Текст книги "Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ"

Отец стоял и смотрел на висевшую в небе родную планету. Рыжая стояла рядом, такая тихая и покорная, что Отец на мгновение поверил, что она такой и будет всегда. Внизу, так далеко от родной планеты, прямо под ногами Отца, кипела жизнь. Там, внизу, под куполом, вопреки космической эволюции, на мертвой и лишенной атмосферы планете, жили люди, радовались, работали, смотрели кино и спектакли, строили себе дома, летали под куполом в маленьких карах. Им было глубоко наплевать, что космический разум распорядился быть Луне мертвым довеском, возмущающим атмосферу и океаны Земли, юродивой падчерицей голубой планеты. Им было наплевать, что Луна, которой тоже более четырех миллиардов лет, всегда была мертвой. Она никогда не знала мук рождения первой жизни, радости ее первых шагов, горечи первых ошибок и разочарований, умиления первыми успехами. Она это не знала, она была мертва. И людям на это было наплевать. И метастазы Земли, укрытые от коварного солнца и космоса, прозрачными прочными куполами, росли и ширились. И им было наплевать, что Луна мертва, и что она никогда не будет плодоносить. Им плевать, что Луна– мертвый выкидыш вселенной, изрытый мириадами метеоритов. И нет и тени угрызения, что мертвое космическое тело продолжают рыть земные отпрыски. Такова воля Всевышнего, таков великий и непостижимый космос, таков закон природы. А внизу, под куполом стоял самый красивый город мертвой планеты. Он благоухал цветами и травами, он зеленел деревьями и плющом с разных далеких и близких планет. Он дышал натурализованным и естественным кислородом, омывался водой, привезенной с далекой Европы. Он освещался иногда солнцем, а порой и искусственным светом, когда солнце на две недели покидала его. И это было здорово.

Глава 10.

Милая, как ты прекрасна, как я мог раньше жить без тебя. Ты самая прекрасная, ты дух нетленный, ты милость Всевышнего. Раньше я был слеп, теперь я все вижу, недавно я ничего не слышал, сейчас я наслаждаюсь твоей музыкой. Ты бесценное сокровище вселенной, ты услада, ты воздух мой, без которого я не проживу и пяти минут. Теперь мы с тобой одна душа. Мы с тобой всегда будем вот так, как сейчас. Нас не разлучит никто и никогда. Нас любит сама вселенная. Тебя любит сама вселенная, тебя люблю я. Люблю всеми фибрами моей бессмертной души, люблю каждой своей клеточкой и каждой митохондрией. Тебя любит мой эндоплазматический ретикулум вместе со всеми элементами цикла Кребса. Все остеокласты и Т-лимфоциты склоняются перед тобой. Ты и я. Нам никто не нужен. Так?

