Текст книги "Миграция Души. Том 2: 1982–2012 избранное"

3. Моя первая в жизни Говерла

Наверное, у каждого пацана случается период, когда слишком многое свершается впервые, скопом, сразу, как землетряение или же горный обвал снежной лавины… У меня такое было в 198… году (как щас помню… эх, где мои опнадцать лет…). Приключилось мне тогда на все лето съездить в спортивный лагерь, и так далеко, главное, прямо к гуцулам. А гуцулы те жили на самом краю света, еще в СССР, но уже не с нашей стороны, у самой бешенной речки «Прут». Ехали мы туда поездом две ночи, и что интересно – я жил в вагоне, но при-емущественно на третей полке, как самый молодой, в ожидании контролера. Так я впервые понял, что можно ездить зайцем, если взрослые дяди еще на вокзале пропьют твой билет. Но вид с высшей полки был замечательным, и я уже тогда понял, что окажусь на какой-то сказочной вершине… Так оно потом и сталось.

Начало открытиям было положено в момент перехода черты между потомками Александра Невского и Князича Литовского, аккурат после озера Чудского… Такого превращения планеты не ожидал никто из наших путешественников. Но что именно никто не ожидал – говорить и щас не решусь, поскольку веду рассказ глазами детского детеныша, "чинга-чгука Авина"… А взрослая тайна остается нашей, пока не стукнуло паспорт в катафалку получить (тьфу, тьфу)…

Ну, в общем, миновали мы несоветский пейзаж, а после переезда вдоль прибалтов, началсь родная Укра±на лопухов-подсолнухов. Столько желтого цвета, и сразу!!! И кончилось все это, поездное, эффектной точкой – городом "Львов". Он мне сразу понравился своим названием, я понял, что этот город родился в моем знаке неба. Там был уже запад чистой воды, без всяких миражей, хотя об этом никто и не знал. Просто, чудно стало-бало вокруг. Начиная от изображения "швейцарских" махоньких, игрушечных трамваев и заканчивая комиссионками, в которых пионЭру Авину впервые довелось читать по английски надписи "Sharp", "Grundig" (многооборотный, про который мне потом Жванецкий в гигант-холле Госуниверситета скажет, что у продавца на помойке он берет все, а у нас на кухне только "Маяк", и тот с трудом). Перебравшись с локомотива на паровоз, мы из Львова покатили в черный от пыли и угля Ивано-Франковск, разглядывая впервые не по телику, а по жизни, горы добытого неграми-шахтерами угля и ландшафт, приближающийся к боевым советско-суворовским Альпам… Так, на перекладных, добравшись до точки моего "падения на гору", мы прибыли в маленький гуцульский городок "Ворохта" с совершенно чудесным трамплином, уже обладавшим в те времена искусственным покрытием, с вертлявыми широкими дорогами, упакованными в превосходный асфальт, с дорогами поменьше, петляющими между совершенно безумной речкой и срезанными сверху донизу и поперек горами, глядя на которые можно было изучать археологию неолита читая пласты слоеного пирога нашей матушки земли.

Остановились мы в трехэтажной школе на двухярусных койках. Проснувшись первым гуцульским утром, я впервые в своей жизни услышал, что называть себя "русским" бывает опасно и что ходить в город можно только очень большими группами, поскольку гуцульсике мальчики могут и не понять чистейший и богатейший русский… Мы так и ходили. Толпами. Ходили и вслушивались в странный не знакомый гуцульский язык сограждан по социаистической интернациональной державе, уже оттененной на карте штрихом западной украины. Мы их не понимали. Они нас – отлично! Поскольку недолго мы терпели тыкания пальцами и приняли тактику упреждающих ударов типа мгновенных налетов на местный рынок. Быстро приученные к массовому нападению "русских подпасков", гуцульсике толстые бабы завидев нас издалека или же предупрежденные разведкой, укладывались в военные нормативы, и когда мы клином вбегали на территорию островка местного капитализьма, все семячки были уже спрятаны в мешки, завязаны веревками и склеены печатями мира и дружбы. Так впервые я понял о важности роли Штирлица и что необходимо быть фантомасом в этом мире. Почему Фантомасом? Да потому что я впервые в этом лагере посмотрел иностранный фильм, да еще какой! Фантомасом меня звали потом всю оставшуюся школу, поскольку очень удачно у меня получалась пантомима со снятием фиолетовой маски ввиде лица, раскрашенного синим школьным мелом.

