Текст книги "Бомба в голове"

Он простоял неподвижно несколько минут, боясь повернуть голову. Ключ стал скользким: у него вспотели руки. Однако ничего более не заставляло сильно тревожиться. Он медленно двинулся к выходу, огибая кресла и углы, стараясь ступать как можно тише.

«Что это было?» – бесконечно стучало в голове. Предполагать можно всё что угодно, но если он здесь не один, то этого наверняка стоило опасаться. Ничего подобного он раньше не слышал. Автоматика отключена, работает только вентиляция. Кроме него здесь некому дышать, шуршать, двигаться.

Как ни старался он ступать осторожнее, всё же задел валявшуюся под ногами железку, которая необычайно громко теперь проскрежетала по полу, заставив его вздрогнуть. Оттого что он выдал кому-то своё местоположение, сердце ушло в пятки. Только сейчас он заметил, как в стеклянной перегородке отражается его субтильная, напряжённая фигура. Слабоосвещённый зал, в котором горел только дежурный свет, поглощал все краски и тонкости обводов, превращая его в зловеще серое, мрачное подземелье, будто специально отвоёванное в глубоких недрах для зримого воплощения человеческих пороков. И где, как не тут, в пустоте и спокойствии, с полным набором аксессуаров могла существовать обитель злых духов. Всё настойчивее стала давить мысль, что он зря сюда спустился.

Он двинулся вперёд. Подойдя к дверному проёму, осторожно выглянул в коридор. Там никого не было, хотя этот кто-то вполне мог укрыться в любом из нескольких проходов, образующих сеть сообщений между отдельными объектами. Возле поворотов или боковых коридоров Денис с опаской, в безумной тревоге заглядывал за угол, боясь уловить там малейшие признаки чьего-либо присутствия. Он направлялся в электротехнический отсек, куда вела его предметная подсказка, лежащая в правом кармане штанов. И хотелось, и чрезвычайно страшно было идти туда, незримые твари уже обложили его со всех сторон, он представлял, какое бешеное сопротивление должны оказывать тёмные силы, если хоть каким-то боком к ним относится то, что происходит здесь с недавних пор. «Может, в другой раз?» – как спасительная вешка возникла в голове мысль.

До щитовой оставалось всего несколько метров, но он остановился как вкопанный, вытаращив глаза и затаив дыхание. Совсем рядом послышалось шарканье шагов, и за поворотом отчётливо мелькнула чья-то тень. Намерения незваного гостя были неясны, но вряд ли они были дружескими. Это явилось последним для него предупреждением, нервы не выдержали: Денис резко рванул назад и, задыхаясь от страха, помчался к выходу.

В три минуты он добежал до лифта, поднялся наверх, закрыл на электронный замок дверь, взволнованный направившись на проходную здания. В замешательстве, думая о своём, он прошёл, не замечая охранника, очевидно, показавшись ему более чем странным. Впрочем, такие мелочи его сейчас не занимали. В дикой спешке он кинулся к автомобилю на парковке и глубоко выдохнул, приходя в себя, только когда проехал за ворота контрольно-пропускного пункта.

«Там кто-то был. Совершенно очевидно, там кто-то был», – думал Денис, петляя по пустынной лесной дороге, направляясь в сторону города. Даже не задаваясь вопросом, как туда мог проникнуть неизвестный, если двери единственного прохода открывал и закрывал только он, Денис, были совершенно непонятны его цели. Наверное, он проскочил туда за Денисом, но тогда он теперь там заперт. Или там существует другой выход? Об этом Денис ничего не знал.

На небе сияло вечернее, яично-жёлтое солнце. Одинокие деревья отбрасывали длинные тени, а в густоте зарослей царила бархатная летняя теплота. По дороге совсем никто не попадался навстречу. Впрочем, вечерние и ночные смены в последнее время ни одно подразделение не организовывало, на работу могли ехать только работники охраны.