Долго, очень долго ждала тебя Земля, чтобы ты стала на нее своими босыми ногами. Долго я ждал тебя. Даже когда меня не было, я ждал тебя. Я буду всегда тебя ждать. Ты мое счастье, ты моя боль, ты надежда моя и будущее. Кто кроме тебя может меня воскресить? Ты. Никто кроме тебя. Когда я умру, я буду тебя любить. Ждать и любить. Понимаешь, твоя музыка всегда пребудет со мной в веки веков. Я пронесу через всю жизнь дыхание твое, я буду пылью на твоих ногах, я стану росой, чтобы тебе было чем напиться. Я стану ветром, чтобы обнять тебя всю. Я буду огнем в доме твоем, чтобы тебе было легко. Там где ты, там и родина. Где железо, кровь и ты, там родина. Тебя люблю, ты все что у меня есть, ты– благодать и радость. Небеса без тебя– доска могильная. Солнце без тебя– камень мертвый, вода без тебя не пьянит. Жизнь без тебя– боль нестерпимая. Само солнце любуется тобой, сама Земля плачет от счастья, что есть ты, вода поет песни, только тронь ее. Небеса озаряются пламенем красным, когда есть ты. Милая. Душа моя, боль моя, печаль моя. Мы нашли друг друга. Сердце рвется на части. Когда ты рядом даже время останавливается посмотреть на тебя. Ураганы разбиваются у ног твоих. Смерчи и тайфуны плачут, когда приходит смирение перед тобой. Мы должны быть вместе. Пусть, моя душа, так будет вечно. Мы с тобой рождены быть единой душой. Даже пространство и время нам не помеха. Мы с тобой доживем до Великого Момента, когда свет и тьма, огонь и холод сойдутся вместе. Мы обязаны быть вдвоем. Только ты и я. Ты само совершенство, венец творения. Я чувствую твое сердце у меня на груди. Я благословляю тот воздух, которым ты дышишь. Я умоляю провидение оставить тебя мне. Навеки. Посмотри, как мы с тобой похожи. Ты и я. Мы с тобой две половинки одного механизма, без которого остынут все звезды. Все законы будут поруганы. Мы с тобой единство, к которому стремился этот мир. Посмотри сама. Я люблю тебя. Хочешь, я замолчу навеки? И будет только созерцание благодати Всевышнего. Попроси, и я перестану дышать, чтобы слышать, как бьется твое сердце. Я назову тебя женой, и тогда смерть не сможет тебя найти. Хочешь, я отдам тебе свое имя? Зачем нам два имени? Я растворюсь в тебе. Я уже растворяюсь в тебе. Я это ты. Ты это моя душа. Чего же более. Тихий стон. Я не могу без тебя. Я не хочу без тебя. Я люблю тебя. Несколько мгновений вместе, это уже вечность. Мы смотрим на мир одними глазами. Мир нас видит одною душой. Ты дышишь, я дышу. Тебе плохо, я совесть вселенская. Ты спишь, я покой твой. Ты и я, одной жизни мало. Нам нужна вся вечность. Она просит нас об одолжении. Вечность нужна нам.

Когда-нибудь у нас будет малыш, который криком своим возвестит миру радость великую. Мы его подождем. Нас будет трое. Тогда мы будем едины и с нашим малышом. Наша крошка, ты и я. Это будет здорово. Мы построим себе храм на горе великой. Мы покроем ее туманами, чтобы никто не позавидовал нашему счастью. Мы прольем реки, чтобы и другим было весело. Втроем мы разобьем камень на врагов наших. Втроем мы будем всем миром, когда будет малыш, ты и я. Мы с тобой поведем его за руку и подарим ему долины и горы, реки и озера. Мы подарим ему утреннюю прохладу, летний зной, первую траву и падающие листья, чтобы малыш радовался вместе с нами нашему счастью. Он будет такой же как мы, такой как я и такой как ты. Потому что мы с тобой один дух и единый замысел мировой гармонии, потому что ему мы оставим в наследие все. Наш малыш будет самым лучшим, потому что ты будешь его мамой. У него будут твои глаза, потому что они самые прекрасные на свете. Пусть все великолепие мира он увидит твоими прекрасными глазами. И пусть весь мир восхищается его глазами, потому что это твои глаза. И само солнце, и все звезды ослепнут от его глаз, потому что это будет наш малыш, твой и мой. И пусть так будет всегда.

Еще один жаркий поцелуй, последний в это утро, последние конвульсии тел, содрогнувших планету, последний томный вздох в унисон. И снова, как и прежде из одного тела получилось два. Они лежали рядом и дышали уже каждый своим воздухом. Иллюзии еще на некоторое время остались. Что думала Рыжая, осталось навеки покрыто мраком. В ушах лишь слышался шепот, когда они давали обещания друг другу. Не впервые, но и не так страстно. Осталось небольшое разочарование, немного грусти, что все заканчивается, хоть заобещайся. Запах ее ферромонов на пальцах и немного боли.

–Я тебя люблю,– выдохнул Отец.

–И я тебя люблю.– Прошептала в потолок мечтательно Рыжая.

–Я первый сказал.– На выдохе добавил Отец.

–Я первая подумала.– Так же мечтательно отметила Рыжая.

