Текст книги "«Джамп» значит «Прыгай!»"

– Ну, знаешь!

– Что?

И вновь между ними произошел поединок взглядов, перед которым Вика не мог устоять. Такой же поединок произошел и в кабинете Корсовского в провинциальном городке Муромово добрых двенадцать лет тому назад, когда этот юноша явился в нему, чиновнику исполкома, за разрешением открыть частный салон-парикмахерскую. Улыбнувшись, Корсовский вышел из-за стола, сделал два шага к двери, повернул ключ в замке, а затем взглянул на него как-то по особенному, требовательно и настойчиво. Этот человек буквально раздавил его своим грозным цепким взглядом, загнал его под собственный чиновный стол и там изнасиловал в извращенной форме. Он умел подавлять и уничтожать чужие амбиции. Но зато и благодарил за услуги щедро. Салон Вики два года гремел в провинции, а когда Корсовский перебрался в столицу, все его окружение, семья, любовники и домочадцы перебрались туда же, в щедрые столичные вотчины.

И проклиная все, а наиболее всего собственную слабость и зависимость, Вика пошел следом за ним в черный «линкольн», а буквально по его следам в кабинет визажиста вошли люди полковника Трубенкова и начали методично обыскивать все шкафы, столы и стулья, простукивать стены и исследовать половицы.

* * *

«Линкольн» въехал в особняк на Масловке. В здоровенной пустынной руине уже который год никто не жил, там велся усиленный, капитальный и на редкость основательный ремонт. Хозяин был прямо заинтересован в этой основательности, поскольку сам же сочинил закон по которому ничего не платил за дом пока тот ремонтируется. Городской мэрии по этому поводу оставалось только бессильно скрежетать зубами. Створки ворот захлопнулись за машиной так же бесшумно, как и распахнулись, но стрелки в амбразурах и патрульные на постах напряглись. Впрочем, особенно расслабляться им и не доводилось. По приказу Корсовского бесшумному отстрелу подвергались не только забредавшие на стройку бомжи, но и кошки с собаками.

В городе было несколько вице-премьерских резиденций, но в этой Вика еще не бывал ни разу. На первом этаже, где высоченные потолки навевали мысли о самолетных ангарах, валялись ведра с краской, горы песка и строительного мусора, высились какие-то стропила и козлы, было сумрачно и пустынно. Лишь одинокая лампочка на тонком проводе раскачивалась на ветру под самым потолком.

Они вошли в лифт, который, как ни странно, оказался новейшей конструкции и поразительно быстро и плавно доставил их на верхний этаж. Там Вика был искренне поражен атмосферой всеобщей нарядной музейности. Если бы он не прибыл сюда пять минут тому назад в черном лимузине и не ехал бы по городу Москве до того еще двадцать минут, а оказался бы тут во сне или перенесся сюда по мановению волшебной палочки, то подумал бы, что неожиданно оказался при версальском дворе середины семнадцатого века. Или в кино про Анжелику. Иначе откуда бы тут взялся роскошнейший наборный паркет, шандалы со свечами, лакеи в белых напудренных париках, древние китайские вазы, картины Брейгеля и Босха на стенах, а на особых покрытых стеклами столиках с гнутыми ножками – роскошные коллекции камей, перстней, миниатюр разных времен и народов.

– Бог ты мой, Игоряша – откуда сие роскошество? – пробормотал изумленный Вика.

– Ах, Бог ты мой, Вик, – в тон отвечал тот. – Имею же я право на частную жизнь.

– Да, но насколько мне известно, ты суперсовременный человек, аскет и ни хрена не понимаешь в искусстве.

– Ну, насчет аскета ты несколько того, – загадочно улыбнулся Корсовский, – насчет современности – одно другому не помеха, а насчет искусства – это самый лучший способ отмывки денег изо всех известных мне на сегодня. Во-первых, на аукционах, что Кристи, что Сотби, все покупки совершенно анонимны, во-вторых, что ни год возрастают в цене, в-третьих, деньги списываются абсолютно законно. Ну а раз уж я этим занялся, то поневоле надо во всем этом дерьме как-то разбираться и обставлять каким-то антуражем…

А затем последовало совершенно упоительное переодевание в кринолины и фижмы, и кофе с коньяком и Игоряшей в роли и наряде короля Людовика.