Что еще было впервые, спросите вы меня? Да все. Например, я впервые увидел очень необычную реакцию аборигенов на спортивные трусы. Старики и мужики с отвислыми усами входили в мгновенный устойчивый ступор от наглости приезжих полуголых Павликов Отморозовых, а юные гуцулянки начинали странно светиться улыбаясь загадочной улыбкой "Мадонны с тазом". Еще, впервые я увидел народный праздник, но не праздник "мацы с балалайками", и не у себя в деревне в глубинах питерских болот, а на склоне "Ворохтянской" небольшой но ритуальной горы. Меня удивило даже не то, что там были простые жители, а не актеры, и не то, что у всех у них была древняя национальная гуцульская одежда, которую я еще в раннем детстве примерял в кладовке, доставая из пыльного сундука дедОвые шаровары с косовороткой, оторченной вышивным узором. Меня поразило, что нас не допустили на этот праздник, и мы смотрели его с расстояния "чужого-2". Но когда дядьки в альпийских охотничьих скошенных шляпках с пером, на удалении пяти километров от советской школы, подняли огромнной длины трубы, и они загудели так, что их наверное стало слышно даже в Кремле, наш тренер уважительно заметил – Да, трембиты, вашу мать…

Но, в общем-то, нам было некогда решать проблемы неоднозначного звучания трембит, поскольку нас тренировали как чертят, которые должны были вот-вот вступить в смертельную схватку с Иваном-Балдой и работником его – попом. В рамках этих истязаний я впервые пробежал кросс величиной в 2 5 километров и не умер. На финише все возрасты равны – понял я тогда. А еще я впервые ощутил реальность понятия "второе дыхание". Оно действительно существует. Где-то на 15-м километре мое тело, мозги и все остальное вдруг стало такими ватными и я, как ежик в тумане, ощутил себя со стороны, и даже речка Прут стала такой глухой и медленной… Но подъехал тренер на мотике и как стукнул мене палкой по ногам, а потом дал газу и исчез в удушливом мареве, за поворотом асфальта, растворившись в узком проеме между вертикальным откосом гранитного срезанного слоеного пирога и бурным потоком воды, прыгающей по камням валунов! Все случилось так внезапно, что я даже не понял что случилось! Просто, вдруг, сквозь слезы и боль я ощутил, как мои ноги начинают убегать вперед, отделяться от туловища. Тело мне пришлось нести все быстрее и быстрее, чтобы голова () не отделилась от мира, а ноги не прибежали первыми… И она, голова моя, все же не отделилась. Прибежав где-то в середине первой группы пацанов, которым я был вдлину по плечи, нашел глазами тренера и он понял, что мне хорошо…

… Мне становилось еще лучше уже не только днем, но и вечером. Поскольку с нами в лагере отдыхали тренируясь крутить педали велосепидистки из под Киришей! ООО!!!!! Эти танцы! О, эта похвала, что маленький джентельмен хоть и маленький еще, но уже танцует… И в знак благодарности (наверное, будучи под гипнозом моей наглости со страху), самая красивая в мире велосепидистка-выпускница однажды ночью станцевала мене танец живота!!!! На запретной территории – за лагерем, на полянке, головой в кусты, при полной луне, среди спящих враждебных гуцул…. Да. Она была выше на голову во всем…Наутро я шел в школу и громко пел песенку: "трах-тарарах, трах-тарарах, юный барабанщик, ты уже не мальчик"… И после этого отдыхать в лагере становилось все круче и круче. Мы каждый день бегали кроссы по карпатскому хребту, который именно так и выглядел – такой толстый, округлый хребет бесконечного азиатского верблюда, заблудившегося в степях украины. Вначале мы бежали по узкой тропинке вверх, вверх, вверх, среди огромных реликтовых елей. Вдруг, открывался на этом крутом косогоре гуцульсикий огромный дом с соломенной крышей по самую землю, как постовой этого страшного темного леса. Из дома завидев нас тут же выходила во двор молодая гуцулка в национальном переднике (долго видимо нас поджидала – приготовилась), потом мы выбегали на сам хребет и тренер громко удивлялся – как эта гуцулка зимой в город ходит, по сугробам, которые здесь, в горах, очевидно будут ей по самые помидоры…. И, вместе с хохотом тренера и нашими попытками представить где у нее помидоры, лес внезапно кончался огромным, до горизонта голым пространством, состоящим вверху из неба, а под нашими ногами это пространство стелилось ковром из сочной зеленой травы, и ковер этот был накинут на толстый бревенчатый с закругленными концами забор, а мы бежали по этому огромной высоты забору, укрытому мягким зеленым ковром. Вот такая, блин, картина. Выше нас уже было только небо, и справа и слева тени облаков гонялись друг за другом по абсолютно зеленой поверхности спадающих на землю холмов… А мы – все бегом, бегом, бегом, как заводные. И складывалось впечатление, что если остановиться – то все исчезнет… Потом, через километров десять молотьбы ногами, мы спускались по спадающему на землю краю этого зеленого ковра, выбегали на шоссе, и неслись по кругу, назад, к водопою, поскольку однажды спросив напиться у колодца у гуцула с колуном мы по-лучили наглый плевок к нашим ногам…. И это было хорошо, поскольку придавало сил и ставило цель – добежать до лагеря и выпить холодной, сводящей зубы воды из под крана…

