Текст книги "Zona O-XА. Книга 1. Чёрная дыра"

Солнце клонилось к закату. Шёл уже второй час, как огромная Щука таскала Санька по всему озеру, не останавливаясь ни на минуту.

Подхватил он её, когда уже смотал удочки и выгребал своим единственным веслом в направлении избушки.

– Бойся ходить на ямы, – звенело у него в ушах предупреждение Бороды. – Там такая тварь водится, что если встретишь, получится настоящий бой с Тенью.

Тенью мужики прозвали огромную щуку, обитавшую на ямах Мелкого с давних времён.

К слову сказать, к ямам Санёк и близко не подплывал. Когда до берега оставалось всего лишь каких-нибудь метров сорок-пятьдесят, он, вдруг, заметил, как самоловка напротив мыска медленно стала сползать.

– На травянку не похоже, та сразу вскачь идёт. Развязалась, – подумал пацан, и нехотя поехал к жерди. – Надо поправить – непорядок, на ночь оставлять не взведённую самоловку, не правильно это.

Саня привык, что б на озере у него все было правильно. Бечева медленно уходила от жерди, но не в берег к кустам, а почему-то в сторону ям.

– Совсем окунек на солнце перегрелся, – подумал Санёк. – Прёт в противоположную сторону и хоть бы что. Ещё подцепит на глубине корягу, потом не наныряешься. Обрезать придётся, а якорь жаль.

На всех самоловках в этот раз у них были настоящие латунные якорьки, которые дядька привёз из последней поездки в Архангельск, где он продавал связанные за зиму сети по очень даже хорошей цене и запасался патронами, порохом и особенно картечью, которой всегда была нехватка в этих местах.

До кола (места, где была самоловка) оставалось метра полтора, как, вдруг, движение бечевы прекратилось.

– Ну, всё, куда-то приплыл, – подумал парень с сожалением, пытаясь зацепить веслом верёвку. На противоположном конце что-то тихо булькнуло.

– Похоже, все же съели, – мелькнула у него мысль и он начал наматывать верёвку на руку, сняв для удобства самоловку с шеста. Как только до якорька, по подсчётам Санька, осталось метров пять-шесть он почувствовал какое-то странное напряжение бечевы. Снасть пошла с натягом. Было такое ощущение, что он всё же тянет какую-то корягу.

Медленно-медленно он начал выбирать на себя бечеву. Уж очень не хотелось ему сейчас нырять за якорем. Снасть поддалась и медленно стала подниматься со дна.

– Блин, чёртов окунёк. Похоже, отменную корягу тащу.

При этих словах кепка, которая и так еле держалась на чубастом лбу паренька, резко поднялась вверх вместе с волосами. На него из воды смотрела щучья башка! Никак не меньше чем голова трёхгодовалого быка Арсения из соседней деревни, только вытянутая и приплюснутая с двух сторон.

– Ну что? Поиграем? – сказала щука. – Кто кого, как думаешь? Кто не спрятался, я не виновата! – И с этими словами она показалась Саньку вся.

Тело Сани сразу застыло как каменное, язык онемел, глаза не мигая, как стеклянные, смотрели на рыбину.

Щука же (а это была именно Тень) размером никак не меньше самого Санька, а может быть и больше, но уж толще – это точно, решила все сделать одним мгновением.

Она резко дернулась в сторону, отчего парень чудом остался на плоту, так как броды (сапоги с отворотами по самые «помидоры») зацепились за жердь плота и он успел упереться ногами в стопорящее бревно. Дальше он помнил все на автопилоте.

Щука таскала его по всему озеру. Несколько раз она меняла направление, перепрыгивала через плотик (плотик-то не ахти какой был, надо было дядькин брать, но кто ж знал-то), стараясь при этом хвостом сбить его с плота, но Санёк все время держался за бревно-стопор, как привязанный, и никакая сила уже не могла его от него оторвать.

