Текст книги "Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти"

Глава 6

Брянским фронтом по-прежнему командовал генерал Еременко, только что оправившийся от ранения. Месяц назад, наобещав Сталину разгромить «подлеца Гудериана», он не сумел не только разгромить его, но даже задержать, однако продолжал атаковать сильно укрепленную и хорошо организованную оборону немцев на различных участках своего фронта, почти не продвигаясь вперед, истощая свои армии и постоянно требуя подкреплений.

Теперь Гудериан снова оказался перед Еременко, и значительно раньше, чем его ожидали. Разведка докладывала, где концентрируются танки противника, но Еременко не очень-то доверял своим разведчикам: увидят пару-другую танков, а доложат о целой дивизии или даже корпусе. И считал это в порядке вещей, потому что и сам докладывал в Ставку не столько реальную, сколько предположительную обстановку, складывающуюся перед вверенным ему фронтом, сдабривая свои доклады тысячами убитых немцев, уничтоженных танков, орудий и самолетов.

Подобные сведения поступали не только с Брянского, но и с других фронтов, так что в Ставке Верховного Главнокомандования Красной армии могло сложиться мнение, что перед нашими фронтами не осталось ни одного немецкого солдата и офицера, если бы там не знали, что сведения, посылаемые с фронтов, надо воспринимать как весьма приблизительные, имеющее более пропагандистское, нежели практическое значение. Между тем сведения эти не только не подвергались сомнению, но тиражировались с помощью «Совинформбюро». По крайней мере, в сводках о военных действиях на советско-германском фронте, передаваемых по радио и печатаемых в газетах, не раз отмечались войска и их командиры, успешно громящие захватчиков: советский народ и его армия должны верить в победу и не впадать в панику.

Разведданные о концентрации немецких войск шли не только в штабы армий и фронтов, но и в Ставку. Там стало известно о переброске из-под Ленинграда танковой группы генерала Гота, которая начала занимать позиции северо-западнее Смоленска. Докладывалось о прибытии новых пехотных и танковых соединений из Германии и Франции. И в Ставке, в отличие от командующих фронтами, забеспокоились: если продолжать наступление по всей линии этих фронтов, то войска истощатся, достигнутые рубежи к обороне подготовить не успеют, наступление немцев удержать не смогут. В результате 27 сентября командующим Западным, Брянским и Резервным фронтами была спущена из Москвы директива, в которой, в частности, говорилось:

«В связи с тем что, как выяснилось в ходе боев с противником, наши войска еще не готовы к серьезным наступательным операциям, Ставка ВГК приказывает:

1) На всех участках фронта перейти к жесткой, упорной обороне, при этом ведя активную разведку сил противника и лишь в случае необходимости предпринимая частные наступательные операции для улучшения своих оборонительных позиций…»

Далее командующему Брянского фронта указывалось, что «Особенно хорошо должны быть прикрыты в инженерном отношении направления на…» Брянск и Орел; командующему Западным фронтом – на Ржев и Вязьму. Резервный фронт должен подпирать Западный и соответствовать своему наименованию.

Между тем командование фронтов и армий восприняло «случаи необходимости» как приказ не прекращать наступление, тем более что противник в некоторых местах позволял себя теснить, отчего полки и дивизии, продвинувшись вперед на несколько сотен метров, закрепиться на этих позициях не успевали и тут же получали приказ двигаться дальше. Как Еременко, так и Конев, – впрочем, как и многие другие начальники рангом поменьше, – полагали, что раз есть возможность продвигаться, надо продвигаться. Такое продвижение отмечалось приказами по армии и фронту, освобожденные населенные пункты перечислялись по радио и в газетах, доклады о них ложились на стол самому Сталину. А это, помимо отвоеванной территории, приносило командирам всех степеней ордена, звания, почет и уважение.