– Это – поразительно! – шептал изумленный Вика. – Я чувствую, что переношусь в галантный восемнадцатый век – век Шереметевых, Разумовских, Меньшиковых. Я чувствую себя на какой-то совершенно дивной петровской ассамблее.

– То был Третий Рим, – с усмешкой пробормотал Игорь. – Я же мечтаю создать четвертый.

– Ты шутишь?

– Отнюдь. Для этого требуется не так уж много. Несколько сотен миллирдов зелени, несколько урожайных лет. Парочка стихийных бедствий… Наша беда, Вика, состоит в том, что мы боимся будущего. Наши чиновники стараются урвать как можно больше, прежде чем их уволят, и поэтому разворовывают страну на корню. Они живут в нестабильной стране и сами раскачивают ее. Несколько лет стабильности – и они наворуются и успокоются. А стабильность стране могу дать только я, один лишь я. Я заселю Сибирь трудолюбивыми китайцами, я перенесу столицу в родной Муромов, разгрузив Москву от излишнего количества чиновников, я повелю строить прекрасные города, я пошлю армию уголовников на строительство дорог – и тогда эта злосчастная страна станет поистине четвертым Римом.

– Браво, браво! – аплодировал Вика. – Ваше величество – я покорнейшая из ваших подданных.

А затем их ждала брачная королевская постель – огромное лежбище с шелковым златотканым балдахином на резных столбиках. Правда, в разгар любовных игрищ раздался звонок мобильного телефона, и Корсовский, выслушав сообщение, бросил в телефон:

– Немедленно несите все это сюда.

Затем он надел халат и вышел из комнаты. В коридоре его ждал Трубенков в черном плаще и казавшийся совершенной вороной в мире напудренных париков и канделябров.

– У него в комнате мы нашли замаскированную видеокамеру и еще фотокамеру в основании больших настольных часов. В тайниках имеется компромат на всех ведущих политических деятелей и представителей мира искусства… в том числе и на вас…

Трубенкову стало страшно смотреть на этого человека. Он как будто моментально постарел на двадцать лет и осунулся.

– Грязная шлюха, – пробормотал он, разрывая на части собственные фотоснимки в развратных позах, – и это за все то, что я сделал для тебя… Пусть им займется Рахимка.

– Слушаюсь.

Когда в их ночное гнездышко ворвались напудренные лакеи и заковали его в наручники, Вика вначале решил, что с Игорем внезапно случился очередной приступ садизма, и он продолжает любовную игру. Когда затем его швырнули на дно микроавтобуса и повезли в неизвестном направлении, он подумал, что произошло какое-то недоразумение. Но когда в комнату с бетонными стенами и полом вошел суетливый старичок, представился как «Рахим-ака» и осмотрел его, как мясник на рынке осматривает принесенную ему тушу, Вика всерьез испугался и закричал – но было уже поздно.

* * *

– Извини, Лена, дорогая, мне действительно очень жаль.

Валерий Барский вел машину к дому, лужи под колесами «жигуля» превращались в фонтаны. Девушка была в состоянии близком к критическому. Ощущая тошноту и истерику в ее голосе, Валерий старался говорить как можно мягче.

– Иногда в нашей работе встречаются очень неприятные моменты, но, боюсь, с этим ничего не поделаешь. Я очень тебе благодарен, за то, что ты ему не сопротивлялась, это могло бы все испортить… Ты сможешь его опознать при встрече или по фотографии?

– Я эт-того гада… по гроб жизни…

– И не волнуйся. Ты вскоре забудешь и этот случай, и всю эту гадость, Лена, но обещаю, что этот тип не скоро позабудет то, что я с ним сделаю.

Они заехали в огромный двор, образованный четырьмя шестиэтажными домами старой постройки.

Поднявшись на шестой этаж и войдя в небольшую квартирку, Лена сразу же попросилась в ванную. Просидела она в ней минут двадцать, словно отмывая с себя всю грязь и накипь ночного города, осевшую на ее душе за этот вечер.

