Текст книги "Три короны"

СКАНДАЛ С ЦАЙЛЬШТАЙНОМ

В отсутствие Вильгельма, уехавшего в Англию для встречи с Монмутом (в качестве авторитетного протестантского лидера тот мог пригодиться принцу, а как незаконнорожденный сын Карла не внушал особых опасений за будущее английской короны), Мария сделала еще одно неожиданное открытие. Как-то утром, когда она уже была одета и собиралась выйти на прогулку, ее служанка Джейн Ротт вдруг скорчилась от боли и схватилась за живот. Другие служанки подхватили ее под руки и уложили на постель принцессы. Подойдя к лежащей Джейн, Мария отчасти поняла причину ее недомогания. Она уже замечала, что в последнее время ее служанка полнеет, но прежде как-то не задумывалась над этим явлением.

Когда Мария села на край постели, девушка с испугом посмотрела на нее.

– Джейн, лучше сама признайся, – сказала Мария.

– Я не могу, Ваше Высочество.

– Ты ждешь ребенка, да?

– Да, Ваше Высочество.

– Это не должно было привести к таким невыносимым страданиям. Джейн, ты не пыталась сделать выкидыш?

Джейн молчала.

– Послушай, – продолжала Мария, – это не только вредно, но и глупо. Ведь ты могла погубить и себя и ребенка.

– Ваше Высочество, – тяжело вздохнула Джейн, – а если так было бы лучше – и для меня и для него?

– Вот и еще одна глупость. Ты можешь выйти замуж за его отца.

– Это невозможно, Ваше Высочество.

– Джейн! Это он хочет, чтобы у тебя был выкидыш? Ну-ка, выкладывай – ведь дело не обошлось без его помощи, да?

– Д… да, Ваше Высочество.

– Какая гнусность! За свои преступные действия он будет строго наказан. Кто он?

– Ваше Высочество, я не могу назвать его имя.

– Опять-таки глупо, Джейн. Как же я смогу приказать ему жениться на тебе, если не буду знать, как его зовут?

– Ваше Высочество, вы не вправе приказывать ему. Он занимает слишком высокое положение.

Мария вдруг похолодела от ужаса. Вильгельм! Не только с Елизаветой – но и с Джейн!

– Ваше Высочество, я была просто дурой.

– Любовь еще никому не прибавляла ума. – Мария с трудом взяла себя в руки. – Немедленно назови мне имя этого мужчины. Приказываю – назови.

Джейн снова вздохнула.

– Ваше Высочество, вы все равно мне не поможете. Лучше вам не знать, кто он.

– Джейн, я требую!

Джейн поколебалась. Затем сказала:

– Это Вильгельм Цайльштайн.

Марии показалось, что у нее гора свалилась с плеч. Она едва не рассмеялась над своими ужасными подозрениями. Вильгельм с двумя любовницами! Вздор. У него и на одну-то не хватает ни времени, ни сил. В самом деле, ведь не мог же управиться с женой и любовницей – потому-то и выбрал последнюю.

Однако уже в следующий миг она нахмурилась. Цайльштайн происходил из рода Оранских, хотя и представлял боковую ветвь. А Джейн была дочерью небогатого английского помещика. Мог ли кузен принца Оранского взять ее в жены? Пожалуй – только под давлением обстоятельств.

– Он должен немедленно жениться на тебе, – сказала Мария.

– Он этого не сделает, Ваше Высочество. Ему семья не позволит – так он говорит. Да я и сама знаю, что не гожусь для брака с ним.

– Но сгодилась для того, чтобы он сделал тебе ребенка.

– Ах, Ваше Высочество, я понимаю, сколько позора мне предстоит вынести – уехать обратно, к отцу… И иногда говорю себе, что… что на свете нет ничего худшего, чем это.

– Цайльштайн говорил с принцем?

– Нет, Ваше Высочество. Да он бы и не посмел. У принца на него совсем другие планы. Я думаю, ваш супруг желает устроить более выгодную партию…

– И устроил бы – если бы не было столь явного преимущества в пользу брака с тобой. Ах, Джейн, ну как же ты могла совершить такую глупость? Зачем уступила ему?

