Текст книги "Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ"

Феликс сунул ключи в замок и, стоило только двигателю заурчать, бросил ее в галоп.

–А в чем интерес-то? Чего вы с Гуриком заспорили?– Спросил Феликс.

–А что-то сидели, вспомнили Таньку Рукавичкину, как Гурик ее в театр водил, помнишь?– Спросил Отец.

–Ну, как не помнить. Это уже притча во языцех.– Довольно кивнул Феликс.

–Мы с Басмачом его обсмеяли в который раз. Говорим, а слабо тебе, Гурик, трезвым в театр сходить? Он говорит: это нам слабо. Ну, слово за слово, кулаком по столу, вынудили мы его голым по общаге побегать. А потом он со мной заспорил, чтобы я голым через весь город проехал.

–Ну,– нетерпеливо спросил Феликс, стоило Отцу замолчать.

–Ну и я отказался. Говорю, сейчас холодно, хоть пижаму надеть. На том и порешили, что я в пижаме,– Отец ущипнул край своих шорт,– босой поеду.

–Ну а ты сразу ко мне?

–Ага. Думаю: у Брусова отсижусь, если ты меня довезешь, а там видно будет.

Машина понеслась по горящему в вечерних огнях проспекту. Широкие, залитые неоновым светом, витрины с колбасами и разносолами, выставленными напоказ, возбуждали и без того дикий аппетит Отца. Он проглотил слюну, глядя на огромную вывеску с изображением свиной ветчины, и отвел глаза в сторону. Феликс проехал мимо Алого Поля и свернул на проспект, ведущий в северо-западный район. Мимо, в вечернем сумраке, проплыла старая церквушка, ныне оборудованная под органный зал, освещенная с разных сторон прожекторами. От ночной иллюминации она выглядела очень строго и таинственно. Проехали мимо дворца культуры молодежи, и выехали на мост, ведущий через узкую, но грязную речку, в которой даже в центре города, в куче щепок, тростника и принесенных течением веток, водились жирные ондатры. За мостом блестел торговый центр, словно круглая перевернутая чашка на опорах, он светился призрачным синим светом, от которого было холодного и без того. Миновали и те несколько сотен метров, отделяющих дом Брусова от торгового центра.

–Все, Феликс, тут останови.– Отец махнул рукой на обочину.

Феликс въехал в квартал и встал.

–Да давай уже довезу, чего ты как бомж будешь мерзнуть тут.– Сказал он.

–Нет, хватит. А то Брусов увидит меня в машине, а потом ляпнет Гурику. Плакал тогда наш коньяк. Не надо.

–Будет он тебе возле окна сидеть, караулить. Он, наверное, с девчонками веселится.– Феликс сделал движение тронуться.

–Нет, правда, не нужно. Спасибо тебе, дружище. Без тебя бы к Брусову кусок обмороженной плоти добрался бы. Все, я пошел.– Сказал Отец и вылез из машины.

Феликс махнул ему рукой.

–Давай, когда коньяк пользовать будем?– Прокричал он в открытую форточку.

–Скоро.– Сказал Отец и скрылся в тени растущих неподалеку деревьев.

Нужно пройти вниз еще три дома, чтобы очутиться в блаженном тепле. Феликс неторопливо развернул машину и уехал прочь. Оставшись один, Отец крадучись направился вниз по темной улице, в конце которой его ждал ужин.

Холод с новой силой набросился на измученного Отца. Дрожь уже не просто потряхивала его, она колотила, словно небольшой ураган. Отец кутался в свою циновку, подарок далекой теплой Цватпы. Серые пятиэтажки обступили дорогу и смотрели на странника желтыми зрачками кухонных окон, из которых доносились до Отца запахи жареной картошки и еврейского салата. Эти последние метры, отделяющие Отца от блаженного тепла берлоги Большого Синяка, показались ему марафонской трассой. Окоченевшие ноги ничего не чувствовали под собой. Глаза слезились на ветру, который поднялся вдруг. Обойдя последний дом, Отец свернул в квартал и увидел федерала.

Да чтоб тебя, подумал Отец. Нет от тебя спасения. Что тебе здесь надо? Отец чуть было не заревел в голос. Слезы подкатились к глазам и еще небольшое усилие, и они градом бы хлынули на холодные от ветра щеки. Да что же за такое сегодня, что же мне так не везет? Нехристи, там мне жить не давали, так и тут от вас спаса нет. Что вы от меня хотите? Он спрятался за угол дома и продолжал наблюдать за мужиком, прилетевшим из будущего.