Вышла она одетая в махровый халат Валерий и убедилась, что на столе ее ждет чашка кофе, рюмка коньяка и два бутерброда, в один из которых она, еще не сев, запустила зубы.

– Это и есть ваша холостяцкая берлога? – спросила Лена, оглядев обстановку а ля «угар НЭПа», «славянский шкаф» и комод с толпою слоников мал-мала-меньше.

– Осталось от хозяйки.

– А почему вы не выбросите всю эту рухлядь?

– Пробовал, – односложно отреагировал Валерий. – Клопы назад притаскивают. – И, увидев, как она почти суеверно вздрогнула, успокоил ее: – Это шутка.

– В самом деле?

– Мадемуазель, здесь двое сутки бились лучшие гвардейцы лучшей фирмы по борьбе с насекомыми. Они истратили на эту утлую квартирку две тонны химикатов. После этого здесь не только клопы и тараканы, даже я жить не могу.

– А где же ваша семья? – продолжала спрашивать Лена.

– На отдыхе во-первых, на другой квартире, во-вторых. К любовнице я езжу сам дважды в неделю. Собак не люблю, предпочитаю лошадей, и то лишь тех, что на ипподромах.

– А чего вы так на меня окрысились? – изумилась Лена. – Можно подумать, что я виновата, что вы упустили этого…

– Кого? Хакера? Разве мы его упустили? Нет, нисколько. Разработка идет строго по плану. Мы теперь знаем все его координаты. Стоит ему теперь высунуть нос наружу, как мы будем знать и его адрес. Я боюсь другого, как бы его адрес раньше нас не установил никто другой. А теперь… – Барский оглядел пустой стол, на котором не осталось ни крошки съестного и ни капли напитков, – полагаю, нам пора и на боковую. Могу вам предложить убогую холостяцкую постель. Сам я с вашего позволения готов поспать в кресле. Правда, оно жутко скрипит.

Оглядев постель критическим взором, Лена заметила:

– Могла бы предложить вам альтернативный вариант: вы спите рядом со мной, но спиной к спине и забудете все эти ваши понятия о «хозяйском мужском долге».

Барский помотал головой:

– Существуют вечные инстинкты, над которыми человек не властен. Предпочитаю кресло.

Он погасил свет и Лена уже начала было засыпать, когда услышала совершенно отчетливое слово «сволочь».

– Это вы кому? – шепотом спросила она.

– Себе. Я все про нашего клиента. Скажите мне, чем можно шантажировать человека, про которого широко известно, что он – самая большая сволочь на свете? Что он взяточник, казнокрад, развратник, предатель, чуть ли не шпион – и все ему сходит с рук! Но он боится, что что-то этакое с рук ему не сойдет… Что? Где мертвец в сундуке?

– Вопрос мне кажется не в том, где сундук и где мертвец, а в том, когда его туда положили, – сонно прошептала Лена и крепко уснула.

Сквозь сон она услышала, как Валерий набрал номер на своей трубке и негромко сказал:

– Мне, пожалуйста, Заботу.

* * *

– Что вы от меня хотите? – спросил Валерия в морге небритый патологоанатом, прихлебывая чай с плюшкой. – Насчет трупа могу сказать одно: убили его пулей в голову.

– Меня интересует любая информация о личности покойного.

– На вид пятьдесят пять-пятьдесят восемь лет. Плохое сердце. Зарубцевавшаяся язва желудка. Пишу принимал часа за три до смерти. В крови незначительное содержание алкоголя. Что еще?

– Ей-богу не знаю, доктор. Но для меня любые данные будут очень ценными. – Барский пожал плечами. – Может, у него в глазах что-нибудь отпечаталось?

– Фантастику почитываете, – доктор хмыкнул. – Ладно, хотя его и привезли из бара для гомосексуалистов, но он вовсе не гомосексуалист. Во всяком случае, не из пассивных – у тех в определенные местах после интенсивной половой жизни наступают необратимые изменения. А кроме того, у него обручальное кольцо на пальце.

Юрий Кубарев, молодой следователь ведущий дело об убийстве неизвестного в баре «Блю-Драгонс», встретил Барского настороженно.