– Я любила его, Ваше Высочество.

– Вижу. Ну и что?

– Сначала он обещал жениться на мне…

– Ага! В таком случае, я думаю, мы заставим его сдержать свое слово.

– Но он говорит, что принц не даст согласия на наше бракосочетание.

– А вот мне кажется, что ваше бракосочетание все-таки состоится. Жаль, ты сразу ко мне не пришла.

– Мне тоже, Ваше Высочество. Вы так добры, так отзывчивы… и – понимаете меня. Даже не браните меня, хотя я этого заслуживаю.

– Бедная моя Джейн, мне ли не знать, что такое любовь? Мне ли не знать, как трудно в ней найти виноватых? Да и кого мне бранить, когда я переживаю за тебя – грущу, оттого что слишком уж ты быстро рассталась со своими чувствами?

Джейн поцеловала ее руки и тихо заплакала.

– Ты сегодня перетрудилась, а это может повредить твоему ребенку. Ступай к себе и предоставь дело мне.

– Ах, Ваше Высочество, как мне отблагодарить вас?

– Прибереги благодарности до той поры, когда выйдешь замуж за своего обольстителя. Это будет непросто, но я постараюсь сделать все возможное.

Мария ходила по комнате, размышляя о превратностях жизни. Бедная, бедная Джейн Ротт! Та уже видит безрадостную картину своего возвращения домой, где ей предстоит родить своего внебрачного ребенка. А потом – до самой смерти слушать упреки отца и родственников, поскольку она, не наделенная красотой или деньгами, едва ли найдет себе хоть какого-нибудь мужа.

Много лет назад мать принцессы Оранской вот так же забеременела в Голландии и не верила, что ее обольстителю позволят жениться на ней. Эта не раз слышанная история не нравилась Марии: она открывала счет тем малоприятным обстоятельствам, которые в конце концов заставили ее искать спасения в объятиях Франциски Эпсли, – ибо что же сулит женщине общение с мужчиной, как не лишние сложности и ненужные заботы? О, этот домик на берегу реки, где они вдвоем прожили бы самые счастливые годы своей жизни! Увы. Эти мечты уже не доставляли ей прежнего удовольствия. Теперь она знала, что ее любовь к Франциске оказалась всего лишь бегством от действительности; врожденной потребности любить женщин у нее не было. И тем не менее она нуждалась в любви; мало того – нуждалась в идеальных отношениях, мечтала о том, чтобы Вильгельм любил ее так же, как она любила его.

Но сейчас было не время предаваться раздумьям о ее собственных сложностях. Что делать с Джейн – вот какой вопрос предстояло решить.

Она послала за преподобным отцом Кенном и рассказала ему о случившемся.

Священник пришел в негодование. Молодая доверчивая англичанка попала в такую неприятную историю, а голландец, предавший ее, пытается увильнуть от ответственности за свой проступок! С подобным положением дел Кенн никак не мог смириться.

– Если верить моей служанке, то выходит так, что принц запретит Цайльштайну жениться на ней, что у него есть какие-то другие виды на него.

– Эти виды он может оставить при себе, – вспылил Кенн. – Его долг состоит в том, чтобы восстановить справедливость. А справедливость восторжествует только в одном случае – вы знаете в каком, Ваше Высочество.

– Но принц…

– Ваше Высочество, вы обладаете такими же правами, как и он. Вы – принцесса: и не только Голландии, поскольку ваш титул достался вам отнюдь не благодаря вашему супругу. У меня складывается впечатление, что в силу ваших отношений вы готовы забыть об этом. И уж во всяком случае я вынужден вам напомнить, что в его отсутствие вы обязаны – повторяю, обязаны! – заменять его в качестве правителя. Поэтому вы должны проследить за тем, чтобы эта девушка вышла замуж.

– Против воли принца?

– Сделанного уже никто не переделает.

– Вы правы, преподобный отец. Зовите Цайльштайна. Вскоре Цайльштайн стоял перед принцессой и капелланом.

– Выше Высочество, вы желали видеть меня?

