Текст книги "Тени коротких жизней"

Глава 9

Время пребывания на раскопках подходило к концу. Аркадий с Савелием внешне походили на эфиопов. Загоревшие дочерна под лучами щедрого азиатского солнца, обветренные горными воздушными потоками, они были до предела насыщены сознанием причастности к весьма важному делу. За это время им удалось многое увидеть, понять и осознать.

Покоряли душевная щедрость местных жителей, их гостеприимство, открытость и отсутствие лукавства. Удивляло упорное трудолюбие. Облагородить и возделать, отвоевать у предгорий кусок земли для земледелия, а затем напоить возделанную площадь водой требовало неимоверного труда. Но люди это делали и превращали до поры непригодную для воспроизводства землю в настоящий оазис.

Эти земли в лихие военные годы приняли на свою территорию великое множество переселенцев, которые сопровождали эвакуированные предприятия или же спасались от беды, приходя на эти земли по своему желанию. И никто из местного населения не спрашивал у прибывших паспортной прописки. Обездоленных войной людей брали по семьям и делились всем, чем могли, подкармливая не только своих, но и приезжих детей последними ягодами изюма и урюка.

Эти просторы приняли и вторую волну переселенцев. Теперь уже первооткрывателей, строителей и специалистов всех рангов. На горных реках этих территорий за короткое время был воздвигнут целый каскад гидроэлектростанций, энергия которых дала электричество во все дома республик и стала питать множество возводимых промышленных предприятий.

Строилась и вводилась в действие самая мощная в мире ирригационная система, осваивались и начинали плодоносить обширные территории новых, некогда непригодных к земледелию земель. Сооружались в самых сложных геологических условиях магистрали автомобильных и железных дорог. Гражданские авиалинии связали все отдалённые и высокогорные кишлаки с остальным миром, приблизив их жителей к общему прогрессу.

В корне изменилась система образования, привнеся в этот регион самые передовые технические и гуманитарные науки, пополнившись, в свою очередь, богатейшим базисом древнего народа, копившим свои науки и историю, теперь ставшими достоянием огромного числа почитателей и специалистов. Имена исторических лиц, строки древних поэтов тронули сердца множества, и теперь Омар Хайям, Фирдоуси, Саади, Рудаки и другие поэты Востока навсегда вошли в жизнь других культур.

Никогда ранее, за всё время своей неторопливой истории, эти земли не развивались такими бурными темпами. И стали вскоре недосягаемыми по уровню своего развития для стран, некогда покорявших эти территории или бывших с ними ранее в союзе.

Обозревая и принимая небывалые изменения жизни, старшее поколение стало забывать былые обиды, нанесённые при насильственном внедрении на их территории советской власти.

Не принимали, внешне смирившись, только новую, не до конца понятную идеологию, противоречащую догмам ислама. Новая идеология, претендующая на мировое господство, не всегда была искренней, а на практике явно искажала свой собственный смысл. Двуличия в духовной организации, приспособленчества этот открытый народ воспринимать никак не желал, хотя и не показывал этого открыто. Скрытое идеологическое противоречие можно было уловить очень чуткому, заинтересованному в этом человеку. И тогда этот факт начинал настораживать, ибо… со временем мог привести к нежелательным результатам.

Именно в это время и в этом месте оказался Аркадий со своим другом Савелием. И, не будучи готовыми, не пытаясь основательно познавать глубины непростого развития общественных отношений, просто созерцали и насыщали себя настоящим, готовясь к будущим весьма значимым выводам.

А пока жизнь на этих просторах щедро раскрывала свои объятия для всех желающих, усердно ищущих свои тропы. И радовала, и огорчала, и окрыляла, наделяя надеждами.

Мальчишки окраинных домов стали для Андрея и Савелия истинными друзьями. Алижон, заметно повзрослевший, при встрече задорно замахивался и ощутимо шлёпал своей ладошкой о ладонь Аркадия. При этом широко, притягательно улыбался и тут же считал необходимым спросить:

– Арркадыый, ты золото нашёл? Нэт? – удивлялся он. – А старый чашка? Нээт? – ещё очевиднее поражался неудаче он. – И-и! Не там копал! – делал он исключительно правильный вывод, ничем не отличимый от вывода самого Аркадия.