Тем временем, Время все быстрее неслось к концу смены, и количество "впервые" все нарастало и нарастало в моей голове. Так, я впервые взял в руки ракетку и сразу стал играть почти лучше старших пацанов в настольный теннис. Я впервые почувствовал понятие "предыдущая жизнь", в которой был, очевидно, пин-понговским шариком". Этот рефлекс и сегодня мне помогает развлекаться, играть на "деньги" (но разве это можно назвать деньгами?) с перворазрядницами…

Но и это еще было не все то новое, которое я постиг в свои тринадцать лет. Однажды мы поехали в горы, на самый высокий пик гуцульского коммунизьма. Пик был женщиной. Ее звали "Говерла", и высотой она была ровно 2090 метров. Старше меня пацаны жестоко смеялись над таким названием такой гуцульской горы, но мне оно нравилось. Позже я понял почему. Оно ассоциируется у меня с гордой, своендравной "гуцулкой", или с понятием "разговеться", жить после "поста" на полную ка– (у тушку.

И так, мы ехали к ней, к этой женщине целый день на автобусе. Остановились уже в предгорье. Там были деревянные щитовые домики и такие квадратные водоемы, а в них плавала форель, которая кусалась, зараза, если думала, что вы ее хотите вытащить и съесть. И вот, рано утром, мы пошли покорять самую главную гуцульскую женщину! Мать ихнюю – Говерлу….. Идем все выше и выше, по дремучему лесу, по едва уловимой тропе. Вдруг на дереве, толщиной в три обхвата, висит табличка "Тропа Говпака". Ни хрена себе! Сразу представилось – телеги, автоматы, мы – партизаны, а за деревьями прячутся фашисты со странными кличками "бендеровцы", а мы их гранатами, гранатами, ну, как в кино…. Постепенно вышли на длинный высокий волнистый путь, который заканчивался уходящей в облака вершиной. Здесь, на этой верблюжей спине, весь мир был как на ладони. Слева, далеко внизу, залитая солнцем и кубиками деревень сияла золотая молодованская долина, которую обвивала ниточка-речка "Тисса". Справа – более мелкие горы, которые ножом рассекал "Зорро-Прут". И мы, крутя головой туда-сюда, с разбегу стукнулись об пограничный столб с царским орлом. Он говорил нам, что здесь проходила когда-то граница юной Империи. И здесь мы впервые ощутили себя понти-Пилатами, поскольку теперь эта граница была сдвинута к черту на рога, и столб этот исторический оказался полным столбом!…

И вот, как по лезвию тупого колуна, мы стали забираться в гору Говерлу, все выше и выше. Мы начинали осваивать космос и невесомость, бесконечность высоты и бездонность пространства. Тренер кинул клич – кто первым поднимется и упадет этой женщине на грудь, того снимут на "Зенит" для вечности. И все побежали… Справа, на откосе щипало траву стадо баранов с Гуцулом в папахе и огромным водолазом… Промелькнула мысль о том, что бараны эти – смелые ребята. Постепенно, склон по обеим сторонам тропы становился все опаснее, теперь он состоял уже не из травы и деревьев, а полностью из щебня камней. "Если сорваться, то будешь катиться по этому щебню много километров, пока за свою могилку не зацепится" – сказал себе тренер обгоняя меня на бегу. И я начал стараться от него не отставать, чтобы не покатиться вниз одному. Стало совсем страшно. Но вдруг я выбежал в облако. Было почти ничего не видно – только белый туман. Было странно. Сейчас я до сих пор удивляюсь, как это я тогда не заметил Бога в халате и в тапочках и с нимбом на лысой голове и Врата Рая вбежав в это облако. Все – подумалось мне! Это вершина! Но облако словно в сказке рассеялось и я встал как вкопанный в полном потрясении. Оказалось, что это еще только середина о пути к Говерле…. В общем, часа через три мы-таки доползли иммитируя бег до груди Говерлы… Я припал на нее, схватив тренера за штанину, в первых рядах, совершенно измученный. Я упал на фотку, которая, впрочем, как всегда не проявилась. И не потому, что не было вспышки у "Зенита", просто не держат негативы андроидов, вашу мать…

