Текст книги "Янки при дворе губернатора"

Почему под Елошином горел лес?

После такого признания Альберт с минуту молчал, но потом, оценив меру Конкиного доверия и откровенности, медленно и даже как-то неохотно заговорил:

– Спасибо, конечно, за признание, но я тебя, честное слово, никак не могу до конца понять. Ясно, что ты помогал американцам собирать информацию, но, в конце концов, ты не на АЭС работаешь и уж тем более не офицер ГРУ. Хрен с ней, с этой грёбаной информацией, её у них так много, что не переварить им и десятой доли всего собранного. Вишь, вон взялись немцев прослушивать, своих первых союзников в Европе, а уж нас, своих вечных антиподов, само провидение велело… Вот по инерции и тебя подписали. Но лес, Ефим, это несколько иное дело. Лес наш, если ты школу не забыл, это наш зелёный друг, наше национальное достояние. Да и вообще, он ведь живой на самом деле. Неужели ты не замечал? Я знаю людей, которые не могут рубить деревья и резать ветки, потому что не хотят убивать. А ещё говорят, что, вероятно, есть планеты, где растительность способна мыслить. Впрочем, может, она и у нас до этого уровня доросла. А ты жжёшь по чьей-то лукавой заокеанской указке.

– Я же говорю, что заставляли, шантажировали, угрожали, даже совестили, что, дескать, за что же мы тебе бабки платим, если ты такого пустячка не можешь завернуть? Поджог ведь не убийство? И лес, в конце концов, не чей-то дом?

– Но от леса может вообще весь посёлок заняться? – Парировал Конкины сентенции Альберт.

– Может. На это и расчёт. Они, видимо, хотели создать здесь экстренную ситуацию, своего рода ЧС.

– А зачем?

– Прежде всего, для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание от своей чёртовой работёнки, которой стали в последнее время интересоваться ФСБэшники. Более того, они стали помогать налаживать эту противопожарную безопасность, в том же интернате, тем самым зарабатывая себе очки. И отсюда же вытекает главное. Все настолько рьяно кинулись на борьбу с пожарами, что совершенно забыли, что у нас под боком серьёзный полигон, который просматривается даже с чердаков некоторых наших домов. Я уж не говорю про сосны на опушке возле дома няни Груни, в котором ты живёшь. Альберт удивлённо взглянул на Конкина, но быстро своё удивление и погасил. Информация у них была налажена прекрасно. Профессионалы…

– Ну, про наблюдения за полигоном мне уже рассказывали. Тут у одного янки телескоп есть, якобы небо у нас уж больно интересное для астрономических наблюдений, а, между тем, он с чердака своего дома через него по армейским директрисам шарится, сука. А вот это, Ефим, уже изменой Родине попахивает. Я имею в виду помощь в наблюдении за военными объектами. Не того ты боишься, брат. Наркота для себя – это фигня на постном масле по сравнению, ну, ты понял, с чем. Его, или их, скорее всего, просто вышлют из страны, а тебя и коллег, типа твоей напарницы, закроют очень и очень надолго. Впрочем, ладно. Про поджоги ты мне ничего не говорил. При мне, кстати, молния сосну подожгла, и мы чуть заживо не сгорели. Я про это обязательно скажу. Так что помалкивай, если опять не хочешь на киче оказаться.

– Альберт, да я – тише воды, ниже травы. Спасибо, брат. Запутался я. Всё расскажу. А если они меня топить начнут?

– Да, не докажут. Есть презумпция невиновности, а улики все сгорели. Будем считать для очистки совести, что тебя запугали, заставили… Сколько ты отсидел по 105-й?

– От звонка до звонка. Семь лет. Да, понимаешь, дураком был. Надо было адвоката хорошего нанять, может, и вообще бы условным сроком обошлось. А тут вспомнили мне, ещё по старому кодексу, 206-ую часть 2 – «хулиганку» в общественном месте. И понеслось. Прокурор вообще «десятку» просил.

– Ну вот. И хватит с тебя. Тем более, тюрьма ещё никого не перевоспитывала в лучшую сторону.

– Это точно. – И Ефим невольно опустил повинную голову. – Помоги, Альберт, я вижу, ты парень крепкий, и не только телом. Я тебе надёжным помощником буду. Никогда не сдам. Вижу, что у тебя тут затевается такая катавасия, а без меня тебе будет куда сложней.

