Текст книги "Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)"

Перед грозой

Над Гонолулу набрякла свинцовая туча. Сисин вышел в роскошный сад. Вокруг все угодливо благоухало и лезло в глаза. Гордость островитян, исполинские ананасы, торчали.

– Что привело вас сюда, в наши райские кущи? – с ласковой улыбкой спросил Джон Третий, косясь на тучу.

С холма город виден как на ладони. Перед грозой он стал ослепительно белым, как мытая шея.

– Вы не похожи на туриста.

Сисин слабо махнул рукой.

– Я прилетел вчера пополудни, – сощурился он. – Взял напрокат японскую машину. Вещи оставил в гостинице. Подошел к Тихому океану. Не раздеваясь, в чем был, в кроссовках, поплыл. Отдыхающие смотрели мне вслед, но не смеялись. – Сисин смолк. – У здешних берегов вода оказалась теплой.

Джон Третий слушал внимательно.

– Когда я отплыл достаточно далеко, – продолжал Сисин, – я оглянулся.

Страдая крупным и мятым лицом, задыхаясь, хозяин уселся с помощью палки в качалку. Здесь, на островах, он владел несметными угодьями, плодороднейшими долинами, горами с мягкими очертаниями, лесистыми склонами, стадами коров, коз, баранов, двумя вулканами, водопадами, родственниками, вассалами, прихлебателями, гибкими сопливыми мальчишками, собственным флагом и флотом. Казалось, даже гавайские радуги, величиной с полнеба, тоже принадлежат ему.

Потомок свободолюбивых туземных монархов, он посвятил всю жизнь воспеванию и ренессансу родного края. В своих былинах, легендах, стихах и поэмах, романах и повестях Джон Третий состязался в патриотизме не с кем иным, как сам с собою, упорно и вдохновенно, и победителем неизменно выходил его мягкий, красивый народ:

 
Сипы пальм у подножья вулкана!
Скрипы сосен в моих волосах.
Как двухдолларовая бумажка,
Как прилив и отлив жаренных на вулкане подземных рыб,
Я твой, АЛОХА!
 

Сев в качалку, Джон Третий проникновенно посмотрел на Сисина, словно желая удостовериться, что тот ему не мерещится.

– Тоска, – односложно и вместе с тем честно признался гость, вскинув голову.

– Вот как? – поднял брови старый поэт, пораженный честностью русского человека.

Сисин молчал, грустно глядя на притихший Гонолулу. Испуганные громким выстрелом Перуна, игрушечные машины бросились врассыпную с интерстейтского фриуэя.

После вечерней прогулки отворив свой номер в гостинице «Вайкики», выстроенной в стиле полинезийского вигвама возле изумрудного океана на прибрежном бульваре Ала-Моана, он был сражен. Комната утопала в цветах. В продолговатом бамбуковом футляре он нашел пахучую гирлянду. Тут же в восторге надел на шею. Бросился к зеркалу. «Милый Джон…» Так и заснул, с цветочной гирляндой на голой российской груди.

– Вы не похожи на туриста, – пробормотал Джон Третий.

Сисин слабо махнул рукой.

– Я прилетел вчера пополудни, – сощурился он. – Взял напрокат японскую машину. Вещи оставил в гостинице. Подошел к Тихому океану. Не раздеваясь, в чем был, в кроссовках, поплыл. Отдыхающие смотрели мне вслед, но не смеялись. – Сисин замолк. – У здешних берегов вода оказалась теплой.

Джон Третий внимательно слушал.

– Когда я отплыл достаточно далеко, – продолжал Сисин, – я оглянулся.

Чем Джон Третий кормил Сисина за обедом?

Бесчисленными дарами здешнего моря?

Нет, Джон Третий не сделал этого.

Кружевными блинами с черной икрой?

Ни в коем случае. Хотя, конечно, мог накормить и так.

– Загадывайте желание! – заорал Джон Третий, когда десять слуг внесли на вертеле какую-то тушу, капающую соком и кровью. – Клянусь памятью моей досточтимой матери, вы такого еще не едали!

– Кто это? – остолбенел Сисин, пристально вглядываясь в тушу.

За обедом, поплутав некоторое время среди сомнительной коллекции модных, крикливых книжных новинок, которая их обоих не удовлетворяла своей дешевой рыночной принадлежностью, они нежданно обнаружили родство душ в беседе о двух писателях, чьи имена были им бесконечно близки.