Конечно, все знали, что немцы не могут не готовиться к новому наступлению на Москву, потому что время осенней распутицы и вслед за ней зимних холодов должно вот-вот наступить с неотвратимой последовательностью. Более того, в Генштабе и в штабах Западного и Брянского фронтов представляли себе, какими силами и с каких исходных рубежей это наступление начнется. Но представляли весьма приблизительно. Поэтому считалось, что держать надо практически все рубежи без исключения, потому что противник хитрит, выдавая то одни исходные рубежи за основные, то другие, а наша разведка ничего определенного выяснить не может. И командующий Западным фронтом генерал Конев, и командующий Брянским фронтом генерал Еременко, и начальник Генштаба маршал Шапошников, получая новые разведданные, терялись в догадках, откуда можно ожидать главного удара, а откуда второстепенных, отвлекающих. И когда именно эти удары последуют.

Первый удар последовал 30 сентября. И, как обычно, неожиданно. И ни в том месте, где ожидали.

* * *

Начиная операцию по окружению и захвату Москвы под кодовым наименованием «Тайфун», 30 сентября рано утром после короткой артиллерийской подготовки танковая группа генерала Гудериана нанесла удар по войскам Брянского фронта, прорвала в двух местах их позиции и двинулась основными силами в сторону Орла, а частью сил на Брянск, охватывая Третью и Тринадцатую советские армии с юго-востока, в то время как Вторая полевая немецкая армия под командованием генерала Вейхса замыкала окружение с севера.

Генерал Еременко вскоре потерял управление войсками, кинулся в Третью армию, в полосе которой, как ему казалось, развернутся главные события, рассчитывая из штаба армии руководить фронтом, да там и застрял, поскольку армия через два дня немецкого наступления оказалась в полуокружении и вынуждена была пробиваться пока еще через неплотные стенки образовавшегося очередного котла.

Пока в Генштабе решали, как исправить положение, 2 октября начали наступление главные силы группы армий «Центр» против войск Западного фронта, которыми командовал генерал Конев. Здесь наступали две танковые группы и две полевые армии немцев. Они, прорвав оборону Западного и Резервного фронтов севернее и южнее Вязьмы, двинулись вперед, почти не встречая сопротивления со стороны советских войск, расположенных на сто и более километров западнее Вязьмы, имеющих слабое прикрытие на флангах. Основные группировки наших войск продолжали стоять на месте, успешно отражая сковывающие атаки войск противника. Ни генерал-полковник Еременко, ни генерал-полковник Конев, ни маршал Буденный не ожидали ударов немцев по своим флангам, подходы к которым были лишены хороших дорог, вне которых немцы, как всем хорошо известно, успешно продвигаться не способны, считая эти удары отвлекающими, и практически не приняли никаких мер, чтобы их парировать. К тому же с началом наступления немецкая авиация подвергла бомбардировке все командные пункты, начиная с КП фронтов, кончая дивизиями, потому что эти КП как обосновались в том или ином месте, так там и оставались, никуда не двигаясь. Да и зачем? Немцы не беспокоят, а от добра добра не ищут. А немцы не беспокоили до поры до времени.

Глава 7

Роскошная белая усадьба, из которой Конев руководил фронтом, неожиданным налетом немецких бомбардировщиков была превращена в руины, погибло много штабных офицеров, но Ивану Степановичу повезло – он не был даже ранен. Зато связь с армиями и Ставкой ВГК была утрачена, армии не получали никаких указаний, не знали общей обстановки в пределах не только фронта, но и у соседей.

4 октября Конев почувствовал, что надо что-то решать, иначе будет поздно, но почувствовать – одно, а знать точно – совсем другое, у него же не было почти никаких данных, которые он мог бы предъявить в Ставку для принятия соответствующих решений. Он пытался как-то заделывать бреши, бросая в них отдельные части, не зная, какие силы им противостоят и как велики эти бреши, ссылаясь в разговорах с начальником Генштаба на то, что Резервный фронт позиции не удержал, а Западному приходится отдуваться, уверяя Шапошникова, что в сторону Юхнова и Ржева движутся мелкие группы противника, которые не трудно будет уничтожить, если выделить для этого соответствующие резервы.

– Откуда у вас такие данные? – спросил Шапошников, выслушав очередной доклад генерала Конева, некоторые пункты которого не внушали начальнику Генштаба доверия.

– Эти данные мы получили от фронтовой авиации, товарищ маршал, – отвечал командующий фронтом.