Денис ничуть не успокоился, отъехав на приличное расстояние от центра, теперь его одолевали чувства иного рода. Мера упущений, когда он представлял себя на грани вскрытия важных фактов, во весь свой рост вставала перед глазами амбициозного юноши. Он будто спасал себя, но тут же задавал себе вопрос: что он делает? Ещё немного поборовшись с собой, он съехал на обочину дороги и остановился.

«Там кто-то был, и был он там с одной целью – напугать меня. Чтобы я оттуда ушёл», – размышлял Денис. Он сунул руку в карман, нащупав сегодняшнюю находку. Похоже, он был на правильном пути, раз независимые факторы так безупречно сплелись сегодня в единый узел. Осталось самое главное, и не придётся уже гадать – тогда, возможно, придётся принимать решения иного рода. До них нужно только добраться. Добраться во что бы то ни стало. Или сейчас, или никогда.

Он развернулся и поехал обратно в лабораторию.

Охранник сидел на том же месте в той же позе, слегка удивившись, когда увидел Дениса снова.

– Я кое-что забыл. Надо вернуться.

Денис мельком глянул в его сторону, проскочив мимо быстрым шагом, и только у поворота в коридор обернулся. В руке он судорожно сжимал личную карточку, словно она была его спасением.

– Я бы хотел опять спуститься на экспериментальный участок.

Озадаченность охранника приняла явный вид.

– Ты что, парень, переработал, что ли?

– Мне очень нужно. Правда. – Его выдавало волнение.

Несколько секунд охранник оценивающе изучал молодого физика, не слишком доверяя его вечернему трудовому энтузиазму, но, не найдя причин для отказа, согласился:

– Хорошо. Но я позвоню на главный пост, как положено.

Денис кивнул:

– Звоните.

Лифт спускался, словно в преисподнюю. Открылись двери. Та же гробовая тишина, подсвеченная бледным, едва достаточным тлением ламп, встретила его на глубине свершений.

Он сразу же свернул в нужном направлении, ускоренным шагом отправившись туда, откуда некоторое время назад бежал. Однако напускной отвагой себя не обмануть. Чем ближе он подходил к условной цели, тем явственнее ощущал дрожь в коленках, будто необходимо было кинуться с обрыва в глубокую пропасть. Надо было себя преодолевать. Ничто не могло сбить его с пути до самого того момента, пока он не очутился в отдельном отсеке с электрооборудованием. Однако, придя на место, враз остыл, словно узнал своё неимоверно тяжёлое будущее.

Здесь было не просто страшно, а безумно жутко и тоскливо одновременно. Скрывавшаяся где-то в дальних углах опасность никуда не исчезла, она подстерегала его на каждом шагу, и он, как бравый командир, пришёл, чтобы повстречаться с ней лицом к лицу. Зачем ему всё это, он опять не знал, однако, продвигаясь вдоль шкафов, ещё надеялся перебороть свой страх, чтобы узнать что-то очень важное. «Белевский тоже был один. И он ведь неспроста тут ошивался, – успокаивал себя Денис. – Надо открыть шкаф, тогда сразу станет ясно, для чего. Наверное, станет ясно».

Цель была от него в нескольких метрах. Огромный железный куб с массивными дверками на передней стенке располагался чуть поодаль, в самом углу помещения. В глаза бросалась выделенная большими буквами предупреждающая надпись: «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! ПРИ ВКЛЮЧЁННОМ ОБЩЕМ РУБИЛЬНИКЕ НЕ ОТКРЫВАТЬ». Общий рубильник находился наверху, причём он отключал и аварийное освещение тоже. «Сделано всё по-нашему, – промелькнуло в голове Дениса, – крайне бестолково».

Рядом стояла подкатная рабочая площадка для обслуживания элементов верхнего яруса. Он тронул её рукой, и та с лёгким скрежетом откатилась в сторону. Это был единственный звук, кроме его шагов, воспроизведённый в подземелье с момента его возвращения. Денис осмотрелся вокруг: ничего странного пока не наблюдалось. Наверное, он никого не потревожил. Угловатые контуры оборудования не содержали в себе скрытых теней, ужасных и непонятных, способных, очевидно, привести его сейчас в обморочное состояние.

