Текст книги "«Джамп» значит «Прыгай!»"

«Словно каждый комитет, где он заседает, каждый составленный им доклад придает ему уверенности…»

А вот здесь, по крайней мере, может быть нечто. Под письмами и записками типа «купил за семь, продал за десять» он нашел маленькую книжечку в кожаном переплете. Имя автора было замазано, но на корешке и обложке ясно стояло заглавие: «Краткая история Дьявола».

Барский раскрыл ее и вдруг напрягся, так как понял, что наконец напал на след. Текста в книге не было, так как Крюков осторожно вырезал и так же тщательно вшил свежие листы. Как и стены комнаты, страницы были заклеены вырезками из газет и журналов, но на этот раз то были не картинки, а тексты, полные записей о человеке, которого он собирался уничтожить.

Барский быстро пролистал эту книгу и с каждой страницей слышал, как шум пожара усиливался. Вырезки были подклеены без соблюдения хронологии и, повидимому, по группам. Одни были старыми и пожелтевшими, другие – явно новыми. Большинство ранних были фотокопиями с газет в библиотеках. Проглядев их, он увидел всю карьеру Корсовского:

– Назначение нового профессора… Заявление министра экономики…

Но примерно в середине книги появилось нечто, не имеющее ничего общего с Корсовским, как общественной фигурой. Три пожелтевших и сморщенных столбца с одним заголовком и датой. Барский вдруг припомнил слова самого Крюков:

«Цыганка родилась под Новый Год двадцать лет назад и в тот же день умерла».

Дата над столбцами была 29 декабря 1978 и заголовок гласил:

«Убийство на Новый год – детоубийца снова нанес удар. Милиция предупреждает, будьте бдительны».

Да, он был прав, когда так внимательно рассматривал фото Корсовского в кабинете Кравцова. Лицо этого человека предполагало какую-то личную трагедию, и вот эта трагедия смотрит на него с расстояния в двадцать лет. История была для него вполне ясной. В предпоследнюю ночь перед Новым годом во время сильного снегопада женщина везла коляску по оживленной улице и на секунду остановила ее, вспомнив про какую-то не купленную открытку или подарок и зашла в магазин, а коляска осталась одна на тротуаре и в ней находился младенец одного месяца от роду, сын местного высокопоставленного чиновника по имени Игорь Корсовский.

В это время кто-то мимоходом шел по улице и заглянул в коляску. Он, вероятно улыбнулся, запустил руку внутрь и приласкал дитя. Затем случайно глянув в витрину магазина, он вынул ребенка из коляски и пошел своим путем. Полагали, что на совести этого изверга уже имелись два убитых ребенка: девочка и мальчик.

Но и что же из этого? У Корсовского произошла вполне типичная личная трагедия. Его ребенок был убит маньяком. Печально, но каким образом это давало Крюкову власть над ним? Корсовский был объектом жалости, но не стыда. Еще одно падение штукатурки и прорыв дыма через коридор, Барский перевернул страницу и увидел единственную картинку в этой книжке. На ней карандашом была изображена женщина в длинном платье и такой же длинном платке на голове, у нее на руках был сверток, и несла она его так же как носят детей. Она собиралась сесть в автомобиль. Особенно тщательно был выписан номер автомобиля «19–78 мур».

«Иван Гостилин – виновен, но невменяем, – гласила очередная вырезка из газеты. – Суд сохранил жизнь убийце троих детей».

Держа книгу в смутном свете огня, Барский быстренько прочел копию судебного решения и в уме обобщил свои исследования. Все полностью изложено и, кажется, нет сомнений в виновности маньяка. Суд, было написано в решении, оставил маньяка в живых, поскольку тот был признан невменяемым и за действия свои не отвечающим.