Алижон коротко задумывался над неудачей Аркадия. Затем оживал.

– Ты мой невеста видал, Арркадыый? Харроший сап-сем! – закатывал он глаза в восторге. – Вчера видал я его, когда на базар он ходил! Ах, крассавес! – тосковал он.

Слышно вздыхал. Хмурил брови. Размышлял. И вспоминал. Лицо освещала улыбка.

– За рука меня вчера брал! Вместе с ним шёл я. Недолга! Да. Некогда ему. Вот здесь у меня горячо делался… – клал он руку на грудь. – Ах, хороший девушка. Немножко я молодой!.. – огорчался Алижон, сознавая сложности своего союза с Еленой. – Арркадыый, а твоя нравитса Елена? – считал необходимым знать он. И пытливо всматривался в глаза Аркадия. – Да. Нравицца… – делал он очевидный, огорчительный для себя вывод. – Как может наоборот? – округлял он глаза и поднимал плечи в удивлении. – Тааккой крассивай! – рассматривал на расстоянии он образ Елены.

В обратный путь, после раскопок, собирались тщательно. Из этого дивного края для себя и друзей было что привезти. Старательно упакованный рюкзак стоял в углу комнаты. На очереди была вместительная дорожная сумка. Когда в ней скрылось всё припасённое Аркадием для отъезда, он облегченно вздохнул и присел на стул у окна.

Вот и всё! Хороший период в его жизни остаётся позади. Было грустно. Вероятно, Аркадий и не заметил, как сроднился с этим краем. А иначе не могло и быть. Столько истории и насыщенной настоящей жизни сразу за короткий промежуток времени! Аркадию иногда казалось, что он, чье воображение наполнилось после раскопок картинами прошлого, путал явь с давно ушедшим временем.

Стоило только попасть из центра города на окраинные улочки, и вот уже, цокая копытцами, брели навстречу нагруженные поклажей ослики. Такой вид транспорта в этой предгорной местности просто незаменим из-за своей неприхотливости и проходимости. Ослик мог принять на свою спину непомерный груз. И при этом после команды хозяина послушно начинал движение, опустив в усердии морду, дабы добросовестно исполнить своё предназначение.

Сопровождающими, как правило, при этом являлись детвора или женщины. Женщины и девушки обязательно были одеты в национальные одежды. Их заплетённые косы и косички тихо шелестели вплетёнными в волосы монетками и полудрагоценными украшениями. Шаровары, выпущенные из-под пёстрого широкого национального платья, были украшены разноцветной тесьмой и бисером. На жгуче-тёмных волосах царственно красовалась закрепленная тюбетейка, расшитая серебряными или золотыми нитями. Орнамент на тюбетейках указывал территорию проживания хозяина, а ещё имел будничное, праздничное или траурное назначение. Именно по орнаменту определяются жители Бухары, Самарканда, Ходжента, Коканда, Ферганы и других территорий.

И в каком веке, скажите на милость, тогда ты можешь оказаться? Вокруг теснятся глинобитные домики с плоскими крышами, без окон наружу, в воздухе витает запах сгорающего кизяка, гузапаи[2]2
  Сухие стебли хлопчатника, являющиеся основным источником топлива почти во всех странах Средней Азии. Отличаются достаточным выделением жара и способностью придавать неповторимый аромат выпекаемым в печах (тандырах) изделиям (лепёшкам, самбусе и др.).


[Закрыть] или стойла. А из тандыров[3]3
  Круглая наземная обожженная глиняная печь, внутри которой разводятся угли и выпекаются лепёшки, самбуса или готовится иная пища. Снаружи, в цивильном дизайне, может быть декорирована кирпичной кладкой.


[Закрыть] по узким улочкам распространяется изумительный аромат выпекаемых лепёшек, самбусы[4]4
  Пирожки, как правило, треугольной формы, испеченные в тандыре, с начинкой из мяса с луком.