Как он меня нашел? Я ведь здесь всего несколько часов. Ни с кием не разговаривал, ни с кем не общался и никому не успел сообщить, что я здесь. Конечно, не следует брать в расчет того мажора, которого я обматерил на трассе, да другого, который хотел меня подвезти. А старику я вообще ничего не успел рассказать, за исключением того, что сбежал от своей бабы. Про Брусова никто не мог знать. Он что, мои мысли читает? Он же не цватпах. А если где-нибудь здесь прячется Декс, он ведь тоже телепат. Но нет, здесь, на Земле, мимо него просто так ни один хулиган не прошел бы. Запинали или закидали камнями, как они поступают при виде чего-либо незнакомого. Может статься, что он отсиживается в машине, стоящей где-нибудь за углом, и смотрит за всем своим внутренним зрением.

Отец опасливо стал озираться вокруг, ища глазами припаркованные машины, в которых сидят Веганские пришельцы из будущего. Но не найдя ничего белее или менее подозрительного, расслабился. Холодно как. У вас есть другой план, мистер Фикс? Спросил Отец сам себя. Но другого плана не было. Он очень устал и замерз, чтобы придумать что-то стоящее. Федерал прогуливался под окнами второго подъезда и нехотя бросал масляные взгляды туда, на окна третьего этажа, куда так стремился Отец, и где жил, не ведая ни о чем, беспечный Большой Синяк.

Отец сидел в кустах на углу дома, надеясь, что этот здоровый федерал когда-нибудь денется. Но тот, похоже, не собирался никуда отлучаться. Он не курил. В будущем будет строгая политика относительно табакокурения. Так бы может у него закончились спички, и он был бы вынужден искать от кого бы прикурить. Или, к примеру, могли закончиться сигареты, и он пошел бы в ларек за табаком. Но он не курил. Не курил!!! Черт его возьми.

Из первого подъезда вышла какая-то грузная тетка с маленькой собачкой на поводке, увидав незнакомца, она бросилась на него, но была остановлена поводком своей хозяйки. Федерал даже не обратил на нее внимания, будто не на него кинулся этот жуткий зверь. Дверь осталась открытой. Пружина, которая прикрывала дверь, была сломана. Вот оно спасение! Вот, наконец, Отцу улыбнулась удача. Лишь бы никто не захлопнул ее, тогда будет шанс проникнуть к Брусову.

Отец отошел от края дома. Нужно было сделать небольшой крюк, чтобы подойти к дому Брусова незамеченным. Он кинулся кварталами обходить этот маленький участок дороги, чтобы его не заметил верзила из будущего.

Пришлось немного вернуться назад, обойти несколько домов, стоящих по правую руку, и с другой, нижней стороны подойти к заветному дому. Отец бросился исполнять план. Обойдя дом сзади, Отец приблизился к заветной двери первого подъезда, которая, слава случаю, оставалась по-прежнему открытой. Отец скользнул мимо угла дома, пригнувшись, прополз вдоль кустов, отделяющих угол от двери, и скрытый открытой дверью проник в первый подъезд. Дело оставалось за малым. Поднявшись на пятый этаж, Отец отворил люк, ведущий на чердак. Все чердачные лазы в этом доме были незапертыми, Отец это знал. Он осторожно, стараясь не шуметь, тихо опустил чердачный люк на место и оказался в кромешной тьме. Только бы не подвели голуби, которых здесь, на чердаке, было не меньше пятисот миллиардов. Отец сделал один первый шаг на чердаке, как вся голубиная стая кинулась вон с чердака через чердачные проемы. Отец обомлел от страха. Неужели из-за этих глупых птиц он так скоро себя выдал? Неужели весь путь на Плутон, оттуда на Цватпу и обратная дорога домой через время и гиперпространство были напрасными? Неужели все испытания, которые ему довелось пережить, окажутся не вознагражденными?

Отец подошел к черному разъему чердака, через который предательские птицы покинули это теплое помещение, и посмотрел краем глаза вниз, где прогуливался федерал. Здоровяк даже не посмотрел на крышу. Он расхаживал внизу на тротуаре взад и вперед, высматривая Отца. Боже Великий, подумал Отец, неужели мне сегодня повезет? Это однозначно не мой день.