Он бы уже давно отпустил эту дуру, подобру-поздорову (себе дороже), но нож при первом же её ударе ушёл под воду вместе с кошелём (кошель он потом выловил, а нож так и не нашёл, побоялся в воду лезть), а без него перерезать бечёвку было нечем.

Неизвестно чем бы закончилось это состязание, если бы не проснувшиеся мужики.

Подгребая на своем плотике к смертельно перепуганному Саньку, дядя Толя приговаривал: – Говорил же тебе, не заезжай на ямы! Эх, племяш-племяш, не слушаешь ты меня никогда. А в этом деле двух раз не быват.

Борода за всем происходящим предпочёл наблюдать с берега, мирно покуривая самокрутку и, приговаривая, – Лохнеско чудовище он поймал что ли? Как таскает! Как маленький катер! Ай, нехорошо это, нехорошо! Можно тайные силы озера потревожить, оно потом будет мстить за это.

– Обрубай верёвку, Толя! Слышь, чё говорю? Обрубай!

– Но дядька был ещё более, упёрт и азартен, чем его любимый племянник.

Он воспользовался моментом, чтобы снять снасть с руки паренька и закрепить её на бревне и уже предвкушал, как он достанет этого гиганта, как вдруг всё успокоилось.

Бечева была свободна.

– Оборвала, такую верёвку оборвала, – выдохнул Анатолий, и начал было вытягивать снасть, но в это время щука вышла из воды рядом с плотами.

– Не говори никому, не надо, – сказала она, – а встретишь Жавдета, не тронь его, он мой.

И с этими словами она с силой выплюнула в дядьку якорёк с окуньком, который всё это время, оказывается, просто зажимала в пасти. Окунь, тут же оторвавшись, упал в корзинку с рыбой, а якорь попал дядьке точно в глаз и повис на успевшем его прикрыть веке.

– Ты слышал, – хрипло сказал дядька, обращаясь к Сане и вынимая якорек из века.

– Слышал? – снова спросил он.

– Я ничего не слышал, – промычал глухо Санёк, облизывая раненную руку.

– Ты что успел с ней до меня пообщаться? – всё сразу понял дядька.

– Угу, успел.

– Ладно, поехали, – прошипел дядя Толя, – уху варить. Есть на уху то?

– Одни сороги.

– Ага, одни, глянув на улов, согласно кивнул Анатолий. – Хотя, вон один окушарик всё же к тебе залетел, – ткнул он пальцем в корзину.

– Не было там окушарика, – цыкнул зубами Санёк. – Я и не ездил сегодня на окунёвы места. Вот здесь на плёсе просидел полдня, пока эта сучка не подтянула меня.

– За сучку ответишь! – рявкнула Тень так, что даже Борода на берегу насторожился. Она, оказывается, всё это время находилась возле плотов и никуда не торопилась уплывать. Щука так двинула по плотику Санька, что тот, как пушинка, перелетел на плот дядьки вместе с рыбой.

– Свят, свят, свят, – перекрестился Анатолий, который первый раз, действительно, посчитал, что всё это похмельным синдромом. Сейчас же у него сомнений уже не оставалось.

– Нечистая, больше я сюда не ходок, только бы выбраться сегодня отсюда. Давай, ужинаем и отваливаем, – сказал он клацающему зубами племяшу.

Но, когда уха была уже готова, как это принято говорить в тайге на «дымок» забрели охотники с соседних угодий. При себе они, как всегда, имели бутылку и не одну. Дядька размяк и отошёл. Он уже не хотел уходить с озера, а тем более на ночь. Было решено переночевать здесь же и по утру двинуться.

Охотники же отужинав, двинулись своим путём. С ними был пацан лет пятнадцати, который на вопрос Санька – как звать? Ухмыльнувшись и уминая за обе щёки, будто ему не дадут наесться вдоволь, пролепетал: – А ты чё не помнишь, что ль? Мы с тобой уже знакомы.

– Когда это мы уже знакомы. если я тебя первый раз вижу, – обиделся Саня.