– Карманы его тщательно вывернули после смерти. Единственная улика осталась в голове. – И он бросил на стол небольшой свинцовый цилиндрик. – Пуля от пистолета зарубежного производства калибра 7,62 мм.

– Я могу осмотреть его одежду?

– Ради Бora.

Вскоре принесли одежду человека, убитого в баре этой ночью.

– У него был еще плащ, – сказал Валерий.

– Не может быть.

– Абсолютно точно.

– Пахомов! – заорал Кубарев. – Пахомов, немедленно зайдите ко мне.

И наконец-то светлый, не очень новый, но прекрасно сохранившийся плащ был доставлен хмурым Пахомовым, который удалился, расстроенно бормоча, что невесть кто невесть что сюда доставляет, а ему потом приходится отвечать. Карманы плаща оказались дырявыми. Валерий обрадованно отодрал подкладку и вместе с горкой семечек и двумя медяками выудил оттуда билет на электричку.

– Ни фига себе! – изумился Кубарев. – Здорово. Только я вам его оставить не могу, я должен буду отправить его на экспертизу.

– А я могу у вас на правах первооткрывателя получить пять минут на собственную экспертизу? Прекрасно. – Барский немедленно набрал номер телефона транспортной милиции и попросил некую Машеньку.

– Милая! – проникновенным голосом сказал он. – Постарайся забыть про все то, что мы друг другу наговорили в прошлый раз. Я был пьян и не отдавал отчета в своих действиях.

– Ты – старый негодяй. Ну да я тебя прощаю, поскольку с той поры прошло больше года, и я уже успела выйти замуж, – отвечала ему Машенька. – Ладно, что там у тебя?

– Ты сможешь по билету определить с какого вокзала его прибила касса?

– Конечно. Говори номер билета… Это с Павелецкого.

– Послушай, а может тебе удается определить и до куда он был взят?

– Разумеется, называй цену… Билет взят до Москвы. И взяли его в городе Муромове. Больше того, я даже скажу тебе, что человек, взявший его, был старше 18 лет и моложе 60. Это относительно здоровый человек, не студент и не работает в Mоскве.

– А это ты как узнала? – опешил Барский.

– Те, кто моложе 18 не берут билеты потому что надеются проехать зайцем, пенсионеры и инвалиды пользуются льготами, студенты имеют проездные, а работающие в Москве – сезонные билеты. Где ваши дедуктивные способности, маэстро?

– Послушайте, – сказал ему Кубарев, когда Барский положил трубку. – Может быть вы поделитесь со мной информацией – кто по-вашему мог убить этого человека. Вы ведь явно что-то знаете обо всей этой истории.

– Конечно знаю, молодой человек, – подтвердил Барский. – И значительно больше вас. Но мне по службе запрещено оказывать давление на следственные органы. Могу вам посоветовать только одно – ищите убийцу среди постоянных клиентов клуба. – Он иногда одевается в черное дамское платье и носит вуаль. И сумочку – как раз такую чтобы в нее поместился пистолет с глушителем.

* * *

Ближе к двенадцати дня редакционный комплекс только-только начинал просыпаться. Красная книжечка магически подействовала на вахтера, и Барскому удалось застать Егора Пузикова в отделе политической жизни, дремлющим на стульях. При виде Барского тот встрепенулся и мигом согнал с себя сон. Был он бородат, волосы его были пожизненно взъерошены и глаза из-под очков смотрели пронзительно и въедливо.

– Будешь кофе? – живо предложил он.

– Накапай.

– Какие новости в верховьях власти?

– Ты что всерьез думаешь, что я прискакал к тебе с информацией?

– Никогда не поверю, что вы обратитесь за информацией к газетчикам. Насколько я знаю, у вас свои каналы.

– Каналы эти меня доканали. Ладно, – Барский взъерошил волосы и открыл свой кейс. – Услуга за услугу. Предлагаю сделать добровольный и равноценный обмен. Вот здесь у меня личное дело некоего господина, который по некоторым причинам живо заинтересовал наше ведомство. Предлагаю обменяться сведениями об этом типе. Предупреждаю, то, что этот интерес вообще существует – уже само по себе представляет государственную тайну и в случае разглашения может стоит и тебе и твоей газетёнке пару тысяч минимальных окладов.

