Текст книги "Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей"

Глава 7
Пусть настанет утро

Анна очнулась на большой кровати в шикарных апартаментах, которые разительно отличались от предыдущего места, где она имела несчастье вкусить первое уединение с мужчиной. Урок оказался плачевным и болезненным. Болели руки и лицо. Она с удивлением посмотрела по сторонам, отчаянно пытаясь вспомнить, как оказалась в незнакомом месте. В комнату вошла высокая худая женщина в белоснежной одежде, похожей на сестринское одеяние, волосы ее были спрятаны под чепцом. Увидев, что девушка очнулась, она учтиво произнесла:

– Вы больше не спать! Хороший новость! Я говорить хозяину!

– Кто ваш хозяин? – дрожащим голосом уточнила Анна. Последнее, что она помнила, – разъяренное лицо толстяка, пообещавшего изменить ее жизнь. «Возможно, он выполнил свою угрозу столь необычным способом? И вместо того, чтобы изувечить, осыпал почестями?» – подумала Анна и тут же уличила себя в наивности и глупости, ведь судя по прелюдии – звонкой пощечине – вдовец не планировал перед ней расшаркиваться, и что произошло в комнатке, пропахшей похотью и иллюзией любви ей пока неизвестно. Анна обнаружила, что лежит без платья, лишь в нижнем белье и торопливо уточнила у женщины в белом одеянии, желающей покинуть помещение:

– А кто меня раздел?

– О, ваше платье изодрать какой-то зверь! Я его снять и выбросить, – призналась неизвестная дама, затем чуть склонилась, как будто за что-то благодарила Анну, и вышла из комнаты. Из-за окна послышался шум – визжал клаксон, а значит, рядом была дорога. Девица торопливо вскочила и, с трудом справляясь с сильным головокружением, добралась до окна, из которого была видна дорога с автомобилями и пролетками.

– Вы напрасно вставать! – послышался все тот же женский голос. – Вам надо лежать, отдыхать. Вам колоть успокоительное лекарство день назад…

– День назад? Я здесь больше суток?! – ужаснулась Анна, просчитывая последствия своего неведения. – Моя мать… она сойдет с ума по-настоящему!

– Простите, я плохо понимать русский, если вы быстро и тихо говорить! – оправдывалась собеседница, бережно взяв Анну за плечи и сопроводив ее к мягкой удобной кровати.

– Мне нужно домой! Передайте хозяину, что мне очень нужно… домой! Моя мама больна, и если я не вернусь, Бог знает, что произойдет!

– Доктор сказать вам лежать! Хозяин приказать не отпускать! – строго отчеканила женщина и снова ушла прочь, пообещав принести бульон для восстановления сил.

Анна снова осмотрелась. В просторном номере с высоким потолком было красиво и помпезно. Девица предположила, что находится в гостинице и, судя по обстановке, весьма дорогой. Все было отделано золотом, конечно, фальшивым, но выглядело это по-королевски.

– И кто, интересно, столь щедрый? – выдохнула она.

– Вопрос в другом: достойна ли этой роскоши Цыпа? – мужской голос заставил Анну вздрогнуть. Перед кроватью стоял Козырь, он криво усмехнулся, глядя на ее парик, лежащий на краю кровати, и, кивнув на отвалившуюся деталь, произнес:

– Все фальшь! И почему я не удивлен, что наш цыпленок – на самом деле обычная курица?!

Девушка стыдливо прикрыла почти оголенное тело, и расправила спутавшиеся русые волосы.

– Забавно, но теперь ты совсем другой человек, к которому хочется прикасаться… Но, к сожалению, я не могу!

Она удивленно уставилась на него, не понимая, и еле слышно выдавила:

– Почему?

– Теперь ты стоишь еще дороже! Я смогу тебя продать не в трактире, а здесь!

– Здесь?

