Текст книги "Последний рассвет"

Вот, перестав сотрясаться от смеха, гигант поднял грубую волосатую руку и представился:

– Я монах, меня так и называют – Бодзу. Я самый младший в отряде Кагасиро.

– Самый младший! – ошарашенно повторил юноша, рассматривая его с неподдельным восхищением. – Ты – настоящий кит!

Захохотали Асахара и Каори, сидящие вокруг старого ящика, на котором вперемежку с бутыльками специй лежали на деревянной тарелке недоеденные рисовые колобки и кусочки сашими из красной рыбы. Рядом дымилась зажжённая бамбуковая трубка – немой вор приложился к ней, и, выдохнув, покачивался. В сыром слабо освещённом трюме, наполненном дымом и разноголосым смехом, воцарилась дружелюбная атмосфера.

Добровольные отщепенцы, те, что, казалось, жили одним днём и не думали о следующем, сразу понравились Шиничиро. Юноша стал заложником на пиратском корабле, однако же нисколько не жалел. Перемены требовались ему в жизни, как дожди земле. Без риска и постоянного прилива ярких ощущений, казалось, пропадёт его лучшая жизненная пора.

Бодзу, лихой рубака, – огромный, как ствол многовековой сосны, и сильный, что бык. Лицо – доброе, крупное, квадратное у лба и широкое у щетинистого прямого подбородка. Нос крючковатый, длинный, словно у горного демона. Уши великана – коричневато-белого рисового оттенка, напоминали расплющенные клёцки сиратама. В них поблёскивали золотистые фасолины-серёжки – два кричащих филина «летели», расправив крылья. Голова, имевшая форму перевёрнутой наковальни, косматая, смешная. Без своего долгополого плаща, в серой шерстяной каригине, подпоясанной верёвкой, и толстых тёмно-коричневых штанах, собранных у пояса в глубокие складки, Бодзу совсем не походил на приверженца практического дзадзэна – только деревянный амулет «Будда в нирване», робко выглядывавший из-за широкого ворота одежды, выдавал в нём если не охранника буддийского храма, то ярого почитателя веры. Его руки – толстые, багрово-коричневого оттенка, испещрённые длинными побелевшими шрамами, вытянулись вперёд здоровенными мифическими змеями. Не отводя взгляда от гигантского меча с очень длинной рукоятью и широким массивным лезвием – бисэнто, Шиничиро пожал протянутые руки двумя своими. И, вдохновенный необычным знакомством, попросил помочь несчастному больному Хаору, другу.

Хаору поставили на ноги не сразу. Подозрительный парень отказывался принимать зелье, мол, Шиничиро предал, переметнулся на сторону врага, но Бодзу насильно влил ему в рот и заставил проглотить. Страх перед новым знакомым друга сменился изумлением, в низком голосе «Бамбукового морехода» послышалась благодарность:

– Гораздо легче, гораздо…

Нутро Хаору согрело жаром от горячего травяного зелья, кашель резко прекратился. Довольный больной осклабился, и в порыве радости от внезапного облегчения, нахлынувшем точно забортной океанской волной, не знал, как благодарить. Парень уверял, что всегда мечтал посетить юг Хондо, думал о нём, как о центре всего благородного, мудрого, прекрасного и богатого, грезил увидеть земли древних императоров. Стало заметно, что льстить, обманывать «Бамбуковый» не умеет, поэтому Бодзу, нахмурившись, посоветовал говорить правду, какой бы горькой она ни являлась. Великан обладал ясным внимательным взглядом, проникающим в душу, поэтому, пристально воззрившись на Хаору, кратко сказал:

– Не бойся, правила игры нам знакомы. Если ты с нами, то бояться нечего.

– Время сделало нас такими, хе-хе, – подметил Асахара. Прежнее холодное выражение убийцы покинуло его, перед Шиничиро стоял просто человек с трудной судьбой.

– А ты ничего! – захихикала Каори, превратив глаза в две хитрые щёлочки. Румянец залил её впалые щёки, острый кончик носа покраснел. – Подойди ближе, юноша, мы ведь не успели познакомиться как следует?

Несмотря на хрупкую грацию вынырнувшего из-под рукава куртки тонкого запястья, с ней не следовало шутить. Шиничиро позволил коснуться себя.

– Не обращай внимания, – прошептала Каори на ухо. От неё пахло вином и рыбой. – Иногда я не принадлежу себе.

– Лучше не сопротивляйся, хе-хе, – посоветовал Асахара, забравшись на лежанку из досок, накрытых обшарпанными шкурами. – Джюндзи, гостям надо показать койки.

Немой вор радостно вскочил, бросив курительную трубку. Он любил быть полезным.

Внезапно корабль сильно качнуло, накренило. Ящик, бутыльки и прочая утварь покатились к стене, следом повалились и люди. С палубы раздавались громкие голоса на варварском наречии.

Часть вторая

Глава 1

Три горных хребта – Хидо, Кисо и Акаиси, создают три возможных пути с севера на юг Хондо. Побережье Запада контролировали восставшие против алчной власти крестьяне и монахи Икко-икки. Их оплотом на юге стал храм Исияма, который сейчас осаждала армия Оды, а Такэда и Уэсуга снабжали восставших провиантом и оружием с моря. Часть вассалов Асикага и Оды удерживали проход вдоль западного побережья, с переменным успехом сражались с восставшими, подкреплёнными армией Уэсуги, «северного тигра». Такэда двинул свои войска между хребтами Хидо и Кисо, вдоль верховий реки Кисо-гава, параллельно руслу, где проходила почтовая дорога. Тропа в ущелье меж хребтами Кисо и Акаиси вела к северным границам Токугавы, союзника Оды, и по ней, помолясь горным духам тэнгу, выдвинулся пятитысячный корпус хатамото Ёсисады Хадзиме под командой Хавасана и Накомото. Основная масса войска императора Нинтоку Тоды медленно наползала на сравнительно маленькую армию Токугавы по Восточному побережью Хондо.

Генерал Мицухидэ заканчивал погрузку новобранцев и провианта на многочисленные джонки разной вместимости, среди которых обнаружились несколько больших кораблей – «черепах», захваченных у корейских берегов пиратами вако и отремонтированных в гаванях Уэсуги. Галеон англичан, вооружённый несколькими десятками пушек, в сопровождении старой, но шустрой двухмачтовой развалины карраки, из бухты Эдо уже исчезли.

Мотохайдус в растерянности метался из комнаты в комнату – Суа-химэ, его карающая рука на ложе Ёсисады, сбежала из-под стражи. Как? Куда? А главное – почему?

Да, ПОЧЕМУ?

Почему Такэда, заполучивший Сендэя целым и невредимым, не порвал союзнических отношений с Ёсисадой Хадзиме? Захваченную Ямамото принцессу он вернул сёгуну, а мог оставить в плену как изловленную им разбойницу – в залог. И почему Сендэй не стал преследовать Мотохайдуса! И Кендзо уклоняется от встречи… Неужели его просчитали и как-то исключили из «игры»?

Единственное оправдание – сэппуку… но какой толк? В лучшем случае служанка подметёт кишки с пола и его тело тихо закопают.

Так. Думаем… Сёгун уступил Такэде направление генерального удара по логову Оды Бадафусы, удовлетворившись слабейшим врагом, Токугавой. С одной стороны, это разумное решение: кто же лучше Такэды знает тамошние места? Но и Ода не такой уж дурак, каким его считают. Выход из ущелья заблокирован, скорее всего, там каменные укрепления, что выстроил выскочка Тоётоми, и стрелки с иноземными орудиями. Наверняка с горных склонов на голову Такэды повалится что-нибудь тяжёлое или выльется жидкое, ледяное, и очень много.

Ёсисада Хадзиме послал Хавасана с Накомото вдоль горной гряды Акаиси не на смерть… неужели намерен прорваться к Нагоя первым? А Мицухидэ – куда высадится его крестьянская армия – на побережье в устье Тенрю-гава, как планировалось, для соединения с самурайским войском Хавасана, или где-то ещё? Неспроста ведь Уэсуга выделил Ёсисаде свои корейские трофейные «черепахи»! Эти двое подкармливают икко-икки, бунтовщиков, что связали армию Оды вдалеке от провинции Овари, и услать туда десант Мицухидэ – самое логичное и выгодное решение. Да, скорее всего, эти хитрые интриганы сговорились против Ёсисады. Если так, тогда Накомото рядом с Хавасаном опасен! Играя на ревнивой нелюбви последнего к Мицухидэ, его легко убедить в предательстве этого любимчика сёгуна, и тогда отряд хатамото можно перенаправить на помощь Такэде через горный перевал Кисо. Свернув к западу от крепости Иида, армия окажется в тылу укрепрайона, противостоящего Такэде, и если не поляжет вся и не предаст, войдёт в Нагоя вместе с «горным тигром». Но лавры и фавор у Тоды всё равно достанутся Такэде!

А ему, Мотохайдусу, останется роль личного телохранителя императора Нинтоку Тоды! Того ли он желает? Надо помешать манёвру Хавасана в сторону Такэды! А кто способен его остановить вдали от ставки бакуфу? Лишь горные духи, тэнгу.

– Вот именно! Тэнгу!!! – гениальная идея буквально осветила лик приунывшего было советника императора.

Хватит Кагасиро отъедаться в почётном заточении на курорте Идзу! Покуда и этот не предал, его нужно перепрятать – тогда Саюке и бандитский отряд Рыжего Змея останутся подконтрольными Мотохайдусу. И сослужат службу!

Вышедшая из порта Эдо армада кораблей неумолимо двигалась к сердцу врага. Рёв сильного ветра в снастях доносился до слуха приглушённо, как рокот набегающего на гальку прибоя. Море – тёмно-свинцовое, медленно перекатывалось длинными гребнистыми валами, их вершины ветер обращал в горы пены и раскидывал, как сумасшедший, вызывая ливень водяной пыли, летящий через борта на палубу. Скрипы, стоны шпангоутов, бимсов и пиллерсов смешивались с его протяжным завыванием. Мачта вырывалась из тисков палубных шарниров, её грозное гудение утопало в неистовстве шторма.

Сейсмоопасный залив Сагами остался за кормой. На востоке, слева, темнели очертания острова Идзуосима с вулканом Михара, а справа, на юго-западе, подобно огромному чудовищу, вздымающемуся из тёмно-синей пучины, высились чёрные вершины гор мыса Иро полуострова Идзу – родового гнезда опальных Ходзё, и, по роковому стечению обстоятельств, нынешнего хана родичей кампаку императора Тоды, Мотохайдуса. Плотный слой снега покрывал горные склоны крупными тёмными заплатами.

Свет луны и звёзд не проникал сквозь толщу гонимых ветром штормовых облаков, но светилась вода залива – от многочисленных фосфоресцирующих медуз, поднятых из глубин волнующимися течениями. Жуткое зрелище для крестьян, непривычных к водной стихии, которых моряки к тому же успели застращать россказнями о чудовищах глубин и призраках утонувших кораблей, обречённых век за веком скитаться по волнам с командой живых скелетов на борту, о крабах, выползающих из моря с изображениями на панцире лиц утонувших рыбаков и потерпевших крушение мореходов.

Суда японских корабелов обладали феноменальной живучестью, выдерживали любой шторм. Почти любой… Кроме тех, что насылали демоны, если не получали своевременную человеческую жертву. Впрочем, многие поколения смешавшихся с монголоидами айнов уже не кормили море мясом потомков Аматерасу, а швыряли в волны выструганную щепку, наподобие человека с разрезанным животом, сыпали рис, лили саке.

Боги, как могли, смиряли голодных демонов морской пучины, бросавшихся на корабли – Небеса благоволили флоту Нинтоку Тоды. Иначе не могло быть, ведь на одном из кораблей на корме ожидал решительного броска на берег фаворит сёгуна генерал Мицухидэ. Он, в доспехе из плотных кожаных пластин, обшитых кольцами бронзовой чешуи, резко запахнул накидку из тигриной шкуры, что подарил ему Хадзиме, сняв со своего плеча. Узор – пара белых тигров, готовящихся к прыжку, сверкнул на ней серебристыми искрами. Генерал потянулся, словно сваливал с плеча ношу, безмерно тяготившую его – флот с пятью тысячами вооружённых рекрутов проследовал мимо залива Суруга, в котором, дрожа словно от злобного нетерпения, подпрыгивали на могучих волнах морские хищники – корабли Токугавы. Торговые заморские суда намбадзинов сгрудились там, укрываясь от шторма, забаррикадировали им путь от пристани.

За мысом Иро крейсировали два судна комодзинов, вышедшие из порта Эдо неделей ранее, чтобы запереть флот Токугавы в заливе Суруга и обезопасить проводку десантных транспортов. Теперь галеон и каррака присоединились к ним как основная ударная сила.

Штормовые волны и ветер быстро гнали флот Мицухидэ дальше на Запад. Капитан и матросы флагманского корабля принесли жертву, вылив за борт припасённую ещё в порту Эдо бадью человеческой крови казнённых сёгуном преступников, разведённой ароматным вином. Понемногу шторм стихал, и вскоре последовал доклад вахтенного о том, что близка цель плавания – устье Тенрю-гава, Уста Небесного Дракона.

Генерал надел конусообразный шлем, увенчанный золотыми крыльями, встал во весь рост на корме и пристальным взглядом сверкающих глаз недоверчиво избороздил чёрные пустоты в окнах домов города Хамамацу и смотровых башен замка. Мысленно взвесить и оценить уязвимость плана Хадзиме Мицухидэ не смог – не позволяла нарастающая тревога. Ему казалось, что каждое лишнее мгновение, проведённое в море, грозило флоту неминуемой гибелью. Повернувшись к самураям и оммицу, генерал призвал их душой и мыслями готовиться к битве. Толпа колыхалась, и при каждом движении отблески факельного света рассыпались по наконечникам копий и сверкающим глазам воинов. Мицухидэ подрагивал в предвкушении великолепного боя, горел изнутри. Чем ближе его суда подходили к городу, тем чаще, волнуясь, дышали воины. Дыхание вырывалось со свистом, и свист этот, казалось, не отличить от гула ветра.

– Я тебя заждался, Хийована мягкотелый, – недовольно проговорил Лао, загородив брату выход из каюты. – И что же сказали духи, а-а, Шуи-сан? Ты, верно, сумасшедший, если с ними общаешься перед боем. Тут живут не наши духи, а вражьи. Они обманут, и станешь думать, что ничего не выйдет.

В толстой лилово-синей накидке хаори собачьей шерсти, и ниспадающих из-под неё мешковатых складчатых хаками, мастер Шуинсай выглядел неповоротливым. Узкий кусок рыжей оленьей шкуры спрятал его уши от мороза, а бурая тесьма туго стягивала пучок волос на затылке. Матово блестели нарукавники с острыми шипами на костяшках кулака. Кроме укороченного заострённого на конце клинка, нескольких кинжалов и сюрикэнов, мастер ничего не взял.

– Не услышишь ведь врагов! – подметил Лао, хитро глядя брату в расширившиеся глаза, их индиговый огонь горел, как прежде, перед боем. – Йиро, Чонг-Ву и другие ожидают снаружи, очень волнуются.

– Не доставай, Кибиши, я помню план, – пробормотал Шуинсай. В дрожащем бледно-жёлтом свете каюты лицо младшего Зотайдо – неподвижное, точно маска актёра театра «но». Ничто сейчас не могло вызвать у него эмоции – он запер их в дальний уголок души, словно ненужные вещи – в кладовку, в сундук на колёсиках.

– Узнаю теперь!.. Мой дорогой Шуи-тянь! – Лао обнял плечи брата…

– За вас! За непобедимую империю Белого Тигра-Освободителя – всегда готовы умереть! – гулко разносилось над палубой. Экзальтированные рисоводы и собакоеды, одномоментно ставшие буси, кричали, грохоча выданными сёгуном доспехами, топали, словно разбушевавшиеся кони, потрясали копьями, перекидывая их из руки в руку, покручивали мечами. Оммицу вели себя сдержаннее – как подобало прекрасно обученным воинам-самураям, проверяли состояние, боеготовность смертоносных предметов инвентаря, закреплённого повсюду на внутренней подкладке одежды: за поясом, на груди, за спиной, на боках, на бёдрах и голени. Если вывернуть наизнанку одеяние диверсанта, то несведущий человек примет его за выставочное полотно с оружием, на котором не осталось места для новых экспонатов. Они, недавно прошедшие ступени обучения школы синоби, «смерть, крадущаяся во мраке», ждали момента, когда применят новые боевые навыки, выпрыгнув из-за борта корабля, вкусят сполна удовольствие победы не только сами, но доставят оное и мастерам Зотайдо, ожидающим полной отдачи.

– Артиллерии залп! – скомандовал Мицухидэ сигналом на галеон, приготовившись к решительному броску на берег. – Пусть враг трепещет!

Корабль отважного лорда Энтони Коридвена, словно гонимый демоном, шёл на город: орудийные порты подняты, жерла пушек выставлены, фитили подожжены. Разворот правым бортом, залп! Бабахнуло! Обе окрашенные красным палубы галеона вмиг заволокло пороховым дымом. Большие чёрные ядра вырвались из пушек почти одновременно. Сильно встряхнуло весь корабль – вместе с чугунными ядрами, с яростью, на берег набросился и вновь воспрянувший штормовой ветер, страшно засветились взмыленной пеной в черноте ночи горбатые чудовища-волны, вылезающие из моря – не иначе, сами боги помогают убивать. Обмёрзлые, побелевшие от снега мачты и снасти заревели с остервенелой тоской, студенистые холмы волн перебросились через палубы, окатив матросов.

Леди Коридвен вповалку лежала на тюфяке, на полу капитанской каюты, сине-зелёная, как морская капуста, и проку от неё сейчас было ровно столько же. Лорд Коридвен стоял на мостике, покуривая трубку. Самоубийственный и невозможный для других манёвр, ему, морскому волку, с опытнейшей слаженной командой, представлялся лишь опасным развлечением. Изредка капитан галеона небрежно бросал краткие замечания, которые тут же передавались команде горластыми помощниками, хотя каждому матросу и так был ясен свой манёвр, исполнявшийся с азартом и радостью.

Врезающиеся куда попало тяжёлые чугунные ядра галеона крошили камень пристани, поднимали столбы серой пыли, превращали ближайшие постройки в развалины, в мусор; с хрустом и гудением рушились деревянные дома, валились подрубленные залпом кипарисы и разбитые платаны в садах. Птицы с гомоном резко взмывали в тёмное небо.

– Поворот фордевинд! Сближение…

Пристань загудела, вздрогнула после второго залпа орудий галеона с более близкого расстояния, из руин, перекрывая грохот шторма, донеслись вопли, отчаянные голоса людей. С колокольни, откуда-то из-за развалин, послышались частые и резкие удары колокола, их подхватили гулкие звуки сигнальных раковин.

Корабли Мицухидэ, словно огромные обезумевшие киты бросились к берегу, на ходу убирая мачты, врезались – который в отмели, который в стоящие у пирса суда, исторгая содержимое своей утробы – сотни вооружённых нападающих буси рассыпались по набережной Хамамацу в пылу атаки. Множество их покалечилось или погибло от удара судна о грунт, и не один капитан-японец обречённо казнил сам себя, не посмев ослушаться приказа, недвусмысленно сформулированного Ёсисадой Хадзиме: «достичь и атаковать!».

Опытный капитан Коридвен аккуратно отвёл два своих судна от города в сторону бушующего моря и встал на рейде носом против волн, перезаряжая орудия.

– Тревога! Тревога! – из полуразрушенных зданий с криком выбегали легконогие асигару Токугавы – воины с аркебузами, с луками и нагинатами. В мрачной эйфории боя пристань оживилась, огласилась неистовым гамом. Всполохи искр, пыхающие из длинных стволов аркебуз и мушкетов, озаряли жёлто-красным светом разлохмаченную древесину, разбитые камни городских построек. Из разрывов и разломов осторожно выглядывали узкие рыла десятков ружей. Одни затаились, как соперники над игральной доской в ожидании сильного хода противника, другие нетерпеливо пошли в атаку. Беспрестанная отчаянная пальба, рёв ветра, свист летящих стрел, писк свинцовых пуль и гудение дрожащих развалин – сливались в страшный оркестр войны, в котором дирижёром выступала злость и ненависть.

Флагман Мицухидэ, уронив мачту, точно безумный брандер, протаранил баррикаду, образовавшуюся скоплением кораблей, сдвинув её. Самураи гвардии генерала и оммицу вырвались из него вслед за мастерами и командирами. Диверсанты, подготовленные Лао, сразу разбежались по городу творить чёрные дела.

В пороховом дыму и пыли из трюмов «баррикады» выбирались уцелевшие матросы Токугавы. Оставив их на расправу самураям Белого Тигра, братья Зотайдо и отряд из додзё Ампаруа тоже поспешили через пристань. Шуинсай и Лао бушевали, словно лесной пожар, сражались так, будто утратили страх смерти. Как соскочившие маятники, болтались из стороны в сторону, пьяно, лихо – пользовались своим редким фамильным стилем, неизвестным даже их ученикам – парируя сыпавшиеся со всех сторон удары, вели отряд в глубь узла обороны. И вот портовые развалины и воюющие за них самураи Белого Тигра и союзника Оды остались позади. У отряда братьев Зотайдо – особая задача.

Времени обходить Хамамацу не осталось, отряд направился к цели через город, через пустеющие дома напрямик. Царил хаос, отовсюду слышался стук распахнутых дверей, треск раздираемых в клочья ширм, пахло пороховым дымом и серой. Горящие стрелы визжали, залетая в пробитые ядрами городские стены. Крыши, двери и стены минка, утыканные стрелами, загорались со змеиным шипением. От истошных воплей женщин и детей содрогались нервы. Орали и выли обезумевшие домашние животные. В поисках спасения жители метались из комнаты в комнату, прыгали через перила, бежали по улицам и коридорам, тащили имущество в руках, катили в сундуках с колёсиками. Их яркие одежды – розовые, голубые, белые и пурпурные, походили на всполохи пожара, охватившего городские кварталы там, куда успели проникнуть оммицу. Матери с младенцами, старики, юноши и девушки с плачем покидали развалины, выбирались из-под них, словно раки-отшельники, оставляющие привычное убежище. Смешавшись с ними, братья Зотайдо и группа синоби быстро двигались к цели.

Пули и стрелы впивались в оконные ставни, в колонны, в перила, а в тёмной вышине гулял холодный ветер и пытался растолкать, скатать тучи, прогнать их, но дымный воздух словно застыл, препятствуя ему. Пошёл дождь, но огонь, продолжая охватывать ширмы, полз вверх по деревянным опорам, подобно красному плющу. Стены превращались в пепел, взлетали в небо, словно стаи чёрных ворон. Между ними, как фантомы, проносились мастера и ниндзя Зотайдо.

Ночное небо, иссекаемое бледно-синими длинными бичами молний, опалялось высокими красными столпами огня, перевитыми чёрными лентами дыма. В раскатах ружейной пальбы, в грохоте молний, в то нарастающих, то затихающих криках спасающихся бегством жителей витал злой призрак мрачной безысходности. Дождь перемешался с дымным туманом, стыли под ливнем развалины и ночь напролёт длинные ослепительно сапфировые молнии секли чёрную, как тушь, поверхность волнующегося моря, и грохочущее небо вещало судьбы Устами Небесного дракона…