– Да – чтобы расспросить о ваших намерениях относительно моей служанки Джейн Ротт, – с невозмутимым видом сказала Мария.

– В каком смысле?

– Не сомневаюсь, вы собираетесь жениться на ней, – продолжала Мария, – а потому предлагаю брак заключить немедленно, пока ее беременность еще не всем бросается в глаза.

– Ваше Высочество, я бы с радостью женился на этой девушке, но, боюсь, на наш брак не согласится принц.

– Можете заручиться моим согласием – его будет достаточно.

– Ваше Высочество, вы очень великодушны, но принц… Преподобный отец Кенн не сдержался – почти рявкнул:

– Прежде, чем вы увидите его, на свет появится ребенок. Мы не можем ждать принца. А кроме того, чем вас не устраивает согласие принцессы?

– Ваше Высочество… – побледнев, залепетал Цайльштайн. – Ваше Высочество…

– Вы согрешили, сын мой, – сказал Кенн, – и у вас есть только один способ искупить свой грех перед Богом и людьми. Вы должны жениться на ней, если только не предпочитаете замаливать этот проступок в аду.

– Я готов заплатить ей, сделать компенсацию. И позаботиться о будущем ребенка.

– В глазах Господа вы сможете только одним способом заплатить за содеянное, – повторил Кенн. – И вы сделаете эту компенсацию.

– Ваше Высочество…

Цайльштайн с мольбой посмотрел на Марию и осекся под ее суровым взглядом.

– Я приказываю вам жениться на Джейн Ротт, – сказала она. – И обещать, что будете хорошим мужем и отцом ребенка.

– Я бы с радостью, Ваше Высочество, но…

– Пожалуй, я оставлю вас наедине с преподобным отцом Кенном, – вздохнула Мария. – Он объяснит вам, какие последствия ждут вас и вашу жертву, если вы не пожелаете прислушаться к голосу совести и Господа Бога. Послушайте и подумайте. Потом зайдете ко мне, и мы вместе решим, как практически осуществить те благие намерения, о которых вы говорили моей служанке.

С этими словами она вышла из комнаты.

Вечером Цайльштайн предстал перед Марией.

– Ну? – спросила она.

– Ваше Высочество, я дал слово преподобному отцу Кенну.

– Приятно слышать. Вы решились на благородный поступок, и я уверена, что брак принесет счастье вам обоим – вам и Джейн.

– Ваше Высочество, принц не одобрит ни его, ни преподобного отца Кенна… ни…

Она вскинула голову.

– Полагаю, мы можем ничего не бояться. Ведь мы поступили в согласии с законом совести, не так ли?

Отпустив Цайльштайна, Мария позвала Джейн. Обняв служанку, она сказала, что ее помолвка состоится завтра, в их домашней церкви, у преподобного отца Кенна.

Джейн не могла поверить в случившееся – она упала на колени перед своей госпожой и поцеловала подол ее платья.

– Немедленно встань, – приказала Мария. – В твоем положении вредно ползать по полу.

Затем она еще раз обняла служанку и сказала, что счастлива за нее.

– Женщине, ждущей ребенка, не следует знать ничего, кроме радости, – грустно добавила она.

– Ваше Высочество, у меня не хватает слов, чтобы выразить вам свою благодарность. Но когда вернется принц, он будет недоволен.

– Он поймет, что мы поступили правильно, – твердо сказала Мария. – Увидит, что у нас не было другого выхода.

На следующий день Кенн обвенчал Цайльштайна и Джейн. Двор обомлел и преклонил головы – не столько перед прелатом, сумевшим убедить Цайльштайна сдержать слово, данное соблазненной им девушке, сколько перед Марией, знавшей о намерениях принца и все-таки решившейся поступить по-своему.

Вернувшись в Гаагу, Вильгельм узнал о случившемся и, как следовало ожидать, пришел в ярость. Для своего кузена он уже подготовил партию с одним из влиятельных германских принцев – дом Оранских нуждался в могущественных союзниках. Теперь этот шанс был упущен. А кто нес ответственность? Кенн и Мария. Поступок Кенна не вызывал удивления, сей настырный юноша сразу не понравился Вильгельму. Но Мария, его тихая, безропотная супруга – как она могла поступить против воли мужа? Неслыханно! Неслыханно и чудовищно!