Усталый и голодный, Отец двинулся дальше по чердаку. Найдя люк второго подъезда, он осторожно его приподнял и скользнул по железной лестнице вниз. Очутившись на мраморном полу пятого этажа, Отец прислушался. Движения не было. За дверями жили люди, и даже не подозревали, какая разыгрывается драма здесь, у них в подъезде, где на кон поставлены пространство и время, гордость и усталость, холод и старая боль в затылке.

Отец, осторожно ступая босыми ногами, по лестнице спустился на третий этаж, подошел к заветной двери и нажал на кнопку звонка. Никто дверь не отворил. Отец повторил попытку. Нет эффекта. Он же видел свет в окнах у Брусова. Не мог же он уйти из дому, оставив свет включенным? А может и мог. С Брусовым бывало и не такое. Открывай же, лысый черт, открывай. Отец надавил кнопку звонка и подержал подольше. За дверью пиликала электронная мелодия китайской сборки. Открывай, Синяк лысый.

Тут дверь резко распахнулась и в лоб Отцу наставили черный ствол огромного, как зенитная установка, пистолета. Отец не успел даже испугаться, как огромная волосатая рука схватила его за грудь.

Глава 9.

-Мангуст, ты с ума сошел что-ли?– Не скрывая раздражения, Отец протиснулся сквозь дверь к другу в квартиру.

Мангустом Брусова прозвали за то, что он, однажды, в лесу поймал ужа. Это был здоровый взбитый парубок с очень неприветливой физиономией. Некогда огромные мышцы груди и рук у гиганта начали затягиваться жирком, который Брусов лелеял, словно достояние всего человечества. Нравом был добродушным, но во дни праздничного настроения обретал буйство, сродни молодому бычку на корриде. Мангуст имел страсть к резным коллекционным ножам, которых, если верить его словам, было не меньше чем семьсот миллионов, однако на вид показывал лишь один, работы старого слесаря Филипыча, которым без греха можно было тесать горный кряж. Несмотря на огромную вегетативную массу, гигант был очень подвижен и быстр, особенно если дело касалось скандалов или походов за пивом. Носил короткую стрижку, которая, впрочем, изредка портилась быстрорастущими волосами, которые грязными хвостами свисали с затылка. Он любил стричься сам, когда до этого доходили руки. В хозяйстве своем Мангуст имел электрическую машинку, которой степные народы брили овец, ей и наводил порядок на своей огромной голове, поэтому там оставались лишь жалкие поленья волосяных стержней длиной не больше миллиметра. Но самое главное, что отличало Мангуста от остальных нормальных людей– уши. Даже в кромешной темноте, когда лишь едва виден силуэт человека, Мангуста можно было безошибочно узнать из семи с половиной миллиардов людей, населяющих нашу планету. В уши можно было завернуть круасан с чашечкой кофе, при этом колорит лица нисколько бы не пострадал. Он на забаву закрывал глаз с гемилатеральной стороны своим огромным и мягким, как тряпочка, ухом. Так он смешил всех девиц. Об аппетитах Мангуста ходили легенды.

Однажды Брусов зашел в гости к Отцу в общежитие. Вид у него был очень возбужденный, и даже тараканы падали со стен, когда Мангуст проходил мимо.

–Родной,– поздоровался в дверях Большой Синяк,– у тебя есть чего-нибудь?

–Только спирт, водки нет.– Сказал Отец и развел руки, чтобы у друга не оставалось сомнений в количестве запасов.

–Валяй,– сказал он.– Можешь его не разбавлять.

–Сколько наливать?– Спросил Отец, наливая в стакан чистый медицинский спирт.

–Сколько для друга не пожалеешь.– Утвердил Отца Мангуст.

Отец вылил все, что у него было. Двести пятьдесят граммов наполнили граненый стакан, а именно такие стаканы были в студенческой столовой, а позже и у Отца. Брусов выпил содержимое, обхватил богатырскими руками голову Отца, сделал глубокий вдох носом, потом поморщился и тыльной стороной ладони стер с губ остатки жидкости.

–Мир тебя не забудет, Отче.– Поблагодарил Мангуст.– Все, теперь я пошел.