Вдруг где-то рядом опять раздалось шипение. Денис вздрогнул, обернувшись и уставившись в ту сторону, откуда предположительно исходил звук. Что было его источником, можно было только догадываться. Казалось, невидимый монстр затаился в непосредственной близости от него, готовясь к неминуемому нападению. Однако степень боязни уже перевалила через край: он резко дёрнулся вперёд, заглянув за угол ближайшего электрощита. Затем подбежал к следующему, и другому. За ними никого не было. И тут же новая волна ужаса заставила его приковать взгляд к тем дверкам, ключ от которых лежал у него в кармане. Сквозь неплотное соединение створок наружу стал неожиданно пробиваться тусклый свет. Потом пропал. Потом опять появился. Источник света внутри оборудования двигался.

С трудом переставляя ноги, Денис медленно приблизился к шкафу и достал ключ. В висках надрывно стучала кровь. Он теперь не замечал ничего вокруг, сосредоточившись только на этом загадочном блоке. Непослушными руками, немного повозившись, он вставил наконец ключ в прорезь замка, повернул его до щелчка, а затем плавно потянул створку на себя.

После толчка высокая дверка распахнулась. Внутри шкафа прямо напротив Дениса в воздухе висел небольших размеров шар, светящийся жёлто-сиреневым светом. Свет был неярким: на шар можно было смотреть, не щурясь. Он плавно колебался относительно одной точки, словно парил в пространстве, и с интервалом в несколько секунд «выключался». Сияние мгновенно прекращалось, а на месте шара зияла абсолютно чёрная круглая дыра, скрывавшая за собой всё, на фоне чего она располагалась. При этом дыра была такой же подвижной, вернее шар то светился, то представлял из себя чёрный непрозрачный объект, и данное свойство, как ничто другое, делало его живым.

«Что это?» – сквозь оцепенение пронеслось в голове Дениса. Он безотрывно наблюдал непонятное явление, не в состоянии как-либо его классифицировать.

Шар неожиданно поплыл в его сторону. Денис сделал шаг назад, но понял, что уйти от странного объекта, находящегося на расстоянии вытянутой руки, ему не удастся. Не чувствовалось ни тепла, ни каких-либо исходящих от него звуков. Денис, как завороженный, стоял не шевелясь. Полными отчаянного страха глазами он смотрел в его мнимую сердцевину, дождавшись, пока шар медленно подплывёт к нему вплотную, прямо на уровне его лба.

В следующее мгновение его всего от головы до пят пронзила острая жгучая боль, заставив дёрнуться в безумном по силе рывке. Он не успел крикнуть: спазмы сковали все мышцы до кончиков пальцев, так что в мгновение ока он превратился в застывшую окаменелость. Последнее, что он осознал, это то, как падает вперёд, прямо на оборудование, расположенное внутри щита…

Через некоторое время приехавшие на место происшествия сотрудники центра обнаружили только почерневший от мощного электрического удара труп.

10

Серое предрассветное утро будто держало всё в напряжении. Лёгкая прохлада, окутавшая лес, взбодрила за ночь полусонные деревья, заставила ёжиться кусты, напитала влагой мох и корневища. Опустившийся на заросли густой туман обещал удушливый, необычайно знойный день.

Медленно просыпались овраги, освобождая от подвижной дымки свои рукава. Лениво потягивались сосны – размахнулись пушистыми ветвями вширь и вкось. Полезли из-под дёрна грибы, прокладывая набирающей вес шляпкой дорогу к свету. Цепляя на свои липкие головы листья и иголки, они выныривали тут и там, освежая нижний уровень растительности своей юной, девственно-чистой нежностью. Их ещё не тревожили никакие насекомые, забывшиеся после долгого бдения глубоким сном, не выискивали заядлые грибники, им в мертвецком, чёрном одиночестве предстояло расти, чтобы обогатить флору дикого леса разнообразием своей причудливой интеллектуально-вкусовой гаммы.