– Когда, когда в недалёком будущем, – засмеялся пацан, – зови меня Лёвчиком, если, конечно, еще когда-нибудь увидишь.

– В недалёком будущем, – про себя повторил Санёк, – а на вид, вроде, на дурика не похож.

– Учение Шопенгауэра – это серьёзный труд. Однако, на самом деле великий философ не постиг истины, которая открывается далеко не всем, – говорил нараспев о модном среди психов философе ВВП, искоса поглядывая на привязанного Гирова, уже второй день лежавшего с одуревшими, ничего не понимающими глазами.

– Позволю, с ним не согласится, вот хотя бы по этой формулировке: Жизнь земная дана нам в качестве испытания. И основой этого испытания является страдание, – выпятил нижнюю губу Вовочка.

Во-первых, Шопенгауэр говорит, что человек, уже рождаясь, ощущает муки. Но простите, процесс рождения для ребёнка абсолютно бессознательный, а, значит, и безболезненный. Для другой половины единого целого – матери, естественно, это слёзы, но это в конечном итоге слёзы радости, а не горя. А радость, она, как и горе, может вызывать страдание, но совсем уже другое страдание. Значит, господин Шопенгауэр прав только в том, что вхождение в жизнь сопровождается действительно слезами. Это то, что касается рождения ребёнка.

В это время радио, висевшее на стене палаты номер шесть, психиатрической больницы номер девять, в простонародье называемой «Чёрной дырой», просипело: – Маленькая ремарка. Сегодня интернет издания поместили сообщение об отклонениях, замеченных в психике премьер-министра Великобритании Тони Блэра. Заключение делали авторитетные психиатры страны. Пресс-служба премьер министра была вынуждена оправдываться.

Заключение гласит: премьер-министр самой демократической и консервативной из всех стран мира – психически не здоров, что выражается у него в «мании героизма». До этого в адрес Блэра звучали обвинения, что он Клон.

Прослушав внимательно заявление радио, ВВП деловито выключил приемник со словами: – Это ожидает каждого, но продолжим нашу лекцию.

Больные палаты (все кроме Штирлица, ибо только он один был в привязанном состоянии) деловито склонились над своими блокнотиками в готовности записывать гениальные фразы президента.

– Шопенгауэр прав в одном, – продолжил Пуговкин. – Земная жизнь действительно дана нам в качестве испытания. И основой его является страдание. Но, – поднял он палец к верху, – и это попрошу выделить жирно.

– Чубайс тут же стал слюнявить карандашик, согласно кивая.

– Что же есть страдание? И почему для одних страдание – это лечение больного зуба, а для других – жизнь без нижней части туловища в течение пятидесяти и более лет. Где грань, где справедливость, где истина? Что есть страдание? Что понимать под страданием, вот в чем вопрос?

– Сам Шопенгауэр ходил в гости с собственной чашкой, чтобы не подхватить малярию или другую заразу, он страдал уже только от одной мысли, что может заболеть или состариться. Вопрос о страдание заставляет нас задуматься о том, что страдание есть величина условная. И то, что одни считают страданием, для других может быть счастьем. Или, наоборот, то, что одни посчитали бы за счастье, для других является страданием. Поэтому принцип великого русского Зодчего Козьмы Пруткова: попала заноза в палец, радуйся, что не в глаз и будешь вечно счастлив – является вершиной всех философских учений!

Больные зааплодировали. ВВП чуть поклонился и еще больше выпятил нижнюю губу.

– Прям Муссолини, – откуда то из бездонных глубин сознания медленно приплыла к Гирову мысль.

Он пытался слушать, но понял, что доза, вкаченного ему накануне нейролептика, неимоверно велика и никаким усилием воли он не сможет себя заставить работать головой эти несколько дней, пока действие препарата не ослабнет.