–Куда такого тебя расписного понесло, ложись спать,– кивнул Отец на пустующую койку.

–Нет, я с мужиками сегодня собрался пиво пить.– Кинул он через плечо и ушел.

Болел он так же, как и пил. В день великого похмелья, лицо друга походило на рябую стиральную доску, что больно было не только смотреть на него, но и слушать вздохи, которыми Мангуст щедро осыпал окружающих. Он был восстановлен в группу Отца. Случилось это на втором курсе, когда в группу маменькиных сынков вошел огромный толстый верзила и сообщил, что отныне в группе закончились спокойные дни. Так и случилось, только со знаком наоборот. Брусов оказался, вопреки первому сложившемуся о нем мнению, душой группы. Он был добр и щедр, обходителен и внимателен, опуская из внимания свое сходство с троллем. Он был чрезвычайно силен, и однажды Малышу, которого Отец встретил некогда в баре, сломал руку, когда те соревновались в армрестлинге.

–Отец, ты чего в таком виде,– спросил Мангуст, осматривая жалкое рубище, которое Отец привез с другого конца галактики.

–Закрывай дверь скорее.– Сказал Отец и кинулся помогать другу затворить дверь.– Здорово, хомяк.

Отец крепко обнял друга. Дрожь колотила его, словно он сидел на перфораторе. Тусклый желтый свет уютно скрывал тенета под потолком да кучи мусора в углах коридора. С кухни раздавалась приглушенная музыка и восхитительный запах ужина. Из кухни выглянула хитрая рожица Левы, вслед за ней, воровато, появилась Куличина. Они узнали Отца и спрятались на кухне.

–А ты чего с пистолетом то?– Спросил Отец. Он знал, что Мангуст собирается приобрести газовый пистолет, но что он собирается приобрести гранатомет, этого от него не ожидал.

–Клопы замучили, видимо из общаги принес.– Махнул пистолетом в сторону спальни Мангуст.– Пришлось все матрацы, простыни на попа поставить. Я две обоймы в них высадил, а потом три дня у Столбикова ночевал, пока запах не выветрился.

–Ну и как, помогло?– Спросил Отец.

–Пока не знаю. Я только неделю здесь живу, после помора.– Пожал плечами богатырь.

–Ты что, всю неделю в институт не ходил?– Спросил Отец.

–А ты что, видел меня?– Спросил он.

Отец уже позабыл, что было в это время, только год назад по абсолютному внутреннему времени. Пришлось неопределенно кивнуть и потрясти ладонью.

–Тебе чертей дали что ли? Ты чего в одних штанах, да голый? Я сейчас их мельче мака в порошок сотру.– Сказал Брусов и сделал движение открыть дверь.

–Нет, это я с Гуриком на спор, что город босиком в одной пижаме пройду. Слушай, Макс, я у тебя пару тройку деньков поживу? Добро?

–Ну а чего же не добро. У меня, сам видишь гости. На одного меня двух баб много, поможешь?

–Мангуст. Не подумай дурного, мне бы просто поесть, да согреться. Не до девчонок.– Вяло махнул рукой Отец.

С кухни доносился обворожительный аромат жареного мяса. У Отца свело живот от долгого воздержания и гастрономического духа, витавшего в квартире.

–Ну, пошли тогда.– Сказал Брусов и прошел в кухню.

–Здорово, бабоньки.– Поздоровался Отец.

–Здоровее видали.– Поздоровалась Куличина. Лева стыдливо опустила глаза.