– Однако… – продолжил Егор, – если вы раскрутите это дело…

– То первое же интервью возьмешь ты. Клянусь тебе в этом честью офицера.

– Насколько я знаю, ты в отставке, ну да ладно, что там у тебя, показы…

Прочитав фамилию на досье, Егор осекся и весь углубился в чтение.

– Вот уж не знал, что он причастен к поставкам оружия в Чечню… – пробормотал он лишь раз. Потом он дочитал до конца и иронически хмыкнул. – До чего же обеднело наше ФСБ, если на первое лицо в стране у него столь тощее досье.

– Я не имею права афишировать свой интерес, – терпеливо пояснил ему Барский. – Можешь считать, что я веду частное расследование. Итак, что ты к этому можешь добавить?

– Ну, первое, что Корсовского, конечно, нельзя считать главным уголовником страны, но их делегатом – это безусловно. Прежде всего, говорит ли тебе что-либо имя Заботин? Илья Заботин, он же просто Забота.

– По-моему, я что-то читал о нем в газетах. Причем недавно.

– Ну конечно, это тот самый глава Муромской преступной группировки, который недавно избран главой местной администрации.

– Ты хочешь сказать, что между ними прослеживается какая-то связь?

– И самая непосредственная. Корсовский его зять.

– Не может быть! – Барский был всерьез расстроен. – Как же наши ослы это прошляпили.

– Этому делу уже лет двадцать. Дочка Заботы – Тася, кажется, ага, Анастасия, не от законного брака, а от какого-то морганатического, ведь истинным ворам в законе западло вступать в официальный брак, а Забота понятия блюдет строго. Насколько я прослеживаю, есть непосредственная связь между этим браком и быстрым выдвижением Корсовского вначале в исполком, а затем и в политические лидеры. Когда пошел передел собственности, мы полагаем, что весь план своей приватизации Корсовский согласовывал с ведущими воровскими авторитетами, и в результате надул их всех. Львиная доля ваучеров оказалась в руках муромовской братвы и тех, которые добровольно, выражаясь воровским языком «легли под них». Таким образом, у всех подонков России сейчас есть повод быть недовольными Корсовским. Однако муромский клан сейчас заправляет столицей, а значит и всей страной, поэтому открыто им никто не возражает. Что тебе еще рассказать? Кто дает Корсовскому взятки?

Барский закурил и отрицательно покачал головой.

– По-моему, ты об этом открыто пишешь в своей газете.

– Вот именно. Поэтому нас и закрывают каждый месяц.

– Что-нибудь о его личной жизни?

– Что еще? – Егор развел руками. – Жена его после этого случая умом тронулась…

– Какого случая.

– У них был ребенок, который пропал во младенчестве. Тогда же в их злосчастном городе пропало три или четыре младенца. Маньяка вскоре поймали. Но на жену Корсовского это произвело роковое впечатление. Ну а насчет того, что сестра его – даун, ты, надеюсь, и сам знаешь.

Барский покачал головой.

– А знаешь, старикаша, ведь мне подсунули не досье, а липу. С этаким досье не человека расшифровывать, а характеристику на звание почетного колхозника стряпать.

– Переходи работать в газету, – посоветовал ему Егор, – у нас если копают под человека, то всю подноготную вытаскивают.

– Черт тебя побери, Егорушка, как ты только не боишься своей работы?

Тот хмыкнул.

– Как же мне не бояться? Разумеется боюсь. Меня уже и избивали, и стреляли, и бомбу подкладывали.

– Тогда на кой хрен тебе все это надо?

Егор Пузиков постучал его по плечу и сказал:

– Спроси у себя, дружище. Тебе-то должно быть гораздо страшнее, чем мне. Меня он просто пужает, а тебя, если он узнает, что ты под него копаешь, он точно прикончит.

Барский отпил еще кофе и выпустил из ноздрей две струи дыма.

– Если откровенно, то мне кажется, что у меня уже сложилось какое-то личное отношение к этому предмету. Мне кажется, что этому подонку давно пора перекрыть кислород.