И так, покорившись гуцульской матери мы долго еле стояли сжимая вершину ее груди трясущимися от страха и усталости ногами. Стояли на самой макушке карпатского мира, на небольшой, как стекло площадке, которой обладает любая приличная высокая гора, чтобы альпинисты и ее покаратели всякие могли осознать последнюю скользкую черту горизонтальной поверхности, ниже которой – грешная земля, выше которой – космос…

Но на этом открытия наши не кончились. Оказалось, что спускаться с женщины на грешную землю намного тяжелее, чем бежать на крышу, в Рай по узкой тропинке… Спускались мы до самого заката. Свернув в предгорье на другой путь, мы задержались у абсолютно круглого небольшого озера (теперь я понимаю, что это был залитый для маскиров-ки водой кратер, куда в неолите упала тарелка с () моими пращурами, пара из которых выжила, и живет под этой водой до сих пор освояя историю великого рода андроидов). Я стоял совершенно ошеломленный. Тренеру пришлось даже тащить меня за руку. Меня поразил абсолютно правильный круг берега этого озера. И тут нам проводники рассказали сказку о том, что нельзя кидать камни в это озеро, иначе пойдет дождь. Конечно же, мы не гуцулы и тут же накидали камней кто сколько мог… Через полчаса пошел, естественно, совершенно безумный ливень и мы вернулись к форелям мокрые и офанаревшие от всего, и главное – от наглости сказки, которая стала былью, понимашь, да.

А самое удивительное открытие меня ожидало дома, по возвращению из этого по-пионерски спортивного лагеря. Когда я вошел в комнату, все вокруг было каким-то необычным. Вещи стояли под странными углами по отношению ко мне. Я подошел к окну и почувствовал, что подоконник упирается мне в помидоры. А когда уезжал, окно было по пояс…

Вот, пацаны и гуцулки, так и начинался расти

ваш

"андроидный львенок" Авин.

p. s. О, это наше вечное пост-скриптуум!…

Компануя этот рассказик в голове, Авин медленно полз по Кантемировскому прошпекту, от

красного к красному, в сплошном потоке адекватных андроидов на колесах. Вырвавшись наконец-то через час десятииминутной езды на Ланское шоссе, где Шашенька сосала шушку, а после нее – на Тореза, поставив своего стального друга, он добрался до дома. Впереди него шел Папа с примерно семилетним сынкой. И вот такой услышал Авин диалог:

– Папа, а если вот здесь, на полянке, поставить ядерную бомбу, она взорвет наш дом?

– Если просто поставить, то не взорвет, а если ее завести как наш будильник, то взорвет. – Аааааааа!!!!….. В суть этого "ааааа" осталась не понятной ни кому…. Аааааа какова будет ихняя первая в жизни "Говерла"?????

4. Сюр, господа! Абсолютная реальность

4.1. Женщина с присосками

лохматая собака шла по отвесной стене. Все стояли и смотрели на нее. наверное у собаки присоски на лапах, – предположил один зевака. Присоски на лапах мы выпускаем когда идем по земле, – ответила собака, – это для вас атмосферный столб давит вертикально, а на нас горизонтально. Собака скрылась в открытом окне, собравшиеся долго ждали – что будет дальше. Но ничего не происходило. Мимо них шла собака по земле. Один прохожий поднял ей лапу – нет никаких присосок! Лохматая собака высунулась из окна и сказала: это не собака, это человек. А мы тогда кто? – закричали люди. – А вы птицы. И люди полетели по домам. Только одна женщина осталась стоять на площади. Когда все ушли, она сняла туфли с присосками и ушла по вертикальной стене в открытое небо.

4.2. Мальчик с пронизывающим взглядом

Когда построили новый дом, туда заселился мальчик с пронизывающим взглядом. Весной жители дома посадили под окнами саженцы, мальчик тоже посадил дерево под своим окном, дерево прижилось и следующей весной на нем появились листочки, а на макушке – глаза с пронизывающим взглядом, но они были маленькие и никто этого не видел, дерево смотрело в стену и росло, через некоторое время дерево достигло окна мужчины с пронизывающим () взглядом, ночью оно увидело такое, что покраснело и отвернулось. оказалось что в стволе у него были маленькие ножки, а на макушке ушки, дерево слышало женские крики и стоны каждую ночь. и дереву было неудобно, оно понимало что подслушивает. и однажды ночью немножко отодвинулось от окна. Потом еще немножко. И стало заметно что дерево двигается. Дом начал опасаться за дерево и придвигался к нему на положенное расстояние, соседние дома начали прикрывать это дом и смещались к нему на положенное расстояние, чтобы никто не заметил. Так продолжалось всю весну. Женщина стонала, дерево отодвигалось, дом придвигался, к нему остальные дома и Город незаметно все смещался и смещался к лесу. Наступила осень. За ней зима. Лес уже был совсем рядом. Дерево стало дрожащим деревом. Оно не понимало что с ним происходит, когда оно слышит стоны этой женщины.