Конечно, Сисин как русский читал Льва Толстого в оригинале; Джон Третий – всего лишь в зыбких английских переводах. Однако Джон Третий прекрасно владел биографией, так что, случалось, Евгений вынужден был помалкивать, выслушивая как откровение некоторые подробности жизни в Ясной Поляне, которую славный гавайец описывал так, словно сам был ее скромным, но созерцательным участником. Когда же, несколько все-таки уязвленный, Евгений заговорил о работах Эйхенбаума, Джон Третий вынужден был признать, что слышит о них впервые, и бурно заинтересовался генезисом «Войны и мира».

Зато Пруста и тот и другой прочли по-французски и даже по этому поводу на какое-то время, в знак уважения к французской культуре, перешли на язык создателя Свана и продолжали бы так, если бы не появление служанки-филиппинки, которая, застыв у порога столовой, от нерешительности не могла сделать ни шага. Джон Третий ласково, хотя и не без раздражения, подбодрил ее по-английски, и разговор вновь перешел на язык американской демократии.

– Тоска, – односложно и вместе с тем честно признался гость, вскинув голову.

– Вот как? – поднял брови старый поэт, пораженный честностью русского человека.

Евгений молчал, наблюдая взволнованную природу. Наблюдая взволнованную природу, Евгений невольно вспомнил о том, что перепуганная женщина выделяет, как правило, довольно резкий запах. Возможно, неприятный запах призван остановить насилие, но все-таки он недостаточно резкий, не то что говно или труп, так что природа, хотя и осуждает насилие, однако не окончательно.

– Вы не похожи на туриста, – пробормотал Джон Третий.

Евгений слабо махнул рукой.

– Я прилетел вчера пополудни, – прищурился он. – Взял напрокат японскую машину. Оставил вещи в гостинице. Подошел к Тихому океану. Не раздеваясь, в чем был, поплыл. Отдыхающие смотрели мне вслед, но не смеялись. – Евгений замолк. – У здешних берегов вода оказалась теплой.

Джон Третий внимательно слушал.

– Когда я отплыл достаточно далеко, – продолжал Евгений, – я оглянулся.

Яхты, баркасы, шхуны, шлюпки, шаланды, полные фруктов открытого моря, пироги туземцев, мещанские ботики, – одним словом, весь этот жалкий гражданский флот брал курс на рыболовецкий порт, спешил пришвартоваться в небытии. Зато в военном порту, небезызвестном Пирл-Харборе, шел бойкий обмен. Несмотря на ненастье, пропавших без вести героев меняли на клюшки для игры в гольф. Японцы все ж таки превратили Гавайи в свой японский спортзал.

Над Гонолулу набрякло. Стайкой над аэродромом кружат серебристые лайнеры, в нетерпении ожидая приглашения на посадку. Лишь один океан, распростершийся до горизонта, держится невозмутимо, хотя и насупленно.

– Вы не похожи на туриста, – пробормотал Джон Третий.