– Конечно, прямо в гостинице. Внизу ресторан и там бывают очень состоятельные, и даже интеллигентные люди, любящие развлечения не меньше, чем те, с кем ты уже познакомилась в нашем маленьком царстве разврата.

– Зачем я здесь?

– Я уже ответил на этот вопрос.

– Мне нужно домой, моя мать…

– Я слышал и не уверен, что ты говоришь правду, – Козырь лишь пожал плечами и, перед тем, как уйти, добавил: – Этот номер пока твой, ты должна мне за сутки пребывания, плюсуем услуги нашей фрау, а также доктора. Задолженность за столик в кабаке, которую тебе также придется покрыть… Что-то еще упустил, но это неважно! Пользуйся благами, внезапно свалившимися на тебя, да не увлекайся, а то задолжаешь такую сумму, которую не будешь в состоянии отработать. Рекомендую отдохнуть как следует и завтра приниматься за работу. Чуть позже фрау сделает тебе примочки, надо вывести синяки…

– А о чем-то кроме денег ты можешь думать? – твердо спросила Анна.

– Возможно. Как твое имя?

Девушка хотела назваться кем-то иным, но поразмыслив, решила не рисковать:

– Анна.

– Дворянка, не так ли?

Девушка кивнула и стыдливо опустила глаза, словно в этом слове таилось что-то очень неприличное.

– Авантюристка голубых кровей! – усмехнулся Козырь, как никто, понимая эту двойственность, потому что, по сути, они были одного поля ягоды. – Что же мне с тобой делать, Цыпа?!

Козырь ходил перед кроватью, о чем-то размышляя. Иногда он останавливался и рассматривал ее лицо, ему казалось, что перед ним – совсем другой человек. Мужчина боялся привязаться к ней, она волновала его, и это настораживало и пугало. С желтоволосым безродным цыпленком было просто, а с благородной Анной все усложнялось.

– Чем быстрее ты со мной рассчитаешься, Анна, – тем лучше для нас обоих! – произнес он серьезно.

Девушка замерла, задумавшись на мгновение, после чего решительно отбросила одеяло, приглашая его лечь рядом.

– Умоляю! – покривился мужчина, словно ему показали что-то отвратное. – Не мысли на уровне цыпленка, просто подумай, что мне предложить! Ведь насколько я знаю, ты весьма изобретательная дама. Трюк с искусственной рукой меня впечатлил!

Козырь взглянул на часы, которые носил по старинке в кармашке жилета и, попрощавшись, скрылся, пообещав навестить ее утром. Анна принялась жалеть себя, ведь она снова была пленницей. Все то, к чему она так отчаянно стремилась – свобода и независимость, ускользали от нее, делая вещью, принадлежащей кому-то другому. Фрау застала девушку рыдающей, тайком от Анны немка высыпала успокаивающий порошок в клюквенный морс и заставила страдалицу осушить стакан. Девушка почувствовала странный привкус и догадалась, что получила какое-то лекарство. Она сделала вид что уснула, а когда дверь за надсмотрщицей закрылась, бросилась в уборную, чтобы избавиться от лекарства всеми возможными способами.

Лидия Васильевна сидела в гостиной в домашнем платье и ночном чепце, что было странно, потому как часы давно пробили полдень. Кухарка несколько раз предлагала позавтракать, но она отказывалась, объясняя приступом невероятной тоски, сдавливающей горло.

– Я мечтала сделать для Анны что-то хорошее перед уходом… А она снова бежала… Нет больше никакой веры. Я ведь скоро умру, Аглая, слышу, как мой супруг призывает меня оставить грешную землю…

– Полноте, поживете еще поди. Может чаю?

– Тьфу, на тебя, ведьма, я ей про смерть, а она мне свой чай подсовывает.

– Ну, вы за упокой, а я за здравие! – добродушно произнесла прислужница. Крупные черты лица кухарки всегда раздражали Лидию Васильевну, но в этот момент хозяйка одинокого дома не отпускала от себя прислужницу – боялась остаться наедине с собой.