– Ладно. Будешь работать как прежде, но теперь, так сказать, под прикрытием. Это всё и искупит. Я, конечно, не уполномочен от имени следствия заключать с тобой сделку, но, думаю, что уговорю их, если насчёт тебя не «протечёт» куда-нибудь… В то же ФСБ, не дай Бог. Кстати, как ты поджигал то?

– Так ведь нынче все шашлыки взялись жарить. В каждом магазине угли для мангала и соответствующая жидкость за копейки. Поэтому нагребёшь хвои, сушняка сверху беремя, поливаешь этой жидкостью, спичку бросил – и ноги! Главное, чтобы при этом никто тебя не заприметил. Тут участковый что-то, видно, заподозрил и всё по лесам стал шарить, да ещё с биноклем. Поэтому, два последних раза я ночью действовал.

– Ну, это ты зря. У него ведь и прибор ночного видения имеется, а ночью любой огонёк видно в разы дальше, чем днём.

– А откуда ты про участкового-то?

– Да, кореша мы с ним. Вместе, знаешь, за Россию воевали. Он за это дело сильный сотряс получил, а я – маслину. Его до сих пор иногда, в непогоду, как тебя, я думаю, если дозу вовремя не сварил, колбасит. Кстати, ты порой выражаешься очень колоритно. Где учился то?

– Учился… В лесотехнической академии в Питере. Да сумку у меня менты отобрали, когда по делу проходил, и амба… Ни ответа – ни привета. Наверное, просто потеряли, а может, и толкнули диплом мой кому-нибудь из блатных. Сейчас за него хорошие бабки дают…

– Ерунда это всё. Диплом легко восстановить. Даже по Интернету можно заказ сделать. И стоит немного. Копейки. Переведем на указанный счёт – и все дела. Им самим выгодно, чтобы их сертифицированными документами не пользовались кто не попадя. Это ведь дело престижа! Компьютер у тебя с Интернетом. Через пару дней башню починят – и вперёд! Вон местному лесничему заместитель нужен, как воздух. А с твоим дипломом тебе сам Бог велел. Зарплата там не Бог весть какая, зато полномочий полный рот! Опять же, его в область звали, если замену найдёт. А кого тут найдёшь? Тут ПТУ – верхний предел. Даже лесного техникума ни у кого за плечами нет. Тоже мне, лесной край… Опять же, поскольку сам лес поджигал, лучше других знаешь, как с поджигателями бороться. Америкосы-то часом ничего не поджигали?

– А вот этого я точно не знаю. Сара с одним тут своим хахалем из Австралии шляется по округе – якобы для гербариев растения и жуков там разных собирает. Только я этих гербариев пока не видел… А приказы на поджог мне сама завуч передавала, Анна Соломоновна. Она тут главнее директора. А ей американцы, наверное, что-то такое присоветовали. Санчес их… Он ведь где только ни был: и в Пакистане, и в Африке, и даже в Югославии… Если бы не судимость, я бы его…

– Последил бы ты за ними, Ефим. Понимаешь, если бы она, завуч, или американцы на подстрекательствах засыпалась, то всё бы уже приняло совсем иной оборот. Это уже не ФСБ, а обыкновенная уголовщина, и соответственно наш самый справедливый в мире российский суд! А когда такая перспектива светит, то почти все колются как миленькие. Кому ж охота на нашей зоне париться?

– Добро! – Согласился Конкин. И они с Альбертом ударили по рукам.

В гостях у Ангелики

Няня Груня, когда Альберт вернулся восвояси, была так взволнована, что он стал казнить себя за такое долгое отсутствие. Несколько раз она принималась плакать, но потом племянник убедил её сесть в брезентовое кресло возле дома и почитать глянцевый журнал, который он привёз с собой специально «под её вкус». Она, хоть и не без колебаний, уступила ему и стала читать про Эдит Пиаф и нашу Ларису Лужину. Слава Богу, не было в журнале ни Наташи Королёвой, ни Фили Киркорова, ни Баскова с Фёдоровой… Не любила их Альбертова тётка, как и всё то, что уравнивает искусство и рынок. Впрочем, считала она, Рынок ведь тоже можно писать с большой буквы, если он честный, то есть не российский. А на не российском рынке Наташа Королёва – это… супруга очень талантливого стриптизёра и дочь одной из ведущих популярную на центральном ТВ программу. Поёт она так себе. На конкурсе «Голос» наверняка не прошла бы даже первичный отбор. Хоть там и соревнуются, в основном, любители. Но ноги у неё, действительно, красивые… Кстати, не отсюда ли идёт уже устойчивое «общественно-политическое» выражение – «голосовали ногами»? Она сонно задала этот вопрос суетящемуся возле самовара Альберту. Тот отвечал отрывочно, как автомат Калашникова в режиме стрельбы одиночными:

– Красивые ноги… тут не при чём… Это депутатские ноги… А они все в штанах… И, чёрт их знает, какие они… но я не гей… мне это, няня Грунь, не интересно… Просто, они очень, блин, часто… делают ноги с думских заседаний… И это тоже позиция… Ноги!.. Да, хрен с ними… и с депутатами, и с Королёвой. Читай про Эдит и Ларису! Ты, кстати, «Подсолнухи» смотрела? Такой клёвый фильм, а его что-то не показывают. Разную ерунду, типа «Гардамаринов…» раз уже десять, наверное, по телеку вертели, а хорошего кино не дождёшься. Всё у нас на умы ниже среднего рассчитано: мыльные оперы, игры, шоу и тому подобная белеберда.

– Альберт, ты знаешь, а мне игры нравятся. Они бодрят, как водка в молодости.

– Никогда, няня, не поверю, что ты в молодости пила водку. Ну, может, шампанское, сухое, на худой конец, портвейн?..

– Один раз было дело, – призналась Няня Груня, – напоил меня мой милый с определённой, сам знаешь, какой целью. Боже, как мне на утро было плохо! Всё, Алик, с тех пор я водку больше не пила. Моя медовуха во сто крат лучше, полезней. Вот мы сейчас с тобой треснем по стакашке, и всё у нас будет пучком. Не находишь?

– Нахожу, няня. Никуда мне от твоей медовухи не деться. Факт.

– Это Давыдов в «Поднятой целине» говорил. Не повторяйся, Алик, не повторяйся. Он всё же, хоть и был героем, но плохо кончил. А я не хочу этого для тебя. Будь осторожней! Ты ввязываешься в очень опасную игру. Если победишь, то не получишь фактически ничего, а если проиграешь, то… всякое, Господи спаси и сохрани, может случиться. И с этими словами няня, преследуемая трущейся об её ноги Кузиной, принялась собирать на стол. Альберт, блаженно вдыхая ароматы недавно приготовленного из свиных ножек холодца, развалился в старом выгоревшем кресле. День выдался нелёгким, да и не закончился он ещё… Тут и в самом деле запищала его мобила. Из трубки он услышал взволнованный голос Ефима Конкина:

– Алик, тут этот падла, старший их, Санчес, опять с чердака полигон шарит. Оптика бликует… Может, взять его за жопу?

– Не пори горячку, Фима. У тебя, вроде, камера неплохая имеется?

– А то! – С нескрываемым достоинством отвечал Конкин.

– Давай, работай. Сними его, да почётче. Потом обязательно пригодится. Работай. ФСБ тебе этого не забудет.

– Понял! – В голосе бывшего зэка слышалась готовность идти в огонь и воду.

Ну, вот и образовалось, решил про себя Альберт, а мне после холодца пора к напарнице Конкина, Ангелине, наведаться. Не мог умирающий Андрей напоследок что-либо случайное сказать.

…Ангелина встретила его, сидя на орловском рысаке Ганза. Сразу предупредила: «Если допрашивать собираетесь, то разговора не получится. А вот о лошадках могу рассказать, и о детках наших тоже…».

– Давайте лучше про деток. Я в лошадях всё равно ничего не понимаю. Машины – другое дело…

– Ну, детки что… Простите за цинизм, но с ними гораздо проще, чем с лошадьми. Их, необустроенных, в России всегда хватало, со времён «железного» Феликса. А вот лошади, подчёркиваю – породистые лошади – это признак аристократичности, достатка, респектабельности. А потому мы и наши американские коллеги решили… ну как бы это сказать по точнее… облагородить наших не совсем, так сказать, благородных детей. Общаясь с породистыми, благородными лошадями, они и сами постепенно поднимаются над своей безродностью, никчемностью – словом, над своими чересчур простыми и серыми предками.