На востоке игриво зарделось небо. Лёгкой ненавязчивой краснотой нарушая всеобщее умиротворение, оно как бы готовило всех к яркому празднику жизни, не в силах скрыть смущение оттого, что эта роль доверена ему одному. Внизу из живности никто не шевелился. Не бежал, не полз, на махал крыльями. Не ухали совы, все точно замерли в блаженном оцепенении, закончив ночную охоту или ещё с вечера не размыкая век. Их прошлые дела остались позади, а новые ещё не начинались. Отменная пора лирического отступления, известная только поэтам, на несколько минут пришла на широте и долготе густого леса.

Казались лёгкой неосторожностью слетевший наземь лист или соскочившая сверху старая застрявшая в кроне ветка. Природа бережно хранила сны своих героев, ведя с ними бесконечную игру. Чистота созерцания представлялась абсолютной. Прислушиваясь к хвойно-лиственным мирам, можно было потерять ощущение реальности. Глубинные серые прорези, отмерявшие в вышине кусочки неба, неожиданно увлекали вдаль, присоединяя к себе и верхушки деревьев, и распаханные вдоль и поперёк ребристые облака.

И вот эта беспробудная тишь потихоньку стала отступать. Чёрные стволы всё активнее выплывали из тумана, заселяя пространство толпами прохожих. Пни и кочки принимали отчётливые очертания, а мягкий волнистый мох выстилал землю ковром. Тысячи взоров вдруг направились в сторону света, туда, где торжественно и пышно, уже точно оповещая о своём приходе, занималась заря. Облака засияли волнением, лёгкие всполохи неоднозначности ушли в прошлое, всё приняло соответствующий моменту статус приятного ожидания. Даже воздух напрягся, теряя в насыщенности влагой, приберегая свежесть на потом. Утро будто говорило: стоит насладиться этим чудом, увидеть рассвет во всей его красе, как он крадётся и ласкает, и впархивает в жизнь чарующим восторгом, такой заразительной лёгкостью, с какой не рождается никакая жизнь на земле. И действительно, восток наливался сказочным светом. Нежное зарево превратилось в пылающий костёр, исчезла перистость – буйным ярким отражением завеселились облака, которые окрасились теперь в один богатый обертон. Ещё недолго они маялись в ожидании – и первые лучи солнца наконец ударили в их бархатный навес, замешивая необычайно красивый, волнительный пейзаж.

Светило только краем показалось из-под чистого горизонта, однако уже ликовали верхушки деревьев, шевелились залежи бурелома, лес преобразился, включая музыку жизни, просыпаясь окончательно, умываясь, роняя капли росы, призывая окружение в новый день. Оттенки величия, проникая во все потаённые уголки зарослей, возвещали о новой, великой и всесильной, радости бытия.

И запели, засвистели птицы. Пространство наполнилось звенящим гомоном, суета вокруг преобразила лес до неузнаваемости. Зашныряли по веткам дрозды, тут и там шумно вспархивал ошарашенный крупняк, беспокойные белки выныривали из дупел осмотреть окрестности: не случилось ли чего? С включением яркости жизнь вокруг только усиливалась. Становилось понятно, что пора настраивать новый ритм, отвечать современности деловой хваткой, чтобы не утонуть в мелких проблемах, рискуя зачахнуть в своих глубоких жилищах. И весь этот огромный живой организм целиком олицетворял собой природную активность. Лес наливался красками, прихорашиваясь в присущей ему манере. Встрепенулись гордые ели, надменно раскинувшие лапы и смотря свысока на более молодую поросль. Рядом мельтешили лиственные: кому-то стоило расправить плечи, кому-то приходилось подтянуться на носках, чтобы выглянуть из-за голов соседей. А внизу уже шныряли мелкие ходоки, впрочем, тоже значительные в своей среде. У всех находились дела, словно они забыли давно про тёмную, глухую, неподвижную ночь.