[Закрыть] и прочей национальной вкуснятины…

Аркадий вздохнул. Он несколько лукавил перед собой. Конечно же грустно расставаться с этим чудесным краем, наполненным историей, изумительной и неповторимой по красоте природой, прекрасными во всех отношениях людьми. Он, конечно, знал, что большая часть грусти теснит его сердце от предстоящего расставания с Еленой.

Был ли Аркадий влюблён в Елену? После случая в горах он не позволял задавать себе такой вопрос. Хотя знал, что в нём постоянно присутствовало неистребимое желание ежедневно видеть Елену, находиться рядом с ней, общаться, советоваться, смеяться, проводить время на речке после трудового дня. А при расставании чувствовать необъяснимое и глубокое сожаление оттого, что не будет видеть её всего несколько часов.

Он был покорён выдержкой Елены, её дипломатичным, иначе не скажешь, отношением с ним и Савелием. Она, наверное, чтобы никого не обидеть, порционно отпускала долю внимания Аркадию и Савелию. И не было таких весов, на которых можно было бы взвесить и определить величину внимания для одного и другого молодого человека. Савелию было грех обижаться, ибо его ждала любимая им девушка, не уступающая, на его взгляд, никакими качествами Елене.

Аркадий, уловивший в горах душевный порыв Елены к Савелию, не пытался перетянуть её внимание к себе, ибо большую часть времени они находились втроём, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Грешно было нарушать эту легкую и изящную, витающую вокруг них добросердечную ауру.

А ещё Аркадию казалось, что за это короткое время он заметно обогатился духовно. Он стал жить в ином мире взаимоотношений, лишённом лукавства и лицемерия между людьми. Горцы, живущие в сложных условиях, никак не смогли бы наладить свой быт, используя в повседневности двуликую духовную энергию.

Именно этот мир ненавязчиво, исподволь, призывал пересмотреть в себе некоторые укоренившиеся привычки. Аркадий теперь, перед принятием какого-либо решения, призывал себя анализировать и внимательнее смотреть со стороны на намечаемые действия. Эта мера поведения исходила оттого, что множество людей, окружающих его, действовали именно так: выполняя действия, весьма ответственно относились к их сути.

Может, именно потому он и не скатился до неприличного выяснения отношения Елены к нему и Савелию. Зачем пытать словесно, когда поведение и действия сами указывают истину. Наблюдай и учись делать выводы! Порог самоуважения, понял он, очень важный элемент для самоопределения в жизни.

…Заказной автобус стоял в тени чинар с настежь раскрытыми передними и задними створками дверей. Уже был занесен и рассредоточен по салону багаж отъезжающих этим рейсом. Повторно пожимали друг другу руки, говорили дежурные слова, коротко похлопывали по плечам…

Елена внимательно смотрела на Аркадия. И, улучив момент, когда молодые люди остались вдвоём, сказала:

– А я гораздо позже догадалась, почему ты так внезапно исчез тогда, в горах…

Она сделала паузу.

Поняла, что Аркадий уловил суть её начатого разговора и продолжила:

– Я ведь не придала тогда никакого внимания тому, что так резко сбросила с себя твою руку. Скорее всего, в той благодушной обстановке я сделала это интуитивно, по привычке. Дело в том, что с некоторых пор я обратила внимание на то, как молодые люди в разговоре и без него стали прикасаться ко мне, брать за руки и делать другие знаки внимания. Меня это раздражало. Да, я знаю, что я привлекательна. Ну почему, скажите на милость, напоминать мне об этом следует именно таким образом? Повторяю, у меня выработалась привычка, вернее, метод самозащиты, когда я сразу стала отсекать контактный знак внимания. Вот тебе тогда этот сигнал и достался!.. – Она по-доброму улыбнулась и, приклонив голову ближе к Аркадию, добавила: – Ты меня понял, Аркадий? Это резкое движение лично к тебе никак не относилось! Ты же принял его по-особому, обиделся и оставил нас вдвоём с Савелием. А какой гордый! Ни разу потом не позволил себе заговорить об этом. Жалел меня. Предоставил право на самоопределение. Оценила!