Он был настолько потрясен, что вызвал Кенна раньше, чем успел отчитать Марию.

Кенн вошел к нему, с достоинством поклонился.

– Как мне стало известно, – сказал Вильгельм, – в мое отсутствие вы взяли на себя труд по составлению партий для моей семьи.

– Я всего лишь выполнил свой долг, Ваше Высочество. Бедная девушка нуждалась в заступничестве.

– Что касается меня, то я бы предпочел, чтобы вы занимались своими делами и не совали нос в мои личные проблемы.

– Вынужден возразить, Ваше Высочество. Душа этой девушки – мое дело.

– Ваша девушка – отъявленная потаскуха. Дом Оранских не может иметь ничего общего с ней.

– У нее будет ребенок – общий с одним из представителей вашего благородного дома.

– Вы дерзки и плохо воспитаны.

– Повторяю, я всего лишь выполнил свой долг.

– Вы еще больше одолжите нас, если вернетесь в Англию. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

– Я готов уехать, Ваше Высочество, но позвольте напомнить – здесь я нахожусь в услужении у принцессы.

Когда Вильгельм приходил в состояние крайнего гнева, слова давались ему с трудом. Взмахом руки отпустив Кенна, он пошел к Марии.

– Я огорчен и изумлен, – сказал он, войдя в ее комнату.

– Сочувствую тебе, дорогой.

Он пытливо взглянул на нее – выражение ее лица было серьезно и задумчиво. Казалось, за время его отсутствия в ней не произошло каких-либо заметных перемен.

– Тебе известно, что я имею в виду – это чудовищное бракосочетание моего кузена.

– Оно было необходимо, от нас требовались самые незамедлительные действия.

– С этим я не могу согласиться.

– Беременность моей служанки стала слишком заметна.

– Ее следовало отправить в какое-нибудь более спокойное место, где она могла бы без лишних сложностей родить своего ребенка.

– Вильгельм, тебе не говорили, что ей были даны обещания устроить брак с твоим кузеном?

– Она – круглая дура, если восприняла их всерьез.

– Однако она приняла их всерьез, и в результате заимела ребенка. А поведение твоего кузена неприглядно еще и потому, что он заставлял ее вызвать выкидыш, который мог погубить и ребенка и Джейн.

– И устранить множество неприятностей, с которыми мы теперь столкнулись.

У Марии порозовели щеки; он ждал, что сейчас она расплачется, станет просить прощения, однако ничего этого не случилось.

– Мне было бы крайне прискорбно потерять подругу и служанку – обстоятельства ее гибели всю жизнь не давали бы мне покоя.

Он вдруг понял, что в ней и в самом деле произошла какая-то перемена, и эта перемена потрясла его еще больше, чем неудачная женитьба кузена.

– Ты знала, что я ни при каких обстоятельствах не допустил бы этого брака.

– Я считала, что он должен быть заключен. В противном случае Джейн предстояло вынести слишком много испытаний. А ведь в Голландию она приехала со мной, под моей опекой…

– Ты и в самом деле чувствуешь такую ответственность за поведение всех своих служанок?

Она пристально взглянула на него.

– Не за всех.

Ее спокойный, уверенный голос внезапно насторожил его, заставил призадуматься. Неужели она намекает на Елизавету? Что ей известно об их отношениях?

Он холодно сказал:

– Я очень недоволен тобой.

И, повернувшись, вышел из комнаты. Мария с грустью посмотрела ему вслед. Она так долго не видела его, а он вернулся и даже не поздоровался с ней: душевной теплоты в нем было не больше, чем до отъезда. Как она заблуждалась, надеясь на их идеальные семейные отношения!

Вильгельм закрылся в своих покоях. Ему хотелось побыть в одиночестве, подумать о том, что произошло в его отсутствие.

Она изменилась – стала старше, умней, серьезней. До сих пор она была ребенком и только теперь повзрослела.