Маленькая кухня была освещена одиноким абажуром, подвешенным к самому потолку, а в помещение разливался сумрачный и таинственный желтый свет. Жесткие тени падали на лица девчонок, которые, словно мыши, тихонько сидели за столом. Убранство было лихим. Дорогой кухонный гарнитур был всюду залит кровью мертвых помидоров, жирными пятнами и усердно усыпан хлебными крошками. В раковине лежали грязные тарелки и кастрюли, словно выпавшие из сказки о Федорином горе. Посуда была облеплена засохшим кетчупом и разносолами. Кое-как вымытые стаканы, которыми в этом доме пользовались чаще всего, стояли здесь же, в раковине с грязными тарелками. Кухонный стол был на скорую руку отерт мокрой вехотью, однако на блестящей поверхности все равно остались жирные разводы и старые капли соусов. На столе стояла пластиковая ведерная канистра пива. В фужерах, заботливо вымытых девчонками, пенилась бурая жидкость, и веселый блеск в глазах указывал на то, что они уже распробовали вкус этого божественного напитка. Чуть поодаль стоял кухонный шкаф, в котором Брусов хранил залежавшуюся в раковине посуду. Антресоли были заставлены до самого потолка засаленными кастрюлями, черными сковородами, пачками спагетти и русской лапши, которую стоит только залить кипятком, и была уже готова отличная закуска. Там же валялись, свернутые в рулон, старые газеты, чаще спортивной тематики. На плите булькало мелко нарезанное мясо, от вида которого Отец потерял всякое самообладание. Он схватил ложку, которая лежала здесь же, и принялся поедать ароматные маленькие еще сырые кусочки свиной плоти.

–Отец, стой раз-два.– Скомандовал Мангуст.– Это же закуска.

–Макс, я есть хочу, как конь валяться. Не томи, не то твоих баб слопаю. Кто первый?– Сверкнул глазами на девчонок Отец, показывая, что он выбирает, кого бы из них проглотить.

–Отец, подожди, сейчас пожарится, вот тогда и все вместе съедим.– Взмолилась Куличина.

Куличина была высокой девицей с пышными формами и приглядной наружностью, однако обладала весьма сомнительной репутацией. Со слов интеллигентного Кактуса, то есть Алекса, она была очень щедра к своим поклонникам. Другими словами, девчонка обошла всех, даже сколько-нибудь значимых самцов. Участь сия не миновала Мангуста, который был глух к общественному мнению и к здравому рассудку. Другой противоположностью была Лева, которую Отец знал как порядочную девушку, не замеченную в порочащих ее связях. Была она так же высока и привлекательна, только от распущенной красоты Куличины, ее отличал кроткий взгляд и манеры, которые не давали повода сомневаться, что девушка непорочна.

Девчонки учились в одной группе и снимали квартиру, чтобы оградить себя от шума и кутерьмы общежития. Куличина, когда собиралась идти вразнос, оставляла Леву учиться дома и брала с собой третью свою соседку– Каштанку, которая не отличалась ни скромность, ни красотой, ни познаниями, ни, тем более, репутацией. В этот вечер Каштанка была ангажирована кем-то на грандиозный сейшн, посему Куличине не оставалось ничего другого, как взять с собой Леву к Брусову, стоило ей было получить от него приглашение.

Лева стыдливо опустила глаза, и раскраснелась от вызывающего взгляда Отца. Куличина напротив, выгнула спину и все ее заманчивые округлости, казалось, еще больше округлились и приняли очень откровенные формы.

–Слушай мою команду, всем есть и спать.– Приказал Отец.

–Ух, ты какой быстрый,– закривлялась Куличина.– Даже не поговоришь? Сразу спать?

Отец бросил на распутную девку уставший взгляд, затем, уже не отвечая на многочисленные подначивания со стороны Мангуста и Куличины, набил рот хлебом и полусырым мясом, стал активно жевать.

–Я уже двое суток не ел ничего,– словно извиняясь, пролепетал Отец,– есть еще что-нибудь? А то я один все мясо съем.

–Хочешь, я тебе лапши запарю?– Спросил Мангуст.

Отец активно закивал головой, поскольку говорить уже не мог. Новая порция жареного мяса и хлеба полностью заполнила ротовую полость.

–Лева, поухаживай за Батюшкой, не сиди, жирной станешь.– Рявкнул Брусов и девчонка подскочила на стуле.

–Тебе поджарить ее?– Стыдливо спросила она, едва подняв глаза на Отца.

–Все равно, лишь бы побыстрее, я сейчас и ежа бы съел.– Кивнул Отец.

Выпросив у Брусова разрешение, принять теплую ванну, Отец забрал из соседней комнаты огромный махровый халат, в котором любил разгуливать Мангуст, да такое же огромное махровое полотенце, на котором можно было бы поместить отдельный медицинский батальон.