Аркадий смотрел на Елену и ощущал, как мир меняется вокруг него за короткие доли секунд.

– Почему же ты об этом с такой… легкостью? – негромко спросил он. – Разве ты не понимаешь, как сказалось это на мне?

– Понимаю! – вновь улыбнулась Елена. – Так, как того требовала ситуация. Дело в том, Аркадий, что у меня есть молодой человек. У нас с ним довольно тесные отношения. Но мне в нём не всё до конца понятно. Он очень самостоятелен при принятии решений. И я не всегда могу предсказать его поведение в следующий момент. Это меня настораживает. Понимаешь?.. Бывает, мы по этой причине ссоримся. А затем опять оказываемся вместе…

Аркадий открывал для себя Елену заново. Оказывается, это вполне взрослый, очень серьёзно относящийся к жизни человек, способный анализировать поступки.

– Если же мне вдруг пришлось бы делать выбор между тобой и Савелием, то мне кажется, у тебя при этом шансов было бы… больше. Так что не обижайся на меня, а возьми лучше письмо, которое я тебе написала. В нём нет ничего особенного из того, что сказала тебе сейчас, но на конверте есть мой адрес. И если ты пожелаешь, можешь написать мне, поделиться новостями о себе. – Она открыла сумочку, вынула конверт и, протянув, велела: – Держи, Аркадий Дорин! Всё-таки мы провели вместе прекрасное время. Наверное, долго будет помниться.

Аркадий взял конверт. Смотрел на Елену. Затем, чувствуя, что не получит отказа, попросил:

– Елена, можно я тебя обниму?

– Обними, конечно! – разрешила Елена.

– Какая же ты…

– Какая? – тихо спросила Елена, укладывая в объятиях голову на плечо Аркадию.

– Необыкновенная! – решил Аркадий. – Мне надо будет многое переосмыслить после услышанного…

– Переосмысливай. Дорога у тебя дальняя…

– А если мы что-то сделали не так и…

– Тогда кому-то из нас надо будет набраться решимости и преодолеть, как в сказке, некое количество препятствий. А сейчас у нас с тобой, Аркадий, обыкновенная классика: «…Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи..»

– Но ведь всё могло быть…

– Тсс, Аркадий! Мне высказаться перед тобой далось больших усилий. Не напирай. Иначе расплачусь…

– Ты?!

– Ну, почему же нет? Я к вам обоим та-ак привязалась. Я даже и не знаю, как буду без всего этого существовать. Искала артефакты, а нашла… нечто более важное…

– Еленушка-а!

Елена подняла ладонь:

– Всё, хватит лирики! Савелий, ты где затерялся? Иди сейчас же к нам!

Автобус с площадки выкатывался на широкую городскую магистраль. С тротуара махали остающиеся коллеги. Елена же шла по тротуару вслед за движением автобуса. Аркадий до последнего прижимался к стеклу – запомнить, запечатлеть.

Он теперь знал, что через стекло автобуса наблюдает за удаляющимся от него любимым человеком, открывшимся перед ним в последние минуты. И этот человек после свершившегося важного момента мог просто раствориться, затеряться в огромном людском пространстве.

Аркадий уезжал от чего-то важного, что не посещало его после ошибки с Верой. Чем это было? Продолжением истории с Верой? Или надеждой, данной в награду в продолжение жизни?

Он не знал. В эти минуты он чувствовал боль в сердце, означающую, что судьба сжалилась над ним, щедро указав на возможное счастье. И тут же бессердечно отсекла предстоящим большим расстоянием и невозможностью за короткое время разрешить важную жизненную задачу.

Часть II
Северное сияние. Горы

Глава 1

Полуденное северное солнце перемещалось по небосклону настороженно низко, словно опасалось резко скатиться за линию горизонта. Пробиваясь светом сквозь неплотные облака, окрашивало дали в широкую гамму от сине-фиолетового до пурпурного цвета. Это означало, что на данной территории вскоре начнёт властвовать долгая полярная ночь.

А пока природа севера щедро выплескивала на изумленного путника всю накопившуюся палитру красок, очаровывала многообразием и обилием ягод, покоряла удачной рыбалкой и охотой.