Вильгельм попытался заглянуть в будущее: Карл умер; Яков отвергнут; Мария стала королевой. А что же принц Оранский – супруг царствующей королевы? Женщина, с таким упорством отстаивавшая права своей плюгавой служанки, вполне могла возомнить себя достойной единоличного правления в государстве, доставшемся ей от отца. Прежде Вильгельм рассчитывал на ее уступчивость – не ошибался ли он?

Так что же делать? Всю оставшуюся жизнь сидеть возле своей супруги, ждать ее решений и послушно выполнять ее приказы? Нет, такой участи он себе не желал. Следовательно, нужно было найти какой-то выход.

Вильгельм не настаивал на отъезде Кенна. Напротив, с этого дня он стал чуть более любезен с ним. Кенн удивился, но тут же дал понять, что ни мнение, ни настроение принца не имеют для него особого значения, поскольку он находится в услужении у принцессы.

Он даже не преминул указать принцу на недопустимость того обхождения, с каким английская принцесса встретилась в Голландии, – после чего ждал самого яростного гнева со стороны Вильгельма.

Гнева не последовало.

Вильгельм и сам понимал необходимость налаживания отношений с супругой – эта проблема была предметом его напряженных размышлений. Если бы он отказался от Елизаветы, то мог бы уделять больше внимания Марии, но он не мог отказаться от Елизаветы. Она завораживала его, хотя он и не принадлежал к числу мужчин, отличающихся повышенным интересом к представительницам противоположного пола. Елизавета была единственной женщиной, в которой он по-настоящему нуждался, и у него не хватало решимости расстаться с ней.

Но как же в таком случае обойтись с Марией? – думал Вильгельм. В нынешних обстоятельствах он просто обязан сделать так, чтобы она вновь признала его главенствующее положение в их семье; она должна оставаться такой же покорной и зависимой супругой, какой была раньше. Слезы, которыми она встречала любой признак недовольства с его стороны, – эти слезы прежде досаждали ему, а порой и приводили в отчаяние, но теперь его тревожило то, что с недавнего времени он их почти не видел.

Ему казалось, что она могла попасть под влияние своего отца и навсегда отвернуться от супруга. Приходили в голову и другие фатальные вероятности развития событий. Например – а вдруг она умрет? Тогда трон достанется Анне.

Он должен был оберегать Марию от всего, что могло повредить ее здоровью; и в то же время он должен был превратить ее в свою рабыню. Вильгельм думал, что последнее условие уже выполнено. Но так он думал лишь до тех пор, пока не произошла эта неприятная история с Цайльштайном.

Она была предупреждением о более серьезных неприятностях, которые могли грозить в дальнейшем.

Возможно, ему следовало в какой-то степени приблизить ее к себе, посвятить в некоторые государственные дела, подвести к осознанию пагубности религиозных взглядов ее отца, заставить понять необходимость сохранения протестантства в Англии.

Но в том-то и заключалась вся сложность его положения. Он должен был посвятить ее в свои государственные проблемы и в то же время не позволить ей забывать о том, что он всегда будет ее хозяином, повелителем. Он сомневался в выполнимости подобной задачи.

ГААГСКИЙ РОМАН

Англия осталась далеко за морем, а еще дальше – в прошлом. Теперь это был ее дом: Гаага, дворец Лу, замок Вуд и Вильгельм в центре всего, средоточие всей ее жизни. Остальным он казался не самой привлекательной личностью; те, кто успел познакомиться с экстравагантными, изысканными манерами, принятыми при дворе ее дяди, считали его грубияном, человеком черствым, замкнутым, нетерпимым к своему окружению. Она слышала все эти относившиеся к нему эпитеты, но в душе полагала, что начинает понимать его, а понимая – проникается любовью. В нем была какая-то по-настоящему глубокая религиозность; его озабоченность будущим Англии, говорила она себе, не имеет ничего общего с его личными чаяниями; он искренне верил, что возвращение к Риму обернулось бы величайшей трагедией для Англии. Ему часто нездоровилось, мешали физические недостатки – обстоятельство, которого многие не учитывали. Он страдал астмой, задыхался даже при быстрой ходьбе. И тем не менее он с честью правил государством, разве что иногда становился раздражителен – впрочем, как же иначе, если столько сил отнимали недуги, столько здоровья уходило на борьбу с врагами маленькой и относительно слабой Голландии? Она привыкала смотреть на вещи его глазами.