– Вот-вот и у меня в точности такое же мнение, – засмеялся Пузиков. – Вообще у всех у нас должно быть такое же личное отношение к господам-политикам, и тогда мы не будем терпеть у власти каждую сволочь.

В этот момент рядом с ним зазвонил телефон, Егор взял трубку, и тут же включил диктофон, приложив его к трубке.

– Когда нашли? Где? Кто еще был в машине? Алкоголь? – Затем он быстро дал отбой, набрал три цифры и пролаял в трубку: – Живо мне некролог на Викентия Солержицкого, нашего выдающегося стилиста и визажиста. Что значит – нет? Кто у нас заведует светской жизнью? Что значит еще не проспался после презентации? Он что туда, водку глушить ходит? Отлейте его водой и пусть к двум часам состряпает мне некролог в лучшем виде. И чтоб с фоточкой и двумя десятками подписей нашей богемы. Блин, вишь, что в мире деется! – сказал он Барскому. – Тоже, кстати, муромский. И вроде бы тесно знаком с нашим с тобой подзащитным.

В отдел вбежал взъерошенный и еще не совсем трезвый мальчик лет двадцати и сразу кинулся к Егору:

– Ты что с ума сбрендил? Как так Вика мог помереть, если я вчера его видел на презентации этого нового альбома?

– Прямой звонок от дежурного по городу. Запомни, Санёк, не за то я подкармливаю нашу доблестную милицию, чтобы она меня так подъ…бывала! Ладно, скажу тебе по секрету: поутру найден в своей машине, свалившись с набережной в состоянии крайнего подпития.

Санёк замотал головой и пробормотал:

– Оч-чень странная история…

– Не понимаю, что тут странного, – спросил его Барский, – пол-Москвы так ездит.

– Странно то, что пьяным встретить Вику было столь же невозможно, как в постели с женщиной?

– Почему?

– Ну, во-первых, у него был порок сердца, и одной рюмашки бы ему вполне хватило, чтобы отправиться на тот свет. А во-вторых, у него была очень богемная ориентация.

– Итак, ну я еду на место происшествия, а затем в ментовку – ты со мной или как? – осведомился Пузиков.

* * *

Набережная была запружена машинами, милиция уже поставила ограждения и пускала поток автомобилей кружным путем. Здоровенный желтого цвета кран «бумар» уже извлек из воды автомобиль «форд-мустанг» красного цвета, который, судя по повреждениям, свое уже отбегал.

Пока Егор одолевал представителей власти, Барский приоткрыл капот и вновь закрыл его, а затем как-то бочком-бочком оказался возле санитарной машины, в которой лежал длинный предмет, затянутый простыней, и сел рядышком на скамеечке.

Спустя минуту дверцы машины захлопнулись и она покатила по улицам. Тогда Барский откинул простыню и осмотрел тело, принадлежавшее молодому человеку лет двадцати пяти-семи. Это был не первый труп, который Барский увидел в своей жизни. Можно было бы даже сказать, что он навидался их больше, чем среднестатистический горожанин мог увидеть за свою жизнь. Они сопровождали его жизненный путь довольно часто. Вначале ему трудно было привыкнуть к виду мертвого человеческого тела. Но затем он сказал себе, что человек остается человеком до той поры, пока в нем сохраняется душа и мысли, когда же оные покидают своё бренное тело (в результате твоих действий либо чужих), оно превращается лишь в бесчувственную оболочку – body, corpus, тушу – которая не должна вызывать иных чувств, кроме чувства брезгливости и сожаления. Но это тело не вызвало в нем этих чувств – оно казалось молодым, полным сил и жизни, очень стройным и красивым. Могло бы показаться, что этот молодой человек спит мирным сном.

Вскоре машина съехала по пандусу в подвальное помещение больницы, двери открылись и Барскому во второй раз за день удалось очутиться в том же морге. Осмотревшись он неторопливо прошел в помещение с табличкой «Вход воспрещен. Только для персонала».

– Ну нет, – воскликнул небритый палологоанатом, – дважды в день видеть вас – это слишком.

– А я так вообще бы обошелся без ваших трупов, – ободряюще улыбнулся Барский,

От стоящей в отдалении группы людей отлепился молодой лейтенант и, подойдя к Барскому, буркнул:

– Черт побери, опять вы здесь. Неужели вы будете обнюхивать каждый труп на нашем участке?