– А вы поменьше верьте вашей авиации, товарищ Конев. А то они вас подведут под монастырь.

– Мы проверяли эти данные, и они подтвердились, – настаивал Конев, зная при этом, что не «какие-то мелкие группы противника» движутся в сторону Москвы, а многокилометровые колонны танков и пехоты. Но сказать об этом Шапошникову – все равно что подписать себе приговор: Шапошников доложит Сталину, а тот сразу же сделает выводы: или о том, что Конев проморгал удары немцев по флангам своего фронта, или что он сеет панику. В любом случае ему, Коневу, не поздоровится. Можно было бы сказать, что десант, но в десанты с некоторых пор мало кто верит. Так что пусть будут мелкие группы. А когда выяснится, что группы совсем не мелкие, можно сослаться на непредвиденные обстоятельства. Тем более что есть еще надежда на то, что можно эти «группы» отсечь от основных сил, что за спиной Западного фронта стоит Резервный – пусть Буденный и отдувается.

Шапошников, в свою очередь, не мог поверить, что немцы подходят к Юхнову – и тоже по тем же причинам: не наладил разведку, не учел возможные действия противника, вовремя не подсказал командующим фронтами о грозящей опасности – да мало ли что может поставить Сталин в вину своему начальнику Генштаба. Но главное – в голове Шапошникова не укладывалось: войска обоих фронтов в течение более чем месяца теснили противника, и вдруг такой конфуз: немцы идут к Москве, а перед ними никаких войск. Так что немцев не может быть еще и потому, что мелкими группами они не рискнут забираться слишком далеко, а крупные – откуда им взяться?

Но тут то с одного участка Западного и Резервного фронтов, то с другого начали поступать сообщения непосредственно в Генштаб от командиров дивизий, утративших связь с вышестоящим командованием, и все эти сообщения говорили об одном и том же: противник большими силами прорвал фронт и движется на северо-восток в сторону Ржева, на юго-восток – в сторону Калуги. А о тех будто бы колоннах немцев, что движутся по шоссе на Юхнов, вообще никаких и ни от кого подтверждающих данных нет. И это в то время, когда большинство армий Западного и Резервного фронтов стоят на месте, ведя бои местного значения. Лишь за город Ельню, освобожденный войсками под командованием Жукова месяц назад, бои приняли ожесточенный характер, – значит, противник еще далеко, оставлять у себя в тылу такую сильную группировку советских войск он не рискнет, и беспокоиться пока не о чем. Следовательно, главными на сегодня являются Брянский и Резервный фронты.

Придя к такому выводу, маршал Шапошников вызвал к себе начальника оперативного отдела Генштаба генерала Василевского.

Василевский вошел в кабинет, придерживая в руках папку с оперативными сводками.

– Александр Михайлович, – обратился к нему Шапошников, – надо бы послать офицеров штаба по направлениям, чтобы выяснить обстановку и прояснить кое-какие данные, поступающие с мест. Вы уж постарайтесь, голубчик, а то создается впечатление, что некоторые наши командиры впадают в панику, хотя видимых причин для этого не наблюдается.

– Хорошо, Борис Михайлович, я пошлю направленцев. Но должен вам доложить, что мы и до этого посылали как на Брянский, так и на Западный фронт наших людей. Однако за последние дни из двадцати шести самолетов вернулся только один.

– И чем вы это можете объяснить?

– Я предполагаю, что там действительно что-то происходит, но противник плотно прикрыл свои действия истребителями, прорваться в зону боев нашим тихоходным самолетам связи не удается.

– И все-таки вы постарайтесь, голубчик. Мне идти докладывать Верховному, а у нас никаких конкретных данных о том, где противник, а где наши войска.

Глава 8

В тот же самый день, то есть 4 октября, работник политуправления Московского военного округа принес члену Военного совета этого округа генерал-лейтенанту Телегину перевод выступления по берлинскому радио фюрера Германии Адольфа Гитлера.

Телегин с опаской взял у него скрепленные между собой листки с пометкой: «Совершенно секретно. Только для высшего командования Московского военного округа. Выполнено в трех экземплярах».