Зашевелили кусты потревоженные кем-то кабаны. Барсук, намылив шею, приступил к утренним процедурам. Старательно отфыркиваясь, он полоскал морду, как кичливый самец, внушаясь запалом бодрости на предстоящий день. Совсем низко над землёй пролетела сорока, расправив свои длинные хвостовые перья, которые спросонья никому не были в новинку. Яркие блёстки пробивающихся уже до самой земли лучей будили всё больше и больше живности, и очень скоро бурлящий энергией лесной город зашумел, заверещал, задвигался в своём обычном ритме. Солнце поднялось над ним, покрывая площади добрым светом. На полянах засверкала роса. Тонкой нитью блеснул ручей, убегающий в самые глухие уголки мегаполиса. Полились стихи и песни из распахнутых окон, голоса множились, и чтобы уловить в них доблестный мотив, приходилось разделять их по частотам. Но нет-нет, да и громыхала среди зрелого разнообразия шумов какая-нибудь несуразная крикня. Звери настораживались, на несколько секунд замирали, улавливая дальние сигналы как тревогу, и лишь неугомонные птицы продолжали выдавать заливистые трели, приглашая дам к спариванию, которых никакая война не способна была отвлечь от серьёзного и волнующего процесса оздоровления. И тётки данный феномен принимали теперь на уровне инстинктов…

В одиннадцать часов солнце уже было высоко. Город тоже жил своей жизнью. Красо́ты утра сменились маловыразительной декорацией спешащих по делам людей, а потом и вовсе превратились в непременную тоску будней, заполняющую драгоценное время рутиной.

Виталий только что приехал в клинику и прямиком направился в сторону гуляющих больных.

День выдался знойным, жара стояла неимоверная. От земли поднимался горячий воздух, из-за чего пейзаж в перспективе «плавал», словно поставленное вертикально отражение в воде. Термометр показывал за тридцать, из-за высокой влажности воздуха дышать было тяжело. Обитатели клиники медленно бродили по дорожкам с привычно притуплёнными выражениями лиц, в которых наверняка присутствовали и нотки неудовлетворённости, однако протестную их составляющую определить было сложно, посему их заботами никто сейчас не интересовался.

Канетелин, скорее всего, тоже был не в духе, он явно не обрадовался, заметив идущего к нему Виталия. Пациент находился в той же беседке, что и в прошлый раз, и к ней – Виталий обратил внимание – никто за время их разговора не приближался.

– Добрый день, Ларий Капитонович.

Тот едва заметно кивнул головой.

– У меня к вам появились дополнительные вопросы, если вы не против. – На самом деле Виталию было без разницы, против больной или нет. – Когда мы встречались в первый раз, вы сказали, что после трёх смертей ваших коллег будет ещё и четвёртая. Вы имели в виду кого-то конкретно?

Канетелин блуждающе сморщился, выразив нечто среднее между усталостью и недружелюбием:

– Разве я такое говорил?

– Вы не помните?

– Нет.

– Вы шепнули мне об этом на ухо, перед моим уходом.

– Что-то произошло? – Пациент сразу перешёл к главному.

Виталий снова почувствовал, что Канетелин его раздражает. Этот человек способен настроить против себя кого угодно.

– Вчера погиб ещё один ваш сотрудник. Молодой лаборант Денис Иевлев. Смерть выглядит случайной, но довольно странной.

– Мне ничего не сказали.

– То есть для вас это неожиданность.

– Конечно.

Наверное, новость его потрясла, хотя своих чувств он старался не показывать.

– Дениса жалко, – задумчиво вымолвил он. – Хороший был парень. И перспективный… Как он погиб?

– Его убило током в шкафу подводящего шинопровода.

– Зачем он туда полез?

– Вы меня об этом спрашиваете?

