Текст книги "Советская военная разведка. Как работала самая могущественная и самая закрытая разведывательная организация XX века"

Красная полоса сильно усложняла зэку жизнь. Так и разведчик, однажды замеченный в попытке оторваться от слежки, попадал в какие-то особые списки. Попытка эта выходила ему боком: наблюдение за ним резко усиливали.

5

Для выявления слежки заранее подбирались специальные маршруты. ГРУ требовало, чтобы каждый такой маршрут занимал не менее четырех часов. На маршруте должно быть несколько заранее определенных точек проверки. Каждый разведчик, находясь где угодно, постоянно оценивал улицы, переулки, дворы, пустыри, развалины, магазины, гостиницы, базары, рестораны и все остальное с точки зрения пригодности этих мест для проверки: захожу в этот торговый комплекс с этого входа, поднимаюсь на лифте (кто-то из наружки должен войти со мной, иначе на четвертом этаже они меня потеряют), заворачивают вон за тот угол…

Каждый такой маршрут, словно диссертацию, надо было защитить у заместителя резидента. Он выступал в качестве оппонента – злобного оппонента: а как ты на этом месте будешь проверяться? Да невозможно там провериться! Да это место все разведки мира знают!

Зам резидента браковал предложенные места проверки, вместо забракованных подавай ему новые. Дважды одно и то же место использовать было нельзя, и он уличал тебя: да ты же в январе позапрошлого года это место использовал! Ты кого обмануть хотел?

Маршрутов требовалось много, и все они должны быть легендированы: не просто так ты по городу болтаешься, а с какой-то целью. И для тех, кто за тобой следит, эта цель должна быть убедительной.

Самыми сложными были маршруты с контрнаблюдением. Один человек шел по маршруту, а несколько других были заранее выставлены в точках проверки. С ними заранее обговорены все действия и точное время появления. Тот, кто проверяется, идет по улице, сворачивает в переулок, который лесенкой спускается совсем к другой улице. Лестница эта отсекает машины наружного наблюдения. Чтобы выскочить на другую улицу, машинам надо сделать огромный крюк. Дабы не упустить нашего парнишку, кто-то из следящих должен пойти за ним следом. Парнишка идет, не оборачиваясь, но из окна соседней кафешки за ним и за улицей наблюдает другой наш разведчик, сидящий за столиком с газеткой и чашечкой дымящегося ароматного напитка.

На таком маршруте могло быть три – четыре места контрнаблюдения и два – три места проверки, где разведчик проверялся сам. Проходишь иногда такой маршрут, проверяешься – все в порядке, наружки нет, а в конце маршрута вдруг получаешь сигнал снятия: ты, может быть, ничего не заметил, а те, кто в точках контрнаблюдения газетки читал, что-то заподозрили.

Через неделю повторим по другому маршруту. Кстати, а он у тебя подобран? А замом проверен? Утвержден?

Обязательное требование: в конце каждого маршрута должно быть так называемое «игольное ушко», то есть такое место, которое разведчик проходит со стопроцентной уверенностью, что следом никто не идет, и обойти стороной это место наружка не сможет. Таким местом может быть, например, подземный пешеходный переход под железнодорожными путями, по которому не может проехать машина наружного наблюдения: прошел по такому переходу, на той стороне покупаешь себе мороженое в киоске и смотришь, кто за тобой из перехода выйдет. (Следует также отдавать себе отчет, что любая уважающая себя контрразведка знает большинство таких мест и в данном случае может поставить у обоих концов такого перехода телекамеры.) Или, например, Измайловский парк в Москве: огромная территория, много дорожек, расходящихся в разные стороны, автомобильное движение запрещено. Входишь в парк по одной из дорожек, прибавляешь ходу, за поворотом прыгаешь в овраг и смотришь, появится ли кто-нибудь следом.

Потому, где бы ты ни был, днем и ночью ищешь подходящие места для проверки и складываешь из них маршруты. Маршрутов нужно много. В любой момент могут вызвать к заму резидента: завтра в обеспечение, есть маршрут?

6

Рано или поздно контрразведка, наблюдающая за офицером, засветившимся своей чрезмерной активностью, определяет: этот парнишка серьезно настроен на вербовку – очень уж ему хочется отличиться. И иногда решает ему «помочь».