Влюбленные лежали на узенькой кровати, которую могли себе позволить на свои кредиты в реальном пространстве на Луне, в маленькой гостинице для влюбленных. Можно было сэкономить в деньгах, переместившись на Землю, но в этом случае молодые заметно потеряли бы в романтике. Немного отдышавшись, Отец поцеловал свою рыжую спутницу, которая в эту минуту не могла похвастаться никакой прической. Упрямый локон, который так неутомимо раскачивал нервы Отцу, покоился сейчас у нее на затылке, вместе с такими же кудрями, слипшимися от страсти и пота. Испарина на их лицах заставила влюбленных принять цвет мороженых пальцев. Но все равно это было здорово. Они лежали вдвоем, на этой бесстыжей Луне, Бог знает в скольких километрах от родины, обнаженные и довольные собой. Где-то невдалеке, на поверхности, суетился Декс, чтобы разыскать Отца. В эту минуту в маленькой кафешке, может, до сих пор сидели Захаров и Ефимов и пили ароматную матэ, мальчишка с космического корабля наблюдал за прохожими, прочая челядь стаптывала сапоги в поисках Отца. На них Отцу и Рыжей было наплевать. Они наслаждались друг другом.

–Пошли к Мормону, киса?– Спросил Отец, немного отдышавшись.

–Повеселился и хватит, типа,– сказала Рыжая, поворачиваясь к Отцу на локоть.

–Кис, я же люблю тебя.

–Сашка, тебе что, только вот это вот только и надо?– Рыжая хлопнула себя внизу живота.– Я так и знала. Все вы мужики…– она снова перевернулась на спину, злыми глазами рассматривая потолок.

Отец подполз к ней по скрипучей кровати, обнял ее за белую шелковую талию. У нее в глазах были слезы. И это были не просто слезы, а СЛЕЗЫ величиной с гору. Он готов продать себя на опыты после смерти, он готов привить себе геморрагическую лихорадку с почечным синдромом, отрастить волосы в носу до метра, чтобы люди узнавали его по кучерявым локонам, лишь бы не видеть никогда этих слез. Когда милая плачет, пусть все идет к чертовой матери, кажется, что жизнь не удалась.

–Кис, ну чего ты? Я просто же спросил, нет, так нет, я же спросил только. Чего ты хнычешь, я же никого в рабство не продал. Я даже в Кампучии революцию не устраивал. Не реви.

Она ревела. Отец был в состоянии кого-нибудь убить. Женские слезы, словно река, которая смогла вычистить авгиевы конюшни, способны вычистить равно как кошелек, так и душу. Рыжая ревела. Не в голос, а так тихо, чтобы ее мог видеть и слышать только Отец. Маневр старый как мир, и такой же эффективный. Отец раскис, как сахар в дождь.

Буквально вчера все было здорово. После непродолжительной прогулки по Армстронгу, молодые забежали в маленький отель с каким-то смешным чирикающим названием, сняли маленькую комнатку с маленькой кроваткой, с маленькой консолью компьютера и органического синтезатора. Влюбленные решили устроить маленький Валентинов день в маленьком отеле в маленькой комнатке. В центре стоял маленький столик, на который Рыжая поставила две свечи в маленьких подсвечниках по бокам. Рядом стояли два маленьких стульчика, старой работы, в которых поместились охваченные страстью тела. На стол Рыжая постаралась поставить какие-то салатики и жуткую съестную жижу из стандартных программ органического синтезатора. Так вот они и сидели, смотрели друг на друга. И им было плевать на все. Они были поглощены сами собой. И даже разговор особенно не клеился. Слышалось:

–Слушай, милая, я тебя люблю.

Или:

–Как вкусно ты пахнешь. Какие у тебя красивые глаза, я тебя сейчас расцелую.

Рыжая пожимает плечами, делая вид, что она и не против.

–Сколько тебе было лет, когда вы с мамой переехали? Почему кошек назвали Лиса и Люся? Я тебя люблю!

Ответ, в общем, и не требовалось. Очень удачно человечество придумало риторические вопросы, не требующие ни подтверждения, ни опровержения. Всего лишь нужно что-то говорить, выдавливая из себя вопросительную интонацию, и вроде уже получается видимость диалога.

Для счастья немного надо. Если на тебя никто не ворчит, никто не пытается засунуть тебе пачку карандашей в каждый глаз, тогда достаточного лишь одного вида твоей половины, ее голоса, пусть даже, несущего чушь.

– Компьютер, дай мне музыку.– Сказал Отец. И в комнате полился бравурный марш Игги Поп «Death Car».