В общем, хуй знает что – остались разрозненные магнитофонные пленки – Сисин сопит, пьет, взволнован, запиши, спрячь, втягивает меня, я обещал, но не смог, он писал рапорты, какие-то несвязные записи, он позвонил: приезжай на дачу – мы с ним давно не виделись – прошлись по вечернему лесу – долго не гасло майское светило – он остановился перед березой – вид у него был несвежий – сказал в задумчивости: красивое дерево – я спросил: что? – он сказал: в лесу хорошо дышится – не знаю, где ложь, где правда, где бред – я пытался что-то оформить, но что тут оформишь? – возглавь новую мировую религию! – это я-то? – с моей репутацией?! – а Блаженный Августин? – при чем тут Августин? – возглавь! – кто вы, ребята? – из какого небесного КГБ? – целый час тащил рыбу – она попалась на его спиннинг – короткие поздравления с удачей – тащи! – его привязали ремнем к креслу на корме – шумел-стрекотал мотор – кричали что-то дико по-английски – от головокружения он позабыл английский язык – бледно улыбался – я справлюсь – я справлюсь – рыба была далеко – он крутил – он то отпускал – отпускай! – то крутил – он чувствовал большой вес рыбы – они носились по океану – проклял все на свете – но они завидовали ему – он хотел быть на высоте – в кресле – вдруг рыба показалась за кормой – казалось, ей не будет конца – она была такая огромная, что все рты открыли – даже самые бывалые – Сисин ничего не понимал в рыбной ловле – прибежал капитан – Сисин боялся, что рыба вырвет его из кресла, уволочет за собой и сожрет – у рыбы был длинный-предлинный нос – она могла пронзить Сисина насквозь – и очень сосредоточенные глаза – капитан сбегал куда-то вниз – Сисин думал: за пивом – ему не хотелось пива – его укачало – перед глазами прыгали кровавые мальчики – он думал – сейчас буду блевать – всё! – развлечение переходило в муку – волны шли одна за другой – где-то на горизонте противно качались Гавайские острова – не хотелось никакой рыбы – рыба всплыла за кормой – огромная торпеда с нежно-сиреневыми боками – племянник Джона, друг племянника, подруга капитана и сам капитан посмотрели на Сисина, как на неумелого бога – Сисин ободрал себе руки в кровь – кровь затекла под ногти – зеленую курортную рубаху хоть отжимай – капитан сбегал за пистолетом – он выстрелил раз – но ничего не случилось – во второй он попал – океан за кормой стал кровавым – винт разгонял пенящуюся кровь – они схватили гарпуны – долго возились – выволокли – рыба еле-еле поместилась на борту – Сисин, отстегнув ремень, ушел подальше от рыбы – его мутило от ее запаха – вцепившись в борт, он судорожно дышал – вернулись вечером – в порту при помощи лебедки племянник Джона, друг племянника и сам капитан подвесили рыбу на крюк – она болталась, как на виселице – Сисина поставили возле – подруга капитана сфотографировала – он вышел на поляроидной карточке смущенным – подоспели японские туристы – захотели сняться с рыбой и с Сисиным – пожали ему руку – поздравляли – он выглядел растерянным победителем – Джон Третий выслушал молча – наутро явился корреспондент «Гонолулу адвертайзер» с фотографом – фотограф был туземец – мы покажем вам, как притесняется туземный народ – мы покажем вам, что едим и пьем – что поем – как поем – Сисин похвастался рыбой – японцы снимали его возле порта, где рыбу подвесили на крюке – Сисин выловил – Сисин поехал в аквариум – там была какая-то помесь дельфина с китом – она прыгала – все смотрели, как она высоко прыгает – пока Сисин смотрел на помесь и удивлялся, у него сперли вещи – ловко выбили замок багажника – Сисин пожаловался газетчику – заголовок гласил: – несмотря на то что его обокрали, русский автор в восторге от островов – на этот раз Джон был немногословен – возьмете мой вертолет – сказал он – как вы переносите вертолет? – никогда не летал – Сисина куда-то уволокли на вертолете – пропеллером вперед – они утомительно, шумно и долго летели – тут место жертвоприношений – юношей резали, как ягнят – дополнительно Сисину подарили шляпу с яркими птичьими перьями – его повели осмотреть местный музей – директор музея, тоже Aloha man, с мягкой душой записного островитянина, показал ему множество птичьих перьев не только в основной экспозиции, но даже в запасниках – among the birds[45]45
  Среди птиц (англ.).


[Закрыть] – директор встал в танцевальную позу, прижал кончики указательных пальцев к кончикам больших пальцев, остальные – оттопырил и обольстительно взмахнул руками – were the mamo, which produced darkish yellow feathers, and the ’i’iwi, which provided the main source of red feathers[46]46
  Были мамо, у которых росли темно-желтые перья, и и’иви, которые были главными поставщиками красных перьев (англ.).


[Закрыть] – но если ’o’u похожи, строго говоря, на наших воробьев, перекрашенных в желтый цвет, то ’i’iwi и особенно ’akialoa, клюв которых загнут вниз и похож на косу, которой русский мужик исстари косит сочные прибрежные луговины, привели Сисина в полный восторг – я читал, что вас обокрали – сказал директор, прихватив Сисина за талию – а про рыбу ничего не написали – пожаловался Сисин, деликатно отстраняясь – мне пора – он направился к выходу – директор не отставал – the history’s first recorder observations of Hawaiian featherwork were made in January 1778 by Captain James Cook[47]47
  Первая отмеченная в истории запись о гавайских изделиях из птичьих перьев была сделана капитаном Джеймсом Куком в январе 1778 г. (англ.).