– Вы что же, развиваете в них пренебрежение к родителям?

– Ну, не совсем так. Но, согласитесь, для них же лучше жить по иным канонам, чем жили их родители, бабушки и дедушки? Пришло иное время, расширились возможности, практически исчезли границы, а потому, если можно, к примеру, получить хорошее образование, воспитание, посмотреть мир и вообще иметь возможность работать где-нибудь на Западе, зарабатывая хорошие деньги, то отчего же, с какой такой целью коптеть здесь, в Елохине, среди сельских дурёх и пьяных мужиков?

– В Елошине, Ангелина, лохи тут не при чём. Извините, что по имени обращаюсь. Может, отчество назовёте?

– Натановна. Но лучше зовите меня просто Ангеликой… Мне так приятней будет.

– Охотно. Ангелика, вас с американцами, как я понимаю, не только лошади роднят? Дочка Ваша у них учится… английскому языку. А что, прежний её учитель Сантолайнен, видно, неважно справлялся со своими обязанностями? После некоторой паузы, во время которой Ангелина изучающе смотрела на Альберта, она неопределённо как-то проговорила, тщательно подбирая нужные слова:

– Не мне судить об уровне его профессионализма. Однако, дочь английского не любила, то есть не сумел он ей привить любовь к своему предмету. Поэтому я и попросила сделать это за него Сару. Она несколько раз брала у меня уроки верховой езды. Так что, мы смогли побеседовать в непринуждённой обстановке, а потом и вовсе подружились.

– Ну, и как? Сара справилась в отличие от Сантолайнена? – Альберт специально называл Андрея по фамилии, чтобы Ангелина, чего доброго, не догадалась об их дружеских отношениях.

– Ну… пока ещё рано делать окончательные выводы, но на английский Ева, так, кстати, зовут дочку, сегодня ходит гораздо охотнее, чем прежде. И это, я считаю, уже показатель.

– А как Вы полагаете, с чем это, в первую очередь, связано: с уровнем преподавания, с личным подходом, с полом, наконец… Ну, Сара всё-таки молодая красивая женщина, а прежний учитель был мужчиной. Вы, извините, насколько я знаю, живёте без мужа, то есть у Евы практически нет отца. Или я не прав, и она сегодня видится со своим папой? У них хорошие отношения? – Сказав это, Альберт принял виноватый вид – дескать, простите покорно, что лезу не в свои дела.

– Да, нет, ничего, я не обижаюсь, уже привыкла к подобному мужскому вниманию. В этот момент Альберт вдруг явственно почувствовал, что Ангелина в принципе не любит мужчин. «Может, и дочери это передалось», – невольно подумал он. А Ангелина, решительно стукнув себя по колену довольно увесистым для женщин кулаком, завершила начатую мысль:

– Нет, не видится. И не потому, что я запрещаю, а, так сказать, по доброй воле. Ева своего отца никогда и папой-то не называла. Потому что он был большим негодяем и издевался над нами как только мог. Мы даже милицию вызывали несколько раз, то есть участкового нашего или его помощника сержанта.

– Простите, а кто он по профессии? – Спросил Альберт с неподдельным интересом.

– Он у нас в интернате работал, учителем истории. После нашего развода уехал в Питер. Он сам оттуда. Мы с ним ещё в студенчестве познакомились, в университете имени Герцена.

– О, Герценовский – это фирма! И Альберт с искренним уважением посмотрел на Ангелину. Та даже несколько смутилась, но тут же встряхнулась и продолжила уже несколько иным тоном, давая понять, что прошлое – не в счёт:

– Но то в студенчестве. Молодая была, романтизм юности, знаете… Но потом всё оказалось не так однозначно, особенно когда приехали сюда.

– А зачем ехали то, Ангелика, если муж питерский? – В голосе Альберта слышалось явное недоумение.

– А меня наша Софья Ковалевская пригласила, директриса. У меня как раз проблемы с работой были, а тут это соблазнительное приглашение.

– В смысле? – Альберт всем своим видом выражал недопонимание. – То есть в чём состоял соблазн? Почему-то слово «соблазн» заставило Ангелину покраснеть.