Вершины Хибинских гор готовы были вскоре принять на себя порции первого робкого снега. А пологие склоны гор и распадки всё ещё оставались укрытыми буйством красочного мха. Разноликий кустарник, сбегающий к осыпи, к весело журчащему ручью, броско усыпал склоны гор ярким цветом листвы и созревших ягод.

Всё указывало на то, что природа, одарив горы щедрым изобилием красок, собирается уйти на продолжительный заслуженный отдых для восполнения своих сил.

Афанасий вышел из жилища, внимательно осмотрелся, глубоко вдохнул свежий равнинный воздух. Приклонил голову, задумался.

Он ждал этих освежающих и чистых дней. С тех пор как перебрался из посёлка и соорудил на этом давно присмотренном месте межсезонное временное жилище. Для устройства куваксы[5]5
  Национальное, как правило, временное жильё народа саами. Пирамидально сложенные и скреплённые жерди обтягиваются шкурами, тогда внутренняя площадь куваксы обустраивается для проживания.


[Закрыть] он не раз выбирал именно это дальнее место с удобной ложбиной, из которой за короткое время легко можно было добраться на свои приметные промысловые места.

С тех дальних пор, когда его предки продали фамильные ушные оленьи клейма, его род стал промышлять охотой и рыбалкой. Со временем же, когда на этих территориях стали создавать колхозы и совхозы, родители Афанасия, а вслед и он сам стали заниматься артельным промыслом.

Но время от времени в Афанасии просыпался зов предков, и тогда его неудержимо тянуло в тундру, чтобы там, вдали от людского скопления, до предела насладить и насытить свою душу общением с живой природой и завораживающими картинами боровой охоты.

Тогда он, волнуясь, выходил на добычу глухарей, куропаток, ловил в озерах и реках упругую и сильную рыбу и жил вольготно, утоляя зов души до тех пор, пока не сознавал, что заканчивается отпущенный для отдыха срок и пора возвращаться на артельное производство.

Афанасий тяжело переживал такой душевный рубеж. Но он знал, что охотничьи ресурсы края истощены и теперь прожить только профессиональной охотой совсем непросто. Потому, покорившись, возвращался в посёлок и там экономно, порционно использовал для поддержания жизненного тонуса положительную энергию, которую умудрился накопить в себе за короткое время общения с живой природой. С природой, которая для его народа всегда оставалась родной и понятной.

Последние несколько дней Афанасий почти не покидал ку-ваксу и на охоту не выходил. По всем приметам, унаследованным от предков, он определял для себя возможную неудачу на ней. И гадания на бубне только подтверждали его предчувствия.

Афанасий ни перед кем не афишировал своего пристрастия. Но, уходя в тундру для утоления проснувшейся страсти, с усердием, переданным родителем, заводил беседу с бубном. И по тому, как душевный друг отзывался на зов, Афанасий определял для себя время охоты.

Сейчас же, втянув в себя терпкий, наполненный новыми запахами воздух, он скромно, чтобы не сглазить едва определяемую удачу, улыбнулся и вернулся в куваксу. Взял в руки бубен, легко поводил им над тлевшим очагом и вышел наружу.

Он стоял, опустив голову и прижимая бубен к колену. Затем закрыл глаза и, обратившись душой наружу, стал неторопливо общаться с вестниками природы. Поклонившись и возблагодарив их, готовых пообщаться, поднял бубен над головой. За бубен крылом зацепился пролетающий мимо ветер, пропел ему новость, принесённую из-за дальних сопок, и умчался вдаль, невидимый и неугомонный.

Бубен легко зашелестел звуком. Афанасий услышал призыв и ударил в середину орнамента. Бубен вздрогнул, охнул и испустил низкий, призывной звук, который не отвергал общения. Афанасий воспрянул духом и, отмежевавшись от всего насущного, углубил свой внутренний взгляд в нечто глубокое и всесильное, что – он знал наверняка – окружало его всегда, со времени самого его рождения.