Нет, здесь не было никакой тайны, но тем не менее теперь Барский читал более внимательно. Он должен был во всем быть уверенным. Несмотря на распространяющийся по коридору жар, он продолжал читать. Он читал свидетельство очевидца, который утверждал, что видел цыганку, увозившую коляску. Он прочел медицинское свидетельство и заявление в милицию, которую представлял некий следователь Вадим Буробин. Он начал читать свидетельство очевидца, который указывал против преступницы, и вдруг напрягся, увидев подшитый стандартный милицейский протокол допроса свидетеля. Вот оно, это связующее их звено. Вот, что говорило о том, что в этой истории есть нечто большее, чем мертвый ребенок и трагедия человека по имени Корсовский, а также свихнувшейся бедолаги.

«Я стоял на противоположном углу, – читал он. – Шел сильный снег и было плохо видно, но я заметил коляску из-за ее цвета – ярко-ярко синего. Я увидел, как женщина вся одетая в цветастое платье увезла коляску прочь, но только много времени спустя понял, что что-то не так. Да, я видел ее лицо и помню, что подумал об его странном выражении. Нет, я не могу точно сказать, что имею в виду, но в нем было что-то волчье, с обеих сторон, как экран, свисали волосы, зубы торчали наружу, и вся она сутулилась как горбатая. Нет, я не могу поклясться, но почти уверен, что это был подсудимый, если только он переоделся».

Имя свидетеля было Василий Крюков.

Барский перевернул страницу, но там не было больше ничего для него интересного, а только перечисление дальнейшего продвижения карьеры Корсовского и краткая история того, как его жена участвовала в церемонии открытия нового крыла госпиталя. Ничто не имело для него смысла, ничто не складывалось, но он по крайней мере установил связь между Крюковом и Корсовским. Крюков был свидетелем на суде (или не был?), а затем отправился в тюрьму сам. Долгие годы спустя он нарисовал картинку, примитивный рисунок той, которую он назвал Цыганкой. Когда Барский вновь посмотрел на нее, в голове его начала зарождаться идея. Так, всего лишь намек, но весьма отдаленный, совсем не пригодный для каких-либо конкретных выводов. Тем не менее это было всем, что у него оставалось, и он должен был проследить эту ниточку. Наконец-то он стоял на верном пути, ему надо было продолжать двигаться и повидаться с массой людей. В их число входили отставные милиционеры, маньяк, который мог быть опять выпущен на волю и некий до смерти запуганный богач. Был и еще один человек, к встрече с которым он еще не был готов. Но на пути его еще оставалось много препятствий, и в том числе трое бандитов, вероятно, ожидавших его снаружи.

Но теперь ему следовало уходить. Он надеялся найти гораздо больше, чем книжечку с газетными вырезками, но времени на это уже не было. Барский рванулся в коридор, ощущая, как его плотной пеленой охватывает жар. Увертываясь от него, он сумел добраться до центра гостиной. Тем временем огонь уже охватил комнату и обнаружились окна, ранее заклеенные обоями. Теперь они зияли пустотой.

Барский сделал три больших шага и, накинув на голову плащ и прикрыв ее руками, кинулся в горящее окно.

10.02

В комнате раздалась трель телефона, и Лена вынула из своей сумочки трубку и раскрыла ее.

– Да, это я, – сказала она своим мелодичным голо-сом. – Да, уже дома. Нет, еще не ложилась. А что это вы сегодня, Валерий Арнольдыч, на работе не были? Нет, никаких особенных новостей не было. А что на завтра? Где встречаемся? В ресторане? С утра? А разве работает? Ну, давайте встречаться. В десять так в десять, утра, так утра.

Она захлопнула крышечку телефона и выразительно посмотрела на Солдатова и Трубенкова.

– Я же вам говорила, что выпускников Вышки просто так голыми руками не возьмешь. Как я понимаю, мое задание продолжается.

– А может быть, нашей девушке завтра в этот ресторан не ходить? – предложил Трубенков. – Может, послать туда пару ребят со спецсредствами?

– Не в ресторан, а на квартиру, – уточнил Солдатов. – И не завтра, а прямо сейчас. И не пару, а тройку – один на крыше, а двое в подъезде покараулят. И на всякий случай магнитную мину под карбюратор.

– Если у него «жигули», то под сиденье водителя, – уточнил Трубенков.