Гитлер вещал, что на Восточном фронте «…началась новая операция гигантских масштабов. Враг уже разбит и никогда больше не восстановит своих сил… Эта битва должна поставить на колени не только большевистскую Россию, но и зачинщика всей войны – Англию. Ибо, разгромив большевистские орды, мы лишим Англию последнего союзника на континенте. Вместе с тем мы устраним опасность не только для нашего рейха, но и для всей Европы, опасность нового нашествия гуннов, а впоследствии монголов».

– А это не провокация? – спросил осторожный Телегин.

– Не похоже, товарищ генерал, – осторожничал и политработник. – Я не думаю, чтобы Гитлер стал выступать с провокационными сообщениями, оповещая о не существующей «операции гигантских масштабов». Хотя, конечно, все может быть.

– Может, он имеет в виду наступление против Брянского фронта? – продолжал сомневаться генерал Телегин. – Нам известно, что Гудериан третьего числа взял Орел, что он движется к Туле. Однако это наступление гигантским не назовешь. Впрочем, позвоню-ка я в Генштаб: там должны знать.

Но дежурный по Генштабу сообщил, что на Резервном и Западном фронтах все спокойно, то есть спокойно на подступах к Москве. Следовательно, и генерал Телегин тоже может не беспокоиться. Но генерал Телегин, буквально на днях назначенный командующим Московской зоной обороны, да, к тому же, замещающий командующего Московским военным округом генерала Артемьева, находящегося в Туле для организации ее обороны, продолжал беспокоиться, надеясь, однако, что содержание речи Гитлера известно не только ему и что «наверху» уже делают соответствующие выводы.

Вслед за политработником в кабинет к Телегину пришел начальник штаба округа с обычным ежеутренним докладом. Завершив доклад об обстановке в округе, он, помявшись, сообщил:

– Связисты никак не могут установить связь ни со штабами Резервного фронта, ни Западного, ни с армиями. Я не хочу нагнетать, Павел Артемьевич, поймите меня правильно, но у меня сложилось впечатление, что на этих фронтах что-то произошло из ряда вон выходящее.

– Вполне возможно, – пробормотал Телегин. – Прошу вас, Иван Сергеевич, наладить связь со всеми военными комендатурами, находящимися на основных дорогах, ведущих к Москве. В том числе и с железнодорожными станциями… На всякий случай. Но никому об этом ни слова.

– Да, Павел Артемьевич, я понимаю.

Прошло два часа – никаких сообщений. И тут звонок из управления Малоярославецким укрепрайоном. Начальник района доложил, что утром задержаны повозки и машины тылов Сорок третьей армии, а также отдельные группы военнослужащих. Все они в один голос заявляют, что противник начал большое наступление, многие войска, находящиеся западнее Вязьмы, окружены, танки противника движутся к Малоярославцу. Телегин приказал начальнику укрепрайона: всех беглецов передать в особые отделы, на дорогах выставить заслоны, всех бегущих задерживать, в сторону Спас-Демьянска выслать на машине разведгруппу.

Речь Гитлера, отсутствие связи со штабами двух фронтов, прикрывающих Москву, крах Брянского фронта, панический звонок из Малоярославца – не звенья ли это одной цепи? И что делать ему, генералу Телегину, когда сверху не поступает никаких распоряжений? Будешь сидеть сложа руки – обвинят в безответственности, начнешь проявлять беспокойство – обвинят в паникерстве.

Тогда Телегин, после долгих и мучительных колебаний, позвонил командующему ПВО Москвы полковнику Сбытову, спросил, нет ли у него каких либо сведений о противнике?

– Такими сведениями не располагаем, товарищ генерал, – бодро ответил полковник Сбытов.

– Так пошлите ваши самолеты и выясните, где наши войска, а где противника, – приказал Телегин, чувствуя, как его охватывает нервное возбуждение.

В ожидании ответа от летчиков, он то садился за стол и смотрел на телефоны прямой связи с Генштабом и даже со Сталиным, ожидая звонков и соответствующих команд, то ходил от двери к окну и обратно, то торчал возле карты европейской части страны, вглядываясь в кружочки городов, синие жилы рек и паутину дорог, беспрерывно курил и поглядывал на часы: стрелки на них едва двигались.