И тут в игру включается новый мерзкий персонаж, который именуется подставой.

Подстава бывает прямой и наведенной.

Прямая подстава – это сотрудник контрразведки, прикидывающийся носителем информации, которая может интересовать ГРУ: вербуй меня.

Наведенная подстава – это реальный носитель информации, которая нас интересует. Мы проявили интерес к этому человеку, контрразведка это засекла, встретилась с ним, проинструктировала, порекомендовала определенную линию поведения. Разведка глотает наживку, а вместе с ней и крюк.

Что делать резиденту, если вдруг выясняется, что наш агент перевербован или изначально был подставой?

В этом случае начинается процесс отсечения.

Способов отсечения много. Самый простой: выводим агента якобы в консервацию. Объясняем, что работает он хорошо, что представляет исключительную ценность и, дабы столь ценный источник сохранить, мы даем ему некоторое время отдохнуть от шпионской работы, и некоторое время с ним никто не будет встречаться. Офицеры, которые с ним работали, по истечении сроков зарубежных командировок возвращаются домой. А с этим агентом так больше никто связь и не восстанавливает.

Отсечение могли осуществить и в самом прямом смысле. Советская военная разведка всегда старалась навести и поддерживать контакты с местными криминальными кругами – не с той шушерой, что по вокзалам шестерит, а с людьми серьезными. За определенное вознаграждение кому следует агента могли невзначай столкнуть с платформы под летящий мимо поезд. Важно понимать, что советская военная разведка никогда никому не мстила. Решение о физическом устранении агента всегда принималось исключительно по прагматическим соображениям – если само существование агента-изменника угрожало безопасности резидентуры, ее операциям или другим агентам.

Подстава против разведчика исключительно опасна. Еще хуже, если на подставу напоролся наш агент.

Представьте себе такую ситуацию. Контрразведка нащупала нашего агента и постепенно перекрывает ему все каналы связи: глушит двухстороннюю радиосвязь (если агент несведущ в технике, он не может понять, почему это происходит, и думает, что отказала аппаратура), наружка стирает графические сигналы, агент собирается выехать на встречу с нашим офицером в соседнюю страну, но у него внезапно «ломается» машина или «теряется» загранпаспорт, а если выехать все же удается, то по дороге происходит что-нибудь непредвиденное: он надолго застревает в пробке или его задерживают какие-нибудь другие «случайно возникшие» обстоятельства.

Через некоторое время на выявленного агента выходит подстава – сотрудник контрразведки, выдающий себя за высокопоставленного советского разведчика, который якобы должен восстановить потерянную связь с агентом.

Первый делом «матерый разведчик» интересуется здоровьем, семьей, безопасностью. Он дает много денег: мол, мы же вам так давно не платили. Далее ведет деловой разговор о том, где, как и когда связь была утеряна, выясняет подробности того, как его глупые коллеги могли потерять такого ценного человека, уточняет время и места встреч и многие другие детали.

У «матерого разведчика» возникает подозрение, что столь ценному агенту явно недоплачивали: ну-ка, давай разберемся, кто, что и когда тебе передавал, сколько они тебе платили. И это всё? Жулье! Да они половину в своих карманах оставляли! Уж я им задам, когда вернусь в Москву! Я разберусь на высшем уровне! В Сибирь, гады, в кандалах поедут!

Контрразведчики могли играть с агентом таким образом некоторое время, пока не получали ответы на все интересующие их вопросы, – и только затем агента арестовывали. Контрразведка старалась провести арест агента так, чтобы он не догадался о том, что имел дело с подставой. Теперь допросы будет вести следователь, и вести таким образом, будто ничего не знает о встречах арестованного с «высокопоставленным советским разведчиком». Задача следователя – вести дело так, чтобы арестованный оставался в уверенности, будто встречался с настоящим высокопоставленным советским разведчиком, и никто об этих встречах не знает. В этом случае контрразведка будет понимать, дает ли арестованный правдивые и чистосердечные показания и можно ли доверять новой информации, полученной от него на следствии, или он врет, и любую новую информацию, полученную от него, надо проверять.

7

Самое страшное в разведке – провал.

Провал – это ситуация, когда арестован наш нелегал или агент. Если разведчик под легальным прикрытием арестован с компрометирующим материалом, это тоже провал.