Отец отодвинул от себя тарелку с салатом, к которому еле притронулся, обошел вокруг стола, взял Рыжую за руки, и вывел в центр крошечной комнаты, где кроме обозначенных предметов, пары влюбленных и трех молекул кислорода не было ровным счетом ничего. Обхватив свою милую за талию, Отец достал из кармана запасенную заранее коробочку красного бархата, в которой покоилось его заветное. В медленном танце, похожем на шаркающее раскачивание в стороны под строгий марш машины смерти, Отец нежно стиснул до боли в горле свою суженую и надрывно прошептал:

–Мила, я тебя люблю. Я очень тебя люблю.– Рыжая стала ластиться. Она своим женским восьмым чувством понимала, что сейчас произойдет то, чего, в общем, все женщины рано или поздно начинают ждать. А именно– изъяснения в любви. Но коль скоро о своих чувствах они оба уже давно поведали, что-то должно произойти по настоящему интересное. Отец продолжал.– И в знак своей бесконечной любви, верности и преданности, я хочу тебе подарить скромный подарок. Вот он.

Отец остановился, Рыжая за ним. Казалось, что даже Игги Поп стал медленно пережевывать свою «машину смерти» от любопытства. Отец открыл коробочку красного бархата, там, в центре, едва заметное маленькое золотое колечко покоилось в подарочной щели. Незамысловатый рисунок говорил не о безвкусице, но о желании сделать приятное своей любимой. Она это оценила. Слезы (маленькие-маленькие, как и сама комнатка) скатились из ее глаз, она взяла коробочку вместе с руками Отца, поднесла ко рту и поцеловала. Отец был сентиментален, но он даже не ожидал такого поцелуя от Рыжей. В носу зашевелился золотистый стафилококк, в глазах защипало. Отец провалился куда-то, голос Рыжей слышался издалека. Она что-то шептала ему о вечной любви, что, наконец, наступило счастье, прочую чушь. Затем она, в свою очередь, подарила Отцу черную, шитую украинским стилем, шелковую рубашку. На кой черт Отцу была эта рубашка? Хотя от милой известь– творог, и крахмал– сахар. Рубашка была хороша, правда в ней было два недостатка. Первый– она была коротка. И не просто коротка, она была коротка в рукавах, по длине, в вороте, она была ОЧЕНЬ коротка. Второй недостаток– она была узкая. Узкая она была не только в вороте, но и в плечах и в пояснице. А так… нормальная рубашка. Очень даже красивая, черная, шелковая. Но Отец виду не подал. Он любил не рубашку. Может, и Рыжая нашла несколько недостатков в маленьком колечке. И, скорее всего она это сделала, потому что позже она сказала, что ее бывший перед расставанием тоже ей подарил золотое колечко.

Они слились в жарком поцелуе, чувствуя, как их биологические жидкости смешиваются. Нельзя сказать, что это обстоятельство их шокировало или отпугнуло. Напротив, они с жарким воодушевлением продолжали растворяться друг в друге, пока не стало совсем жарко. При свете ночных лампочек видны были лишь силуэты разгоряченных тел, но и этого им было достаточно. Только осязание. Запах и кончики пальцев, пальцы и язычки. Об остальном позаботилась мать природа. Немного отдышавшись, лежа на маленькой скрипучей кровати, Отец обнаружил слезы на лице возлюбленной.

–Кис, ты плачешь?

Рыжая покачала головой и уткнулась мокрым носом в плечо Отца.

–Наверное, я просто сильно тебя люблю. Мне постоянно хочется плакать. С тобой я плачу, без тебя я плачу. Только без тебя мне еще и воздуха не хватает.

Вроде как я – кислородная подушка, подумал Отец. Ну да ладно, сойдет за комплимент.