И однажды оно приподняло свои плоские корни как юбку и перебежало дорогу, и убежало в лес. Дом увидев это внезапно состарился и умер. Жителей расселили. Женщину и мужчину с пронизывающим взглядом тоже. Теперь мужчина бросает свой пронизывающий взгляд через лес, в окно к женщине.

И дерево поддерживает этот взгляд как мачта для высоковольтного провода, когда женщина начинает стонать, дерево дрожит, у деревьев как и у мужчин и женщин нет изоляции на коже от электричества и любви. В общем, когда дерево начинает дрожать – женщина стонет и дерево расцветает. Теперь в лес водят интуристов и показывают вечно-зеленое дерево. Некоторые пары не возвращаются и ночами по всей окрестности слышно стонущий лес. наверное там поселились странные звери – думают люди и стараются не ходить туда по ягоды, но стали замечать что некоторые все-же уходят… А власти заметили что уменьшилось количество горожан и на сэкономленные деньги построили новый дом. туда поселилась девочка с пронизывающим взглядом. То-то теперь будет, – обрадовался лес.

4.3. Зуммер

Один маленький человек шел по дороге, но считал что она его. Оглянуться он не успел…

Его первый сын пошел по другой дороге и на перекрестке умер старым, здоровым и психически больным…

Второй его сын всю жизнь бежал по комнатной беговой дорожке. И поднимался все выше по служебной лестнице. Оказалось что это эскалатор в метро.

Третий сын был очень маленький и купил себе очень большую машину и посчитал, что дорога принадлежит ему, и убил своего отца.

Этот сон каждую ночь снился жене маленького человека и матери трех сыновей. И поэтому каждое утро она переводила их программу в положение «творчество». И никто не знал, что им придет в голову в следующую минуту. Поэтому все они жили долго и счастливо и по понедельникам умирали молодыми в один день забыв выключить телевизор. А во вторник профилактика заканчивалась, им отключали зуммер и переводили часы. Но женщина перенастраивала себе программу и все были счастливы.

4.4. Привал у причала

На одном большом корабле все время пропадали координаты. Штурман на ночь их прятал в сейф, а утром они исчезали. Так продолжалось до тех пор, пока Корабль не вернулся в порт и не встал у причала. Наверное это крысы, – подумал штурман. И точно. Крысы с координатами в руках разбежались по причалу и скрылись в трюмах других кораблей. Утром люди смотрят – а этих кораблей нет. Их координаты есть, а самих кораблей нет. Тогда они послали в погоню тот корабль который стоял у причала. Координаты на нем больше не пропадали. Через некоторое время корабли вернулись. А тот, который поплыл вдогонку, застрял в координатах и утонул.

4.5. Они

он шел по улице, за ним кралось оно. он это чувствовал и прокручивал в голове возможные варианты. он никогда не оборачивался, это было его правило номер один, он умел чувствовать расстояние до опасности, и пока был на безопасном расстоянии, было еще довольно светло, иногда он останавливался якобы для того чтобы посмотреть на яркие огни рекламы среди бела дня. поднимал голову вверх, оно останавливалось, он не умел бояться, жизнь закалила его. он боялся только ворон, при их виде он почему-то испытывал животный страх, он шел и думал, вспоминал утро, но при этом контролировал расстояние, и вдруг неожиданно для самого себя помчался, свернул в переулок и спрятался за мусорным баком, не помогло, оно остановилось неподалеку, он это почувствовал, он вышел и не глядя назад пошел дальше, прямо к светофору, он начал переходить улицу контролируя расстояние до опасности, вдруг раздался визг тормозов и он почувствовал как оно в два прыжка догнало его. что было дальше он помнил плохо, запомнил лишь ощущение полета на огромной высоте. приземлился он уже на тротуаре. и впервые посмотрел назад, и увидел как на него смотрят мертвые глаза маленького мальчика, лежащего под колесами машины, он не умел страдать, и пошел дальше, у дома к которому он шел, как обычно стояла миска с молоком для бездомных котят. он лакал молоко и слушал как в доме кто-то плачет… потом женский голос сказал «он так хотел котенка». и он как можно громче замяукал…