Порой ей хотелось сказать ему, что он может не опасаться каких-либо неприятностей с ее стороны, потому что показывать себя послушной и любящей супругой всегда будет величайшим из доступных ей наслаждений.

Ее дни тянулись в уединении почти монастырском: здесь были шитье, цветы, ручные птицы, китайские миниатюры, изредка – ее драгоценные беседы с Вильгельмом. Еще оставались письма. Она знала, что Франциска Эпсли вышла замуж и уже ждала ребенка (этой новостью она даже поделилась с Анной Вилльерс, вступившей в брак с Вильгельмом Бентинком и интересовавшейся всем, что связано с материнством, – хотя прежде ее и силой не заставили бы обсуждать темы, содержавшиеся в их переписке). Ей стало известно, что ее сестра Анна пережила неудачное увлечение лордом Малгрейвом и по этой причине была срочно выдана за принца Георга Датского. Анна писала о своей беззаботной, счастливой жизни с Георгом. Мария любила сестру и никогда не забывала о своей прежней близости с ней; однако даже Анна сейчас казалась слишком далека. В письмах сестры Мария улавливала нотки, позволявшие сожалеть о некоторой фривольности ее манер. Сообщая о своем намерении стать матерью, она просила выслать шелк для пеньюара, какие недавно вошли в моду во Франции, – у нее почему-то сложилось впечатление, что шелк необходимого качества легче купить в Голландии, чем в Дании; Анна была довольна своим дорогим Георгом и своей дорогой Сарой, которых собиралась никогда не отпускать дальше, чем на шаг от себя.

Жизнь в Гааге изменилась с приездом герцога Монмута.

Джемми по-прежнему был самым красивым мужчиной из когда-либо встречавшихся Марии. Что касается его супружеских измен, то теперь, наученная годами и собственным семейным опытом, она осуждала их не так строго, как раньше. В Гаагу он приехал со своей любовницей Генриеттой Вентворт, но уже не казался тем беззаботным повесой, с которым та была застигнута врасплох много лет назад.

Видимо, он по-настоящему любил Генриетту – и было за что, не считая ее неотразимой красоты. Ведь это она, полноправная наследница одного из самых крупных английских состояний, пожертвовала ради Монмута всеми надеждами на благополучную и спокойную жизнь. Учитывала ли Генриетта его притязания на корону? Едва ли, думала Мария. Они и прежде-то были сомнительны, тем более – сейчас, когда вокруг него сгущались тучи. Будь Генриетта более расчетливой женщиной, она бы постаралась на какое-то время прервать связь со своим любовником.

Сам он еще не отказался от своих планов – напротив, был настроен очень решительно; Мария только сейчас поняла, как велико было его желание занять британский трон. Сын английского короля и приверженец протестантской церкви, Монмут твердо верил в свои права на продолжение династической линии Стюартов.

Вильгельм, не доверявший католику Якову, уже давно предлагал поддержку Монмуту – хотя вряд ли оказал бы ее, если бы Монмута признали законным наследником Карла.

Ситуация была щекотливая.

Мало того, Джемми оказался в Голландии по причине сорвавшегося заговора, целью которого было убийство короля Карла и его брата герцога Йоркского.

Уединившись с Вильгельмом, Монмут с жаром доказывал, что и в мыслях не имел убивать своего отца; он поклялся, что заговорщики не открывали ему своих дополнительных намерений.

– Мне говорили, что наши действия направлены против угрозы католицизма, а также на возвращение свобод, которые отнял у народа мой отец, установивший контроль над тори и ликвидировавший городские хартии. Мой отец всегда хотел править без парламента – как правил наш с вами дед. До какого-то времени ему везло, он пользовался огромным уважением… Но народ Англии не желает абсолютного монарха. А как раз против абсолютизма и был в первую очередь направлен заговор.

