Текст книги "Последний рассвет"

– Где Хавасан? – прорываясь сквозь ряды врага, кричал Накомото. – Конь есть, но нет тайсё.

Самураи, якобы видевшие смерть предводителя, с трудом удерживались от отчаяния. Весть о том, что Хавасан пал смертью храбрых, подобно ледяному ветру пронеслась по полю боя. Победы и поражения естественным образом сменяют друг друга, но эта потеря означала невосполнимый урон для воинства. Всеобщее негодование, громогласные выкрики и горькие восклицания воспламенили дух отважных хатамото.

– Удалось уберечь тело Хавасана? – печаль на лице Накомото сменилась ожесточением. Резко выкинув вперёд правую руку с катаной, он разом спустил на врага стаю в сотни отточенных стрел.

Внезапно стало темнее, облака на небе превратились в клочки. Закрыв звёзды, они громоздились одно на другое, тяжело нависали над широкой долиной смерти. Битва пошла вслепую. На миг войскам привиделось, что горы сдвинулись и выросли, загородив весь небосвод. Казалось, что отчаянная схватка кипела в узком ущелье, и с обеих сторон теснины доносилось лишь ржание коней, и лязг мечей, и стук и треск копий.

– Видели генерала Хавасана… – добрая весть воодушевила сражающихся. – Он жив и защищает самого сёгуна!

– Да, наш тайсё получил ещё одно ранение, обыкновенное, таких у него не счесть!

– Что буре дротик!..

Попавшие было в безнадёжное положение отряды генерала Хавасана, в едином порыве навёрстывали упущенное время. Они брали верх над врагом. Повернувшись лицом к противнику, прекратив жаться в кучу, они встретили неприятеля частоколом копий, прокладывали дорогу мечом в гуще самураев Имагавы. И перед тем, как пронзить грудь врага, воины выкрикивали свои имена, их грозные голоса сотрясали землю и небо.

Долина продолжала гудеть ропотом войны два дня. Обескровленное, измотанное, охрипшее от крика воинство Ёсисады Хадзиме понесло большие потери. Подход в Айти оказывался труднее, чем планировали военачальники Белого Тигра. Но воины Имагавы бежали в крепость, и там готовились принять последний бой. Исход предстоящей схватки зависел от полководческого дара генералов, присущего обеим сторонам.

Заняв долину, Белый Тигр приказал отдохнуть. Ёсисада выглядел мрачнее тучи, молчалив, словно немой, постоянно пребывал в отвратительном расположении духа.

Рано утром, когда ветер согнал с небосклона свинцовые тучи, расчистив широкое бледно-синее небо, зазвучали вольные разговоры, исчезла и усталость. Засохшие следы своей и вражеской крови на одежде пьянили и будоражили вышедших из боя людей.

В тени навеса, облачённые в пробитые доспехи, безмятежно храпели предводители дерзкого воинства Хадзиме. Большие красные чашки из-под коварного напитка валялись возле их походных стульев.

Иоши Хавасан давно проснулся, его рана в плече болела. Делал перевязку не выспавшийся многоуважаемый лекарь Изя.

– Как вам удалось, раненому, выбраться из кольца врагов и помочь сёгуну? – вопросы Изи громоздились один на другой. Кивая с видом человека разгадавшего судьбу, генерал молчал.

– Почтенный генерал… – чувствуя хорошее расположение духа господина Иоши, лекарь не унимался.

Надменно глядя на суетящегося с примочками войскового коновала, Хавасан заколыхался от безудержного хохота. Лишь так он загасил боль – не давал себе возможности распуститься.

Изнурительный марш и тяжёлая долгая битва утомили воинов. Утолив голод и жажду, армия Белого Тигра вновь воспряла духом. Лишь часовые в полной тишине несли службу, остальных охватило забытьё, но каждый смутно чувствовал, что близок уж исход.

В теплеющем воздухе долины витало нечто страшное. Ни единой вражеской вылазки, но стоило подумать о нападении на крепость, как по спине бежали мурашки. Нет, мало кто из армии Белого Тигра страшился атаковать врага, однако генералы и командиры многочисленных отрядов находились в задумчивости.

– Преследование приводит к новым разрушениям, истреблению, – собрав командный состав в своём шатре, начал Хадзиме. – Чрезвычайно велико различие в состоянии духа наступающей армии и отступающей.

После смерти тайсё Мицухидэ сёгун Ёсисада сильно изменился, в глазах стоял неописуемо злой блеск, холодный, напоминал сверкание рыбьей чешуи в тусклом свете зимнего солнца. Речи сёгуна не потеряли пыл, но его рассудок словно помутился. Укреплённый на спине Хадзиме бамбуковый шест с боевым знаком, отливал свежей лиловой краской. С тех пор как умер друг-предатель, Ёсисада не расставался с этим знаменем, твердя, что сам внесёт древко в крепость.

– Дорога наша опасная, как переход озера по тонкому льду. Радость и командира, и рядового воина заключается в том, чтобы первым отрубить голову противнику, но тайное удовлетворение к полководцу приходит, когда сознаёт, что его дальновидные расчёты – правильные, а хитроумные замыслы – осуществлены.

– Искусство войны – не азартная игра, – резонно заметил осторожный Накомото. – Имеем ли мы право рискнуть, поставить свою жизнь на кон в ходе одной лишь схватки, не имея представления о том, как она может завершиться? Срывать плод следует тогда, когда сама судьба благословляет вас протянуть к нему руку.

Пожалуй, сказанное генералом стало последним словом перед долгой тишиной, воцарившейся в шатре.

– У нас по-прежнему большая армия! – Хадзиме брызнул слюной. – Мы потеряли много воинов, но враги лишились большего – надежды на победу!

Необычная тишина отозвалась дрожью в нервах. Пролетая над долиной, дико вскрикнула одинокая птица.

– Что с вами такое? – прошипел сёгун, недоверчиво осматривая командиров.

Чуть передохнув, Хавасан всегда стремглав бросался в бой, но теперешняя неторопливость беспокоила, настораживала. В задумчивости полководец застыл, неподвижно глядя в одну точку на земле. Ждали решения командиры, выстроившиеся в ряд за его спиной.

– Накомото, когда лучше напасть? – раздражённо бросил Хадзиме.

Уста присутствующих будто опечатаны сургучом молчания.

– Или вы размякли, ничтожества? – подскочив к двум генералам, Ёсисада вдруг схватил одного из них за грудки, остервенело потряс. Острие речей верного соратника императора Тоды нацелилось в самые сердца, но не достигало целей, лишь бамбуковый шест за спиной Хадзиме завибрировал.

Наконец, решив незамедлительно напасть на крепость Тоёхаси, полководцы Белого Тигра засобирались в бой. Каждый яро настраивался на битву и понимал, что падение крепости означало для противника потерю важного района. Её близость к ненавистному Нагоя много значила в войне против клана Оды. Владеющий перевалом держал в руках верховья реки Кисо – границу между миром севера и миром юга Хондо, а также первостепенного значения развилку дорог, уводящих в Кансай.

Одна подобная крепость стоила сотни других.

Глава 7

Не один раз за месяц плавания Суа приходилось наблюдать, как орудия галеона «Princess Scota» несли разрушение и смерть её соотечественникам. Лорд Коридвен, словно бешеный ненасытный крокодил, терроризировал юго-восточное побережье. Корабли Токугавы и Оды многократно окружали галеон то в заливе Исэ, то во Внутреннем Японском море, самураи безуспешно пытались взять его на абордаж, но против «Скоты» трёхмачтовые джонки всякий раз оказывались бессильны. Коридвен, хохоча, дефилировал между громоздкими боевыми платформами, безнаказанно разнося их в щепки орудийными залпами. Португальские купеческие транспорты пытались лишь отстреливаться мушкетным огнём, изредка у кого-то имелась возможность огрызнуться парой мортир, но и только.

Команда «Скоты» состояла из закоренелых головорезов. Суа пришлось убедиться в этом на себе – даже в статусе «леди капитана» её неоднократно пробовали домогаться отчаянные моряки. Поползновения, впрочем, прекратились после того, как Суа отправила на тот свет пару настойчивых ухажёров. Энтони Коридвен пытался чем-нибудь занять подопечную, направляя Суа то на камбуз, то в прачечную, но ни там, ни там от неё не было никакого проку – принцесса, damn it! В итоге Суа оказалась взаперти в капитанской каюте.

Привычная к тверди под ногами, девушка трудно осваивалась с качающейся палубой, но её уже не тошнило, как в тот раз, во время свирепой атаки на Хамамацу. Суа нашла себе собеседника – судовой лекарь, лысый бородатый коротышка с длинными руками, понимал на кансайском диалекте и даже умел образно выражать свои мысли. Звали этого человека смешно – Ли Колдуэлл. «Ли» – это первая буква японского алфавита – «ие», что по-английски значит «ухо». Вот этот мистер Ухо с благословения капитана один и навещал Суа в невольном заточении, отгороженную пресловутым «языковым барьером» от окружающего общества.

Девушке очень хотелось многое узнать о той далёкой реальности, что станет новым её домом, а мистер Ухо оказался замечательным рассказчиком. Он многое знал из истории Британского королевства, доходчиво и ярко изображал словами картинки из тамошней жизни, и Суа запросто могла представить всё, что ожидало её на другом конце океана. Там был совсем другой мир – грешный, храбрый, очень похожий на разорванный горными хребтами мир Хондо. Оказывается, в тех краях женщины главнее мужчин, их почитают как родоначальниц и цариц. Суа всегда считала себя «неправильной» – слишком крупна телом, слишком развита фигура, чрезмерно чувственна и притом самолюбива. Идеал японки совершенно «не её» – мелкая, плоская, глупенькая скромница-жертва…

Нетерпение снедало Суа – когда же ветры моря Токай погонят «Скоту» прочь от этих мест? Она старалась разузнать у мужа планы, но лорд Коридвен не мог сказать ничего вразумительного. Наверное, никаких планов у капитана галеона не имелось и в помине. Кем он был на родине? Бунтовщиком-папистом, и ему грозила виселица… Суа с трудом понимала, почему Коридвен воюет с иезуитами, ведь и они, кажется, являлись почитателями Ватикана. Не так давно к Папе Римскому отправилась миссия японских христиан с приветственным письмом и дарами от Оды. Неужели их божеству нравится смотреть, как его дети убивают друг дружку? Когда она попробовала уточнить этот момент у мистера Ли, тот рассмеялся и заявил, что Господь милостив, он любит кающихся, а как угодить Господу, если человек безгрешен – в чём тогда каяться?

В кладовой у капитана хранились европейские одежды, украшения. Суа получила доступ к сундукам после того, как однажды вырядилась в капитанское платье и в таком виде обратилась к мужу на ломаном английском:

– She is like captain in european dress?

Коридвен заржал, и этим сильно обидел Суа. Девушка опешила, расплакалась, резко подурнела. Лорд попробовал ей объяснить, что именно она сказала, но вышло ещё хуже. В конце концов, капитану пришлось вызвать лекаря и через него утрясать инцидент. Так Суа стала обладательницей волшебного ключика и огромного гардероба. Платья англичанок были тесны, но великолепно подчёркивали фигуру Суа – узкая талия, зажатая корсетом из китового уса, декольте, оборки, открытая спина. Коридвен опешил, увидав свою азиатку в таком наряде. Она же держала себя с достоинством, словно королева. Но пышные юбки не нравились ей. Суа перебрала все доступные сочетания, пока не остановилась на варианте весьма облегчённом: кофточка, оголяющая шею и плечи, гармонировала с короткой складчатой юбкой чуть ниже колен, синие блестящие сапожки и нарукавники, а поверх всего кожаный доспех с металлической чешуёй. Ремни, чёрная тугая коса, меч на поясе… Ну совсем не салонная леди! Зато и не скромница-мико в мешковатой одежде, скрывающей фигуру.

Когда она с дозволения капитана стала появляться на шканцах для выполнения своих ката, команда приветствовала её, отдавая честь. Отчаянным морякам импонировало, что на «Принцессе Скоте» обосновалась истинная принцесса-воительница под стать имени галеона, который в разговорах мало-помалу начали называть «Принцессой Суа», а девушка получила прозвище – Скота. Мистер Ухо объяснил Суа, кто эта славная дама – мифическая прародительница скоттов, шотландцев, одна из дочерей фараона, на которой женился то ли греческий, то ли скифский принц Гойдел Глас. Суа толком не поняла, но всё же интуитивно оценила, насколько пунктов подросло её реноме.

Ещё больше подтянулся авторитет Суа-Скоты, когда она стала принимать участие в атаках на португальцев. Нахально заходя в кильватер торгашу, Коридвен ставил дополнительные паруса и оттирал каботажника мористее, его пираты закидывали за планширь судна-жертвы энтер-дреки, подтягивали корабли борт о борт и лезли на абордаж. Вместе со всеми на палубу торговой посудины яростно врывалась и «капитанша», приёмами зотай-до расшвыривая защитников, которые слабо понимали, как надо противостоять необычному стилю атаки этой сумасшедшей фурии. Суровым пикто-шотландцам нравилась и манера Суа отрезать головы поверженным ею противникам – то, что было естественно для горцев Ямато, так же практиковалось и предками горцев на другом берегу моря Токай – в далёком родном Хайлэнде. Но команда состояла не только из горцев, значительная часть её была выходцами из Уэльса и Британии, которых подобная манера оказывать честь павшему врагу не то, чтобы шокировала – коробила.

– Дорогая, – сказал однажды после удачной атаки пьяный лорд Коридвен. – Не могли бы Вы быть менее кровожадной? В собственной постели я ощущаю себя несколько стеснённо…

Лекарь, как обычно, перевёл… Он вообще в последнее время дневал и ночевал у дверей капитанской каюты, превратившись в «интимных дел поверенного» этой необычной четы. Слух мистера Ли Колдуэлла обострился настолько, что прозвище «мистер Ухо» прилипло теперь к нему накрепко.

– Хорошо, – удивилась Суа неуместной щепетильности тайсё морских «головорезов», – я буду вынимать у них только печень.

– Только не кушайте её… у меня на глазах! – попросил мужчина.

– O’kay! – отозвалась юная дева. – I'll do it behind your back.

– Ты говоришь как Мотохайдус! – рассмеялся Коридвен.

Суа загадочно улыбнулась.

Говорят, будто мастеру следует опасаться вовсе не равного себе мастера, а новичка, не знающего азов – творческий дилетант отчебучит такое, чего не может быть, и невероятным образом поразит мастера. Мудрые подметили эту ахиллесову пяту искусства и постановили: пешка становится ферзём, шестёрка бьёт туза. Нашлась «хитрая бухта» и на везучего капитана Коридвена.

Погрузив припасы для осаждённого войском Оды Бадафусы храма Исияма, Коридвен привёл галеон в порт Сакаи. Сюда доставлялись пожертвования «прямодушным» от доброжелателей, среди каковых числились и Такэда с Уэсугой-младшим. Под покровом ночи были сброшены сходни, и началась разгрузка припасов в портовые склады. Когда же трюм «принцессы Скоты» опустел, взошедшие на борт дружественные монахи секты дзёдо-синсю обнаружили истинное лицо. Под рясами у них были надеты самурайские доспехи хатамото самого Бадафусы. Застигнутые врасплох корсары заперты в трюм, лорд Коридвен и его супруга пленены. Случилось непредвиденное: неудачной вылазкой защитники Исиямы раскрыли перед хитрым и жестоким врагом ворота в сердце сопротивления – Сакаи. Пала и сожжена цитадель, построенная на руинах древнего императорского дворца, двадцать тысяч мятежников сдались коварному врагу. Ода добивал разрозненные группки, пытающиеся просочиться к северу, в провинцию Этидзен.

Связанную Суа в паланкине принесли в Киото. Сестра самого Ёсисады Хадзиме предстала в тронной зале перед ясные маслянистые очи императора Гонары, одесную которого восседал Бадафуса. Гонара смотрел исподлобья. Странная девица в иноземном одеянии стояла перед ним на коленях. Локти Суа были связаны за спиной хитроумным узлом, обводившим шею так, что неловкое шевеление руками приводило к сдавливанию сонной артерии. Искусство Ходзё оценили тут по достоинству, эстеты-извращенцы!

– Значит, это вы невеста Хадзиме, вероломного предателя? – удовлетворённо произнёс император.

– Не имею такого бесчестия, – буркнула Суа, пытаясь размять пальцами затёкшие запястья.

– Что же так неласково вспоминаете суженого? – удивился Гонара.

– Какая честь сестре идти за брата! – вскинула подбородок связанная девушка.

– Вот так новость! – Гонара вытаращился на Бадафусу. Тот кивнул:

– Да, сходство есть: пара глаз, два уха, нос и рот… Определённо, родственнички! Тот бандит и эта разбойница…

– Знаешь ли, безобразница, что полагается по законам благого правления таким, как ты?

Суа опрометчиво кивнула, и петля на шее стала строже. Краска, но не от стыда, залила её лицо.

– А ведь ты ненавидишь Ёсисаду! – подметил Ода. – За кого же ты воюешь? Скажи!

Суа и сама не знала, на чьей стороне её интересы. Да и какие такие у Суа политические интересы? Ей нравится сражаться, побеждать, упиваясь личной храбростью и чувством боевого товарищества. Она хотела быть самодостаточной, независимой, она мечтала оказаться в новом мире, грешном и храбром, как этот мир определил её собеседник Ли Колдуэлл.

В растерянности стояла Суа на коленях перед победителями.

– Мы пощадим тебя, Ёсисада Суа, и отпустим твоих комодзинов восвояси, если ты лично принесёшь присягу на верность императору Гонара. – сказал Ода.

А императору пояснил:

– Сестра Хадзиме сможет нам помочь: она хорошо известна на северо-востоке и многие пойдут за ней. Пусть решит, стоит ли мстить Белому Тигру и его негодяям.

Суа неохотно расставалась со своими мечтами, и даже сейчас, когда путы резали ей кожу и давили горло, не верилось в реальность происходящего. Но что она потеряет? Корабля у неё уже нет, лорд Коридвен на суше не имеет никакого влияния. Старый морской разбойник на суше в чужой стране помрёт от тоски. И Суа приняла решение.

– Я поклянусь в верности императору, но корабль мой!

– А в команду примешь моих офицеров, – удовлетворённо подытожил Бадафуса.

– Нарекаю тебя именем новым, – объявил Гонара, – Ёсида Суа! Пусть благословенный ками Тайгэнсонсин примет власть над твоей душой, достойная Онна-бугэйся.

Глава 8

Пролив Ираго невелик, не шире трёх ри. Сюда и направили «Принцессу Суа» новые покровители – обеспечивать переправу. Пока по берегу залива Исэ войска Бадафусы спешили к Нагоя на помощь упирающимся Тоётоми и Токугаве, через узкий пролив, разделивший при сотворении мира богами земли Миэ и Айти, на джонках переправлялась небольшая, но злобная армия синоби провинции Ига. Скапливаясь в эстуарии реки Исудзу-гава близ священной горы Камидзи, отряды синоби, принятых на службу императором Гонарой, получали благословение от Юкио-мико, дочери императора, жрицы святилища Исэ, в котором хранится Лик самой Аматерасу-омиками – драгоценное зеркало.

На другом берегу пролива, на оконечности полуострова Ацуми, имеется удобная бухта, в которой под покровом ночи высаживались синоби Ига. Дальнейший путь их пролегал по побережью мимо замка Тахара, являвшегося цитаделью южного крыла линии обороны, выстроенной Риозо против Белого Тигра. Войско Ёсисады увязло в атаках на Тоёхаси – самый центр района укреплений, преградивших путь в провинцию Айти, а в этих местах пока ещё имелась брешь, через неё и устремились синоби Ига в тыл осаждающих…

Издавна самурайские роды ставили на своих землях, в труднодоступных местах – на горе, в болоте – укреплённые замки. Когда враги оказывались удачливее, и приходилось туго, за стенами можно было отсидеться. Много таких замков понастроено было к XVI веку, и только некоторые приобретали политическое и военное значение впоследствии, перестраивались: каменные стены сменяли бревенчатые ограды, территория расширялась, усложнялась структура фортификационных построек. Но в основном старые укреплённые убежища так и стояли заброшенные.

Одна из таких построек прошедшей эпохи приютила разбойную шайку Кагасиро, руководимую Оннигороши. Месяц назад Саюке вдвоём с Асахарой верховые умчались в Эдо сразу после того, как тётка императора убедилась в переходе Мицухидэ в стан союзников Оды, стало быть, её роль оказалась исполненной. Пробравшись во дворец через тайные тропинки интриганов Ходзё, Саюке встретилась с Мотохайдусом и затребовала возвращения из плена Кагасиро Тэнгу.

Вернулся Асахара один. Что произошло во дворце между нею и советником Тоды, Асахара не знал. Просто Саюке испарилась – и всё. В сообразительности, впрочем, агенту Кендзо отказывать нелепо – от приятелей якудза наёмник узнал, что Идзу Мотоёри, Мотохайдус, содержит особо важных акуто на одном из островов архипелага Идзу, цепочкой вытянувшегося вглубь моря Токай.

За старшую в шайке всё это время оставалась маленькая Каори. Она довольно близко сошлась с новичками – Шиничиро, Хаору, а прочие уже и так относились к ней с пиететом. Она как-то умудрялась помыкать громадиной Бодзу, который прежде слушался только Кагасиро и Саюке. Под чутким руководством Каори шайка Тэнгу наводила шорох по всему Ацуми. Не осталось ни единого рыбацкого посёлка, чьи закрома не пострадали бы от мародёров. Особой кровожадностью Каори не страдала, и потому гарнизон замка Тохара на карательные экспедиции против шайки Тэнгу не отвлекался. Больше того, как с нейтральной силой, с бандитами Рыжего Змея комендант замка пытался наладить контакт. Каори не возражала.

Отмахав немало ри по неровной лесной тропе, сотник Шишио Макото в сопровождении троих самураев добрался в главную цитадель шайки Тэнгу. Дом так и назывался – «главной цитаделью», хотя был всего лишь большой хижиной гассё-дзукури, обнесённой мощным забором. В покоях, являвших собой выгородку с несколькими ширмами, Макото нашёл двоих – веснушчатого юношу с музыкальным инструментом и мальчика помладше, подростка, сына Кагасиро, рыжеволосого Масаши. Юноша и мальчик шумно играли в сёги, и тот, кто проигрывал, всякий раз получал щелчок по носу и сердито им хлюпал, а победитель играл на бива.

– Что надо? Чего уставился? – дерзко спросил веснушчатый, выпрямившись в струну. По резкому выговору ясно: нездешний, но юноша держался так непринуждённо, словно являлся равноправным членом семьи главаря. Смерив незнакомцев высокомерным взглядом, он позвал кивком: – Заходи, садись и говори, только по очереди.

Заряжая маленькую каменную печь сухими кипарисовыми дровами, юноша кратко представился:

– Зотайдо Шиничиро из Ампаруа, самурай.

Имя ни о чём сотнику не сказало – род Зотайдо в этих краях не был известен. Макото следил испытующим взглядом, пробовал угадать, в самом ли деле этот парень кто-то значимый. В ушах Шиничиро, чуть прикрытых засаленными волнистыми волосами, поблёскивали золотые серёжки. На припухших красноватых мочках темнели крохотные сгустки крови – уши проколоты недавно. Подбородок – небритый много дней, лицо осунувшееся, плутоватое. Одежда на нём – шёлковая, недешёвая, разрисованная летними пейзажами, украшенная орнаментами ярко-красных и сине-серебристых лотосов… но не по фигуре – на размер больше. Из имущества – лишь бива в кожаном футляре и никакого оружия на поясе. Ну и «самурай»!

– Слушаю, – повторил Шини, прервав затянувшуюся тишину. И, подождав немного, с видом лидера шайки резко и громко бросил:

– Быстро!

Макото вздрогнул. Набрав в лёгкие теплеющего воздуха, начал излагать.

Комендант замка Тохара предлагал шайке разбойников оставить в покое здешнюю рыбацкую нищету и пошарить по тылам Ёсисады – обозы Белого Тигра везли немало драгоценностей, награбленных в землях Токугавы.

Выслушивая сотника, Шини сидел неподвижно, поджав под себя ноги, а затем, придвинувшись к Макото, ответил:

– Дело серьёзное, одним не решить.

Из полуоткрытого окна прямо на серую тростниковую циновку, вытащенную Масаши на середину помещения, лился бледно-жёлтый свет – эстетично освещал скияки, глубокую чашку с варённым в сое шпинатом, и придавал икре сельди в сладком маслянистом маринаде цвет лепестка цветущей сакуры.

– Э-э, Хау!.. – протяжно позвал Шиничиро, задрав и повернув голову. – Пить-то нечего!

Откуда-то из-за ширмы послышалось ворчание, бульканье, и в проёме между раздвинувшихся фусума возник пузатый парень с глиняным кувшином, от него воняло крепким саке.

– Такисиро, поди позови… – распорядился Шини. Хаору ретировался.

Вскоре с огромной охапкой дров в дома «главной цитадели» размашисто вошёл Бодзу, а следом заглянула Каори.

Предложение коменданта заслуживало внимания и требовало немедленного ответа, но в отсутствии Кагасиро, главаря банды, такие вопросы решить было нельзя. Каори не осмелилась взять на себя ответственность за перемену покровителя и снова послала Хаору вон – отыскать и привести отдыхавшего после недельной скачки Асахару.

Сквозь холодную вечернюю дымку смутно проступала гора. По её пологому бело-серому южному склону сплошным пушистым покрывалом спускался кипарисовый лес. Где-то там, в чащобе, в безмятежности и покое благочинно отправляли вечерний ритуал синтоистские монахи. В сгущающемся малиновом сумраке слышался едва уловимый тонкий перестук бронзовых колокольцев.

В тёплом полумраке хижины появился Асахара и что-то шепнул Каори, та многозначительно глянула на Шиничиро и взмахом руки отправила подальше.

– Нужно отвечать немедленно, болваны! – со двора донёсся знакомый женский голос. И пусть он охрип, ослаб, но Шиничиро поёжился, беспокойно переглянувшись с Асахарой. Бодзу тяжело вздохнул, потупив по-детски добрый взгляд, Хаору резко выскочил из комнаты, только Масаши выглядел беззаботно и радостно. Услышав недовольный усталый голос раздражённой гостьи, которая только что вошла, хлопнув дверью, мальчишка оживлённо объявил:

– Нинтоку Суа снова у нас!

Высокая крепкая, вся в дорогом ярко-синем, гостья внятно и веско поправила Масаши:

– Ёсида Суа, леди Коридвен… Молитесь, что я нашла ваше логово прежде, чем сюда нагрянули Ига! Кто за старшего? Ты, Асахара?

Разноглазый убийца помотал головой.

– Я, – с вызовом сказала маленькая разбойница. – А что?

– Опять ты, – поморщилась Суа. – Каори, кажется?.. Кто за тебя будет выставлять дозорных, недотёпа?! Чем вы тут занимались?

– Так это, – помялся Бодзу, – перебиваемся помаленьку… Саюке ждали…

– Где она?

– На Идзу. Хе-хе… Змея спасает. – Отозвался Асахара. – Рыжего…

– Слушайте! – возвысила голос Суа. – Я теперь владелица корабля комодзинов и глава нового клана. Я принимаю вас в свой клан и требую верности. Обещаю покровительство. Кто против – может уходить, но там, за оградой, несколько сотен синоби Ига, союзных Оде и служащих императору Гонара. Вопросы?

Разбойники, застигнутые новостью врасплох, нерешительно мялись. Первым опомнился Асахара.

– Как мы теперь называемся, госпожа?

– «Пылающий рассвет».

* * *

Горы на востоке в ночи иссиня-чёрные, но вот позади них забрезжил слабый свет, чуть тронул розовым оттенком лесистые заснеженные склоны, разлился по небу, всё холодней, серее, гуще, и, наконец, оставшийся пред самым утром сумрак уплыл, сливаясь с непроглядной мглой, на запад. Над тихим долом потянулись долгие лиловые шлейфы, в которых пряталась от Лика Светлого богини солнца истаявшая ночь. Окрестные холмы порозовели, а на небе уж становилось меньше звёзд, и с каждой минутой окружающий мир делался ярче.

В одной из гёка прибрежного посёлка скрывался Шиничиро. Сон был тревожным, и юноша поутру ощущал разбитость. Плохое настроение нередко сопровождалось тягой к сумасбродным поступкам, и сейчас хотелось как-нибудь набедокурить, ради ощущения полноты бытия.

Друг Хаору, который бесстрашно остался в «цитадели», поскольку Суа не могла помнить в лицо сообщника Шиничиро, ещё с вечера побывал в селении и рассказал Шини обо всём, что тот пропустил. Рассказал и о том, как по настоянию Асахары и Бодзу вся бывшая шайка Рыжего Змея уговаривала новую госпожу выручать Тэнгу и Саюке, и что Суа согласилась, и что назавтра решено отплыть. Шиничиро как-то не очень улыбалось оставаться одному среди чужих и незнакомых, и мало-помалу в голове обретала права тягостная мысль о неотвратимости примирения с этой злюкой. Поэтому Шиничиро не стал бороться с собой на сон грядущий и оставил окончательное решение на завтра.

Юный Зотайдо поверить не мог: сестра императора предала! И весь отряд Кагасиро теперь на стороне врага. Что и неудивительно, ведь Рыжего Змея упёк в каменоломни ярый апологет императора Тоды. Такова благодарность подлеца Мотохайдуса! Да, с подобным «покровителем» и врага не надо!

Что теперь? А теперь они целиком во власти мятежной принцессы…

Над Ацуми висела удивительная тишина. В неподвижном холодном воздухе слышалось только негромкое сухое потрескивание. Серый дым, тонкими струями выходивший из-под крыш, плыл в долину и стлался низко над вершинами деревьев. Отдав сонному охраннику своего скакуна, Шиничиро пригрозил, чтоб не смел проговориться, кто привёл Уму, а то Бодзу пересчитает ему кости.

Снаружи «цитадели» была устроена выгородка для лошадей, и в ней же навалены охапки рисовой соломы, которой проголодавшийся Ума тут же с аппетитом захрустел. На соломе вповалку спали новоявленные родичи по клану Суа. Но Шини одновременно и кололось, и не терпелось, и он решил сокращать дистанцию между ним и ею шаг за шагом, как боги стёжку пошатают – на глазах приятеля через энгаву он направился в хижину, к теплу печи.

– Ты что, Шини-кун? – Хаору потянул друга за руку. – Она ведь внутри!..

– Кухня пустая, вряд ли сестра императора будет ночевать в ней, – прикидывал шансы Шиничиро. – В конце концов, Суа-химэ выросла во дворце…

– Фиг с тобой, идиот. Пойду тоже прижмусь где-нибудь под крышей, – отмахнулся Хаору и сладко зевнул. – Тут полно места.

– Почему наши не переберутся внутрь? – пробормотал Шиничиро, не ожидая ответа, – усталость брала своё, и хотелось прилечь, забыться. – Непонятно…

В просторной дома хижины кто-то только что натопил, и даже раскурил ароматические смеси. Пахло сладким и терпким. На камадо, от которой шёл сильный жар, стоял широкий глиняный чан, в нём медленно плавились куски льда. Вопреки ожиданию, Шиничиро всё же увидал и здесь старых знакомцев.

Бодзу храпел, накрывшись мохнатой шкурой, об его бок, тихо мурлыча во сне, грелась Каори. Здоровяк шевельнулся – толстая меховая накидка, служившая одеялом, сползла, и девушка, заворчав, сжалась в калачик, будто замерзающий котёнок. Шиничиро заботливо поправил накидку – Каори снова растянулась, облизав во сне алые губы.

Хаору от уголька зажёг свечу и прилепил её на высокую деревянную подставку в кружке с водой. Тусклый оранжевый свет замерцал на округлом боку бронзового треножника у входа, заиграл на грубой неотшлифованной меди, осветил Асахару, привалившегося на тростниковую стенку хижины. Приоткрыв правый глаз и рассмотрев Хаору, многоопытный сторожкий наёмник тут же вновь погрузился в сон.

– Как вы кстати, – тихо проговорил кто-то, шмыгнув. В его пухлых, белых, как сахар, руках сверкал серебристый нож и что-то напоминавшее кольчугу. Поднеся свечу ближе, «Бамбуковый мореход» разглядел гостя, который расплылся в добродушной и загадочной улыбке подобно богу Дайкоку. – Рад вас видеть! – Он склонил голову, и, по-прежнему улыбаясь, спокойно глядел на Шиничиро и Хаору.