– Во-первых, она сразу же предложила новую комфортную квартиру в доме возле реки, а в перспективе – лошадок, которых я люблю с детства. А во-вторых, даже по питерским меркам очень приличную зарплату за счёт моего участия в российско-американском сотрудничестве. Я, кстати сказать, окончила англо-немецкое отделение факультета иностранных языков. И мне это подходило как нельзя лучше.

– А муж? Я сам учился в Питере и не раз замечал, что петербужцы неохотно оставляют свой родной город…

– Быть может, быть может… Но Иван всегда очень любил бывать на природе, он охотник, рыбак, грибник и всё такое прочее. Словом, он не возражал. Тем более, что в Питере у нас не было своего жилья, и мы обитали у его родителей. А тут – свобода и полная независимость, в том числе и материальная.

– Вы бывали в Штатах? – Резко поменял тему беседы Альберт.

– Конечно, – не моргнув глазом, отвечала Ангелина. – У нас все, кто напрямую задействован в сотрудничестве с коллегами из США, там были. И не по разу.

– А ваш муж Иван?

– Нет, он относился к этому более чем равнодушно. Он, видите ли, патриот, как в том анекдоте про глистов, которые, сами знаете, откуда вылезли. – Лицо Ангелины исказила гримаса презрения. – Если честно, я в принципе не понимаю такого вот патриотизма польской закваски: с голым задом, но с гонором! Вот вы, опытный журналист, много где бывали, много чего видели, скажите, только напрямую: ну, разве это плохо, когда появляется возможность лучше жить, больше увидеть, иметь надежду устроить перспективное будущее своему ребёнку?

– Я не имел возможности побывать в США, хотя с американцами общаться приходилось довольно часто. И они, на мой взгляд, как и мы, разные. Но я, разумеется, не против хорошей жизни, возможности путешествий, устройства лучшей судьбы для детей. Встаёт лишь вопрос цены. Вы, очевидно, неплохо знаете немецкую литературу и «Фауста» Гёте в том числе?

– Да, я помню этот его роковой договор с Мефистофелем. Но, согласитесь, что Фауст, благодаря этому, побывал везде, увидел всё, что хотел. И неизвестно, что ещё лучше: сидеть в дыре до ста лет, или…

– Да, я помню, что лучше питаться 33 года свежей кровью, чем 300 лет – падалью. Только ведь это сказал Пугачёв, который русской крови выпил больше, чем любой агрессор. Впрочем, американцы к нам тогда ещё не заявлялись, да и не было их попросту ни как нации, ни как страны. Они очень молоды, и их время пришло лишь в двадцатом веке.

– Альберт, но вы же современный человек! Не думаете же вы, что они приезжают к нам с какими-то агрессивными целями? Ну, это просто смешно, на самом деле! – В голосе Ангелины чувствовались нотки явного превосходства. «А ведь мы и в самом деле, как Фауст с Мефистофелем, – подумал вдруг Альберт. – «Мне грустно, Бес! Что делать, Фауст? Таков вам положён предел…». Но, подумав так, Альберт довольно живо возразил:

– Я далеко не изоляционист, но никогда не забываю про Сербию, Афган, Ирак, Вьетнам, наконец. Теперь вот Сноуден выдаёт такое, что даже самые верные союзники Штатов негодуют. Бедная канцлер Германии Меркель на этой почве даже ногу сломала… Так что, Ангелика, я не удивлюсь, если и в вашем интернате в скором времени найдут кучу «жучков». Лицо Ангелины после этих слов Альберта как-то посерело и показалось даже некрасивым, хотя это и было не так.

Визит канцеляристок

Когда Альберт вернулся домой, няня Груня в окружении своих животных домочадцев уже поджидала его на завалинке. Лицо её выражало серьёзную озабоченность, в связи с чем при виде Альберта Никита дважды осуждающе тявкнул: дескать, что это ты, родственник, ёлы-палы, бродишь до сих пор?

– Что-нибудь случилось, няня? – спросил с некоторым волнением Альберт.

– Да нет, ничего особенного, – в голосе няни сквозила обида. – Вот только почему ты мне давече ничего не сказал про гостей?

– Про каких таких гостей? – С непритворным удивлением спросил Альберт.

– Ну, как же, а кто девушек из интерната пригласил на ужин? Что же ты меня подставляешь? К таким визитам надо загодя готовиться, а тут как пыльным мешком из-за угла: «Мы собираемся. Скоро будем!».