Потом ночь, полная сладострастия, вздохов, поцелуев, волнительной близости. И вот оно злосчастное утро, когда на фоне полного благополучия снова слезы, только теперь уже не гипоксического характера. Теперь она лежит и воет потому, что Отец предложил прогуляться. Не факт, что Рыжая не заревела бы, если Отец предложил променад к Тихому Океану. Теперь она лежит в кровати, воет, как медведь в жару, потому, что решила, что Отцу нужно только вот ЭТО. А Отцу нужно не только вот ЭТО, но еще и Рыжая в придачу. И не как бесплатный довесок и не как необходимая в этом случае формальность. А как субъект, с которым Отец планировал провести остаток своей жизни. Пес с теми учеными, которые не пускали Отца назад в его старую общагу с пожелтевшими от времени стенами в тихом двадцать первом веке. Он нашел то, к чему стремился все это время. Рыжая. Это– она. Это та женщина, которую иногда ищешь всю свою жизнь и не можешь найти, и приходится коротать свое время с Нюрами и Матерью. Рыжая– это целый мир, это бесконечность и глубина чувств и необходимостей, это целый клубок условностей и всепрощения. И вот она, которую удалось найти через один Бог знает сколько веков пес знает где. Вот она лежит рядом, вопреки законам больших чисел, она– единственная половинка, которая заполнит собою все пустоты, которые успела набить на душе эта чертовка жизнь. Она– всепоглощающая страсть, она– все, что было у Отца ценного. И сейчас она лежит и воет, рассматривая несуществующую трещину на потолке этого дешевого отеля для влюбленных. И Отец чувствует себя, так, как будто он продал весь мир за тридцать серебряников. Черт побери. Зачем все это? Он не сделал ничего дурного. Он всего лишь хотел прогуляться.

Рыжая соскочила с кровати. Слезы градом катились по ее прекрасному лицу. Веснушки на носу ее вспыхнули, как маленькие искорки. Щеки блестели от слез, губы расплылись в гримасе смерти, глаза покраснели. Рыжая стала спешно одеваться. Она долго прыгала по комнате на одной ноге, пытаясь вторую ногу просунуть в узкую штанину, при этом подвывая, так, будто при каждом прыжке ее секли соленой хворостиной вдоль вертикальной борозды. Когда она надела на себя свой строгий английский пиджак, нервно застегивая пуговицы, она стала походить на рыжую фурию, готовую содрать кожу с живого Отца. В глазах читалась ненависть и скорбь за бесцельно прожитые минуты рядом с этим низким и бездушным человеком, который счел возможным для себя в эту трогательную минуту предложить прогулку. И не к кому-нибудь, а к дебоширу и разбойнику Мормону. И с этим малодушным и безжалостным неандертальцем она легла в одну постель!!! Она, чистая и нетронутая (в известных смыслах) доверилась ему. Как жесток этот мир, который может на себе носить этого грубого лжеца и охальника.

Отец с живым интересом наблюдал за облачением своей любимой, надеясь, что она, наконец, остынет. Она не остывала, видимо работала на неизвестном Отцу топливе. Когда ее облачение уже подходило к концу, Рыжая позволила Отцу находится рядом. Усевшись на кровать, надевая свои сандалии, она продолжала то всхлипывать, то подвывать. Отец обнял ее за плечи. Она резко отстранилась в сторону, бросив желчный взгляд на Отца, как Ленин на буржуазию.

–Компьютер, выход.– Рыжая со злости провалилась в черную дыру. Отец знал, что, сей же час ее маман проведает, какому низкому человеку доверилась Рыжая.

Оставшись наедине с самим собой, Отец еще немного полежал на кровати, переживая последние минуты расставания, затем, встав, направился к выходу.

–Компьютер, к Мормону. – Сказал Отец, и провалился вслед за Рыжей в черный омут выхода.

Очутившись в белой комнате казенного назначения, Отец осмотрелся: Мормона не было. Казенный белый столик, стульчик из белого пластика. Мона Лиза куда-то делась.

–Компьютер, где Мормон?– Спросил Отец в пустоту.

–Море ясности, Армстронг.– Ответил приятный голос компьютера.

–А я, черт возьми, где? В Маласач-Тепек-Момоцо что ли?– Выругался вконец расстроенный Отец.

–Ну-ну, не ругайся,– сказал Дексаметазон, выползая из черного выхода в белую комнату.

–Привет, Декс. Ты какими судьбами здесь?– Удивился Отец, присаживаясь на стул.

–А,– махнул лапой Декс. – Инвизов помнишь? Из зазеркалья.

Отец помнил. Догадка обожгла его. Дрожь пола, Декс, Мормона нет нигде. Он на корабле.

–Заговорили снова невидимки эти. Тебя требуют. Опять твой код ДНК посылают. Чего уж им от тебя надо не пойму. Ну, вот и решили снова с тобой туда отправиться.– Декс щелкнул языком и тоже забрался на стул, облокотясь лапами о стол.