Афанасий понимал, что он неразрывно связан со всем живым, окружающим его на протяжении всей жизни. Нельзя оставаться оторванным от всего настоящего, рассуждал он, тогда как оно наглядно подчиняется определённому высшему порядку. Поверхность земли начинает занимать в какое-то время иное положение. Вслед за этим послушно начинает таять снег, бегут ручьи, оживает тундра и лес и всё живое, что размещается в них и которое только ждало своего часа. Как тогда он, живущий в одном пространстве со всем насущным, может не подчиняться этому всемерному призыву?

Знать, не просто так каждый год его разум наполняется новыми мыслями, возникают иные отношения с людьми, по неведомым законам уходит молодость и приближается зрелость, меняя повадки и всё жизненное настроение.

Не-ет, не может человек быть отдельным звеном во всей многомерной и взаимосвязанной природной цепи на этой планете. Значит, надо научиться слышать, проникать душой в неосязаемый мир и видеть его, чувствовать всем нутром своим…

Афанасий ударял в бубен и летел вслед за его звуком, охватывал кроны деревьев и слушал, какие в ветвях застревают вести из дальних просторов. Оторвавшись от лесного бора, он стелился над говорливым ручьём и угадывал его стремление попасть в тугую стремнину просторной реки и там отдать жизненную энергию снежных вершин всему живому, что наполняет эту красивую воду.

Охотник теперь не только слышал, но и видел новые краски. Как они туго скручиваются в лихую спираль и, разметавшись, напоминают игру северного сияния. И вот уже хохочут и поют звуки, вихрем мчатся красочные картины, а в них надо успеть рассмотреть нужное и верно распознать…

Всё отдельное сливается в одно притягательное, красочное видение, в котором вовсе нет места мрачности и холодности. Душа начинает трепетать, наполняться живительной магической силой. Значит, пора идти, пока открываются новые тропы, впереди которых бежит сама удача. Следует не упустить случая…

Афанасий опускает бубен и, обессиленный, послушно досматривает только что проявившиеся картины, не открывая глаз. Они не исчезают вмиг, а теряют свою видимость постепенно, разрешая расслабиться душе. Значит, они были живыми, реальными, такими, в которые хотелось верить.

Медленно развернувшись, Афанасий вошёл в жилище и, не выпуская из рук бубен, повалился на шкуры, кучно уложенные на ветви пахучей хвои.

Умная собака, ближайший друг Афанасия, привязанная надёжной бечёвкой к вбитому недалеко от жилища березовому колу, всё это время приученно наблюдала за действием своего хозяина, волнуясь и сопереживая.

Спустя время Афанасий облачился в охотничьи одежды, взял ружьё, устроил на плечах походный мешок и, осмотрев жилище, пошёл в сторону, обратную от входа. Там, расстегнув неприметные самодельные застежки, откинул полог и вышагнул наружу.

Собака увидела хозяина, услышала запах предстоящей охоты от ружья и сумки, радостно вскочила с земли и преданно отлаяла человеку. Завиляла хвостом и завертелась вокруг березового кола, который вот уже несколько дней определял её свободу на длину прочной верёвки.

Афанасий отстегнул замок на ошейнике, и собака, лизнув в благодарность руку, стремительно побежала в сторону. По пути спугнула стайку птиц, облаяла их, крутнулась, нагнула морду и некоторое время бежала по следу, пытаясь распознать его тайну. Услышав её старость, потеряла интерес и, красиво перепрыгнув через кустарник, выскочила на разноцветное мховое поле. Там, почуяв добычу, ткнула носом в одно и другое место, застыла на мгновение и, отвлекшись на примчавшийся звук из леса, повернулась к нему чутким ухом.

Афанасий хорошо помнит свою собаку совсем маленьким живым комочком. Тогда один из охотников, выбраковав из помета неудавшегося щенка, понёс его в шляпе, предлагая встречным для бытовых нужд. Афанасий же увидел нечто особенное в глазных горошинках притаившегося, почуявшего свою необычную участь щенка. В его выразительных глазах гордо сквозило несогласие с вынесенным ему приговором.