– И чего вы этим добьетесь? – неожиданно резко заговорила Лена. – Откуда вы знаете, что он узнал на квартире у этого Крюкова? Откуда знаете, может быть, он в эту минуту звонит генералу Кравцову и рассказывает какие-нибудь ужасающие подробности? А вдруг у Крюкова есть сообщники? А вдруг они готовятся в случае его смерти нанести ответный удар? Я знаю, что сегодня Барский дважды побывал в морге и еще на квартире одной эстрадной певицы. А вдруг все это звенья одной цепи? Я категорически против того, чтобы производить зачистку до того, как дело по настоящему не раскрыто.

– Но милая девушка… – начал было с улыбкой объяснять ей Трубенков.

– Я вам не девушка, а товарищ младший лейтенант, – внезапно окрысилась та, – а вы, если не в состоянии заниматься оперативной работой, то идите лучше дворы метите – работа на свежем воздухе здоровье сохраняет и мозги проветривает!

– Спокойствие, давайте без дерзостей! – генерал Солдатов тяжело приложил пятерню к столу, и этот гулкий звук отдался эхом под потолком. – Спокойно, без скандалу во всем разберемся. Итак, Елена э-э-э…

– Андреевна, – тихо сказала девушка, опять превращаясь в маленькую школьницу.

– Елена Андреевна полагает, что дело еще не закрыто, рано его сдавать в архив, так? И я так думаю, что шеф наш этого так не оставит. Даже если мы нашего эксперта зачистим, то шеф от нас будет требовать продолжения раскрытия дела. Трое шантажистов отдали богу душу. А сколько всего голов у этого Змея Горыныча? Три? А не семь ли? А в газеты они не писали ли? А братьям своим, сестрам, дневников своих не оставляли ли? Всем известно, как наш народ писанину любит. И еще – кто тот таинственный доносчик из окружения шефа, который стукнул про него Кравцову? Шеф велел – из-под земли его достать.

– А в свите вашего шефа нет никого с таким прибалтийским акцентом? – спросила Лена. – Какой-то тип с акцентом позванивает генералу Кравцову, уж не знаю зачем. Вы же понимаете, они мне всего не рассказывают…

– Бог ты мой, Елена Андреевна… – только и смог прошептать Трубенков. – Это просто гениально! Сейчас мы этого мерзавца прищучим.

– Ни в коем случае! – воскликнула Лена. – Пускай еще немного поработает на них под нашим контролем. Посмотрите, какая интересная игра получается.

– А ведь у девки-то талант врожденный к нашему трудному, но благородному делу, – заметил генерал Солдатов, когда Лена ушла и они с полковником остались одни.

– Да уж, – пробормотал тот, – далеко пойдет.

И подумал, что напрасно соблазнял девушку квартирой и деньгами. Та одним лишь бочком, походя, так подгадила ему, чуть ли не села на его, трубенковское место, и того и гляди подменит собой самого генерала Солдатова. Нет, с ней держать ухо надо было востро.

* * *

Наутро Барский ожидал Лену в «Патио-Пицца» на Тверской, как они и договорились по телефону. Перед ним была газета, раскрытая на спортивной странице. Он, казалось, с видимым интересом читал отчет о футбольном матче между «Спартаком» и мадридским «Реалом». Она подошла к нему на цыпочках из-за спины и, уперев палец в лопатку, объявила:

– Пиф-паф. А, вот и я.

Он довольно правдоподобно вздрогнул, словно еще с улицы не заметил ее отражения в зеркале, отложил газету в сторону и, улыбаясь, встал. Улыбка его была по-дружески теплой, и она постаралась не слишком его рассматривать.

Она села напротив, заказала себе чашку чая. Он предложил ей закурить. Она отказалась. Он закурил свой «LМ». Обычная пара, ничем не отличающаяся от десятка других, которые в этот ранний час сидели в ресторанчике. Он чем-то походил на немолодого и не слишком преуспевающего бизнесмена, поверяющего свои горести хорошенькой секретарше.

– Почему сегодня такая таинственность? – спросила она. – Мы встречаемся не в нашем офисе, а тут, на людях.