–А меня не судьба спросить, я-то хочу или нет?– Закричал Отец на ящера.

–Щ-щ-щ,– зашипел Декс.– Ты забыл что-ли, как ты здесь оказался и зачем?

–За сеном, как вы все меня достали уже. Кто бы знал.– Отец соскочил со стульчика.– Компьютер, выход. К Мормону.

Выход не заставил себя ждать. Отец скользнул сквозь черную гладь арки, и очень удивился, когда прошел выход насквозь, оказавшись с другой стороны в этой же самой комнате. За столом сидел Декс, наблюдая за попытками Отца немигающими глазами на стебельках.

–Привет, Отец, отдохни. В ногах правды нет.– Указал ящер на стул.– Мы закрыли все перемещения по кораблю и вне его. Мы уже далеко за солнечной системой. Слишком ресурсоемки такие длинные прыжки.

–Где мы?– Спросил Отец.

–Полчаса назад прошли орбиту Плутона. Сейчас выйдем за системные трассы и прямым ходом пойдем к зазеркалью.

–Мне на Плутон надо, поверни.– Сказал мрачно Отец.

–Так мы же только его орбиту прошли. А сам Плутон далеко в стороне остался, да и зачем тебе на Плутон? Там же только научные базы.

–Хочу на Харон посмотреть. Давно я там не был.

Дексаметазон заскрипел, что было аналогом смеха. Если бы у него была мимическая мускулатура, он бы улыбнулся.

–Бабы…– Кивнул он.

Отец тоже кивнул. Так они и просидели минут пять, по очереди кивая головами.

–Бабы. Ты видел мою зазнобу?– Спросил Отец.

–А как же. Хорошая самочка, только, походу, дикая. С такой тяжело будет.– Сказал Декс, а потом добавил.– Наверное.

–Да и не будет уже ничего. Странно, ведь люблю же ее, гадство такое. Только вот бесится она, чаще, чем дышит. Ей Богу. И пристрелить вроде надо, и все никак не решусь.– Отец закрыл лицо руками.– Декс, а нельзя ли ей в голову какой-нибудь чип завалящий врезать, чтоб не тявкала? А? Я бы за это свою почку отдал. Одну.

–Да ладно, может еще одумается. Ведь молодая она. Все еще перемелется.

–Она молодая? Она на два года меня старше, это сколько ей сейчас…– Отец стал считать в уме.– Ой.… Это не она молодая, это ее так воспитали. Маман ее, змея распоследняя.– Отец сплюнул.– Молодая… она уже лет пять, как лишних живет.

–Зато весело…– Констатировал Дексаметазон.

–На… видал я такое веселье. Компьютер, сделай иллюминаторы здесь, а то скучно, не видно, куда везут.

Черные глаза окон появились в комнате, сквозь которые виднелись белые пятна звезд. Скорее всего это не были иллюминаторы в классическом смысле. Вероятно это были маленькие экраны объемного видео, с картинкой проплывающих мимо звезд. Но отличить от настоящих их было трудно.

–Долго лететь?– Спросил Отец. Дексаметазон пожал плечами.– А кто знает?

–Компьютер, сколько лететь нам?– Проскрипел Дексаметазон.

–Тридцать два часа с небольшим.– Ответил бесплотный мягкий баритон.

–Ну, что, тогда давай распрягаться. Это реальное пространство?– Спросил Отец. Декс кивнул.– Что ж, пошли в конверт. Компьютер выход в конверт нам дай. Декс со мной пойдешь, или тут куковать будешь?

–Ты иди пока, я тут еще по делам зайду в одно место, затем сразу к тебе. Мне-то, пока мы не прилетим, делать тоже нечего.