– А кого мне ещё спрашивать?.. – Канетелин обнаружил лёгкое раздражение. – По крайней мере, вы в курсе событий. Врачи разговаривают со мной на отвлечённые темы, а спецагенты только записывают показания. Иногда мне кажется, что я нахожусь под гипнозом: настолько всё выглядит сюрреалистично. Нет сил очнуться и сделать вдох. Вам не приходило в голову, что меня пытают?

Журналист озадаченно уставился на физика, но лишь на мгновение.

– Я думаю, вы знали бы об этом наверняка. Иначе в пытках нет смысла.

– Логично. Но я, может быть, неправильно выразился. Они намеренно довели меня до сумасшествия, чтобы я замкнул на себя все выводы по исследованиям и захлебнулся в них, не в состоянии представить себя как личность. В ненормального и веры нет, и одновременно допрашивать его проще, если есть что спросить. Может быть, они только слегка переборщили.

– Кто они?

– Не знаю.

Виталий с сомнением отнёсся к высказанной версии. Пока он видел в Канетелине скорее недруга, чем жертву чьих-то тайных козней. Загадочного, здраво мыслящего, но недруга, способного выкинуть какой-нибудь гадкий фортель.

– О чём же вы сообщили мне в полубредовом состоянии, когда предупреждали про четвёртую жертву? – риторически спросил он. – Вы ведь что-то чувствовали. Или понимали? Или даже знали, но считали, что правда сейчас вам не выгодна?

Временами Виталий сам не понимал, чего хочет от учёного. Всякие предположения на его счёт казались настолько нелепыми, что неприятно коробили журналиста, не способного представить себя идиотом. Но может, тот запирается только из-за того, что просто не видит возможности сказать главное?

– Если меня просили поговорить с вами, значит, я могу знать и нюансы дела, – словно про себя резюмировал Виталий. Он чувствовал, что теперь учёный не сможет ему отказать. – Скажите, как всё-таки был взорван поезд?

Канетелин медлил. Со стороны казалось, он решает, стоит ли начинать долгую историю с разъяснениями для совершенно не сведущего в данных проблемах человека. Однако то, с какой лёгкостью он обратился в сторону журналиста, будто собирался поинтересоваться у него, что творится в мире, давало повод думать о его большей расположенности к Виталию, чем тот предполагал.

– Насколько хорошо вы знаете физику? – поинтересовался он, пронзив посетителя неожиданно острым взглядом.

– На уровне студента-технаря непрофильной специальности.

– Что ж… – Он отвернулся. – Тогда с вами ещё можно говорить.

Он долго не начинал, и Виталий вынужден был ждать, боясь нарушить молчание, дабы не испортить ему настроение и не получить мгновенный отказ удовлетворить своё любопытство. Этим пациент опять же подчёркивал собственную доминантность. Возможно, это тешило его самолюбие – в конце концов, ему-то от журналиста ничего не было нужно.

– Я не смогу вам всего объяснить, и вы сейчас поймёте почему, – заговорил наконец Канетелин. – Имеются лишь не совсем строгие теоретические выкладки. Механизм, управляющий процессом, мне до конца не известен, поэтому понять вам потребуется существенно больше, чем я вам скажу. Иначе вы не приблизитесь к истине, как многие другие, ни на шаг.

Он внимательно изучил лицо собеседника, старясь понять, какое впечатление произвели на последнего его слова.

– Прежде всего необходимо сказать, что гравитационное взаимодействие распространяется гораздо быстрее света. И если, скажем, солнечные возмущения мы визуально обнаруживаем лишь через восемь минут с момента их возникновения, то вызванные ими искажения гравитационного поля Земли фиксируются практически мгновенно. Стало быть, напрашивается вывод: если гравитационное взаимодействие обеспечивают какие-нибудь гравитоны, то преимущественно они распространяются в неком другом измерении, о котором мы ещё ничего не знаем, и путь от одного объекта до другого там намного короче. Получается, что в центре Вселенной пространство-время уже имеет как минимум пять измерений. При этом косвенно о скрытой перекачке материи между объектами во Вселенной говорит существование «чёрных» и «белых дыр». Но динамику и вещественность такого процесса описать пока невозможно, нет соответствующего математического аппарата. Интереснее заняться зримыми, поддающимися обнаружению процессами…

Виталий безотрывно смотрел на учёного.