[Закрыть] – ну, всё-всё! – любезно сказал Сисин – он ускорил шаги – директор за ним – нагоняя: – draped in their ’ahu’ula and mahiole[48]48
  Облаченные в свои аху’ула и махиоле (англ.).


[Закрыть] – пошел ты на хуй! – не выдержал русский путешественник – он выбежал, придерживая на голове шляпу с птичьими перьями – его высадили на острове жертвоприношений – в кустах топтались дикие павлины – с хвостами и без хвостов – ничего себе – сказал русский путешественник – в жертву приносили молоденьких юношей – для очистки совести – спасения племени – они пробирались сквозь джунгли – какова здесь экологическая ситуация? – здесь у нас плантации ананасов – у нас самые сладкие ананасы в мире – ананасы росли в разные стороны – некоторые были зеленые, тонкие, очень длинные – и радуги – радуг было не меньше, чем павлинов – Сисина полюбил начальник туземцев – все показал – накормил лепешками из местного корнеплода – это наше национальное блюдо – что с вами? – дайте запить! – прошептал Сисин – Сисина все узнавали на острове – сочувствовали, что обокрали – его подтолкнули к маленькой машине и сказали: гоу![49]49
  Иди! (англ.)


[Закрыть] – дальше езжай один – Сисин снял шляпу с мягкими желто-красно-коричневыми птичьими перьями, бросил на заднее сиденье и завел мотор – неловко вправил передачу, глянул испуганно – тронулся в гору – дорога круто шла вверх – сначала по ее краям беспорядочно, как лопухи, росли банановые пальмы – между ними летали бабочки величиной в детскую рубашку – Сисин догадался, что это вулкан – бананы резко кончились – его обступил влажный лес с дикими короткими криками птиц – дорога сузилась, превратилась в проселочную, с неровным покрытием – не защищенную со стороны пропасти – камни то и дело вылетали из-под колес и летели в пустоту – частые повороты на 180 градусов – машина мучительно ревела на первой скорости – его беспокоила надежность тормозов, которую он никак не мог проверить – незаметно для себя он въехал в тучу – хлынул дождь – все покрылось мраком и слизью, как будто он въехал внутрь жабы – брошу ее и пойду назад пешком – решил Сисин, зажигая фары – фары не помогали – дождь усилился, перешел в ливень – сырая ветка с шершавыми листьями неласково погладила его по щеке – Сисин отпрянул – неловко закрутил окно, оставив щель – лобовое стекло запотело – он размазывал влагу по стеклу – как включить подогрев? – он карабкался вверх – время от времени давил лягушек маленькими колесами малолитражки – не могли дать получше машины – ни черта не видно! – все-таки это малоприятная вещь: давить лягушек маленькими колесами – а если прокол? – суки – кто тут еще может быть? – тигры? обезьяны? – раздался непонятный шум – Сисин вслушался в звук, готовый ко всякой гадости – а если кто едет вниз? – не разъедемся – водопад, что ли? – предположил сообразительный вспотевший Сисин – ответа не последовало – с исчезновением непонятного шума дорога стала более пологой – казалось, скоро будет перевал – с бурой каменной стены стекала вода – стояли, пузырясь, лужи – сильно пахло чем-то природным, вроде серы – ничего не видно – сильно пахло – в тумане он нащупал развилку – никаких знаков – он поехал направо – сам не зная почему – дорога стала совсем узкой, с деревянными кольями по бокам – страшно было представить себе, что там, за кольями – Сисин вдруг выехал на маленькую площадку – впереди стояли колья – дорога оборвалась – Сисин оглянулся в густом тумане – слабый ветер шевелил его массами – когда они чуть раздвинулись, Сисин с ужасом увидел какую-то непонятную конструкцию – он смотрел на длинные металлические палки, торчащие в небо – может, это и есть Отец? – подумал в смертельной панике Сисин – может, в этом его непонятная сила? – он вытер пот и стал ждать, что произойдет – все равно, дальше ехать некуда – металлическая конструкция безмолвствовала, только слегка гудела – поздороваться? – в конце концов, я, по идее, моложе – с этими палками?! – а если это не палки? – а если Он уже обиделся за палки? – откуда мне знать? – редкие птицы дико вскрикивали, пугая и без того обезумевшего путешественника – разорались! – прошло минут десять – а может, пятнадцать – может, это громоотвод? – клочья тумана драматически шевелились – или нет? – по-моему, все-таки громоотвод – сам ты громоотвод! – нет, в самом деле! – мудак! – Сисин стал медленно разворачиваться, испытывая необычный прилив сил, стараясь не свалиться – тяжелые капли падали с огромных листьев – дорога уверенно пошла вниз – раздавив еще с десяток лягушек, Сисин выехал из-под тучи – хорошо еще, что там не было молнии – наконец, с другой стороны вулкана снова замелькали пальмы – правда, не банановые – облака ушли наверх и принялись величественно кривляться в небе – все-таки в тропиках есть что-то грустное – подумал Сисин, победивший туман и вулкан – на прибрежной высокой пальме было прибито: TOPLESS IS ILLEGAL[50]50
  Ходить без верхней части купальника запрещено (англ.).