Вильгельм пристально посмотрел на своего кузена.

– И из-за этого вас выслали из страны?

– Я участвовал в первом заговоре – но не во втором. Господи, Вильгельм! Вы ведь знаете, какие чувства я питаю к своему отцу! Да и он любит меня. Единственно, в чем он мне до сих пор отказывает, так это в моем праве на законное ношение его фамилии, – и вот если бы его убили, я бы уже никогда…

Вильгельм кивнул. Карл и в самом деле обожал Джемми, во многом походившего на своего отца. Вильгельм благодарил Бога за то, что Карл обладал достаточным благоразумием, не позволявшим ему удовлетворить самое большое желание его сына.

– Моего отца и моего дядю должны были подстеречь в засаде на дороге из Ньюмаркета… и убить обоих. Но мне-то этого не говорили! Клянусь, Вильгельм, я бы не согласился причинить даже малейший вред своему отцу.

– Я это знаю, – сказал Вильгельм.

– В результате погибли Рассел, Алджернон Сидней и Эссекс: Рассел и Сидней – на эшафоте, а Эссекс – в тюрьме. Говорят, покончил с собой. От меня требовали, чтобы я дал свидетельские показания, а я не мог. Все-таки они были моими друзьями, хотя и не говорили, что собираются убить моего отца и моего дядю. Ну, вот я и оказался в Голландии – чем, кстати, обязан своему отцу.

– Что вы собираетесь предпринять?

– А что я могу предпринять? В Англию меня не пустят.

– Гм… Так вы говорите, ваша мать состояла в законном браке с вашим отцом?

Монмут смутился.

– Я никогда этого не говорил, – тихо произнес он. – Мой отец сказал, что брака не было.

Вильгельм изобразил улыбку.

– В таком случае, можете пользоваться нашим гостеприимством. Как вы понимаете, я бы не мог дать убежище человеку, притязающему на права моей жены.

Монмут потупился – понял, какое требование ему предъявили. В обмен на убежище в Голландии он должен был признать, что после смерти Якова (или даже Карла) прямой наследницей английского трона станет Мария.

Как только Вильгельм вошел в покои своей супруги, служанки с готовностью удалились. Мария поднялась с кресла и чуть заметно покраснела – поймала себя на том, что мысленно сравнивала своих кузенов. Впрочем, разница и в самом деле бросалась в глаза: Монмут – высокий, смуглолицый, улыбающийся даже сейчас, когда его положение оказалось таким шатким… и Вильгельм. В своем огромном парике, придававшем его щуплому телу какой-то особенно хрупкий и немного неуклюжий вид; со своим холодным, колючим взглядом. Он сел, ссутулился, положил на стол свои худые руки.

– Ты понимаешь, какое значение имеет визит Монмута? – холодно спросил он.

– Да, Вильгельм.

Она оживилась. Ей было приятно, когда он разговаривал с ней о политике.

– Думаю, нам следует проявить бдительность в общении с этим молодым человеком.

– Ты как всегда прав, Вильгельм.

Вильгельм кивнул – в знак благосклонности к супруге. Он был доволен ею; годы, потраченные на ее воспитание, не пропали даром. Вот только давний случай с Цайльштайном до сих пор вспоминался – и заставлял настораживаться. Но все-таки она признавала его власть над собой, а кроме того, была очень красива. Он всегда хотел, чтобы у него была красивая супруга.

– Я получил письмо от Карла. Он просит не давать убежища моему кузену.

Она встревожилась.

– Мы не можем нарушать желания моего дяди…

И вновь он остался доволен тем, что она вовремя спохватилась и не осмелилась указывать ему, как следует поступить в данной ситуации.

– Как ты намереваешься поступить, Вильгельм?

– Полагаю, мы не причиним особых неприятностей твоему дяде, если дадим убежище Монмуту. Более того, я должен кое-что сказать тебе. Когда я в последний раз был в Англии, король показал мне государственную печать. Он уже тогда ждал неприятностей от Монмута – да и удивительно ли? Твой отец поднял слишком большие волнения в английском народе.