– Молодой человек, я надеюсь, что с моим появлением количество висяков на вашем участке поуменьшится. Дайте мне осмотреть тело и почитать медицинское заключение, и вы увидите, насколько для вас все прояснится.

Ему пришлось прождать добрый час, пока врачи закончили вскрытие. Затем ему разрешили осмотреть тело. Если бы не шов, проходящий от гортани до лобка, зашитый суровыми черными нитками, можно было подумать, что в этом теле еще теплится жизнь.

– Не скажешь, что он три часа провел в воде, не так ли? – подойдя к Барскому спросил Кубарев.

– А вы уверены, что он провел там три часа?

– Ну конечно. Правда свидетелей было мало, дорога была перекрыта автоинспекцией.

– Из-за чего?

– Кажется, какие-то дорожные работы.

– Хорошо бы уточнить какие. А насчет сохранности тела… Есть специалисты, которые могут прочесть вам целую лекцию о том, как сохранять мертвое тело. Для этого служит ряд химических соединений, которые вводятся внутримышечно, – сказал Барский. – Видите следы уколов?

– Давайте дождемся результатов экспертизы.

– Давайте дождемся, – согласился Барский, – хотя я не ошибусь, если предположу, что в состав этих веществ входили формалиновые соединения.

Так и оказалось.

* * *

Валерий набрал номер телефона, который ему под огромным секретом дал Егор Пузиков. Ответил мужчина.

– Мне, пожалуйста, Бэллу Аветисовну, – сказал Барский.

– Кто вы и по какому вопросу?

– Следователь прокуратуры по поводу того человека, с которым она встречалась вчера вечером.

Через некоторое время трубку взял еще один мужчина. Голос его звучал гораздо солиднее. Повыспросив имя-отчество и должность Барского, он поинтересовался:

– Так в чем же собственно, там дело?

– Дело в том, что нынче под утро было выловлено в реке тело некоего Викентия Солержицкого. Вам это имя что-либо говорит?

– Нет.

– Тогда нам и говорить не о чем.

– Хотя подождите. Это не тот ли, кого еще называют Викой?

– Он самый. В некоторых кругах его иначе и не называют. Вот на эту тему я бы и хотел побеседовать с вашей… Уж не знаю, кем она вам приходится.

– Хозяйкой. А я глава ее службы безопасности – Клементьев. Ну что ж, я тут не вижу абсолютно никаких оснований для того, чтобы отвлекать Бэллу Аветисовну. Мало ли с кем она видится. Вы сами должны понимать, какой у нее общественный статус.

– И вы должны понимать, – отрезал Барский, – что этот статус станет весьма нестатичным, если мы пустим в газеты информацию, что Великая Бэлла отказалась встречаться со следователями без объяснения причин. Жадная до сенсаций публика поймет это только так, что у нее таковые причины есть. Сколько денег тогда ей придется угрохать на восстановление своего подмоченного имиджа?

– Черт с вами, – неожиданно сказал в трубке женский голос, – приходите, но не раньше четырех часов. Я еще сплю.

Заехав во двор дома, адрес которого ему указали в редакции, Барский припарковал машину среди толпы иномарок и обратил внимание на то, что во дворе довольно оживленно. Правда это оживление было порождено не стайками играющих детей и не пенсионерами. То тут то там стояли в подъездах и сидели на лавочках, занимали детские песочницы и качалки, прислонялись к деревьям или автомобилям мужчины и женщины разных возрастных категорий. Они бдительно следили за подъездом номер четыре. Среди них были люди средних лет и пожилые, хотя встречались и совсем молоденькие.