[Закрыть] – Сисин снова обрадовался за Америку – все-таки она мне ближе – пусть и дура! – рыхлых женщин третьего мира с сердечными лицами – с толстыми неповоротливыми губами – дальше был берег – Сисин увидел диких коз в глухих расселинах скал, как Робинзон Крузо – они паслись – по ночам с гор к океану спускались толпы призраков – их было несметное количество – к ним давно привыкли и не замечали – они спускались, как лавина – возможно, где-то здесь были Судные место и день – посреди ананасов – неподалеку был вулкан – он извергался таким образом, что у берега вечно жарилась рыба – это считалось чудом – один из островов был частным – туда никого не пускали – говорили, кто-то из Новой Зеландии приобрел – а оказалось вот оно что – иди – даже начальник не пошел – который все показал, объяснил – поели ананасов – иди – Сисин вытер губы, пошел по берегу – на Гавайях не жарко – не душно – на берегу сидел человек и смотрел в океан – разговор зашел по-английски – Отец говорил с ближневосточным акцентом – звучащим достаточно простонародно – what do you wait for?[51]51
  Чего ты ждешь? (англ.)


[Закрыть] – сказал он вместо приветствия – Сисину показалось, что тот раздражен – что с нервами неважно – я тебя перепутал с громоотводом! – сказал Сисин, чтобы Отец развеселился – в духе разговорного пинг-понга – которым так владела Сара – в сущности, они с Отцом были почти однолетки – с каким громоотводом? – не понял тот – там, наверху – Сисин кивнул на вулкан – может, ты бросишь улыбаться своими очаровательными улыбками?! – Сисин сразу посерьезнел – он не то чтобы обиделся, но ему было неприятно – это верно, что я твой сын? – строго, с почтением спросил он – Отец промолчал – потом он снова закричал: – чего же ты ждешь?! – Сисин не думал, что тот будет кричать – тот сидел в длинном белом балдахоне, расставив ноги – Сисин невольно увидел рыжий веснушчатый хуй с яйцами – и перевел взгляд – кого он мне напоминает? – какого-то педераста с зачесанными назад волосами – черными, зачесанными назад волосами – которого я встретил где? – где? – в какой стране? – в каком-то колледже – в каком? – он ничего не мог вспомнить – Сисин сказал: – ну, я не знаю – жалко все-таки – они тебе надоели? – они мне надоели – я им надоел – Сисин сказал: – ну, ты же, кажется, ради них – мог бы предугадать – ничего я не мог предугадать! – закричал тот – ничего себе – подумал Сисин – да ведь это Восток – как плохо ведут себя нервы в жарком климате – хотя на Гавайях не жарко – чего ты хочешь от меня? – сам решай! – закричал тот – у тебя, что ли, нет своей головы на плечах?! – Сисин сказал: – есть – но как же я могу? – нужен индивидуальный отбор – потом разберемся! – когда потом? – когда все кончится! – на хуй их всех!!! – Сисин сказал: – я как-то иначе себе все представлял – дурак! – всякие гадости пишешь! – Сисин сказал: – извини – но ничего другого не пишется – ты не лучше их! – ну, чего ты разорался? – рассердился Сисин – в общем, поступай, как знаешь – оставь меня в покое! – как Ирма – она всегда говорила визгливо: оставь меня в покое – а как же с бессмертием? – какое еще бессмертие! выродки! ублюдки! сволота! – Сисин сказал: – ну, не все – все! все козлы! – такое злое лицо – ну как я это сделаю? – без тебя сделается – скажи да и всё – что всё? – не захотел понять Сисин – расправимся, как с динозаврами – вдруг оживился Христос – комета уже на подлете – пять миллиардов тонн – Сисин нервно посмотрел в небо – небо было невинно – при столкновении с Землей в районе Мадагаскара выделится энергия, равная взрыву трехсот миллионов водородных бомб – кора планеты расколется – произойдет извержение магмы – выброс в атмосферу испарившейся земной коры – вулканического пепла и прочей дряни – заполыхает глобальный пожар – пойдут кислотные дожди – на Земле – зажмурился Христос – наступит долгая, ядовитая, безжизненная ночь – ну, это