– Потому что сюда труднее поставить микрофон, – пояснил он. – То есть, можно, конечно, особенно если направленный, но тут шумно, и качество записи будет отвратным.

– Вы боитесь, что за нами могут следить?

– Я в этом уверен, – он утвердительно кивнул. – Нам подсунули липовое досье на клиента. Оказывается, оно гораздо более обширное и завлекательное. Затем, когда я вчера поехал на квартиру к вашему знакомцу, да-да, тому самому, с почтамта, я встретился с тремя мерзавцами, которые по чистой случайности не спалили меня живьём.

– Так он им… что-нибудь рассказал? – дрогнувшим голосом спросила Лена.

Барский помотал головой.

– Он оказался очень стойким злодеем. Можно даже сказать, закоренелым. Я перед ним мысленно снял шляпу.

– О! – прошептала Лена. – Он оказался истым джентльменом, полагаю.

– Нет, но умер он самой жуткой смертью, которую только можно было предположить. Прихватил на тот свет еще одного подонка, да и меня чуть было не взял с собой за компанию.

– Таким образом, оказывается, что мы с вами раскрыты?

– Я – да, вы – нет. Мне нельзя светиться нигде, поэтому мы с вами встречаемся здесь. У меня есть для вас еще два задания. Возможно, это будет, как бы это сказать?.. Да, охота на черную кошку в темной комнате. Понимаете, все наши герои связаны с тем, что случилось очень давно, и связанные с этим люди могут быть уже мертвы.

Он молчал, пока официантка суетилась с чаем для Лены, и пыхтел своей сигаретой.

– Скажи мне, – проговорил Барский, когда официантка наконец оставила их. – Тебе что-нибудь говорит город Муромов.

– Это тот самый, откуда родом Илья Муромец?

– Нет, не Муром, а Муромов. Откуда родом наш высокопоставленный клиент. Двадцать лет тому назад там объявился жуткий маньяк, воровавший детей. Хорошо бы выяснить, как его сегодняшнее самочувствие. Не освободил ли его часом из-под ареста наш самый гуманный суд на свете. В принципе такие случаи бывали, особенно если он признан невменяемым. И второе, непосредственно с этим связанное задание – обстоятельства гибели ребенка Корсовского. Что и как, откуда и куда. Я поищу в местных архивах упоминание о нем. А ты готова съездить в эту тмутаракань?

– С удовольствием, тем более, что это на электричке всего три-четыре часа от Москвы. Хотя… – Лена помедлила. – Мне кажется, что это несколько далековато от наших целей и задач.

– Я обязательно учту ваше мнение в своей дальнейшей работе, – говоря это Барский был самой галантностью. Однако за тот тон, которым он произнес эту фразу, она могла бы его убить.

* * *

Старый приятель Барского следователь прокуратуры Володя Зацепин прекрасно помнил это дело, тем более, что по его словам выходило, что дело это расследовала московская бригада, брошенная на помощь муромской милиции. Возглавлял ее старший следователь, теперь уже в отставке Вадим Буробин.

Разложив веером пасьянс из всевозможных удостоверений, на каждом из которых красовалась его физиономия, Барский выбрал удостоверение сотрудника газеты «Сегодня, завтра, послезавтра». Поставил печать, продлевавшую его еще на год вперед, и взялся за телефон.

Старший следователь Вадим Буробин после расследования памятного дела 1978 года расследовал еще много разных дел, благополучно дослужился до отставки, похоронил жену, заработал инфаркт после ареста сына (тот пошел было по стопам отца, но оказался по ту сторону решетки, поскольку путал свой карман с государственным) и был только счастлив позавтракать с представителем прессы. Он долго и громко говорил по телефону и повторил это снова, стоя в фойе ресторана «Нагасаки» (всемирная известность, сервис – наша специальность!) и энергично тряся Барскому руку.

– Очень рад, – грохотал он на весь зал. – Очень мило с вашей стороны. Всегда рад помочь нашей прессе какой-нибудь историей. Да, конечно, рюмочка-другая перед едой – это как раз то, что надо.