Отец прошел через выход в комнату, такую же, какую он смоделировал у Мормона. Плюхнулся на диван. Ситуация. Хотел к Мормону, очутился на корабле. Да хоть и так. Рыжая нос воротит. Мормон пьяный. Что меня держит в этом мире? Да ничего. Тогда полетели знакомиться с Инвизами из параллельного пространства. Отец взял авокадо со стола. Попросил шербет. Вкус его он не знал, поэтому шербет получился похожим на горячий шоколад. Не доев свой авокадо, Отец бросил его на столик. Надел на голову, валявшуюся невдалеке чалму, и откинулся на диванчике. Эффекта ждать долго не пришлось. Его мозг разрывало от информации, которую накопило человечество и другие пасынки вселенной за много веков. Отец пошел в тихий двадцать первый век. Кичигинский бор, авария, в которой таинственным образом исчез его брат. Он поднял старые протоколы гаишников, которые только и констатировали ДТП без пострадавших. Он просмотрел истории болезни всех пациентов всех близлежащих больниц. Это заняло у него не более двух секунд. Ничего подозрительного и тем более похожего на брата он не нашел. В морг поступали трупы известных. Куда делся Дэн, никто ответить не мог. Если он никуда не девался, откуда взялась его машина в Кичигинском бору? Пошли назад, к институту. В областном городе не так много банков спермы. Отец поднял свое дело, где было детально разложено все о его маленьких копиях. Фертильность, анализ на ВИЧ, гепатиты, групповую принадлежность. И подпись владельца. Несомненно, это была его подпись. Но он, Отец, не сдавал никакой спермы. Может Дэн? Точно, это Дэн. Нет не он. Подпись другая. Он хоть и однояйцевый с Дэном брат, но почерки у них отличались, да и подпись другая. У Отца она похожа на перевернутый самолет, у Дэна похожа на очень жирную и размазанную по листу бумаги букву «S». Да и свою руку узнаешь из миллиона подделок. Это была, несомненно, его рука. Черт его знает что такое. Трудно было рыться в документах двадцать первого века. Не все документы сохранились, многих просто не было изначально, другие должны были быть, но отсутствовали. Сноски и ссылки на них были, а самих документов не было. Что ж сделаешь. Древний мир не всем бывает понятен.

При чем здесь сперма? Он никогда в жизни даже и не задумывался над этой проблемой. Он всегда рассчитывал на естественный способ воспроизведения себе подобных. И даже для этой цели нашел себе Рыжую. Рыжая. Он полез в ее личное дело. Удивительное дело. Здесь у него не было никаких ограничений в выборе информации. Видимо, государственные проекты не обременены паролями и лимитом информации. И это правильно. Он посмотрел некоторые файлы, касаемо Рыжей. Некоторые письма, которые та получала от своих подруг. Ничего интересного. Только охи и вздохи, да упоминание о предшественнике, о наличие которого Отец догадывался, но подтвердить не мог. Теперь он все о нем знал. Скачал адресок, номер социального страхования, так, по мелочам, в надежде разбить ему физиономию. Колечко. Он подарил ей на память колечко. Сволочь. Каким дураком почувствовал Отец, когда узнал про колечко. Может, и не ему Рыжая объяснялась в любви в тот момент, может, не его, Отца, руки с коробочкой красного бархата она целовала? Может, не ему предназначены были те слезы, что катились по ее щекам? А.… Ну ее к дьяволу вместе с ее бывшим. Пусть живут долго.

Дэн. Упоминания о нем были скудные. Кроме окончания горного института– ничего. Странно. Как будто он никогда и не покидал родной город. Заявления о краже автомобиля не поступало. А может, просто не сохранились протоколы и заявления.

Отец залез в свои файлы. О нем тоже после исчезновения не было никаких вестей. Только через некоторое время после исчезновения фигурировал билет на поезд до Москвы с его фамилией и именем. Отец тоже пропал, как и Дэн. Весело. Мама прожила долго. Была ли счастлива, про это написано только в книге судеб, а не в этой базе данных. Хотя путем простых логических заключений, даже не входя в сеть, можно догадаться. Было у мамы два сына, оба они исчезли в один день, и никто их больше не видел. Не много счастья.