– Вселенная бесконечна, потому что она замыкается сама на себя, – продолжал Канетелин. – Сейчас она постоянно расширяется, и где-то там, в далёкой дали, когда-то максимально перейдёт в другие измерения. Она будет всё так же расширяющейся, но для нас уже станет сжиматься. Потом сойдётся в точку – взрыв в новом измерении, – она вывернется наизнанку, и начнётся новый процесс расширения. И так до бесконечности. Но это только одна из теорий.

Физик прервался, дав возможность журналисту осмыслить услышанное.

Затем, констатировав понимание с его стороны, продолжил свой рассказ исходя из выдвинутых соображений:

– Теперь далее. Можете ли вы назвать степень увеличения современного электронного микроскопа? Какого минимального размера частицы мы в состоянии сегодня разглядеть?

Виталий отрицательно покачал головой:

– Затрудняюсь сказать. Кажется, до размеров атома.

– Примерно десять в минус шестнадцатой степени сантиметра. Это расстояния, в несколько раз меньше протона и в несколько раз больше всех остальных частиц. И эти данные были зафиксированы ещё в шестидесятые годы прошлого века. С тех пор проникнуть в глубь материи серьёзным образом не удалось, а перспективы этого выглядят туманными. Учёные мечтают увидеть микровселенную, проникнуть в самую сущность взаимодействий, чтобы умело скорректировать их векторы и величины. Добраться до самых кирпичиков общего фундамента. За последние десятилетия точность электронных микроскопов постоянно улучшалась, но она, разумеется, ограничена корпускулярными и волновыми свойствами самого электрона как частицы. Наивно было бы думать, что с помощью лопаты удастся подковать блоху. И что тогда дальше? А дальше, я вам скажу, видится следующее… – Он поднял указательный палец. – Улучшать свойства инструмента можно лишь до определённого уровня, потом мы упираемся в какой-то предел, который невозможно преодолеть только количественными изменениями, это вы знаете. Нужен прорыв. Новый подход, новые идеи, новые теории. Но как можно понять то, что неописуемо принципиально? Квантовая физика – это только набор правил, если говорить о ней по простому. То есть учёный народ собрался, подумал и решил: пусть будет так, а не иначе, и выбрал для убедительности десяток формул. Но теперь только есть о чём рассуждать, однако нет базы для того, чтобы увидеть, пощупать, передвинуть, сломать в конце концов, узнав, смертельно это для нас или совсем неопасно. И причины неведения кроются совсем не в слабой нашей технической оснащённости, а в другом.

Он окончательно овладел вниманием слушателя, и данное обстоятельство его вдохновляло.

– В классической механике есть понятия устойчивого и неустойчивого равновесия. – Он протянул в его сторону ладонь, как бы говоря, что подобные вещи журналист уж точно понимает без объяснений. – Вы, наверное, помните картинки из школьного учебника физики. – Виталий кивнул. – Шарик внутри гладкой сферической лунки отражает положение устойчивого равновесия, поскольку после воздействия силы, выводящей его из данного состояния, он опять скатывается вниз, то есть возвращается в прежнее положение. А шарик, покоящийся на вершине гладкой сферической выпуклости, отражает положение неустойчивого равновесия, поскольку при действии малейшей боковой силы скатывается с горки, обратно уже не возвращаясь. Так вот попытки проникновения в глубь материи, к основам построения элементарных частиц, приводит систему мироздания в положение неустойчивого равновесия, поэтому такое проникновение принципиально невозможно. Человек не обладает такими свойствами, чтобы увидеть себя изнутри, это сверх его возможностей и понимания. Его инструменты слишком грубы, неточны, и поэтому единственное, что он может делать, это осмысливать происходящее в определённых рамках.