Он зашагал вперед, грузно уселся на высокий табурет перед стойкой бара, взял предложенную Березиным сигару и одарил его сияющей улыбкой.

– Тысячу лет уже не общался с прессой, хоть раньше это мне было не в диковинку. До того, как я ушел в отставку, ваш брат вился передо мной… Да, помню, как они гордились… Благодарю, дружище. Я бы взял сейчас хорошего коньячку. Эй, красотка, сотворика мне стопочку «Курвуазье».

– У нас имеется «Курвуазье» 1969 года, – сообщила миловидная барменша так, словно после этого пред ней должны были склониться все сильные мира сего.

– Отлично, киска, волоки его сюда да поживее, – заявил Буробин.

Принесенный бокал словно по волшебству исчез в его огромной лапище, а когда снова очутился на столе, то был пуст.

– Ну вот, так гораздо лучше… Да, с вашего разрешения я повторю. Вас это не тревожит?

Он совсем не к месту заржал и дал Валерию резкий, болезненный тычок над левой почкой.

– Из какой, ты говоришь, газеты? У меня последнее время память ржавеет. Ах, да, «Вчера, сегодня завтра».. Никогда о ней не слышал, но смею сказать, это не важно и я верю, что такая есть, если она раскошеливается на такой роскошный коньяк.

Лицо Буробина, ярко-розовое с вислыми белыми усами выражало наибольшее удовлетворение самим собой и всей этой жизнью, какое Барскому когда-либо приходилось видеть. Он поспешил перейти к делу.

– Наша газета поручила мне…

– Погоди, давай-ка я сейчас сам расставлю все по полочкам. Прокуратура дала тебе номер моего телефона и, как я понимаю, ты хочешь накропать заметки о самых видных российских следователях. Вполне естественно, ты захотел включить меня в свою серию. Итак, перейдем к главному. Я не из тех, кто страдает излишней скромностью, так же как и не из тех, кто делает что-то задаром. Словом, я «тот человек, который стоит денег» и все такое. Так сколько платит ваша газета за интервью?

– Боюсь, что это зависит от того, что мой издатель думает о статье, господин подполковник.

Барский улыбнулся и вытянул три стодолларовые бумажки.

– Конечно, это предварительное интервью, и мне надо показать ему кое-что написанное, прежде чем он назовет определенную сумму. В то же время я собираюсь предложить вам триста долларов как знак нашего к вам доверия, просто как задаток.

– Благодарю.

Буробин взял деньги и расплылся до ушей.

– Триста? Недурно для начала, даже очень недурно. Больше семи лимонов по нынешнему курсу. Конечно же, наши участковые в хорошие дни на одних обходах пивных зарабатывает тысчонку, но, тем не менее, это очень даже кстати.

Засунув деньги в карман, он собрался и подправил яркой расцветки галстук.

– А теперь, господин корреспондент, я полностью в вашем распоряжении. Давайте поедим и начнем байку. Сами понимаете, я с удовольствием расскажу вам о себе, а у меня есть что порассказать. После весьма успешной карьеры настало время записать это черным по белому.

Он тяжелыми шагами направился к обеденному залу, но вдруг, нахмурившись, остановился.

– Кстати, кого вы еще включили в эти свои статьи? Надеюсь, не Гаврилина и не Федорова из Чертаново?

– Нет, ни одного из них.

Барский отметил оттенок озлобленности и горечи в голосе Буробина, что подсказало ему о мелкой зависти и соперничестве между ними в прошлом.

– Так уж вышло, что вы – единственный москвич, которого я включил в свою серию. Мой издатель чувствует, что ваша история будет настолько захватывающей, что сделает другие ненужными.

– И он абсолютно прав. Отдадим должное тому, кому это и положено. – Лицо его вновь просияло. – Ну, заказываем? – Он уселся и подобрал пухлое меню. – Не хочу хвастаться, но будьте уверены, я знаю толк в еде.

Глаза его жадно скользнули по карте, затем он повернулся к официанту.