слишком! – помолчав, сказал Сисин – в конце концов, люди не динозавры – да что ты знаешь про динозавров?! – презрительно сказал Христос – вот это были богатыри! – на месте оторванных зубов у них немедленно отрастали новые! – он откупорил банку кока-колы, как будто рванул кольцо гранаты, и принялся жадно, захлебываясь, пить – это хорошая реклама кока-колы! – одобрительно сказал Сисин – а все же потоп погуманнее – прибавил он – без пожаров и кислотных дождей – смоет всех и – конец! – комета эффективнее – сказал Христос – все кончится за минуту, а так будут долго барахтаться – он хрустнул пустой банкой, отшвырнул ее и задумался – океан принялся лизать банку – идея потопа мне ближе – не сдавался Сисин – да и разрушений меньше – все следы человеческой деятельности должны быть уничтожены – строго сказал Христос – надо исходить из этого – в твоем варианте погибнет все живое, не только человек – сказал Сисин – все остальные, безгрешные твари – да? об этом я не подумал! – признался Христос – ладно, пусть пойдет вода – какая вода? – ну, потоп! ты понял меня? – я тебя вот так понял! – Сисин оттопырил большой палец правой руки – Христос в первый раз улыбнулся – вот и хорошо – ё – несмело вымолвил Сисин – ё – подхватил Христос – ё-ё – ё! – крикнул Сисин – ё – вместе крикнули – ё! – ё! – ёёёёё! – ё? – ёёёёё – ё! – ё– ё? – ёёёёё – ё! – в знак примирения Христос достал из-под себя дудку и заиграл что-то восточное – такое заунывно восточное Сисин в молодости ловил, не желая того, на средних волнах своей желто-черной «Спидолы» в Крыму, когда по вечерам мазался кремом от солнечных ожогов – уже безнадежно обгорев – ночью тело жутко горело – Отец стряхнул дудку, из которой вылетели, как стайка солнечных зайчиков, слюни, и заиграл что-то более грозное – ну как? – поинтересовался он мнением сына – по-моему, здорово – сказал Сисин – по-моему, очень сильно – тот протянул ему дудку, еще раз стряхнув ее, словно градусник – на! – я не умею – сказал Сисин – у меня нет музыкального слуха – совсем нет – добавил он – мама всегда переживала – я тоже временами фальшивлю – развеселился Христос – на радостях они поцеловались – Сисин задумался – говорят, здесь, на островах, туземцы съели капитана Кука – очень может быть – рассеянно сказал Отец – как, ты не знаешь? – понятия не имею! – сказал И. X. – ты, случайно, не голубой? – спросил Сисин, покосившись на папин пах – я всякий – с достоинством ответил палестинец, подняв на Сисина черно-коричневые глаза – помолчали – посмотрели на океан – может, купнемся? – предложил Отец – что-то не очень хочется – сказал Сисин – а тебе хочется? – я уже сегодня купался – с маской плавал? – спросил Сисин – я такие рыбы видел! – просиял И. X. – желтые, лиловые, красные! – с маской интересно – сказал Сисин – очень! – согласился Отец – кстати, ценный совет – блеснул он глазами – чтобы маска не запотевала, нужно поплевать на стекло с внутренней стороны и тщательно размазать пальцем – что ты говоришь! – жаль, я раньше не знал! – по-хорошему огорчился Сисин – я всегда плавал с запотевшей маской в Крыму – кроме того – поделился он воспоминанием – пинг-понговый шарик пропускал воду – который в трубке, что ли? – перебил его Христос – ну да, но все равно было хорошо – помолчав, Сисин добавил: – я, пожалуй, пойду – давай – сказал Отец – они обнялись – я всякий! – от И. X. шло какое-то удивительное тепло – неземное – ё! – Сисин сразу поверил – он побрел по берегу назад – через километр увидел людей – на всякий случай они попадали на колени – не надо – слабо запротестовал Сисин – отвезите меня в гостиницу – я буду думать – они подхватили его – на руках внесли в вертолет – Сисин с царской тоской смотрел сверху на зеленые острова – кусая ногти – мои ногти нетленны – бесконечно подумал он – мои заусеницы практически предвечны – здесь удивительные цветы и цвета – мой дорогой неземной Папа.