В случае провала резидент и его замы вводят в действие план локализации провала, который в общих чертах готовится заранее. Главное – установить, кого данный провал может затронуть. Исходя из этого обрываются связи с действующей агентурой, но обрываются так, чтобы потом их можно было восстановить. Страну срочно покидают все, кто мог быть причастен к провалу и связанному с ним скандалу, если такой возникнет. Принимаются другие меры вплоть до отсечения, в том числе и физического.

Каждого разведчика специально готовили к тому, как вести себя в случае ареста, когда за твоей спиной клацнули запоры железной двери тюремной камеры. Правило первое, главное, золотое:

 
Признание облегчает совесть,
непризнание облегчает срок.
 

Не признавайся ни в чем. Отрицай все. Папку с секретными документами вы у меня из-за пазухи вытащили? Да это вы сами мне ее подсунули! Отпечатки моих пальцев на той папке нашли? Да вы же мою руку насильно к ней и приложили!

Главное на допросе – расслабиться и отстраниться от происходящего, словно этот допрос тебя никак не касается, словно ты – наблюдатель с другой планеты, и все это видишь со стороны. В ответах – никаких эмоций и полная неопределенность: никаких категорических «да» или «нет». Вместо ответа разводи руками, пожимай плечами, изображай на лице недоумение, непонимание, раздумье.

Но признаваться нельзя – ни в чем!

«Вину не признал» – это ключевая фраза для любого суда, в том числе и для советского военного трибунала.

8

Вопрос исключительной важности: если всех разведчиков контрразведка быстро вычисляет, то как же можно работать под постоянным наблюдением?

Прежде всего, она вычисляет не всех.

Нелегалов никак не вычислишь. Но и тех, кто работает под легальными прикрытиями, не так просто вычислить.

Тихарь, он же тихушник, не вычисляется никак. Чистые дипломаты уверены: он чист, он вместе с ними МГИМО кончал. Тихарь ничем себя не выдает, но он опасен почти как нелегал.

Всех остальных вычислить легко. Не так ли?

Правильно, легко. Но что толку?

Вот во времена «сухого закона» в США по славному городу Чикаго под мощной охраной несется некто очень важный. Знает ли полиция, что это главный мафиози? Полиция это знает. Может ли она его арестовать? Не может. Ибо не знает, в чем конкретно заключается преступление этого наглого обормота. А вот три четверти века спустя по Москве в бронированном лимузине с надежной охраной несется наш родной мафиози в золотых цепях. Ситуация все та же: арестовать его нельзя, хотя знаем, кто он, да не знаем, к чему придраться.

Именно так работают разведчики под прикрытием. Контрразведка знает, кто они такие. Да только за руку поймать их не так-то легко.

Разведчик заводит множество связей, у него кругом знакомые. Но это – прикрытие. А где у него агентура?

До агентуры добраться очень даже непросто, как непросто было добраться во времена «сухого закона» до темных дел уважаемых жителей Чикаго, разъезжавших в роскошных черных лимузинах.

9

Могли ли контрразведывательные службы стран Запада противодействовать советской военной разведке более системно, не ограничиваясь периодической высылкой отдельных дипломатов, чьи провалы были слишком очевидными? Можно ли было в те времена победить гигантского спрута, которым было ГРУ, существенно затруднить разведывательную деятельность этой могущественной организации или вообще блокировать ее? Такие возможности были.

Прежде всего, надо было вычислить и выслать из страны резидента ГРУ (или резидентов, если в стране действовали несколько резидентур). Высылка резидента подобна снятию короля с шахматной доски: резидентуре ставится мат, и ее работа – какой бы успешной она ни была – на некоторое время оказывалась парализованной. Обычно местная контрразведка знала, кто именно из сотрудников советского посольства был резидентом ГРУ. Определить его было несложно. Этот человек уже работал за границей на протяжении 12–15 лет, работал очень активно и, судя по внешним признакам, успешно. Теперь он занимал, как правило, один из высоких дипломатических постов и очень редко покидал посольство, сидя там, словно паук на паутине. Очевидно, что именно против резидента в первую очередь должны быть мобилизованы все силы контрразведки. Это нелегко. Резидент не нарушал законов, не носился днем и ночью из одного конца страны в другой по автострадам, не держал в своем автомобиле похищенные секретные материалы. И тем не менее он был более опасен, чем все остальные офицеры резидентуры вместе взятые.