Она вздрогнула – слова Вильгельма прозвучали так, будто он возлагал на нее вину за проступки Якова.

– Он показал мне печать и сказал: «Может быть, время от времени мне придется писать тебе о Монмуте. Так вот, если мои письма не будут скреплены этой печатью, не воспринимай их всерьез – они нужны не мне и не тебе, а моему правительству».

У Марии перехватило дыхание.

– Видно, он высокого мнения о тебе, Вильгельм. И ты по праву заслужил такое доверие.

Вместо ответа он добавил:

– На этом письме нет той специальной печати короля. Следовательно, мы можем не обращать внимание на то, что в нем написано.

Он чуть заметно усмехнулся. Мария улыбнулась – ей нравилось быть поверенной в его делах.

Мария с грустью читала письмо своего отца.

«Меня, да и всех законопослушных людей, не мог не возмутить тот факт, что Монмут принят при дворе принца Оранского. Я знаю, ты не вмешиваешься в дела своего мужа, и все-таки тебе следует поговорить с ним. Скажи, что он обольщается, если думает, что в случае успеха Монмут согласится уступить ему английскую корону. Кроме того, в беседе со мной король еще раз подтвердил свое нежелание когда-либо передавать наследственные права герцогу Монмуту – так что успех его замыслов становится все более сомнительным…»

Дочитав, Мария пошла к Вильгельму и показала ему письмо. Бегло проглядев его, он поднял глаза на супругу.

– Уж не собираешься ли ты прислушиваться к мнению своего отца? – холодно спросил он.

– Вильгельм, ему сейчас очень тяжело.

– Будем надеяться. Он сам виноват в своих несчастьях.

– Вильгельм, он не думал, что все так обернется. Он искренне верит…

Вильгельм не дал ей договорить.

– Должен ли я сделать вывод, что ты оправдываешь своего отца?

– Я хочу, чтобы ты понял его.

– А я хочу, чтобы у моей супруги было хоть немного здравого смысла.

– Но, Вильгельм, в последнее время…

– В последнее время я слишком часто посвящал тебя в свои дела. Теперь я вижу, что допустил ошибку.

– Нет, Вильгельм, ты никогда не ошибаешься.

Он пытливо взглянул на нее. Уж не смеется ли она над ним? Да нет, улыбки и след простыл – она молит Бога вернуть ей утерянную благосклонность ее супруга.

Он чуть смягчился.

– Если он твой отец, то это еще не повод для того, чтобы мы могли закрывать глаза на его недостатки. Напиши ему что ты не в силах выполнить его просьбу, поскольку принц – твой супруг и господин, которому ты обязана во всем подчиняться.

– Хорошо, Вильгельм, – тихо сказала она.

– Повторяю – во всем, – строго добавил он.

Яков писал о том, что Монмут собирается провести всю зиму в Гааге, и требовал воспрепятствовать намерениям его племянника. Вильгельм игнорировал эти письма – мало того, он обратился к жене с необычной просьбой.

– Послушай, а почему бы тебе не развлечь нашего кузена? – спросил он. – Я не вижу причины, запрещающей нам устроить какой-нибудь небольшой бал. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы гости на нем не скучали.

Мария просияла от удовольствия. Бал! Как в прежние времена!

– Но мы ведь не знаем всех последних танцев! – воскликнула она. – Хотя Джемми их прекрасно знает, в это можно не сомневаться. А вот подходящего платья у меня нет – надо немедленно сшить.

Вильгельм усмехнулся. Все-таки она еще недостаточно повзрослела. Вон как глаза заблестели – совсем как у той девочки, что так обворожила его во время их первой встречи (детское мимолетное знакомство со своей будущей супругой он уже не помнил) – живая, жизнерадостная, как и все Стюарты. Мария во многом походила на ее дядю Карла, что было особенно заметно, когда она оказывалась рядом с Монмутом.

Они оба были очень красивы: Монмут – как всегда, обаятельный, обращавший на себя внимание всех женщин; Мария – только сейчас, когда она полностью оправилась от болезни и готовилась вести тот образ жизни, которым так наслаждалась у себя на родине.