А ВВП между тем продолжал:

– А основой всего является по-прежнему мысль. Если ты можешь заставить себя думать, что ты счастлив – ты счастлив. Если ты думаешь, что ты несчастен – ты несчастен, не смотря на все твои миллионы. Если ты в состоянии заставить себя думать, что ты здоров, то ты не испытываешь болезни. Если твоя мысль постоянно говорит тебе, что твоего лица коснулись грязными руками и у тебя теперь может выскочить прыщ, у тебя обязательно выскочит чирей.

– Возникает вопрос: – каким образом Мысль – венец всего, направить в нужное русло? Как помочь ей оказать помощь нам простым смертным? Самый простой способ. Человек от природы запрограммирован. Если мы улыбаемся даже когда нам плохо, то мозг постоянно получает об этом сигнал от наших клеток, лица в данном случае, что в его понимании означает хорошее настроение.

– Путь гораздо более сложный, и здесь Шопенгауэр прав: основа его учения лежит именно в этой части, то есть оно является всего лишь частью общего целого.

– Необходимо принять как должное то, что происходит, и чётко себе представлять, что жизнь является испытанием для всех нас, причём, для каждого из нас – это индивидуальное испытание, которое зависит во многом от наших корней. И может быть, дети как раз и отвечают за своих родителей или следует копнуть ещё глубже, что для меня лично уже явно.

– Приняв во внимание это, человек сможет уже более достойно выдерживать все трудности, выпавшие на его долю. Борьба с трудностями и их преодоление, в конце – концов, станут для него почётной и достойной обязанностью. При обязательном стремлении избегать личных ошибок или стремиться к тому, чтобы не допускать их. Это путь настоящего Воина.

– И, наконец, третий вариант. Смотреть на трудности как на само-собой разумеющиеся вещи, данные нам в назидание и для нашего скорейшего очищения. Не думать о них как о трудностях. Ведь, если не думать о том, что угли горячие, то и не сваришь пятки. Или, если мысленно представить, что кирпич – это стекло, он будет расколот тобой как стекло.

– Во, даёт! – С восторгом выдохнул рыжий больной. – Владимир Владимирович, помедленнее, пожалуйста, я записываю, – попросил он ВВП.

– А здесь, между прочим, все записывают, – искоса глянув на него, бросил ВВП и молча сел на кровать, потому что в палату со всей своей свитой вошё – л Главный и сразу же направился к Гирову.

В разведке никогда не говорили слова – последний, а всегда только – крайний. Это была та традиция, с которой с первых дней работы в ГРУ Гиров не мог согласиться. По его глубокому убеждению, в любом деле всегда существуют, пусть и не зримое, но начало и конец. А раз есть конец, значит должен быть и последний. Тот, кто закончил тот или иной отрезок, начинание, цикл, и является последним. А крайний – он может быть как последним, так и первым в нашем трехмерном мире. Ведь что такое крайний? Корневая основа слова крайний – это край, а край является как началом любого отрезка, так и его концом.

Хотя последние ноу-хау в компьютерном мире сверх скоростей и объединяли эти два понятия в одно (например, при запуске программ с большим количеством информации последний бит становился первым и наоборот) и последнего, казалось бы, можно назвать крайним, но, тем не менее, мысль о том, что у любого дела есть два края – начало и конец, никак не позволяла Гирову принять такую легковесную и очень даже, по его мнению, уязвимую теорию относительно последнего, даже если это касалось развед традиций.

– Не логично и присутствует какой-то шаблон, – всегда отвечал на замечания соратников по работе Александр, когда его в очередной раз пытались поставить на место за использование слова последний. – А в разведке не должно быть шаблонов.

Иногда, это происходило во время застолья, когда произносились тосты и здравницы. В войсках говорили: – Была бы пьянка, но подошёл замполит, и получилось мероприятие. В элитных подразделениях этих войск вообще считалось верхом неприличия пить «в тихую».