Зачем кто-то сдавал сперму за Отца? Зачем кому-то понадобилась эта фикция. Ведь, если предположить, если бы не было спермы, Отца бы не нашли в будущем. Вероятно, кто-то хотел, чтобы его нашли. Но кто это? Мать? Что же будет с его подругой? Мать после окончания сойдет с ума. Во! Этого он не ожидал от этой верткой маленькой девчонки. Сойдет с ума. Ее полечат. Потом она выйдет замуж. Не за Отца. Родит мальчугана. И вроде бы все. Жизнь такая штука. Сначала сходишь с ума, потом рожаешь себе наследников. По мнению Отца, все немцы пришли в этот мир таким путем. Ирония судьбы. Мать сошла с ума, а Рыжая самая умница. Рыжая. Как он ее любил. В голове поплыли огромные пылающие красные буквы: «Вернись». Она ушла. Как-то нелепо. Ушла, и вроде, ее даже не было, только осталось разбитое сердце. Почему она ушла? Отец смоделировал ситуацию, почему могла уйти Рыжая. Получалось, что она или беременна, или дура, что в принципе одно и то же, или она никогда не любила Отца. Какие-то алгоритмы непутевые, подумал Отец.

Беременна. Нет, она не беременна. Он влез в компьютер к ней домой. Она не беременна. Она сейчас лежит на кровати, рядом с ней полосатая Лиса, корова ушастая. Обе лежат и плачут. О чем плачут? О чем могут плакать две шлюхи? Ни та, ни другая не беременные. Может это она? Может, она подкинула сперму? Глупость. Чушь. Тогда она меня даже и не знала. Да и кто ей портал откроет?

Отец лежал на своем диванчике, рылся в документах, мечтал, вспоминал Рыжую, и, если в этом случае, расстояние не играет особой роли, возлюбленная должна была помереть от икоты в ближайшие сто секунд. Но перед этим должна была умереть в дикой икоте со рвотой и тенезмами ее маман с кошками, а потом Рыжая. Пожалуй, только Роня должен был выжить в этой борьбе вегетативной системы. «Вернись», крупными буквами бегущей строкой поплыли пылающие буквы перед глазами. Но, Отец был слишком далеко от Земли, чтобы его желание сбылось. Он летел прочь от родной планеты с огромной скоростью, недоступной пониманию.

Цватпахи. Кто они? Это раса не гуманоидов, похожих на пингвинов. Небольшого роста. Рудиментарные крылья заканчиваются небольшими коготками, которые цватпахи используют как пальцы. Найдены недавно на краю галактики. Технократический тип цивилизации. Уровень развития системный. Туземцы осваивают ближайший космос в своей солнечной системе. Молодая и очень перспективная цивилизация. Сознание индивидуальное. Но при дальнейшем изучении цватпахов, многие ученые приходили к заключению, что цватпахи имели или рудиментарный или зачаточный коллективный разум. Цивилизация сильно ориентировано в техническую сторону. Неплохо развиты смежные науки. И, довольно странно в их ситуации, слабо развиты гуманитарные и социологические составляющие. Отец запомнил координаты их системы, на всякий случай. Затем Отец запросил детализованный отчет о последних направлениях в науке. Были разработки в области нанотехнологий, основная направленность– освоение космоса. Ученые инженеры планеты разрабатывали новые виды топлива, альтернативные источники энергии, использование давление света их светила. В общем, ничего особенного. Поля. Отец попросил компьютер дать отчет об использовании полей. Поля использовались для одной цели– создание условий для развития максимальной скорости космического тела. При рассмотрении технологий поля и ускорения физического тела в условиях невесомости в вакууме, Отец обнаружил, что побочным эффектом в этих скоростях– является темпоральные возмущения, которые цватпахи тоже не смогли не заметить. При дальнейшем изучении ученые пришли к выводу о возможности темпоральных перемещений, то есть создания машины времени. И были проведены некоторые опыты в космосе на орбите одной из внешних планет. Результаты опытов несколько ошеломили цватпахов, в результате чего правительственным указом разработки темпоральных перемещений временно законсервированы до создания терпимой удобоваримой теории времени.

Теперь все становилось на свои места. Земной институт темпоральных аномалий зарегистрировал несанкционированное возмущение темпорального континуума дважды, в результате поисков нарушителей и была найдена эта молодая цивилизация. В результате двух темпоральных возмущений произошли некоторые изменения в нашем пространственно-временном континууме. Последствия вмешательства в историю Земли изучаются. Понятно, что возмущения во времени имели место быть возле Земли. Вероятно, луч, или темпоральная волна, созданная цватпахами, докатилась до синей планеты, изменив что-то. Ясно другое, что Земля подверглась нападению темпоральных хулиганов, пусть и не умышленно.