка, чего совсем расклеился? Погоди, посидим за рюмочкой чая, ты мне все по порядочку раскидаешь за жили– были. Потом посидим, подумаем. Сусю звать будем?

–Рыжую хочу. Да ладно, Сусю тоже давай. Декса можно на чашку аланина позвать. Он тоже не прочь выпить.