Жуков. Жуков. Жуков. Жуков был писатель, акробат фразы.

Сисин как-то сказал ему по этому поводу:

– Ты опоздал родиться. Мир уже описан. Вырождайся.

В конце концов оказалось, что Жуков эмигрировал – сомнения долго терзали его – а вдруг меня тоже за это накажут? – пугливо озирался он, поднимаясь по лестнице в свой берлинский пансион на Бляйбтройштрассе – причем накажут с какой-нибудь особой подковыркой – зачем сюда понаехали маляры? – в белых одеждах ангелов-карателей – я все вижу – мрачные турецкие морды с подбитым глазом – чего они меня разглядывают? – может быть, они собрались меня мочить? – он погладил бороду, приобретшую благообразные, европейские очертания – а если пронесет? – мелкая страсть к сочинительству временами брала верх – а пошли они все у трубу! – хорошо пахнут под вечер берлинские липы – он налетел на лестнице на седовласую парочку – те зашипели какие-то немецкие проклятия – сэнкью! – невпопад выпалил Жуков – те снова зашипели, непонятно что – невыносимые берлинские старики и старухи – он разбогател на романе о Сисине – Жуков убил Сисина во имя спасения человечества – американцы отравлены ценностями среднего класса – эти ценности держат их в тисках похуже российской духовной цензуры – роман уязвим с точки зрения американского рынка – думал Жуков, работая над романом – хочу ли я написать бестселлер? – пишу роман о Сисине, но это больше, чем роман – это роман о спасении человечества, предпринятом гуманистом – Сисин добавил в глубокой задумчивости:

– Что остается от писателя? Три фразы. Шагреневая кожа. Красота спасет мир. Между нами нет менструации.

– А от других что остается? – злобно-ласковым голосом поинтересовался Жуков.