– Ну, так что у вас сегодня хорошенького?

– Все, господина. Как всегда, господина. – Официант-японец с постной физиономией, глядя на них сверху, чуть морщился, словно сосал лимон и это ему жутко не нравилось. – Есть суши, есть тапияка, мраморное мясо.

– Рад это слышать. Мой друг приехал сюда из Америки и привык ко всему самому лучшему. Так что ты уж постарайся.

Пока Буробин делал свой заказ, Барский заметил, что выбирал он это серьезно, учитывая цену. Он, очевидно, решил до отвала нажраться за чужой счет и печально покачал головой, когда Барский заказал обычную телятину.

– Послушай, старик, ты что? Боюсь, ты что-то перепутал. С этим не пьют красное вино, а я не могу сидеть в японском ресторане и не пить сакэ со своим мраморным мясом. Боюсь, нам придется примириться на коньяке. Принесика нам, куросиво, или как там тебя?

– Меня? – удивился официант. – Ямаду.

– Вот-вот, Ямаду-сан, приволоки-ка нам пузырёчек «Гастон дю Лагранжа» 1985 года и смотри, чтобы его правильно согрели. Хороший коньяк не должен быть слишком холодным, не так ли? Он должен быть согрет теплом ладоней и дыханием пьющего не так ли, а? Ха-ха

Он откинулся в своем кресле в предвкушении хорошей трапезы.

– Забавно, что вы выбрали это место, господин Барский. Я как-то раз взял за жабры одного молодчика именно в этом кабачке. Мы арестовали его за вон тем угловым столом, как сейчас помню. Да, это был Карапет Агаронов – один из лучших финансовых аферистов, хотя никто бы этого не подумал. Маленький щеночек, ростом в метр с кепкой или чуть больше. Начал практически с ничего, комиссарил по белокаменной.

– Комиссарил? – Барский из чисто профессионального любопытства поднял брови.

– Да, это так, заурядный трюк известный еще с довоенных времен. Для этого нужно два человека, один ничем не примечательный, можно женщина, другой – импозантный и в костюме милиционера. В семь утра, когда рабочий люд только-только выползает на работу, вешается на дверях ближайшего от трамвайной остановки универмага табличка «В универмаг привезли ковры, запись в 5-й кассе». Рядом со входом ставится столик с ручной кассой, садится кассирша, встает милиционер. Возле них моментально выстраивается очередь – кому же неохота по госцене оторвать вполне приличный ковер. Еще уточняют чей ковер, отвечают: хорасанский. Вот расценки висят – метр на метр – одна цена, два на три – другая. Люди, увидав такое дело, мигом записываются, пишут номерки на руке и бегом домой за деньгами. Касса работает, чеки пробиваются, милиционер порядок соблюдает. Ровно в без четверти восемь торги прекращаются и милиционер с кассиршей берут столик и оттаскивают его вместе с кассой во двор универмага к черному ходу. Очередь перемещается ко входу, а кассирша на заднем дворе скидывает халатик и мигом превращается в одну из тысяч прохожих. Милиционер, сняв фуражку и накинув болонью, тоже растворяется в толпе. Ровно в восемь универмаг открывается и его сотрудники с изумлением взирают на толпу людей, которые мечутся по торговому залу с чековыми корешками в руках.

– Гениальная афера! – только и мог признать Барский.

– Причем специфическая для времен развитого социализма. Отличительно чертой является то, что ни один из этой толпы в сто-двести человек не в состоянии описать примет жуликов. Женщина, как правило, в синем халате с прикнопленной к лацкану визиточкой, а милиционер – он милиционер и есть. В фуражке с околышем.

– Как же вы их отыскали?

– Смеяться будете. По кассе. Да, по этой дрянной брошенной кассе. Грабили пару лет назад магазин, заодно и кассу спёрли. Вскоре кое-что из награбленного нашли, грабителей повязали, а кассу они кому-то уже продали. Тут-то вот номер этой кассы и засветился. Вытащили голубчиков из тюрьмы, встряхнули как следует – моментально вспомнили, кому продали и почём. Ну, так вот, – Буробин просиял при приближении официанта с нагруженным подносом и засунул за ворот салфетку, приготовясь угостить себя как следует.