Афанасий, не раздумывая и не вслушиваясь в наставления охотника, перенял в свои руки старую, изношенную шляпу с существом, не имеющим возможности избежать своей незавидной участи.

На щедром питании щенок, как и ожидал Афанасий, быстро окреп и по мере своего взросления всё заметнее выказывал в поведении и манерах родословное понимание своей значимости.

Афанасий стал брать достигшую нужного возраста собаку с собой на короткие охотничьи прогулки. И там терпеливо обучал её основам поведения с охотником. С некоторых пор Афанасий заметил, что собака усваивает не только охотничьи навыки. По мере взросления, может в знак благодарности, собака приобрела способность предугадывать поведение хозяина, изумительно тонко чувствовать настроение Афанасия и свои действия соизмерять с его желаниями.

Это указывало на одно из самых ценных свойств собаки – преданность своему хозяину. После этого Афанасий и Ульяс стали неразлучны.

Поведение Ульяса было понятно Афанасию. Пёс несколько дней терпеливо переносил тяготы неволи, ощущая вокруг себя обширное природное пространство. Его одолевали дразнящие запахи, на которые он должен был чутко реагировать. Но что могла позволить для его самовыражения бездушная тонкая верёвка, намертво приковавшая его к такому же бездушному колу?

Собаке сейчас крайне необходимо выплеснуть из себя накопившиеся эмоции, снять лишнее напряжение. И тогда, знал Афанасий, в меру измотав себя в коротком порыве, собака, шумно дыша и высунув розовый от усердия язык, примчится к хозяину, пристроится у его голени и теперь уже не отойдёт ни на шаг без его команды.

Афанасий, дождавшись собаку, ладонью хлопнул себя по ноге. Собака коротко отлаяла, выбрала нужное расстояние и потрусила рядом. Однажды только, когда псу показалось, что хозяин ошибся тропою, он забежал наперёд и, обернувшись, глядя на человека, вновь отлаял.

Хозяин погрозил собаке пальцем, обронил короткую фразу и направление движения не изменил. Пёс почуял оплошность, пристроился заново рядом и, бодро помахивая дугообразным пушистым хвостом, последовал рядом.

На этот раз Афанасий решил идти в направлении, которое оставил для себя на последние дни пребывания в общении с природой. Он хорошо знал места, облюбованные куропатками в долине, лежащей за недалекими холмами. Сейчас, в осеннюю пору, рехьт[6]6
  «Куропатка», на саамском языке.


[Закрыть] являются значимой добычей. Там же, в стороне, где привольно по пологим склонам раскинулся старый хвойный лес, любят баловать себя осенними лакомствами взрослые глухари.

И в одном, и в другом случае Афанасий станет вести охоту с похода. По его мнению, когда охоту исполняешь не на количество добычи, а в усладу душе, нет ничего лучшего, чем будоражащий подобный вид охоты. Ах, сколько при этом охотник испытывает эмоций! Его Ульяс выкажет при этом верх искусства и применит столько необычного умения, которое способно проявляться только в таких, не приготовленных, особых случаях.

Через какое-то время человек и собака пошли вдоль кромки леса. Затем изменили направление и по слабо угадываемой тропинке стали углубляться в лес. Собака почуяла множество новых запахов, в которых следовало сориентироваться за короткий срок. Хозяин замедлил шаги, а затем стал вовсе. На поляне, окружённой молчаливым строем многолетних стройных елей, на одной из её сторон, среди зелёного покрывала сочной осенней травы, высился столб выложенных плоских камней.

Афанасий снял шапку, остановился около и, закрыв глаза и сложив руки, сосредоточился на своих мыслях. Собака, дабы не мешать, присела около и, не нарушая ритуала хозяина, принялась ждать.

Афанасий недолго стоял молча. Он тихо заговорил на саамском языке, обращаясь к камням, хранившим обитаемую вокруг них вечность. Конечно же именно здесь, на этом святом месте, и поныне обитают духи их богов, коли камни не пожелали покинуть эти дивные места, а значит, по-прежнему готовы служить нуждам человека, тем людям, которые не желают терять связь времён и по-прежнему хранят в душе и оберегают философию своего предназначения.