Возникновение этой традиции уходило корнями в далёкое прошлое. Шпионы всегда должны были уметь вытягивать информацию в любых условиях и без привлечения внимания окружающих. Для этого необходимо было уметь хорошо и уместно вести разговоры. А в любом деле, а уж особенно в разведке во главе угла всегда стоит практика. Ну, а где ты найдёшь более подходящие условия попрактиковаться, как ни во время застолья. Тут тебе все условия. Можно в расслабленном состоянии попробовать любые темы, даже самые запретные и обычно труднодоступные. В таких условиях каждый даже самый косноязычный чувствует себя Цицероном или Сократом!

Вот и в этот раз, прибыв на новое место работы в резидентуру ГРУ, на территории одной из стран Восточной Европы, и накрыв в качестве проставления для товарищей по работе стол, Гиров не стал изменять устоявшимся уже правилам, и, когда очередь дошла до него, сказал буквально следующее:

– Много говорить пока не хочется. Понимаю, что кто-то по этим моим словам сразу вынужден будет составить первое впечатление обо мне, и, может быть, уже никогда не захочет его менять, потому как, учитывая специфику нашей работы и то, что я последний из прибывших…

При слове «последний» – лампочка в крайней слева настольной лампе (а всего ламп было четыре, по количеству столов) с треском перегорела.

– Вот так живёт Америка с Европой, ну а у нас все через ж-ж-ж-ж, – бросил Серж – владелец стола, заглядывая под абажур. Лампочка моментально стала чёрной, хотя и не взорвалась полностью.

– Хорошо хоть ещё не разлетелась, а то бы сейчас салатики приказали долго жить, – оптимистично заметил он.

– Не будем отвлекаться, – хмуро глянув на Гирова сказал резидент, – хотя это и не случайно…, – он сделал паузу. – Не надо было Вам употреблять это слово.

Какое, он уточнять не стал. Всем и так было понятно.

Гиров же, как бы ничего не замечая, продолжил: – Так вот, учитывая специфику нашей работы, и то, что я прибыл последним…(– Этот попался упёртый, – подумал резидент.) —… другой такой возможности поговорить, вот так вот, в непринуждённой обстановке, может просто не случится, поэтому хочу начать с небольшой притчи.

– Пролетая над равниной, огромный орёл заметил большую отару овец. Он выбрал самого жирного барана, упал на него камнем, и пока пастух приходил в себя, поднялся с ним в воздух и полетел. Пастух, опомнившись, выстрелил сразу из двух стволов. Когда дым рассеялся, обезумевший пастух увидел, как орёл медленно начинает падать на землю, а баран, как ни в чём не бывало, летит дальше, – закончил Гиров.

– Так за кого пьём? – спросил смуглый, похожий на венгра опер, которого все звали просто – Боцман за его усы. – За баранов или за орлов?

– А может, за пастуха или за то, что всё-таки попал? – хихикнул Ленин, лысый маленький подполковник.

Гиров немного подождал (не будет ли каких либо реплик ещё) и продолжил, не замечая шуток товарищей:

– Ну, выпить-то можно каждому за своё. Кому что ближе.

– Хочешь, – он, улыбнувшись, глянул на лысого, – пей за пастуха, но лично я предлагаю выпить за то, чтобы в нашем коллективе бараны никогда не летали, а орлы не падали.

– Есть встречное предложение – расширить границы тоста до ГРУ – сказал молчавший до этого резидент. Он вообще любил наблюдать, как его подчинённые ведут себя, забыв про его присутствие, и старался лишний раз не мешать им, чувствовать себя самостоятельными. Несмотря на замечание шефа, все присутствующие поняли, что тост ему пришёлся по душе.

– Ну, да пора и честь знать, – сказал генерал напоследок. – Вы ещё пол часика посидите, и тоже расходитесь по одному по своим делам. Завтра полный рабочий день для всех. Александр может день использовать для размещения, – глянул он на Гирова и впервые за весь вечер улыбнулся.

– Есть, – коротко по-военному ответил Гиров, про себя подумав, – без выходных работаем, значит.

Этот первый свой день в резидентуре Саня вспомнил сейчас потому, что вот уже битых полчаса ВВП объяснял всем больным в палате великое значение и силу слова «последний».