– Но рамки-то тоже подвижны. Мы сами же их и раздвигаем. Если не в этом прогресс, то в чём тогда?

Учёный ухмыльнулся:

– Рамки наших заблуждений? Возможно. Сам процесс познаний неограничен, но вот что мы познаём?… Касаемо проблем мироздания, вы, наверное, в курсе, что в ходе экспериментов мы наткнулись на невообразимый в нынешнем понимании эффект. По каналам вневременной материи возможны передачи огромных потоков энергии, однако никакого контроля над подобными процессами на данном этапе нет и в помине. А я склоняюсь к мнению, что его не может быть вообще. Во всяком случае, методика всей нашей современной науки повода для оптимизма не даёт. Фундаменталисты проводят эксперименты с частицами, но им и в голову не приходит, что, строя революционные теории, они вторгаются в чужую сферу деятельности, не осмыслив ещё до конца собственного предназначения, не сопоставив свои интересы как интересы человеческие с интересами глобальной Вселенной. Проникновение в глубины мироздания это вопрос скорее философский, чем технический. – Он будто сейчас же собрался обозначить перед ним вековые трудности. – Вот представьте, что мы сидим, условно говоря, внутри надутой сферы, которая есть наша Вселенная, и нам очень хочется узнать, что находится там, снаружи. Как там всё движется, работает? Как нас в себе держит? Допустим, мы смогли бы просверлить в оболочке отверстие, чтобы заглянуть наружу, но она при этом из-за внутреннего давления неизбежно разрушается, происходит взрыв. Таким образом, обратно систему будет не собрать, она изменится на уровне элементарных частиц, до неузнаваемости. Более того, никто вообще не может сказать, что тогда произойдёт с материей. Куда она исчезнет и откуда появится.

– По поводу вашего мнимого эксперимента… – заметил Виталий. – А если внутри сферы не воздух, а вода. Во время гидравлических испытаний разрушение оболочки происходит без взрыва, потому что вода несжимаема. При образовании малейшей течи внутреннее давление сразу резко падает, и форма конструкции остаётся практически неизменной.

Канетелин задумался.

– Да, вы правы. Интересное замечание… И вообще то, что мы узнаём о природе, зависит от метода познания.

– То есть, изучая природу, мы постоянно делаем некую выборку.

– Совершенно верно. И данная выборка есть та или иная часть истины. Или не является истиной, а только кажется ею.

Учёный впервые посмотрел на Виталия с нескрываемым интересом. От физика старой формации такое внимание можно было посчитать скрытым комплиментом.

– Знаете что? – вдруг решился он. – Пойдёмте со мной.

Не дожидаясь ответа на приглашение, он вышел из беседки о побрёл в сторону здания клиники, Виталий последовал за ним.

Они продолжали диалог, временами останавливаясь, будто обсуждаемая тема требовала полной сосредоточенности и никакой конфликт интересов не мог заставить их бросить разговор на полуслове. Виталий заметил, что физик сегодня не так спесив и одиозен, как в прошлый раз, а его манера держать себя не есть вызов всему прогрессивному человечеству, что неизменно вытекало из той вызывающе-кичливой позы, с которой он встретил и проводил своего гостя несколькими днями ранее. Возможно, он пошёл на поправку окончательно. Ему не требовалось теперь уяснять мотивы собственного поведения, и он немного успокоился. Однако повестка дня ещё довлела им, исчерпывающих объяснений по поводу непричастности своей лаборатории к массовым убийствам он дать не мог, и те несколько вопросов, которые были озвучены разными лицами в однозначной форме, так и стояли перед ним во весь свой гигантский рост. Канетелин лишь слегка лукавил, пытаясь отвлечь собеседника несущественными мелочами, или попросту заговорить его. Но и он, и журналист прекрасно понимали, что́ в его изложении является главным, способным пролить свет на разгадку преступлений, а что есть шелуха, всегда сопутствующая трактовке плохо объяснимых фактов.