Теплая вода наполняла ванну, согревая даже одним своим видом измученного Отца. От премедикации, в виде нескольких кусков хлеба, небольшого количества жареного мяса и теплой воды у Отца стали слипаться глаза. Этот день был слишком долгим и наполненным событиями и переживаниями. Его не переставало удивлять, когда он снова и снова в мыслях прокручивал день назад, куда мог подеваться его шлюп. Он, как твердыня, был втиснут меж стволов сосен. Не связано ли это с исчезновением Дэна? Нет, вероятно, не связано. Как исчез Дэн, Отец видел прекрасно. Не было взрыва или шума. Только яркая вспышка, в которой растворился его брат. Шлюп исчез так, ни с того, ни с сего. Был, а потом, щелк, и его не стало. Точно так же исчез и тот Отец, который сейчас в будущем. Щелк– и нет его. Может, и шлюп тоже отправился в будущее? Хотя, с другой стороны, машина не оборудована темпоральной установкой. Слишком много исчезновений, подумал Отец. Сначала Дэн, затем шлюп, а в конце и младший Отец. Хотя, с последним все ясно. Сейчас он следует на ту Землю, которой суждено случиться несколько столетий спустя.

Потом Лелик. Вот зараза, так зараза. Меня не дождался. Как же так. Нужно будет ему все сказать, что я о нем думаю. Если бы не он, мне не пришлось бы шастать по всему городу и в его окрестностях почти голым. Ну, подождал бы еще совсем несколько минут, и все было бы по-другому.

Блаженно тепло обволакивало Отца. Мысли начали путаться. Отец прикрыл глаза и предался созерцанию тепла и журчащей в кране воды. Тут дверь резко распахнулась, и в дверях показался Брусов с огромной рюмкой.

–Отец, на, вот, выпей, чтобы не простудиться, заначку достал.– Сказал богатырь и протянул большую, как ендова, рюмку.

–Ой, спасибо, Мангуст, уважил. Дай закусить, что ли.

–Вот, запьешь,– указал он на другую руку, в которой держал стакан с пивом,– а то и так уже почти все съел. Облезешь. Выйдешь, тебе Лева там лапшу жарит.

А, затем, наклонившись к самому уху, добавил:

–Ты вот ей сегодня и займешься, а то она от Куличины ни на шаг не отстает. Она во! Девка, что надо.

–Видно будет. Давай, пока занимайся девчонками, я тут погреюсь. Замерз, как лошадь бельгийская.– Сказал Отец и выпил водки.

Мягкое тепло разлилось по душе, и теплая пелена, словно бархатное покрывало, опустилась на глаза. В дверях ванной комнаты показалась Куличина, с восторгом наблюдавшая за Отцом из-за широкой спины Брусова.

–Отец, ну-ка, встань во весь рост.– Захихикала она..

–Я вот тебе сейчас встану!!!– Зарычал на нее Отец.– Так встану, возьму дрын, да вдоль хвоста тебя перехвачу. Запляшешь у меня.

–Ой, как охота,– похотливо сложила бантиком губки Куличина.

–Мангуст, тресни ее, откуда ноги растут, у тебя удар слабее будет.– Сказал Отец, и, набрав воды в ладошку, окатил наглую девицу.

Куличина с визгом исчезла. Раздался тихий и короткий, словно девичья память, смешок Левы.

–Макс, сгони их в кучу, я сейчас, помоюсь и выйду.– Попросил друга Отец.

–Да ладно, мойся, только смотри, мы сейчас все пиво выпьем, не успеешь.– Сказал Мангуст и поставил стакан с пивом на рукомойник.

–Там у вас целое ведро, не сможете. Да, в общем, мне не сильно то и охота.– Сказал Отец и погрузился в теплую воду.

–Не скажи, у девчонок аппетиты будьте здрасьте. Куличина уже литра два приговорила. Лева, ну может, чуточку меньше. Так что давай скорее.– Сказал Мангуст и скрылся за дверью.