Здесь сказанное Вовочкой полностью совпадало с позицией Гирова, и ему было очень даже интересно со стороны понаблюдать за тем, как абсолютно незнакомый ему человек говорит, практически, теми же словами, что и он, указывая на неправильность и легкомысленность такого высказывания, как «крайний».

Разговор же ВВП был сосредоточен на одном из больных, по-видимому, в прошлом бывшем вертолётчике. Они, оказывается, тоже выбросили из своего лексикона слово «последний».

Владимир Владимирович, наслаждаясь тем, что в этот раз его слушают абсолютно все свои, включая Гирова, и даже больные, зашедшие из соседней палаты, излагал:

– Истинный ботхисаттва остаётся на Земле и отказывается от счастливой жизни в раю с тем, чтобы оказать помощь своим ближним достичь просветления и проследовать туда вместе с ним.

– Но любое действие имеет в абсолюте своё начало и конец, даже если это неуловимо для человеческого глаза и нашего понимания. А учитывая, что движение происходит в неразрывном потоке и единой цепи, то ясно, где искать первого Будду, достигшего первым просветления и ведущим за собой остальных.

– А что, их несколько было Будд этих? – спросил кто-то из зашедших, ибо свои, местные не осмеливались прерывать ВВП, так как Вовочка мог обидеться на такую нетактичность и замолчать на несколько дней, что с ним уже один раз было, когда Чубайс не выдержал напряжения очередной его высокоинтеллектуальной лекции и заснул.

Пуговкин тогда отпустил ему такого щелбана, что Толик потом неделю носил на лбу шишку величиной с грецкий орех. ВВП же после этой дерзкой выходки рыжего больного целых три дня отказывался читать свой знаменитые лекции, несмотря на все уговоры.

Вот и сейчас все сразу зацыкали на незадачливого слушателя, но ВВП, приметив в нем постороннего, отнёсся к нему благосклонно.

– Многоуважаемый, – начал он. – Многоуважаемый, но не очень просвещённый, – повторил Вовочка, – Будд было немерено. У меня не хватит пальцев на руках и ногах перечислить всех, но одно я могу тебе уверенно сказать, первым Буддой, основателем буддизма был Сиддхартхе Гаутама, происходивший по преданию из царской семьи племени шакьев, в предгорьях Гималаев, живший еще за пятьсот лет до рождества Христова.

– Это понятно? – вопросил он незадачливого слушателя.

– Дык, кто их поймёт-то, – ответил тот растерянно пряча глаза, – ведь вот тут до тебя в энтой самой палате тоже лежал один, дык ведь он себя именно так и звал – Буддой. И, помню, он говорил: – Об одном прошу вас – соплеменники, не путать меня с Балдой. Этот после меня к вам должен прийти.

В палате наступила мертвецкая тишина. Больной сам, наконец, поняв смысл своих слов, жалостливо втянул голову в плечи и опустил растерянный взгляд на видавшие виды тапочки Вовочки.

– Вот, я тебе и говорю, много их было, – видя, как потух гость, и, больше не обращая внимания на заблудшего, продолжил беседу ВВП.

– Однако, для более детального и предметного разговора обратимся за помощью к некоторым выдающимся мыслителям. Так, многие из них, соглашаясь с положениями восточных религий и, в частности, буддизма, заявляли, что состояние нирваны достигается в определённых случаях ещё на Земле.

– Но, несмотря на всё ранее написанное, – тут Вовочка поднял торжественно палец кверху, – этого состояния достигает не человек, или, скажем корректнее, не Душа, имеющая человеческое тело.

– Человек – это высокая форма развития материи, но отнюдь не самая последняя, предназначенная для перехода в другие измерения, когда этот переход происходит в едином потоке и единой цепи. Прежде всего, потому, что Космический разум никогда не посетит говорливое человеческое сознание.