– А, чёрт! – С досадой на себя воскликнул Альберт. – Прости, няня, что-то я запарился немного с этими убийствами… И он тут же испуганно прикусил язык.

– А кого ещё-то убили?! – Вскочила как с иголок няня Груня.

– Не хотел я тебе говорить, да, видно, делать нечего. Всё равно узнаешь. Ксению – повариху. Ну, они считают, что она погибла на лесном пожаре, но я почти уверен, что это не так. Вот дождусь результатов экспертизы, тогда скажу точно. Няня закрыла лицо руками и так простояла больше минуты, ничего не говоря. Потом, решительно вытерев увлажнённые глаза тыльной стороной ладони, сказала Альберту:

– Ты вот что, Альберт, ты пригласи к нам и участкового. Дамам из канцелярии ещё один кавалер не помешает.

– Я тебя тоже хотел об этом попросить, только стеснялся. Лишние хлопоты тебе. Но я помогу. Вот шашлыки сейчас начну готовить, мангал только из багажника достану… – И Альберт засуетился, всем видом показывая тётке, что он окончательно осознал всю глубину своей полной безответственности.

Когда Альберт поднял из погреба замаринованную тёткой индюшатину, подошёл Николай с пакетом, из которого ловко извлёк бутылку «Дуката» и пару сухой «Фетяски». «И где он её нынче нашёл да ещё в такой глуши?» – Удивился про себя Альберт и решил, что, видимо, как раз в глуши-то ещё и сохранились почти сакральные вина. Старательно насаживая тёмно-красное индюшье мясо на шампуры, Альберт пристально наблюдал боковым зрением, как Николай неторопливо колдует над мангалом, нашпиговывая его берестой и сухими ветками вишни. От предложенной Альбертом жидкости для розжига Николай наотрез отказался, заявив, что предпочитает всё исключительно природное, натуральное… Вскоре огонь занялся столь уверенно, что Альберт лишь крякнул от удовольствия, потому что со времён своей армейской службы ценил в людях, прежде всего, надёжность и мастеровитость. Вот и сейчас: не прошло и десяти минут, а в мангале уже занимались угли… Ещё через десять минут пламя опало, а затем и вовсе ушло, и Альберт с удовольствием стал укладывать на мангал тяжёлые шампуры. И вот когда над няня Груниной усадьбой поплыл терпкий шашлычный аромат, калитка решительно отворилась, и в открывшемся дверном проёме появились канцелярские девушки, успевшие, очевидно, переодеться в походно-праздничные наряды: брюки, блузы, жакеты. Прибив на шее очередного комара, Альберт одобрил их выбор. Впрочем, возле густо чадящего мангала кровососов было куда меньше, чем за забором возле леса. Между тем, девушки, прежде всего, подошли к хозяйке дома, и у Альберта вдруг сложилось такое впечатление, что они не видели её с прошлого года. Увы, подумал он, у нас в городе всё совсем не так. Мы давно разучились радоваться друг другу, и общение в общем-то превратилось в простую формальность: дежурные фразы, заученные позы, заранее приготовленный набор так называемых развлечений. Потусовались пару часов и с чувством исполненного долга – по домам: перемывать кости друг другу и слушать глупости какого-нибудь Якубовича: «Есть в этом слове буква „Х“!». Прямо как в «Принцессе Турандот»: «Это будет – эндюх!». А в это время индюшатина уже покрывалась божественной корочкой, и Альберт с Николаем изо всех сил старались её не пересушить…

– Девушки! – Приветливо позвал Альберт смущённых канцеляриток. – А ну давайте-ка по бокалу сухонького под фрукты, чтобы скучно не было. А через пяток минут и шашлыки поспеют.

– За что будем пить? – спросила раскрасневшаяся заведующая канцелярией Алла Сергеевна и сама же на сей вопрос ответила:

– А давайте для начала – за няню Груню, хозяйку этого замечательного, самого приветливого в нашем селе дома. И коснулась краем своего бокала няни Груниной кружки, которая предпочла «всем этим коньякам и кислятине молдавской» свою ядрёную медовуху. После того, как все отведали вишни и скушали по привезённому Альбертом персику, Алла Сергеевна представила своих молодых спутниц, которых, впрочем, все, кроме Альберта, неплохо знали: самую молоденькую, в прошлом году окончившую школу девушку звали Наташей, а студентку-заочницу филфака Светлана. Она почему-то, в отличие от более практичных подруг, пришла в гости в модельных туфельках на высоком каблуке и теперь то и дело увязала задниками в мягкой податливой лужайке. Заметив это, Альберт тут же предложил ей переобуться в тёткины шлёпанцы, на что получил благодарное согласие. И вообще он несколько неожиданно для себя заметил, что Светлана «положила на него глаз». Сначала его это «по привычке» вдохновило, но потом он вспомнил, что находится не в огромном полисе, где люди не обременены никакими обязательствами друг перед другом, а в небольшом русском селе, где если на одном его конце чихнут, то с другого обязательно донесётся «Будьте здоровы!».

Когда Альберт стал сбрасывать испечённую индюшатину в фарфоровое блюдо, Светлана попросила дать ей мясо прямо на шампуре: «Так экзотичней да и удобней…». Альберт согласился и тоже стал есть прямо с шампура. Выпили «Дуката», с которого девушки заметно захмелели. Зазвенел беспечный смех, полетели с места в карьер всё более и более серьёзные разговоры. Оказалось, что у канцеляриток столько накопилось на душе горечи и невысказанных обид, что Альберт тайно для всех щёлкнул клавишей диктофона, подумав при этом, что всё непременно сразу сотрёт, как только перенесёт все аудиозаписи на бумагу. Первой по старшинству заговорила Алла Сергеевна, приятная, в меру полная брюнетка лет тридцати пяти. Легко вдыхая чувственными ноздрями аромат «Фетяски», она для начала с ностальгической грустью негромко проговорила куда-то в сторону леса:

– Сейчас бы уехать куда-нибудь далеко – далеко и никогда больше сюда не возвращаться…

– В Штаты, например? – Легко подколол её Альберт.

– Упаси Бог! – Словно от змеиного укуса отпрянула от мангала заведующая. – Лично мне этих штатов и в интернате хватает. Знаете, ведь они поначалу и меня в свою компаху зазывали вместе с бухгалтером. Но мы не захотели. Бухгалтершу они поменяли, а на меня махнули рукой, поскольку, видимо, не шибко я им и нужна. Опять же делиться со мной не надо.

– Кому делиться? – Спросил Николай.

– Да, завучу, Анне Соломоновне. Они через неё со всеми своими помощниками расплачиваются, в том числе и с директором, с Софьей Ковалевской.

– Скажите, Алла Сергеевна, а отчего Вы директора назвали по прозвищу, а завуча, так сказать, с полным почтением? – Поинтересовался Альберт.

– Да, нет в этом никакого почтения. Скорее, есть привычка опасаться, поскольку у Соломона повсюду уши и человек она очень злопамятный и мстительный.

– А директор? – В свою очередь полюбопытствовал Николай, хотя, вероятно, и знал то, о чём спрашивал. Видимо, для Альберта старался.

– Нет, она совсем другой человек, по характеру. Мы, быть может, и относились бы к ней вполне лояльно, если б не два её недостатка: она легко подпадает под влияние и любит деньги. В результате, сегодня директор находится под колпаком и у своего заместителя, и конечно у американцев – Сары и Санчеса. Эти вертят ей, как хотят, а нам от этого стыдно. И почему она не видит себя со стороны? Ведь она жалка и убога! Это просто какая-то компрометация всех нас, русских.

– Но ведь завуч с характером и держится вполне самостоятельно?

– Держится. Только она не русская. Ей Сара куда ближе, чем все мы.

– Уж, не антисемитка ли вы? – С притворным испугом воскликнул Альберт.

– Да я не про кровь, не про национальность, я про взгляды и привычки. Ведь американец – это не национальность. Так вот, Соломон по менталитету – типичная американка.

– Вы очень интересно говорите, Алла Сергеевна. Что заканчивали?

– Физмат в Новосибирске. А сюда муж привёз. Он у меня военный, здесь, неподалёку, танковым батальоном командует. Если бы не он, то и меня, по всей видимости, из интерната бы выжили. А так, рыльце – то в пушку и связываться не хотят.

– А вот с этого места, если можно, поподробнее, – по своей утвердившейся привычке попросил Альберт. – Даю вам честное и благородное, а няня Груня – свидетель, что я своё слово держать умею, что нигде о вас не упомяну ни устно, ни тем паче письменно.