Но все они казались одной большой толпой родственников, собравшихся на какое-то очень важное событие. На лице каждого было написано нечто их объединявшее, но не скорбь, а страсть, приведшая их сюда. Глаза каждого блестели, руки каждого сжимали какой-либо предмет: букет ли цветов, открытку ли с зажатой наготове авторучкой, какие-то завернутые в бумагу свертки. Здесь же развернулась бойкая торговля. Несколько юнцов продавали фотографии Бэллы Аветисовны с ее залихватским росчерком. Другие расставили рядками полированные деревянные плашки с теми же портретами, залитыми лаком. Какой-то бородатый мужичок выставил на продажу свои картины, где Великая Певица была изображена в стиле «русского примитивизма» (очевидно, иным стилем художник просто не владел). Тут же продавались ее записи, сборник стихов, отпечатанных на ксероксе и дурно переплетенных. Однако все это было преходящее, наносное, извечным же был подъезд номер четыре здоровенного семиэтажного дома сталинской постройки. У стальных дверей этого подъезда, снабженных верхними телекамерами, стояли двое секьюрити, задачей которых было создание максимального количества препятствий для каждого пожелавшего войти в подъезд. В данный момент они выдерживали атаку двух старушек, которые собрались к какой-то Ивановне и не могли толком назвать ни ее фамилии, ни адреса, ни номера квартиры.

Удостоверение Барского заставило их связаться с начальством по рации. Затем его пропустили, и он поднялся по мрачной темной лестнице, половина перил из которой исчезла, а оставшиеся были повыщерблены и усеяны гвоздями. Стены холла были изрисованы картинками, в которых наглядно отразились представления отечественного люмпен-пролетариата о гинекологии и надписями, самая приличная из которых кончалась на «…дь!»

Лифт довез его до седьмого этажа, столь же мрачного и загаженного как и предыдущие. Он позвонил в высокую стальную дверь, его внимательно изучили в видео-глазок, затем дверь отворилась. Неулыбчивый секьюрити вновь тщательно проверил его документы, удостоверение следователя прокуратуры, паспорт и предложил подняться по лестнице наверх – в пентхауз, где располагались апартаменты корифейши отечественной эстрады.

В холле пенхауса была стеклянная крыша, сквозь которую виднелось хмурое небо, росли три пальмы в кадках и порхал по клетке здоровенный ярко раскрашенный попугай. Под жилище дамы ушла вся крыша этого дома. Кроме жилых комнат с бассейном там же разместилась и студия звукозаписи.

Барского встретил высокий подтянутый мужчина с воинской выправкой, в котором тот заметил нечто очень похожее.

– Я Клементьев, руководитель службы безопасности «Бэлла Инкорпорейтед». Можете не представляться, – предупредительно сказал он. – Не стоит окончательно погрязать во лжи. Дело в том, что я связался с прокуратурой и с огорчением узнал, что никакой Валерий Барский там не работает.

Барский развел руками, всем своим видом демонстрируя, что и он не всесилен.

– Но это еще не значит, что он не работает и ни в каком ином месте.

– В каком же именно? В частном детективном агентстве? – Клементьев предложил ему войти в кабинет и указал на кресло. – Или может быть, он работает на одну из тех таинственных организаций вроде Интерпола, о которой все говорят, но мало что знают.

– Гхым, скажем так, на одну из тех правительственных организаций, которая если захочет, то сумеет изрядно подпортить жизнь человеку. Любому человеку, – подчеркнул Баоский.

– Старина, не обижайся, я очень уважаю Контору, но на этот раз особа, которую я имею честь охранять, просто ей не по зубам, – покровительственно ухмыльнулся Климентьев. – Вообще же, будь благодарен судьбе, что тебя вообще допустили сюда, в святая святых, в мир вознесенных ввысь людей. Другие вон во дворе тусуются в надежде глянуть одним глазком на хозяйку. Да будет тебе известно, что дама, к которой ты приперся с полуофициальным визитом (а ведь он полуофициальный, не отрицай) на короткой ноге с сильными мира сего и захаживает к ним так же запросто, как ты заходишь к соседке одолжить соли. Она ездит на чай к жене президента и стукала в теннис с Майклом Джексоном. Сталлоне, когда приезжает с инспекцией своего ресторана приглашает ее пообедать. И если ты думаешь, что Контора запросто может прислать к ней своего чудилу, который начнет ей задавать вопросы, то ты, браток, жестоко ошибаешься. Давай-ка лучше общайся со мной. Я с нее глаз не спускаю, я в курсе всех ее передвижений и могу ответить на любые вопросы.