– При любой попытке Космического разума проникнуть в человеческое сознание, этот человек, не умеющий хранить молчание, тут же признается сумасшедшим, – при этих словах Вовочка, почему-то, показал пальцем на Гирова, и среди больных пробежал нездоровый шумок.

Штирлицу как-то сразу стало не по себе, хотя слабонервным он себя никогда не считал.

– К тому же, – продолжал Пуговкин, – как говорил мой дедушка Шопенгауэр – цель человеческого существования познать страдание, а страдание не может быть совместимо с состоянием нирваны.

– Кроме Артурика, ещё несколько философов стояли на этих позициях, – ВВП почесал за ухом и опять ткнул пальцем в Гирова.

– Фридрих Ницше, – громко назвал Гиров первую пришедшую на ум фамилию философа.

– Во-во, – восторженно пропел ВВП, – откуда знаешь, что хочу сказать? Мысли читаешь? Телепат? Или педераст? Ладно, с тобой я потом разберусь, – бросил он.

– Давай разбирайся, – ответил Гиров, которому это всё порядком уже надоело, и он, честно говоря, подумывал, как бы перебраться отсюда в другую палату.

А ВВП, тем временем, продолжал:

– Так вот, ни кто иной, как Ницше, предостерегал всех от возможных заблуждений в этих вопросах, говоря, что между Сверхчеловеком и обычным человеком обязательно существует какая-то связь.

– И я хочу вам указать на эту связь. Не трудно догадаться, что канатом, натянутым между человеком и Сверхчеловеком, или по-другому той самой связью может выступать только настоящий и преданный человеку друг, освобождённый от всяких житейских обязанностей, забот и хлопот и одновременно обладающий сознанием.

– Логично предположить, что последним пристанищем первого Будды на этой планете будет тело собаки, в той точке земного шара, которая является сердцевиной Земли в данный конкретный момент времени, так как путь, пройденный этим Буддой вбирает в себя не только жизни, прожитые им Слоном, ослом, тигром, а и растением, минералом и камнем. Но это уже моя личная догадка, – Вовочка победоносно выпятил губу.

– Соответственно, все члены этой семьи, следующие за ним в Единой Космической цепи, являются её звеньями. Их любовь и уважение друг к другу являются тому подтверждением.

– Последовательность данной цепи вытягивает сам Космос. Для него нет секрета, кто за кем идёт. Для нас – это пять концов одной звезды.

– Но, так или иначе, всем, кроме собаки, придётся ещё, как минимум раз, почувствовать земное бытие в присутствии Космического разума, который в любой момент может перемешать всю колоду по-своему, потому как, никто из нас до конца своих дней не знает и не узнает, является ли он последним звеном в этой цепи.

– Вот это и есть высшая форма той Игры, которую, я думаю, постиг только Ницше.

– А, учитывая, что в этом мире всё подчинено закону чисел, то становится очевидным, что, даже определив Единицу, мы не в состояние нарушить или разрушить это движение по двум причинам: – во-первых, в силу того, что Разум находится в молчаливом сознании и у него, может быть ещё бесчисленное количество степеней защиты, о которых мы просто не догадываемся; во-вторых, и тут я пока не силен в науке о числах, но могу предположить, что оставшиеся четверо могут постоянно меняться местами в соответствии с общим алгоритмом их ратных дел, и с учётом всех прошлых реинкарнаций.

– Вот это то и должно придать всему элемент Игры, непредсказуемости, но вместе с этим и определённой организованности при выходе из Зоны Организованного Хаоса! – закончил свою тираду ВВП, победоносно выбросив вперёд правую руку.

В это время в палату вошла медсестра Динара и пригласила всех желающих на вечерний, или как его прозвали больные, халявный кефир.

– Она в цепи, и цепь длинна, величиной в целую Жизнь, – успел прошептать на ухо Гирову ВВП и, первым выпрыгнув из комнаты, вприпрыжку побежал занимать очередь у окна раздачи.

Философия, философией, а халяву Вовочка любил очень.