И вдруг тишину кабинета взорвал резкий звонок телефона. Телегин бросился к столу, схватил черную трубку.

– Телегин слушает, – быстро произнес он, точно от скорости произношения где-то что-то может зависеть.

– Это полковник Сбытов, товарищ генерал, – раздался захлебывающийся от нетерпения голос. – Товарищ генерал! Наши летчики только что вернулись с разведки! Они обнаружили на шоссе со стороны Спас-Демьянска в сторону Юхнова колонну танков и машин длинной километров двадцать-двадцать пять, – докладывал полковник Сбытов, пропуская слова и глотая согласные.

– То есть как – двадцать-двадцать пять? – изумился Телегин, настолько невероятным было сообщение полковника Сбытова. – А ваши летчики ничего не напутали? Может, им померещилось?

– Никак нет, товарищ генерал! – стоял на своем Сбытов. – Летали лучшие летчики-истребители. Снижались до бреющего полета. Видели кресты и свастику на танках. К тому же их обстреляли из легких пулеметов и стрелкового оружия. Есть пробоины в самолетах.

– Пошлите еще раз! Пусть другие подтвердят это сообщение! – приказал Телегин. И тут же позвонил в Генштаб. Но не для того, чтобы сообщить о колонне противника, а прощупать, что известно об этом в Генштабе. Может, там специально скрывают эту информацию, чтобы не сеять панику. Может, уже готовятся войска для встречного удара. Не может быть одного – чтобы там не знали того, что только что узнали летчики-истребители, полковник Сбытов, телефонисты на станциях, и теперь он, командующий Московской зоной обороны. И не спросят ли у него, Телегина, по какому праву он влезает не в свои обязанности, на каком основании сеет панику?

Дежурный офицер по Генштабу ответил, что обстановка находится под контролем и не вызывает беспокойства; от штабов Резервного и Западного фронтов новых данных не поступало; войска Шестнадцатой, Тридцатой, Девятнадцатой и других армий непоколебимо стоят на своих позициях и ведут успешные бои с атакующим противником.

Голос дежурного офицера был спокоен. Генерал Телегин даже позволил себе пошутить словами поэта Маяковского, слушая этот невозмутимо спокойный голос, но, разумеется, не вслух: «Спокоен как пульс покойника». Телегина этот спокойный голос еще более возбудил и понудил к действию. На этот раз он позвонил самому маршалу Шапошникову. Сперва доложил о том, что сделано для укрепления обороны Москвы в рамках своей ответственности, хотя эти рамки ему еще не были окончательно ясны. Однако он подчеркнул интонацией эти «рамки», чтобы не подумали, что он лезет за их пределы. Затем, будто между делом, задал все тот же вопрос:

– А на фронтах у нас, Борис Михайлович, ничего новенького?

– Ничего, голубчик, новенького покамест нет. Все спокойно, если можно под спокойствием понимать войну, – услыхал генерал Телегин такой же, как накануне от дежурного по штабу, спокойный голос маршала Шапошникова, и перевел дух: уж если Шапошников так спокоен, то, следовательно, все не так уж плохо, а он едва не поднял ложную тревогу.

Миновало еще два часа.

И вот в кабинет буквально врывается полковник Сбытов, весь какой-то взъерошенный, не похожий на самого себя. И прямо к столу. И далее не по уставу:

– Товарищ генерал! Павел Артемьевич! Это немцы! Никаких сомнений! Звоните в Генштаб! Ведь на их пути никаких наших войск нету! Буквально ничего! Я специально приказал, чтобы они посмотрели, проверили, так сказать. Пусто! Трамваи ходят! Пригородные поезда! Я не понимаю, что происходит, товарищ генерал! Если вы не позвоните, я сам позвоню Сталину!

– Сядьте и успокойтесь, – приказал Телегин таким же, как у Шапошникова, спокойным голосом, хотя внутри у него все вибрировало, как натянутая струна. И посоветовал, показав на графин: – Выпейте воды.

Затем снял трубку прямой связи с Генштабом.