Но между блюдами он рассказывал и как рассказывал! После суши он обсудил поражение банды фальшивомонетчиков, отличная работа во всех отношениях. Перед жарким поведал об убийце, который был выслежен по кропотливо собранным деталям. Между улитками и сыром – о скандале, относящемся к сексуальным привычкам стареющего государственного деятеля, замятом из такта и самопожертвования. Все эти триумфы закона и порядка были достигнуты исключительно разумом, изобретательностью, дерзостью и чувством долга этого величественного стража законности, главного следователя Вадима Буробина.

«Когда наш Бур начнет бурить, – как, судя по его заверениям следователя звали его коллеги, – он добурится до самой подноготной».

Только в конце обильной трапезы Буробин расслабился и начал подозрительно нюхать свой коньяк, словно это было не то, к чему он привык, и прямо обратился к Барскому.

– Все это очень мило, старина. Просто хотелось бы быть бездонным. Не могу припомнить, когда я в последний раз так хорошо ел, но думаю и тебе было не плохо, у меня же для тебя есть масса материала, чтобы порассказать. Хорошо, дружище, ты мне понравился, ты умеешь слушать, давайте работать. Договариваемся так, я мелю языком, ты строчишь, а гонорар пополам – идёт?

– Договорились, – просиял Барский. – Давайте начнём.

– А я-то думал, что на сегодня мы уже закончили, – поскучнел Буробин.

– Мы же еще не придумали статью.

– Так какого рода статью ты имеешь в виду? Хочешь ли ты общий отчет о моей карьере или лучше сосредоточиться на каком-нибудь частном случае?

– Последнее лучше, мне кажется.

Барский сделал знак официанту. Еще одна рюмка, и Буробин разговорился.

– Это хорошо, хотя и трудно выбрать самый интересный случай из множества. Как насчет братьев Губриных, этих ростовских налётчиков, о которых я уже говорил, или о деле с Запсибалмазбанком?

– Нет, не думаю. Понимаете, мы воскресная газета и наши читатели желают чего-нибудь немного душещипательного для утреннего чтения. Наш издатель считает, что очень подошел бы случай с этими похищениями детей.

– Похищениями детей?

Он проговорил это с каким-то странным, даже слегка виноватым, однако не слишком, выражением. Словно ребенок, уличенный в мелкой проказе.

– С чего бы это? Я сомневаюсь, чтобы этот случай подошел. История довольно тусклая, просто неприятная, как все эти случаи с чокнутыми. Если вам нужно что-то для впечатлительного читателя, как насчет слесаря Козлова? Вот был еще тот типчик. Зарезал жену и тещу и утопил их в сточной канаве. Хорошенькая история, но расследование, хотя и не стоит хвалиться, было проведено просто блестяще, на самом высоком уровне. Да, это случилось в 1966 году. У этого молодого, только что поженившегося парня была очень молодая и очень хорошенькая теща. Казалось бы, ну имеешь ты ее и имей…

Он начал было рассказывать, но Барский его оборвал:

– Нет, извините. Нас действительно интересует случай с детьми, пропавшими в Муромове, и только он.

– Что ж, коль надо, то надо, хотя я и думаю, что вы допускаете ошибку. – Он еще раз отхлебнул свой коньяк и продолжал: – Печальный случай с печальной личностью. Этот бедняга Гостилин был одним из тех, кто, кажется, обречен с самого начала, словно Божьи карты с рождения были сданы против них. Он был ребенком из приюта, к тому же отнюдь не красавец, одно плечо выше другого.

Гостилин был официальным городским психом, он постоянно жил и питался на свалке. Очень редко выбирался он в город, и когда учинял очередной погром в магазине, или поджог, или драку, каждый раз попадал в областной сумасшедший дом, из которого его спустя полгода-год выпускали, и он без копейки денег опять приходил на родную свалку и жил себе мирно, пока не выдавалась такая тяжкая неделя, что на свалку не выбрасывали ничего съестного. И тогда он вновь выходил в город, и вновь что-то этакое учинял.