Хорошо, думал Отец. Водка мягко надавила на серое вещество, и усталость стала осязаемая, словно ее стало можно резать ножом. Руки и усталые ноги налились свинцом. Вслед за конечностями свинцовой тяжестью налились и веки. Отец устало закрыл глаза и полностью предался умиротворению и неге. На кухне раздавался хохот трех глоток. Отцу было наплевать на происходящее. Слишком много выпало на него сегодня переживаний, чтобы заботиться о том, что происходит на кухне Брусова. Перед глазами снова всплыли картины прошедшего дня. Он вспомнил, как на лесной опушке разглядывал себя самого, того самого, что сейчас в космическом корабле бороздить просторы вселенной в будущем. Странное чувство, его не сравнить с тем, когда разглядываешь себя в зеркале. Отец смотрел на самого себя и ощущение, будто он смотрит в самую душу, в самые сокровенные мысли, не покидало его. Никому еще доселе на Земле не выпадало такого удивительного приключения, какое пришлось пережить ему, пареньку из тихого двадцать первого века. Расскажи сейчас Брусову или девчонкам, они сочтут его умалишенным. Конечно, он никому не расскажет об этом удивительном путешествии.

Вопрос в другом. Что делать сейчас, когда за ним устроена слежка федералом из будущего? В общежитие, где все его сбережения и вещи, сейчас ни ногой. Там его быстро определят. Здесь оставаться, тоже, резона нет. В доброе время Отец не остался бы и здесь, но холод, голод и усталость сыграли решающую роль в выборе пристанища. Сегодня он отсидится, а что делать потом? Как на счет института? Нужно продолжать обучение. Не зря же он отучился уже несколько лет в нем. Нужно устраивать свое будущее. Только как это реализовать? Если за ним будет постоянная слежка, он не сможет нормально постигать науки. Нужно что-то предпринять. До общаги не добраться, там все его вещи. Денег хватит прожить день-другой, а что дальше? Слишком много вопросов, подумал Отец. Утро вечера мудренее. Завтра все решу.

Отец вытерся колючим огромным, как степь, полотенцем, завернулся в теплый халат хозяина дома, надел мягкие тапочки и вышел на кухню. Там его ждала целая гора лапши, заботливо запаренной Левой, а затем поджаренной на сливочном масле. Лева стыдливо подняла глаза на Отца и тут же опустила их, залившись краской. Девушка тихо произнесла:

–Отец, садись, лапшичка готова.

–Молодчина,– громко сказал Отец,– давай зачетку.

Лева коротко хохотнула.

–Отец, распахнись, жарко тебе же.– Заботливо заговорила Куличина.

–Отстань, все равно сегодня в койку сыграешь,– сказал Отец, в ответ на эту реплику Брусов стал лягать его под столом.– Я тебе обещаю!

–Ох, ты какой шустрый,– Закривлялась Куличина.

–Мангуст, слушай, мясца бы мне в лапшу.– Сказал Отец и потянулся ложкой в сковородку с мясом, которого осталось очень мало.

–Ты откуда такой голодный? В общаге не кормят?– Спросил он.

–Долго рассказывать…– Отмахнулся Отец и погрузился в свою чашку с лапшой и мясом.– Сюда бы органический синтезатор…

–Чего тебе надо?– Не понял Брусов.

–Пельменей.– Пробулькал Отец.

–Эка тебя… Пельмени без водки только собаки едят. Пельменей только нет, а вот водочки накапаю. Хочешь?– Брусов уже наливал водку в рюмку.– Ты Гонзику оставь немного лапши. Я его уже день не кормил.

–Кто такой Гонзик?– Спросил Отец, отрываясь от чашки.

–Ты не видел его?– Спросил Брусов.

Отец отрицательно покачал головой.

–Ольга,– Брусов обратился к Куличине.– Сбегай за Гонзиком, Отец его не видел.

Куличина убежала в другую комнату и вскоре вернулась с трехлитровой банкой из-под маринованных огурцов. В банке, свернувшись калачиком и нервно озираясь, лежала белая лабораторная крыса альбинос. Красные ее глазки опасливо бегали из стороны в сторону, изучая опасность, мохнатые и тугие, словно рыболовная леска, усы щетинились, будто стараясь напугать все живое вокруг.

–Это Гонзик.– Сказал Брусов, беря в руки протянутую ему банку.

–Где ты его взял?– Поинтересовался Отец.

–В лаборатории, известно где. Его все равно до смерти бы запытали. Так что он– мой должник. Я ему жизнь спас.– Гордо произнес Большой Синяк и потряс банку. Несчастная крыса оживилась и заметалась по своему скромному жилищу. В банке, вместе с крысой, пришло в движение и все ее содержимое. Кроме крысы там находилось несколько черствых, словно камень, кусков хлеба, обгрызенная мелкими зубами морковь, горсть риса и куски желтой газеты, в которую крыса справляла свою нужду. Запах, исходящий от банки, был способен сбить аппетит даже у слесаря, однако Отец только поморщился и принялся далее за еду.