– Товарищ маршал! Это опять Телегин. Извините, но я должен вам сообщить… может быть вам не все известно… – и, набрав в грудь побольше воздуху, выпалил: – Немецкие танковые колонны в десяти километрах от Юхнова! Движутся со стороны Спас-Демьянска…

На другом конце провода молчали.

– Товарищ маршал! Вы слышите меня?

– Слышу. Откуда у вас эти данные?

– Летчики-истребители летали по заданию командующего ПВО Москвы полковника Сбытова…

– Этого не может быть, товарищ Телегин. Они явно ошиблись.

– Мы сами сперва не поверили, послали новые самолеты для уточнения. Ошибки нет, товарищ маршал. Через час-полтора немцы будут в Юхново. Надо отдать приказ о штурмовке колонн…

– Не спешите, товарищ Телегин. Но постарайтесь принять меры: все, что можно, направить к Юхнову. Все, что можно, – повторил Шапошников и положил трубку.

Борису Михайловичу не надо смотреть на карту: он и так знает ее наизусть. Но он все-таки тяжело поднялся и подошел к большой карте Европейской части СССР, утыканной флажками и табличками, обозначающими линию фронта, наши армии и армии противника, резервы, штабы, намечаемые и готовящиеся рубежи обороны. Расположение этих флажков и табличек не вызывало особого беспокойства. Правда, от члена Военного совета Резервного фронта Мехлиса поступило сообщение, что части трех армий этого фронта отрезаны от своих тылов, связи с ними нет, управление фронтом со стороны командования утеряно, дорога на Москву по Варшавскому шоссе открыта. Но Мехлис известен тем, что из любой мухи способен выдуть слона. А от командующего фронтом маршала Буденного ни звука. Что же получается? Получается, что танковая группа Гудериана идет к Туле, Гепнера – напрямую к Москве, Гота… О Танковой группе Гота пока данных мало, но и те, что известны, говорят об ударе в северо-западном направлении в сторону Ржева. Таким образом, прорисовывается обычная немецкая схема, предусматривающая охват армий Западного и Резервного фронта с двух сторон. И опять все происходит слишком быстро и слишком неожиданно, хотя именно этого и надо было ожидать.

Шапошников глянул на часы – они показывали 15 минут третьего. Сталин, скорее всего, уже проснулся и приехал в Кремль. Пора идти на доклад.

А генерал Телегин в это время держал трубку телефона и слушал яростный и угрожающий голос генерала Абакумова:

– Ты что себе позволяешь, Телегин? Сам наложил полные штаны от страха, теперь других пугаешь немцами? Кто тебе дал право лезть не в свое дело? Откуда немцы на дороге к Юхнову? Чтобы через час у меня на столе лежала объяснительная записка, иначе я с тебя шкуру спущу!..

– Записку я вам напишу, – стараясь сохранять спокойствие, ответил Телегин. – Но в ней укажу то же самое: немецкие танки на пути к Юхнову. – И положил трубку.

На другом конце провода комиссар госбезопасности Абакумов, наливаясь гневом, слушал гудки отбоя связи, говорящие о том, что Телегин, можно сказать, бросил, недослушав, трубку, нанеся тем самым личное оскорбление начальнику комитета госбезопасности СССР. Ну, мать его, Телегина, он ему покажет, где раки зимуют!

– Товарищ комиссар, – подал голос дежурный адъютант, отвлекая Абакумова от незавершенного разговора с Телегиным. – Звонит уполномоченный госбезопасности из Куземков.

– Это где? – повернулся Абакумов к адъютанту и только тогда положил трубку.

– Это станция на пути между Рославлем и Юхновым.

– И что?

– Он утверждает, что через станцию уже с час в направлении Юхнова движется большая колонна танков и мотопехоты противника.

– И что, они не тронули этого уполномоченного?

– Он передал, что движутся безостановочно. Он ждет приказа, что ему делать.

– А-а, черт! – выругался Абакумов. И тут же велел: – Соедини меня с Лаврентием Павловичем.

Нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия выслушал Абакумова, но подвергать сомнению его сообщение не стал: он знал, что Абакумов ни за что непроверенных данных докладывать ему не станет. А коли так, то надо немедленно звонить Сталину. И тут же позвонил, но опоздал: его опередил Шапошников.