– Вы представляете себе, что такое этот Муромов? Крохотный сонный городишко, все друг друга знают. Даже бандиты местные всем горожанам знакомы, и называют их ласково «нашими бандюками» – на такое способен только наш народ. И вдруг в городе пропадает ребенок. Девочка трех лет. Вначале решили, что она пошла в лес и заблудилась. Ну, жители организовали поиски – и ничего не нашли. Спустя два дня исчез мальчик пяти лет. Он жил один у старой полоумной бабки, поэтому его не сразу хватились. И вдруг исчезает месячный младенец у заместителя председателя исполкома. В канун Нового года – вы себе такое представляете?

– А фамилию заместителя вы случайно не помните? – с надеждой спросил Барский, старательно делая пометки в блокноте.

– Фамилию? Ей-Богу, забыл… Дай Бог памяти… Ну вот хоть убейте – не помню, – Буробин засмеялся. – Как говорится, «здесь помню, а здесь не помню».

Словно желая это подчеркнуть, Буробин грохнул рукой по столу, вызвав тем ужас и оцепенение других посетителей. На своем месте у двери сам хозяин ресторана, представительный, как премьер-министр в своем смокинге на шелковой подкладке, был, казалось, на грани апоплексического удара.

– Ну и как – нашли? – осведомился Барский.

– Да, – продолжал Буробин, – Сразу же после того, как привлекли к следствию нашу группу. В городе ведь кошмар что творилось, люди боялись детей на улицу выпускать. Тем более, что местная газетка осмелилась об этом написать. Словом, когда мы нашли этого ублюдка, у всех словно камень с души свалился.

– Он сознался в том, что похищал детей?

Буробин поглядел на Барского словно на идиота.

– Послушайте, молодой человек, вы когда-нибудь допрашивали клинического идиота, по которому ползают вши? Он вообще не в состоянии был связно сказать что-либо.

– Но у вас нашлись косвенные доказательства его вины?

– Разумеется. Психиатр сказал, что он имитировал половые действия над фотографиями обнаженных детей. Ну. что еще? Все дети умерли от удушья. Вероятно, он их слишком сдавливал, когда насиловал…

– На них были следы сексуального насилия? Разрывы промежности, следы спермы? – поинтересовался Барский.

– Послушайте, меня сейчас стошнит от вашей настырности, – поморщился Буробин. – Было, всё это было, было.

– А сколько было лет Гостилину?

– Шестьдесят пять. Но это ничего не значит. Для чего еще похищать детей, как не для того, чтобы их насиловать? С целью получения выкупа? Тут такой цели явно не было. А наслаждается каждый псих по своему. И это, пожалуй, все. Просто грязненькая историйка, печальная и вполне обыденная. Об этом психе мы были предупреждены подозрительным соседом. Кстати, да благословит Бог всех подозрительных. – Буробин поднял бокал с притворным тостом.

– Фамилию соседа не помните часом?

– Самойлов, местный пацанчик, по кличке Саман. Из местной братвы. Да вы не думайте, такое горе сплотило всех горожан. И обыватели, и бандюки, и пожарные тех детей искали.

– И о чем вас этот Саман предупредил?

– О том, что видел этого Гостилина с лопатой в руках на свалке. Это нас моментально насторожило.

– А что дети действительно были закопаны в землю?

– Ну, скажем так, присыпаны мусором.

– И для этого потребовалась лопата? Ведь это сделал человек, который всю свою жизнь прокопался на свалке. Для него мусор – как хлеб. Он его руками должен разгребать.

– Черт бы вас побрал! – чуть не закричал Буробин. – Что вы хотите сказать, что я лгу вам, да?

– Упаси Боже! Может, вам этот Саман солгал?

– Так или иначе, все подтвердилось. Мы покопались на свалке и извлекли из под слоя мусора два тельца. Просто не могу себе представить, почему ваш издатель мог заинтересоваться этой историей.