В те годы в сознании общественности многих западных странах глубоко укоренилось одно ошибочное убеждение, заключавшееся в том, что советскому дипломату, который был идентифицирован как резидент советской разведки, нельзя позволять въезжать в страну – надо отправлять его назад в СССР прямо на границе или просто отказывать ему во въездной визе. Такая тактика ошибочна, и я попробую объяснить это на примере одного резидента, с работой которого я был знаком лично. Этот человек обладал железной волей и мощным интеллектом; он был настоящим асом шпионажа – осторожным, коварным, расчетливым и бесстрашным. Он получил звание генерал-майора в возрасте 36 лет и мог бы сделать блестящую карьеру в центральном аппарате ГРУ. Но он хотел только одного – быть резидентом, и поэтому оставался в звании генерал-майора.

Несомненно, он был хорошо известен спецслужбам западных стран. Перед его очередной зарубежной командировкой Министерство иностранных дел СССР запросило для него бельгийскую дипломатическую визу. Бельгия отказала. Тогда министерство запросило французскую визу, но Франция тоже отказала. Запросили западногерманскую визу – и снова отказ. Наконец, одна небольшая страна согласилась предоставить ему разрешение на въезд, и ГРУ поставило этого человека руководить тамошней резидентурой. Перед выездом он прошел заключительный инструктаж и получил имена и контакты членов агентурной сети, которой управляла резидентура. Прибыв в страну, он сразу же начал быстро и энергично расширять агентурную сеть, и очень скоро она стала успешно работать против многих западных стран, включая Бельгию, Францию и ФРГ, которые ранее отказали этому человеку во въезде. Мораль этой истории такова: запрет на въезд в страну не мешал резиденту ГРУ работать против этой страны.

Теперь представьте себе, что события развивались бы по другому сценарию. Предположим, что первая страна, куда советский МИД обратился за дипломатической визой для героя этой истории, Бельгия, дала бы такую визу. Получив назначение в эту страну, резидент прошел бы инструктаж, получил доступ ко всем секретам резидентуры и прибыл к месту работы, а через три – четыре месяца Бельгия нашла бы какую-нибудь причину для его высылки. В этом случае произошло бы следующее.

Во-первых, резиденту хватило бы времени на то, чтобы в значительной степени разрушить существующую систему работы резидентуры, но он еще не успел бы создать новую.

Во-вторых, будучи вынужденным внезапно покинуть страну, резидент, образно выражаясь, оставил бы свою армию без командующего. Его преемнику потребовалось бы время, чтобы приступить к руководству резидентурой – время на оформление визы, на инструктаж и приемку дел, которая на этот раз заняла бы больше времени. Все это время работа резидентуры в значительной степени была бы парализована.

В-третьих, после возвращения в Москву этот матерый разведчик на несколько лет будет полностью нейтрализован как возможный резидент. В следующие три – пять лет обращаться за визой для него в большинство западных стран было бы бессмысленно – каждая страна, которую Бельгия как союзник уведомит о высылке этого дипломата, включая Францию и Западную Германию, отказала бы ему в визе.

Один опытный, волевой, требовательный и беспощадный резидент, работающий в нейтральной стране и имеющий под своим началом десяток добывающих офицеров, иногда мог навредить Западу гораздо сильнее, чем двести активных офицеров ГРУ, работавших в США, Великобритании, Западной Германии или Франции без аналогичного руководства.

Эффект от высылки любого советского дипломата, изобличенного в шпионаже, прямо зависел от шума, возникшего (или созданного) вокруг нее. Поимка советского шпиона и его высылка сами по себе уже были большой победой, но только публичное, максимально громкое разоблачение позволяло извлечь из этой победы всю возможную пользу. Тихая высылка советского разведчика по большому счету наносила ущерб лишь ему одному; шумное изгнание было пощечиной ГРУ или КГБ, оно работало против всей разведки и против всех ее офицеров, оно оказывало влияние на тысячи колеблющихся граждан этой страны, которые в ином случае были бы готовы выслушать и принять вербовочные предложения офицеров советской разведки. Вот один пример, иллюстрирующий это.

Некий добывающий офицер ГРУ, находясь в зарубежной командировке, наладил довольно хорошие отношения с молодым человеком, гражданином иностранного государства, который согласился «потерять» свой паспорт и взамен «найти» небольшую сумму денег. Это был бы его первый шаг в сети, заботливо расставленные ГРУ. Уже были запланированы следующие шаги, которые каждый раз гарантированно втягивали бы юношу в агентурную работу все глубже и глубже, чтобы, связавшись с ГРУ, он уже не смог выпутаться. Однако в тот день, когда должна была состояться их очередная встреча, какая-то местная газета опубликовала статью, в которой утверждалось, что пятьдесят процентов сотрудников советского посольства в этой стране на самом деле являются шпионами. Поэтому на встрече, вместо того, чтобы «потерять» принесенные с собой деньги и «найти» паспорт молодого человека, офицер ГРУ был вынужден потратить все свое время и силы на убеждение его в том, что газетчики лгали. И это действительно была наглая ложь, потому что шпионами были не пятьдесят, а восемьдесят процентов сотрудников посольства. Ему удалось убедить молодого человека в лживости статьи, и они расстались хорошими друзьями, но на этом их отношения закончились. Молодой человек так и не сделал первый, критический шаг в железные объятия ГРУ.

Этим офицером был я. Я сильно переживал из-за этой неудачи. Но что мог сделать советский разведчик в той ситуации, когда свободная западная пресса опубликовала такую статью в самый неподходящий момент?

Наконец, возникает резонный вопрос: скольких советских разведчиков, работающих под прикрытием, следовало бы выслать? Конечно, всех. Это единственное разумное решение. Зачем держать их в стране? Они были профессионалами, тщательно отобранными и специально обученными для подрыва обороноспособности другой страны, чтобы Советский Союз однажды мог «освободить» и ее. Если контрразведка могла доказать, что эти люди были шпионами, их следовало выслать.

Иногда в ответ на эту идею выдвигается такое возражение: лучше раскрыть шпиона и держать его под наблюдением, чем выслать его, потому что вместо него пришлют нового, которого еще нужно выследить и разоблачить, на это уйдет время и силы, и вовсе не очевидно, что это удастся сделать.

Это верно. Но в то же время каждый разоблаченный шпион будет кошмарным примером для нового шпиона, которого пришлют на его место: новичку с самого начала будет казаться, что земля горит у него под ногами. Во-вторых, в разведке наибольшую ценность всегда имел именно опыт работы, а не образование или подготовка, какими бы глубокими они ни были. Поэтому опытный, матерый разведчик в сто раз опаснее молодого и зеленого. Чем больше неопытных разведчиков окажется в конкретной стране в результате высылки матерых шпионов, не понаслышке знакомых с местными условиями, тем больше ошибок будет сделано и тем легче будет вести контрразведывательную работу.

Еще одно типичное возражение состояло в следующем. Если бы некая страна начала высылать советских дипломатов, уличенных в шпионаже, то Москва предприняла бы ответные меры и выслала ни в чем не виновных дипломатов этой страны из СССР. Да, такое случалось. Но против этого есть противоядие: эта страна должна была высылать большую группу дипломатов одновременно. Посмотрите на статистику таких случаев. Когда в годы холодной войны Голландия выслала одного советского дипломата, Советский Союз ответил высылкой двух голландских. Турция выслала одного и получила в ответ двоих. Но когда число одновременно высланных советских представителей увеличивалось до пяти и более человек, Советский Союз отвечал высылкой не более пяти дипломатов. Канада однажды выслала тринадцать человек и получила в ответ двоих. Франция выслала сорок семь дипломатов и не получила в ответ ни одного. В 1971 году Великобритания одновременно выслала 105 советских дипломатов, обвинив их в шпионаже. В ответ Москва выслала из СССР всего 18 британских дипломатов.

Такая стратегия борьбы с советской разведкой приносила свои плоды. Советское руководство уважало такие страны и искало возможности улучшить отношения с ними. История XX века со всей очевидностью показала, что Советский Союз понимал только язык силы и подчинялся тем, кто оказывался сильнее его. Остановить его можно было только силой. Советский Союз уважал суверенитет любой страны независимо от ее размеров и численности населения, если эта страна, ее народ и ее руководство сами защищали собственный суверенитет.