Сисина подловили странные силы – они объявили ему, что он сын Иисуса Христа – на вопрос, каким образом, слепец заорал: – потому что ты, человек, дурак! – он сидел в углу комнаты на шатком табурете – маленький мясницкий человек в бесполезных очках – люди помешали ему стать мыслителем века – думал Сисин, попивая чай за большим овальным столом – над столом свешивалась допотопная лампа с оранжевым абажуром – планы Божественного мироуправления не дано знать человеку – старые «Roi а Paris» пробили час ночи – час мясницких заговорщиков – конечно, с точки зрения логики решить этот вопрос невозможно – Сисин его и не решал – ему нужно было лишь дать команду – если ты веришь, то любое действие Бога признаешь как полезное в смысле любви – если человечество отпадает от Бога, то спасти его можно, только уничтожив – в какой-то степени это антиамериканское сочинение – Жуков глядел на мокрый ночной Берлин – но не потому, что оно прорусское или проевропейское – может быть, оно антибогобоязненное? – задавался вопросом Жуков – Жуков понял, что загоняет себя в западню – зачем звонить в милицию с заявлением: я спас человечество? – не лучше ли скрываться и писать? – сначала написать, а после уже сознаться – я пошутил! я соврал! – взмолился Сисин, не выдержав пыток – Жуков, миленький, я соврал – не верю! – возопил Жуков со слезами на глазах – как я могу тебя убить, если я тебя люблю! – но я не смею иначе! – дай мне еще пожить! – раздался выстрел – Сисин пополз – судьба швыряла в него комьями жирной земли без устали, без – думал он – без цели, или тут был свой замысел – только какой? – сначала он безобразно жрал, пил пиво и ходил до изнеможения по музеям – конечно, думал Жуков как автор романа (этот роман написал Жуков), однако используя записи разговоров с Сисиным (иногда ему хотелось назвать его Соковым или Роговым или еще как – даже не столько потому, чтобы тот жил в трех лицах, совсем не нужно, а потому, что некоторые темы удобнее описывать с перестановкой фамилий, и читателю придется справиться с этой трудностью, уходящей в археологию жуковского романа, а если нет – хуй с читателем) – не продиктован ли роман завистью? – это исповедь Жукова – это признание: я убил – он улизнул на самолете на следующее утро после убийства во Францию – меняя страны и города, скрываясь от страха, он пишет роман – он ждет не осуждения, а сочувствия – против мракобесия Сисина – Жуков-спаситель – Иуду тоже выставляли спасителем, если усомниться в самом Христе – но Жуков не Иуда – Сисин его унизил, выбрав ему Софью из свального греха, как из колоды карт, и это тоже не способствует нежным дружеским чувствам – на франко-итальянской границе – на вершине холма нахлобученной шапкой расположилась живописная итальянская деревня – на центральной площади – кафе, особенно оживленное по воскресеньям, телефон-автомат, незабываемый вид на снежные горы – цепь их неровных вершин напоминает зубья испорченной пилы – кадки с цветами, продовольственный, совсем не дешевый магазин, старая мэрия красного цвета, ларек с газетами, однозвездочная, но вполне опрятная гостиница, с чертовски тесной лестницей, ведущей на второй этаж – чуть поодаль, если спуститься по узкой каменной улице – над ней, как флаги, полощется белье – мимо почты – желтая барочная церковь, каких немало в Италии – в солнечное воскресное утро, после окончания службы, Жуков зашел в храм – он мелко, пугливо перекрестился и остался у двери – когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел сначала мраморные колонны, зачем-то обернутые коврами – вдали, в чистой перспективе колонн и соломенных скамеек, он заметил одинокую фигуру, стоящую на коленях перед алтарем – долго, в задумчивости смотрел он на Ирму, не смея приблизиться – бог весть, какие мысли посетили его в тот час – крупные капли пота текли у него по лицу – Сруль и Цыпа – прошептал он – он увидел Крокодила с Бормотухой, идущих за закрытым гробом Ирмы с бумажными розовыми цветами в руках и на голове – несмазанный ваганьковский катафалк, с заплетающимися колесами, страшно скрипел – наконец Ирма поднялась с колен и, прихрамывая, побрела к выходу – она прошла мимо Жукова, не заметив его – обдав скромным запахом бедной стареющей женщины – мы, кажется, одногодки – Аполлон вышел за ней на площадь, зажмурился от яркого весеннего солнца и в нерешительности окликнул ее – она обернулась и посмотрела на Жукова, как на незнакомого человека – вы – ты – не узнаешь меня? – спросил Жуков – она перешла в католичество – так ей было покойней – они сели в кафе – она почти что освободилась от Сисина – к пропаже Сисина она отнеслась безучастно – у меня здесь есть свой маленький садик – в нем цветут нарциссы – есть хурма – но хурму она не любит – хотя местные люди делают из хурмы хороший мармелад – к себе домой она Жукова не пригласила – в кафе я почти не бываю – не люблю тратить попусту деньги – потом этот шум – но на жизнь мне хватает – спасибо, не жалуюсь – Жуков заказал два двойных «эспрессо» – а как ты попала сюда? – потупился Жуков – так вышло – ответила Ирма – до моря отсюда недалеко, но с холма я не спускаюсь – во-первых, у меня нет машины, а автобус, набитый орущими школьниками с ранцами, идет в город всего два раза в день – во-вторых, не тянет – жалко только, что нет птиц – редкая птица залетает сюда к нам, на холм – Жукову снова стало не по себе – в самом деле, в такой солнечный день птицы должны щебетать – что же это за холм без щебета? – он с подозрением посмотрел на плешивого бармена за стойкой, слишком живо разговаривающего по телефону – нет, телефона у меня нет – перехватила Ирма его взгляд – он мне не нужен – зато есть телевизор – вчера я видела – она робко подняла на Жукова глаза – замечательный фильм – ты смотрел? – она принялась прилежно пересказывать сюжет английского фильма – там прелестно играют дети – особенно мальчик! – можно стрельнуть у тебя сигарету? – Жуков кинулся со всей пачкой – она затянулась – почему они с Сисиным разошлись? – Ирма затянулась – он глумился над моей верой! – знала ли она, что ее муж выдавал себя за сына Иисуса Христа?