Став на колени, хозяин уложил под каменное основание нечто, коснулся пирамиды ладонями и приклоненно, встал на ноги. Пятясь, отошёл на расстояние и только затем, развернувшись, надел шапку. Собака слышала, как глубоко вздохнул хозяин и, выбрав направление, пошёл из охранного места на открытое пространство. Ульяс тут же занял своё место.

Вскоре они уже перемещались по каменному плато, в проплешинах которого пламенел разноцветьем податливый ковёр изо мха. Постепенно каменистая гряда уступила место равнинному полю, привольно раскинувшемуся меж плавных горных холмов.

Выйдя на край поля, Афанасий остановился осмотреться. Ульяс, крутнувшийся вьюном, узнал дикие места и их назначение. Голоса на этот раз не подал, а, расставив лапы, усердно вытянул морду и, расправив хвост, стал вдыхать шедший на него, насыщенный множеством запахов поток воздуха. Вскоре пёс задрожал всем телом, припал к земле, вытянулся в струну и, тонко повизгивая, пополз по насту, по-своему указывая на возможную удачу.

– Хорошо, хорошо, – совсем тихо похвалил его хозяин. – Я и сам сейчас как собака. Чую, здесь они! Пойдём! Тихо!

Первых куропаток они добыли с первого же подъёма. Афанасий стрелял по крайним, тяжёлым, взлетевшим на доли секунд позже остальных. Значит, это была более зрелая, тяжелая на крыло дичь. Подстреленные куропатки, выполнив кульбит, упали в кусты и затерялись меж высокой травы. Афанасий не отслеживал их падения. А вот Ульяс уже мчался к нужному месту, до предела наполненный желанием как можно лучше выполнить своё назначение.

Охотник внимательно отслеживал путь стаи. И, довольный, что верно угадал направление перелёта и место будущей её посадки, не спеша перезарядил ружьё. Афанасий с Ульясом выполнили ещё несколько успешных заходов. Посчитав, что этой дичи добыто вполне достаточно, Афанасий забросил ружьё за плечо и, тихо свистнув псу, развернулся и уверенно пошагал в иную от последнего перелёта птиц сторону.

А затем, подчинившись внутреннему позыву, осторожно и тихо запел. Песня, сочиняемая на ходу, захватывала. Вокруг расстилался простор. И Афанасий запел громче. На его лице появилась счастливая улыбка. Собака, ловко огибая мелкорослый кустарник, весело бежала рядом.

К лесному бору подходили во второй половине дня. Собака оставила свою вольность, как только Афанасий перешёл на особый пружинистый шаг, который был так понятен Ульясу. Пес, как и при атаке на куропаток, поднял морду и принялся ловить запахи и готовиться.

Первого глухаря они взяли в низине, в заболоченном месте, при выходе его на крыло. Грузная птица, поражённая метким выстрелом, слышно протаранила ветки ельника и упала в мелкий кустарник. Ульяс был великолепен в своих обязанностях. Вскоре пёс, разгоряченный охотой, облаивал следующую птицу, которая, спасаясь от собаки, взлетела не дерево и оттуда с удивлением, поводя головой, осматривала незнакомого обитателя своих ягодных угодий. Оскорбившись, принялась выяснять отношения с собакой слышным фырчаньем. За свою опрометчивость и этот глухарь скоро был сражен охотником.

Всё правильно указал Афанасию бубен. И совсем ко времени он решил посетить древнее охранное место, о котором мало уже кто и знал. Теперь, отягощенному добычей, ему в самый раз наступила пора двигаться к конечной точке нынешнего дня, которой они должны достичь ещё засветло.

Для своего ночлега Афанасий наметил красивое место на берегу короткой горной речки. Там им издавна был устроен скрытый добротный шалаш. Он вполне успеет освежевать, разделать и приготовить на вечернем костре добытую дичь, насытить себя тушкой, обжаренной на вертеле, а Ульяса вволю накормить потрохами добытой дичи. Поутру он наловит крупной рыбы и торжественно, наполненный добрыми чувствами, вернётся домой к ожидавшим его обыденным делам.