–На кой она тебе сдалась?– Поинтересовался Отец.

–Как так, на кой? Он– мой друг. Я ему пива нет-нет даю, чтобы совсем не зачах. Пьет.– Довольно кивнул Мангуст.

–Правда что ли?– Чуть не подавился от смеха Отец.

–Я тебе говорю. Пьет. Водку не любит, а пиво пьет. Только газы отпустишь с пива, тогда пьет. Правда, газеты нужно чаще менять.

Мангуст поведал Отцу занимательную историю, как он пробрался в лабораторию и унес в кармане пиджака крысу, которую затем аккуратно завернул в носовой платок, чтобы не испортила одежду. Принеся крысу домой, Мангуст детально осмотрел животное и вычислил, что крыса– самец. Маленький альбинос стал Гонзиком, поскольку, по глубочайшему убеждению Мангуста, Гонзик– самое подходящее для крысы имя.

–Он знаешь, какой понятливый? У-у! Что ты! Я его отпустил погулять дома, так он, сволота такая, сразу под шкаф спрятался. Я его неделю оттуда выковыривал. Я с этого бока к нему подойду– он в тот конец бежит. Я сюда– он туда. Я даже разок из пистолета в него пальнул. Он ничего. Зарылся там где-то и ни ногой.

Отец хохотал. Он живо себе представил, как этот верзила на корточках с пистолетом гоняется за маленькой испуганной лабораторной крысой, которой в итоге стрельнул в усы.

–Так ты после этого решил помор устроит дома?– Спросил Отец.

–Угу,– заверил его Брусов.– Думаю, все равно пару дней в дом не зайти. Так глаза режет. Тогда я все белье в ту комнату стаскал, пару обойм выпалил и ушел из дому. Так ты представь себе, Гонзик живой остался. Я про него впопыхах забыл, а он живой. Теперь его можно даже в газовую атаку на врага выпускать.

Брусов наливал пиво в широкие бокалы, пена лилась на стол, поля зрения сужались. Стало уютно в компании старого друга, распутной Куличины и милой Левы.

–Все, братцы, Мангуст, ты не против, я пойду, кости свои брошу?– Спросил Отец, поднимаясь со стола.

–Леву с собой бери, да иди себе с Богом. Вдвоем все теплее будет.– Сказал Брусов и покосился на смущенную девушку.

Лева вспыхнула, будто ее посадили на горячую сковородку.

–Ну, сейчас же. Я одна буду спать. Еще чего не хватало.– Сказала раскрасневшаяся от стыда девушка.

–С Гонзиком? С ним, по любому лучше.– Захохотала Куличина.

Отец махнул на них рукой и отправился в маленькую комнату, в которой Брусов поместил маленькую белую лабораторную крысу, создав ей удобства в стеклянной посудине.

Разобрав кое-как постель, Отец, стоило ему коснуться подушки, уснул. Во сне он видел милых жирных цватпахов, которые старались к сроку изготовить нужные темпоральные цепи к установке, которая отказывалась ехать в зоопарк. Установку смазывали машинным маслом и заливали внутрь какую-то зеленую бурлящуюся жидкость, она капала на сложные механизмы и разъедала блестящий металл. Отец метался на лесной лужайке, где братец Дэн семихвостой плетью уговаривал цватпахов работать аккуратнее, от этого установка усилилась еще несколькими вагонами, посаженными на железные литые колеса. Отец не знал, зачем нужны дополнительные вагоны, поскольку поедут только двое, он и Дэн. Откуда-то появился Мойша и терся своими черными боками о ноги Отца. В зубах общажного кота остался клок шерсти ленивого коалы Пиначета, но животное это не смущало, он весело поднимал хвост возле каждого вагона и всем окрестным котам давал понять, что поедет вместе с Отцом. Когда Отец сходил искупаться в озере, выяснилось, что установка куда-то подевалась. На ее месте остались лишь, блестящие осколки лобового стекла и искореженный куст хвойного растения, которое сам окрестил кактусом. Отец очень расстроился, но Чумичка, который пробегал рядом, подошел, потрепал беспалыми крыльями хумана за плечо и произнес: