Текст книги "Новые рассказы о прошлом"

Фрида

Капитана Ковалева в полку считали лучшим из ротных командиров. Начальство оценило его работу и, когда командир танкового батальона ушел на повышение, на освободившееся место был назначен он, капитан Ковалев.

Получив «майора», он словно забыл, что следует хоть как-то отметить это событие. На хитрый вопрос командира: «когда?», он стал разводить руками, пожимать плечами и ссылаться на то, что очень уж не любит этих отмечаний, а из праздников любит только Новый Год. Командир полка, не дослушав его, махнул рукой и больше никогда не заводил разговор с Ковалевым на эту тему.

С принятием должности командира батальона, он установил свой новый порядок, как в казарме, так и дома, взяв в свои руки весь семейный бюджет. Что с ним происходило, не могли понять ни дома, ни в полку, его перестали любить и уважать и тут и там.

Летом его жена с дочерью никогда не уезжали от него в Союз, из года в год все лето с ним, но тут, как потеплело на улице, засобирались они на родину в свою родную подмосковную деревеньку. Уговаривать мужа не пришлось, он даже обрадовался, что они на это решились. В уме прикинул, сколько денег сэкономит, даже дух перехватило. Постарался быстрее отправить свое семейство. Простились холодно, без напутствий и без цветов.

После отъезда жены, майор некоторое время держался молодцом. Стиранных и отутюженных рубашек хватило надолго. Сначала Ковалев даже выглядеть стал моложе, похудел, животик, и второй подбородок куда-то исчезли. Ну, это ведь закономерно. Поздно вернется из казармы домой, а там «тоска зеленая». Нужно приготовить поесть, да спать невмоготу хочется. Так, всухомятку голод собьет, да наполнит живот чаем, вот и весь ужин. Поутру повторяется то же самое. Офицерам, его коллегам из батальона, стало заметно, что комбат стал прямо на глазах таять, вскоре стал совсем худой и в глазах появились огоньки, как у голодного волка. Он стал злым и раздражительным, никто ничем не может ему угодить. В батальоне создалась ненормальная и напряженная обстановка. Ротные командиры были офицерами опытными, каждый из них служил за границей дольше, чем сам Ковалев. Кроме того, они были еще и очень порядочными людьми, душой болея за состояние дел в батальоне. Посовещавшись, решили они переговорить с комбатом в непринужденной обстановке, возможно, даже, переодевшись в гражданскую одежду, чтобы быть равными в компании.

Они долго не могли найти повода для такого сборища. Старший лейтенант, командир одной из рот предложил совершенно неожиданное решение – собраться у него дома на «мальчишник».

– Что за повод такой? Выпить захотелось? – мрачно задал вопрос комбат в ответ на приглашение ротного.

Чтобы как-то выкрутиться, ротный, не задумываясь, соврал:

– Так ведь день рождения у меня. Неужели забыли?

– Извини, призабыл немного, – смутился Ковалев. – Дела все, брат, дела.

В принципе, командир батальона и не знал, когда и у кого из его подчиненных дни рождения, да «дни ангела». Не «царское» это дело, про себя размышлял он, но подойти к имениннику вечером пообещал:

– Зайду, но только ненадолго. Чего тебе подарить-то?

– Да вот выдумаете вы – чего подарить, чего подарить? Главное для меня, чтобы пришли все приглашенные. Это лучшим подарком будет.

Для комбата эти слова, как бальзам на душу. Тратиться на подарок не нужно. По правде говоря, он и не собирался тратить свои собственные деньги на какие-то глупые подарки, зная, что так дело и обернется. Но ведь и ротный безбожно врал, не скоро еще его день рождения, знал, что комбат не станет убеждаться в правильности его слов. Даже его коллеги, командиры других рот, поверили ему и, сложившись, приобрели в подарок довольно дорогую вещичку.

Стол получился неплохой, можно сказать «выдающийся». Было и горячее, и разные салаты и стол сервирован красивой посудой. Все, как следует. Нужно к тому же учесть, что его жена уехала в Союз, к родителям на все лето, и все хлопоты с сервировкой стола легли на его плечи.

Три офицера долго ждали Ковалева, затем, посчитав, что тот, возможно и не придет, сели за стол без него. Когда комбат все же подошел, они были уже навеселе и довольно разговорчивы. Майору их поведение не понравилось. Он, было, уже засобирался их покинуть, обидевшись, но «именинник», зная, на что наступить, выставил на стол большущую тарелку с горячими и дивно пахнущими пельменями.

Желудок приказал комбату остаться в гостях и поесть. Давно такой пищи не ел офицер, пожалуй, с тех пор, как уехала жена. Не удержался он и пропустил под пельмени рюмочку водки, затем, и вторая, и третья проскочили. Комбат так давно не пил и не ел по-человечески, что, доев пельмени и запив их и водку бутылочкой хорошего пива, расслабился до такой степени, что начал шутить, рассказывая анекдоты и разные побасенки.

Ротные командиры воздерживались от выпивки в присутствии своего командира и потому, вскоре стали все одинаково охмелевшими. Свободнее других чувствовал себя хозяин квартиры или «именинник».

Он по-простецки хлопнул комбату по плечу и, заглядывая ему в лицо, деловито и как-то по-отцовски сказал:

– Подженить вас нужно, майор.

– Как это – подженить? – не понял комбат, а, может, и понял, да играл, желая продолжить разговор на эту тему.

– Да, просто. Женщину вам следует завести.

– Я однолюб и у меня есть эта женщина – это моя жена.

– Причем тут жена? – закипел ротный. – Жена далеко и ее долго не будет. А вы тут, уважаемый комбат, без хорошей женщины «боты» быстро завернете.

Комбат, подумав, встал из-за стола. Он подошел к зеркалу, покрутил головой, рассматривая себя, затем, согласившись с ротным, упавшим голосом спросил:

– Ну а что предлагаете сделать? Где их, женщин-то этих найдешь. Одно бы дело там, в Союзе, баб этих сколько хочешь. А здесь: в медсанбат дорога мне заказана. Незамужних женщин, я знаю, там полно, но и подруг моей жены тоже много. Вольнонаемных в полку – раз, два и обчелся, да и заняты они все. Ну а к немкам я и сам не пойду. «Особисты» узнают, ну и кончена карьера.

– А у нас на примете есть одна немка. Кстати, не так далеко отсюда живет. Очень даже неплохая женщина, – вступил в разговор капитан Середа, красивый чернобровый и черноусый офицер, ротный командир. – Правда, у нее двое детей, но это делу не помеха. Понятливые ребятишки – девочка и мальчик. Как только кто приходит к матери в гости, мигом исчезают в своей комнате и не мешают мамке развлекаться. Спать дети рано ложатся, приучены так. Комбат сидел, задумчиво глядя в пол. Долго сидел и, наконец, заговорил:

– Так, Середа, говоришь, что дети спать рано ложатся? Сколько сейчас времени? Десять уже? Поздновато, наверное?

– Как раз время. Собирайтесь. Сам вас отведу и познакомлю. Понравится женщина. Она всем нравится.

Все трое ротных были удивлены сговорчивостью комбата, знать, действительно худо ему жилось без жены, хотя всего-то прошло не более месяца со дня ее отъезда.

– Наверное, что-то надо взять с собой, с голыми руками стыдно будет появляться? – удивительно тихо и скромно спросил майор Ковалев.

– Там, недалеко от ее дома, есть гастштедт, в нем и возьмем.

Они быстро собрались и, оставив именинника с другом одних, исчезли в темноте ночи.

Оставшиеся в квартире офицеры, сразу после ухода комбата с ротным, наполнили бокалы пивом, рюмки водкой и выпили за успех дела, которое собирались провернуть их коллеги.

– Дай бог, чтобы все получилось у них, – мечтательно сказал один офицер.

– Может быть, изменится что, прежним комбат станет. Был ведь человеком, все любили его и уважали. По крайней мере, хуже не будет.

Ковалев с Середой в это время подходили к гастштедту. Перед его парадным входом, остановившись, майор вынул из кармана целую горсть смятых денег и протянул их ротному:

– Давай-ка, Середа, сходи и на свой вкус выбери кое-что. Про детей не забудь. Кстати, хватит денег?

– Останется еще, – хитро хмыкнул капитан.

Из гасштедта Середа вышел основательно загруженным. Комбату пришлось взять часть груза в свои руки. Дальше не шли до тех пор, пока Ковалев не убедился, что куплено все необходимое.

– Жаль, цветов сейчас нигде не купишь, – со вздохом сокрушался майор Ковалев.

– Нужны ей эти цветы! На цветы у нее должна быть аллергия. Она в теплицах работает, где цветы растят, – разворчался Середа.

– Ну, все-таки, к женщине идем.

Офицеры подошли к двухэтажному дому, сложенному из пиленого ракушечника. Входы в каждую квартиру начинались с отдельной лестницы. Квартира Фриды, к которой Середа привел комбата, находилась на втором этаже и, одно окно там еще светилось, больше света в доме не было. Середа показал пальцем на светящееся окно и кивнул головой.

Посмотрев туда, Ковалев заволновался, как школьник и отступил на несколько шагов в нерешительности.

– Комбат! Вы же солдат! Не к лицу отступать, – увещевал его капитан Середа, легко подталкивая майора к ступенькам лестницы.

– Послушай, Середа, я никогда в жизни не изменял своей жене. Если у меня здесь что-то получится, то Фрида будет второй, всего второй женщиной в моей жизни после жены. Оттого и трясет меня, как «собаку в мороз».

Комбат, после того, как Середа нажал кнопку звонка, осторожно прошептал:

– А если «молчи-молчи» (Так некоторый раз в разговоре называли «особистов». ) узнают о нашем визите сюда?

– Поздно волноваться, раз мы уже здесь, комбат. Вообще-то, против Фриды «особисты» ничего не имеют. Кстати, дети у нее тоже от русских. С немцами она вообще не встречается, только русских любит. Я не помню ни одного случая, чтобы она отказала кому-то из наших офицеров. Не тушуйся, комбат, все получится.

– Мне бы твой оптимизм!

Видимое движение, которое появилось в освещенном окне сразу после звонка, перешло в движение слышимое за лакированной дверью, которая без скрипа слегка отворилась, в глубине проема, в неосвещенной его части, появилось светлое пятно лица и, тихий низкий голос спросил на русском, с небольшим и приятным для слуха акцентом:

– Это ты, Анатоль? Давно тебя не видела. О-о-о, да ты не один! Ну, что же, проходите. Только прошу вас, тише, пожалуйста, тише.

Она пошла по узкому и длинному коридору в ярко освещенный зал.

Следом прошел Ковалев, а затем Середа, который запер за собой входную дверь. Было видно по всему, что здесь он, далеко не впервые.

В комнате, куда они вошли, не было ничего лишнего. Посреди комнаты стоял круглый стол со стульями, у самого окна, которое гости видели с улицы – широкая двуспальная кровать, а в углу, около двери в следующую комнату, стояла старинная швейная машинка «Зингер» с ножным приводом. Над столом свисал с потолка светильник типа «Абажур». Когда все вошли, Фрида закрыла жалюзи на окне и спросила, улыбаясь:

– Ну что, так стоять и будем? Командуй, – обратилась она к Середе.

Тот, по-свойски выставил и выложил все, что купил в гастштедте.

Фрида выдвинула стул и. подтолкнув к нему Ковалева, надавила обеими руками на его плечи, давая понять, что ему следует сесть.

Когда все сели за стол и должна была начаться церемония знакомства, которую побаивался комбат, за дверью, в глубине комнаты послышался шорох, что-то упало на пол и покатилось, скрипнул стул и Фрида, немного смутившись, но, продолжая улыбаться, сказала:

– Совсем забыла, у меня сегодня подруга, – затем, она по-немецки позвала ее.

Дверь открылась и появилась женщина, очень похожая на хозяйку квартиры, но только несколько моложе. Возможно, в ее годы, Фрида была, как две капли воды, похожа на эту молодую женщину.

Середа, увидев ее, заерзал на своем стуле, стал приглаживать усы, топорщить грудь. Фрида с любопытством наблюдала за ним и, улыбаясь, покачивала головой.

Все четверо сели за стол, на стулья с высокими спинками, Фрида подала всю необходимую посуду. Рюмочки под водку оказались такими маленькими, что капитан Середа заворчал, было, что он не привык к таким мелким дозам, но ему не хотелось испортить мнение молодой женщины о себе и, потому, он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и отставил от себя рюмку с водкой. Это означало, что он пить больше не намерен.

– Анатоль! Ты что, решил сделать мне подарок? – она кивнула головой в сторону Ковалева и залилась смехом.

– Да, Фрида, он твой до конца лета.

– А что? Он в моем вкусе. Вы это серьезно?

– Да.

– Я благодарна тебе, Анатоль. У меня никогда не было мужа на такой большой срок.

Она пододвинула свой стул к Ковалеву и сразу же залезла ему под рубашку, водя холодной рукой по груди, спине. Ковалев дергался всем телом, а она смеялась.

Часа через полтора за круглым столом все изменилось. Все были изрядно выпившими, закомплектованость исчезла, языки болтали обыкновенную чушь. Ну, о чем же можно болтать за столом с женщинами, не о танках же? Труднее всего пришлось Середе. Анатоль, как звала его Фрида, изо всех сил пытался понравиться молоденькой женщине. Он разговаривал только с ней, ежеминутно поправляя и разглаживая свои черные и без того аккуратные усики. Девочка, ощутив ласку от красивого мужчины, буквально повисла на капитане Середа. Ему удалось влюбить ее в себя и потому, что все пили неприлично много, девочка расслабилась до такой степени, что ее руки постоянно обвивали шею капитана и они, по поводу и без него целовались, словно, кроме их за столом никого не было.

Комбат быстро привык к сложившейся обстановке. Не обращая внимания на Середу с подругой, он вел себя свободно, но не наглел, а это еще больше привлекало Фриду, она залазила к нему на колени и прощупывала его всего своими шаловливыми ручонками.

Подошло время, когда женщинам захотелось чего-то, более острого, чем питье водки и мокрое лобызание с мужчинами. Фрида переставила всю посуду на маленький передвижной столик, который она выкатила из соседней комнаты, и водрузила посреди стола самую настоящую игровую рулетку. И завертелось колесо рулетки, принося удачу тому, кто проигрывал, ибо он, проигрывающий, должен был снимать с себя один из атрибутов своей одежды: рубашку, брюки, носки, или еще что-нибудь под общий смех остальных. Так продолжалось до тех пор, пока на ком-либо этих вещей не оставалось совсем. Обычно эту игру доводили до такой стадии, когда все играющие оставались совершенно голыми.

Удивительно, что Ковалев быстро обвыкся в непривычной обстановке с незнакомыми людьми, приняв все происходящее за должное. Середа не раз бывал здесь, он знал, чем кончится игра, и успел предупредить Ковалева, дав ему несколько советов по игре. Говорил он так завитьевато, что даже Фрида, хорошо говорящая по-русски, ничего не смогла понять, а комбат быстро впитывал наставления капитана, не меняя выражения лица с застывшей улыбающейся маской.

Игра в рулетку сопровождалась веселым смехом, а иногда проскакивали такие взрывы хохота, что, зная предельно допустимый шум, какой могли перенести соседи снизу, Фрида, жестикулируя руками, громко шипела, призывая всех к тишине. Но один раз, сорвавшись, всей компанией так грохнули смехом, что снизу, даже через пол, стал слышен набор проклятий, в адрес шумящих, затем раздались удары в пол, вероятно, стучали шваброй в потолок. Фрида вскочила и замерла, прижав пальцы к губам и заметно побледнев. Затем она быстрым движением выключила свет в комнате. Сразу стало неуютно и прохладно, все были почти совершенно голыми. Фрида полушепотом предупредила:

– Свет не нужно включать, они сердиты на нас и могут вызвать полицию. Сейчас нужно всем спать.

Свет полной луны пробивался сквозь жалюзи, освещая голых людей. Приглядевшись, можно было даже различить выражение лиц. Подруга Фриды, освоившись в темноте, шагнула в дверь соседней комнаты, следом метнулась еще одна фигура и дверь закрылась.

– У него ничего не получится, – тихо сказала Фрида и подтолкнула Ковалева к постели.

Буквально через секунды за дверьми раздалась возня, резкий возглас: «Nain!» и звонкий шлепок, возможно, по физиономии, завершил весь шум.

Бурча проклятия, из соседней комнаты выскочил Середа, долго рылся в темноте, ища свою одежду, оделся и, уж затем, вполголоса сказал:

– Комбат. Я ухожу. Ты здесь?

Чувствуя, что Середа не уйдет, не услышав его голоса, Ковалев оторвал от своего рта ладонь Фриды:

– Да, здесь, здесь! Середа, завтра меня может не быть, все же воскресенье, проследи за порядком.

– Не переживай, комбат, все будет как надо.

Звякнули запоры, дверь захлопнулась со щелчком, у комбата на душе стало совершенно спокойно; он полностью посветил себя Фриде.

С первыми лучами солнца ушла подруга, взяв с собой старшую дочь Фриды, вновь щелкнул замок на двери. Жалюзи заалели, как будто к ним прилила кровь. В тишине Ковалев отключился.

Проснулся он оттого, что ему мешали спать. Глаза не открывались, но под одеялом рядом с собой Ковалев чувствовал маленького человечка.

Дочь, как всегда, каждое утро, проснувшись, залазит между женой и им в их постель и довольно сопит, прижавшись к теплому парному отцу. В дреме он протянул руку к детской головке, но тут же, вздрогнув, отдернул ее.

«Где же волосы, эти чудесные шелковые локоны?» – завертелось в голове Ковалева и он, откинув одеяло, открыл глаза. Конечно же, он все вспомнил. На краю постели лежала Фрида и, улыбаясь, смотрела на резкие движения мужчины.

– Ты вчера говорил, что у тебя две женщины в семье – жена и дочь. Теперь познакомься с мальчиком, это мой сын Юрген.

Ковалев тоже улыбнулся, глядя в большие серые глаза малыша, лежащего рядом с ним, погладил его по коротко постриженным волосам на голове и снова лег на подушку, прижав ребенка к себе. Так они и познакомились и, даже, понравились друг другу.

Ковалев лежал, прикрыв глаза, и, почему-то, так разволновался, что сердце готово было выскочить из его груди, а стук его был таким громким, что, казалось, все слышат его.

В этот день Ковалев решил не выходить на улицу. Он долго лежал в постели рядом с мальчиком и даже пытался разговаривать с ним, повторяя слова, которые произносил малыш. Фрида, хлопотала с уборкой и завтраком. Она громко смеялась, когда взрослый мужчина повторял за ребенком все его ошибки в произношении слов. Другими словами, двое малышей, не научившиеся хорошо говорить, лежали и беседовали и, главное, они понимали друг друга.

– Фрида. Ты не скажешь, можно ли где-то не далеко купить мороженое, для тебя и Юргена? Я пообещал ему мороженое и жвачку.

– Как вы могли с ним договориться, если я плохо понимаю вас обоих? – смеялась Фрида. – Не понимаю.

Комбат все же уговорил женщину сходить за покупками, дав ей уйму денег. Фриде впервые достался такой богатый и щедрый русский. Обычно всегда приходили только со своей водкой и пивом, а были даже случаи, когда являлись, рассчитывая на щедрость женщины. Правда, это было очень редко, но было. Мороженное, богатый стол, хорошее вино и симпатичный русский офицер подействовали морально на вообще-то не плохую сущность Фриды. Она увела Юргена в другую комнату и, закрывая дверь, попросила Ковалева терпеливо их подождать и не входить туда. Через четверть часа дверь открылась и они, красивые и нарядные, торжественно прошествовали мимо изумленного майора Ковалева, заставив его подняться с кровати, поправить волосы, одернуть рубашку и застегнуться на все пуговицы. За столом все наладилось. Ковалев мирно беседовал с Фридой, не заходя, однако, в ее личную жизнь. Болтали так просто вроде и обо всем, в тоже время и не о чем, шутили и смешили друг друга, от того и на жизнь смотрели с оптимизмом. Они говорили по-русски, изредка в разговор вклинивался Юрген, объедающийся мороженым и разными сладостями. Он требовал от матери перевода сказанного, иной раз, он задавал вопросы прямо майору, Фриде приходилось быть переводчицей. Все решалось и получалось само по себе. Главное – всем было легко и хорошо. Домой майору идти не хотелось. Что там, в пыльной и пустой квартире? А здесь живые, приятные люди. За столом сидели очень долго, пили вино.

После обеда, когда Юрген удалился на послеобеденный сон и Фрида с Ковалевым остались одни, он притянул ее к себе, но она, отстранившись от него, быстро ушла в соседнюю комнату и вернулась уже в халате. Весь макияж с лица был снят. Она игриво улыбалась.

Уже просто так, валяясь в постели, Ковалев думал: «как же это все просто и легко, обнял женщину и, пожалуйста, нет никакой ломоты в суставах, не болит голова, и никто не зайдет в комнату, хотя за дверью мирно спит очень любознательный Юрген. Важно, что их близость и Фриде приносит удовольствие, и она безотказна.

Коротко звякнул звонок. Фрида что-то по-немецки проворчала. В квартиру шумно вошел Середа. Он был в военной форме, чисто выбрит, брюки отглажены, сапоги блестят. Красавец мужчина, да и только. Поздоровавшись с Фридой, он сходу прошел в комнату и, взяв стул, сел рядом с валяющимся в постели комбатом.

– В батальоне все нормально, происшествий нет. Так что отдыхайте. Или как? – И он добродушно рассмеялся. – Сил нет подняться? Фрида. Ты что так мужчину вымотала?

Фрида рассмеялась:

– Слишком много ели за обедом и пили. Вот и ослаб ваш друг. Или командир?

– И то, и другое. Фрида, оставь нас с командиром одних. Пожалуйста. Переговорить надо.

Когда Фрида ушла в соседнюю комнату, Середа быстро вполголоса заговорил:

– Комбат, прости, вчера так нехорошо получилось, эта…, ну, оплеуха…

– Да брось ты, Середа. Дело житейское. Помиритесь не раз еще.

– Нет, комбат. Я ее сейчас встретил. Она с дочерью Фриды была. Меня увидела, подошла ко мне, прощения попросила за вчерашнее происшествие. Дело в том, что она беременна, ей нельзя, ну… это…. И еще, она, оказывается, Фриде сестра родная. По стопам сестры пошла. Кто-то наш ее соблазнил, узнать бы кто, да оторвать ему все. Девчонка еще совсем, ей нет восемнадцати, хотя внешне выглядит старше. Потому и не хочу я, комбат, больше сюда приходить, да тебе погоду портить. Скомпрометировал я себя со всех сторон. Да и жена у меня дома под боком, – и, помолчав, спросил: – завтра на подъем подойдешь? Или сами мы?

– Нет, нет! Завтра буду. Впрочем, сами не маленькие. Подойду на развод к восьми. Нужно еще домой зайти, переодеться. Да, Середа. Мне неудобно перед девчонкой Фриды. Она совсем взрослая, все понимает. Что скажешь на это?

– А то и скажу, что она все лето у сестры Фриды будет жить. Собираются куда-то на Балтику ехать отдыхать. У немцев будущим матерям льгот много, берегут их. Так что, живи – не тужи, комбат. А пока, прощай.

Середа так же шумно вышел, как и вошёл. От полученной информации у Ковалева на душе стало легче и он сел около маленького столика. Фрида, вернувшись в комнату, села рядом с ним и, когда Юрген, протирая глаза, выполз из детской комнаты, они оба были уже изрядно пьяненькие.

Вторая половина дня прошла как во сне, Юрген катался верхом на майоре, Фрида хохотала над ними. Ее сын все время съезжал с гладкой спины русского друга и, падая, норовил ухватиться за его волосы или уши, Ковалев прятал голову, но успевал ловить орущего мальчишку, не давая ему стукнуться об пол.

На следующий день, в общем, строю на плацу, все офицеры танкового батальона были на своих местах. Комбат, как ни в чем не бывало, выполнял свои обязанности, кого-то отчитывал, кого-то учил, советовался и приказывал, вообщем работал. Но перемены, в его поведении стали заметны не только ротным командирам, знающим их причины, но даже солдатам. Комбат в этот день выглядел немного повеселевшим и от того помолодевшим. Он был строг, но в меру. Зря не придирался, лишнего не требовал, в общем, был нормальным командиром. Таким, они его видели в последнее время очень редко, но в эти минуты общения с ним они уважали его, но не боялись. Командир полка, общаясь с Ковалевым, тоже заметил значительные перемены в нем. Он, при очередной встрече с комбатом, отпустил какую-то колкость майору, но чтобы не компрометировать его, сделал это аккуратно, шепнув ее ему на ухо. Уши майора покраснели и он, смущенно улыбаясь, затряс головой, видимо командир попал в цель.

Страшной магической силой владеют женщины, майора Ковалева как магнитом тянуло в дом из ракушечника. Служба не валилась из его рук, но уже с самого утра в уме он проигрывал вечернюю встречу с Фридой, он ждал вечер.

В свою квартиру он заходил лишь только для того, чтобы помыться и переодеться. Изредка он занимался стиркой, стирал до глубокой ночи, развешивал свои рубашки по всем комнатам, сушил, гладил их. Нельзя было, по его понятиям, появиться у женщины в несвежей рубашке. Нужда заставила, и он научился всему сам. Работу эту он выполнял не торопясь, старательно, словно ему нравилось это делать.

И еще, он тратил много денег. Он любил вкусно поесть, любил делать подарки, любил, переодевшись в гражданку и надев очень темные и прилегающие к лицу очки, гулять с Юргеном по городу. Они ели на ходу горячие колбаски, участвовали во всех аттракционах в «Луна-парке». Но больше всего им нравилось ходить в гастштедт, который располагался в лесу за городом, в маленьком зоопарке. Красивая природа, лес, дикие животные и хороший отдых в воскресный день так укрепили нервы и психику майора, что тот совсем забыл о своей семье. Жена и маленькая дочь у него остались в той, в прошлой жизни.

Юрген был без ума от майора Ковалева, ведь этот добрый русский офицер выполнял любую его прихоть. Стоило мальчику что-то захотеть и это желание сразу исполнялось. Лучшего друга, чем майор, для Юргена не было. Вместо того, что бы сэкономить целую кучу денег за эти летние месяцы, пока жена с дочкой гостят в Союзе, Ковалев залез в долги. С первых дней знакомства с Фридой, он начал сорить деньгами и потом, позже, уже не мог ничего изменить, он должен был изо дня в день быть таким же богатым и щедрым, и не дай Бог, чтобы Фрида или этот малыш Юрген усомнились в его доброте и благородстве. Он не мог этого допустить и, влезая в долги, продолжал тратить деньги. Бедность наша, бедность. Жалования целого комбата не хватает на содержание одной женщины с сыном. Начальник финансовой службы вошел в его положение и выдавал ему деньги за несколько месяцев вперед. Трезво оценивая сложившуюся обстановку и вспоминая о скором прибытии семьи, он приходил в ужас, но справиться с собой и прекратить встречи с Фридой не мог, да и не хотел.

Подходила осень. Вечерами Фрида показывала Ковалеву календарик и просила его отметить тот день, когда он уже больше не прейдет к ним. Майор раздражался, хмурился и не находил себе места. Ночью Фрида исправляла свою оплошность, нежно лаская страдающего офицера.

Телеграмма от жены о приезде острым ножом отсекла и прекратила его визиты в знакомый дом из ракушечника. Ближайшие выходные он посвятил генеральной уборке в квартире. Пылесос захлебывался от пыли, она лежала миллиметровым слоем на мебели, полу. Лишь узкие дорожки его следов указывали, куда он проходил, на минуту забегая домой, перед визитом к Фриде. Работал день и ночь, тщательно выколачивая ковры и паласы, мыл до блеска всю посуду. Квартира словно ожила, ожидая хозяйку, запахло едой и специями. Дезодоранты и освежители воздуха привели в порядок гнилую атмосферу в квартире.

Собравшись, он встретил жену и дочь, сделав это все честь по чести. Еще раз перехватил у начфина денег и очень удивил и обрадовал свою жену, вбежав в вагон, в окне которого увидел родные лица, с большим букетом роз. Дома еще раз удивил ее, вручив ей на расходы крупную сумму денег.

Жена, конечно же, заметила огромные перемены в муже, но она никак не могла понять, от чего это произошло. И со временем его поведение не изменилось, она посчитала, что он прочувствовал одиночество, которое обострило его чувства. Он изменился не только душой, но и телом. Дряблое брюшко его исчезло, словно и не бывало, вместо него появился, как и раньше бугристый упругий пресс. И щеки стали как щеки, не хуже и не больше чем у других.

Походы к Фриде он прекратил полностью, стараясь даже не вспоминать об ушедшем в небытие быстротечном романе. Однажды капитан Середа заставил его заволноваться, ненароком заметив:

– Вчера в кафе наше мы зашли с супругой, очень даже неплохо провели время! Музыка, классное обслуживание, свет интимный – свечи на столе, наши наконец-то кое-чему научились в организации отдыха офицеров. И, скажу тебе, не дорого все это обошлось: и выпивка, и еда, и услуги. Фрида там была. Меня увидела, глазами только хлопнула, поздоровалась. Не в ее правилах подводить мужиков. Она весь вечер на дверь поглядывала, словно ждала кого-то. А когда ушла, услышал от официанток, как те говорили, что зачастила Фрида в кафе. Женщины наши с ненавистью на нее смотрят, считают, что Фрида за их мужиками охоту устроила. Дуры! С ума посходили все от безделья!

Это сообщение пробудило в Ковалеве противоречивые чувства. Воспоминания породили тоску о потерянном кратковременном счастье и, в то же время, он стал бояться Фриды. Он испугался за себя, за свою семью, за благополучие, которое появилось у них. Успокаивал себя тем, что не сошелся же свет клином на нем именно. Может, ждала она кого-то другого. Ведь сколько красивых и более видных офицеров в полку, чем он. Да и до него было много любовников у нее, как холостяков, так и семейных, и с детьми. И ее дети, говорят, тоже от русских. А что в нем особенного? Обыкновенный русский мужик, крестьянский сын. Есть и лучше ребята. И снова стали пропадать воспоминания и рассеиваться, как утренний туман, все его опасения.

Подошел праздник, жена Ковалева, зная о вошедшей в характер мужа привычке никогда не отказывать ей в ее просьбах, купила себе какую-то обновку и, мечтая выйти в свет и показать себя людям в новом наряде, предложила ему:

– Давай-ка и мы сходим в кафе, люди в восторге от него, заодно и дочь порадуем, она давно мечтает поесть там мороженного шарами в стеклянных фужерах.

Ковалев содрогнулся от этого предложения, но виду не подал и согласился.

Они еще только входили через застекленные двери кафе, он уже почувствовал пристальный, гипнотизирующий взгляд. Жена выбрала столик и они сели в ожидании официантки; посетителей было не то, чтобы много, но работы официантам хватало. Русские любят хорошо выпить и закусить. Правая сторона лица у Ковалева горела огнем, как будто он только что получил пощечину. Фрида не сводила с него глаз, а он сидел в профиль к ней. Жена Ковалева знала Фриду в лицо и была о ней наслышана. Случайно взглянув в том направлении, и с губ незамедлительно сорвалось;

– И эта б…. Фрида здесь. И, что, интересно знать, ей надо!? А вон и сын ее тоже здесь, под столом машинки гоняет. Надо же!

Майор подсознательно повернул голову в сторону, куда глазами показывала его жена и взгляды Фриды и Ковалева встретились. Фрида первая опустила глаза. Она не хотела нарушать их семейной идиллии, она просто хотела увидеть еще раз майора, не претендуя на него, хотя в душе, маленькой искоркой еще что-то теплилось. Она знала, что, в конечном счете, не нужна ему при живой и близкой жене. Тем более что он ушел от нее точно так же, как и те, которые оставили ей своих детей. Но надежда покидает человека последней, и в этот раз она ее покинула.