– Хорошо как раньше было, Аглая! Сядь, расскажу тебе о счастливых днях моей жизни.

Кухарка нехотя пристроилась на неудобном стуле и уставилась на Лидию Васильевну, надеясь, что ее повествование не займет много времени. Она не любила пустых разговоров, предпочитала занять руки, а не язык. Аглае нравилось присматривать за домом Лидии Васильевны, и она держалась за место, потому что для работы на фабрике была уже стара, а найти другую вакансию в дворянском гнезде (пусть и разоренном) в послереволюционное время было практически невозможно.

– Мне было пять лет, когда я получила первый урок танцев. Сначала я была восхищена этими движениями, их разнообразием, но слишком частые уроки и слишком высокие требования стали утомлять. Я сказала матери, что не желаю более заниматься чепухой, но она меня убедила, что танцы придают манерам дворян изящество, грацию, величавость, без всего этого положению в обществе – грош цена. Тебе этого не понять, Аглая, но мы – потомственные дворяне. Женщины это сословие получают по наследству, лишь родившись в дворянской семье, мы становимся чистокровными представителями благородного рода. Это ответственность! Нам давали превосходное образование, учили смотреть на мир открыто, и мы должны были передать любовь к возвышенности своим потомкам…

Лидия Васильевна с тоской подумала об Анне, ее неприятии семьи и бесконечных бунтов против сословия. Пожилая женщина хотела пожаловаться на дочь Аглае, но вдруг услышала сопение, заскучавшая крестьянка бессовестно заснула под ее повествование.

– Манеры… воспитание… приличие… разве ты сможешь уловить смысл этих слов, глупая кухарка? – сокрушалась Лидия Васильевна. Ей стало невероятно одиноко в просторном доме. Пожилая дама злилась на дочь за то, что она, как и Аглая, не понимала, какая это честь – быть частью сословия светских землевладельцев, обладавших наследственными привилегиями. Даже несмотря на то, что ненавистные большевики прозвали их буржуа и выставляли, как алчных бездушных бездельников.

Лидия Васильевна оставила дремлющую повариху и направилась в свою спальню, чтобы предаться воспоминаниям. Она долго рассматривала свой портрет, висящий в спальне, на котором была изображена высокомерная женщина с молодым лицом. Теперь непризнанной современностью дворянке все былое казалось сном. Она была стара, а с этим фактом так непросто смириться.

– Маменька! Маменька! Проснитесь! – тихо позвала ее Анна. Женщина резко открыла глаза и увидела перед собой дочь, стоящую на коленях у ее кровати.

– Вернулась, блудница? Для чего? – строго спросила Лидия Васильевна, брезгливо убрав от себя ее ледяные руки.

– Меня похитили и напоили каким-то лекарством. Но мне удалось бежать. Немка заставила выпить морс, я притворилась, что сплю, а когда она ушла, я заставила эту жидкость покинуть меня… Я их обвела вокруг пальца… Их обоих…

– Что ты там бормочешь, глупая?

Лидия Васильевна увидела красное пятно на лице Анны от удара и синяки на руках.

– С тобой что-то сделали? – обеспокоилась она.

– Забрали одежду. Я обернулась занавеской… И незаметно выскользнула из номера… Мне так страшно, маменька…

Лидия Васильевна окончательно пришла в себя. Приподнявшись, она села на кровати так, чтобы видеть рыдающую дочь. Анна никак не могла остановить поток слез, бесконечно лившихся из ее глаз. Она полагала, что виной этому лекарство, попавшее с морсом в ее организм, часть которого все же осталась внутри, поэтому она чувствовала себя рассеянной, слабой и беззащитной.

Лидия Васильевна удивленно уставилась на дочь так, будто впервые ее видела. Ей вдруг стало невероятно стыдно перед Анной, жизнь которой была отравлена… собственной матерью.

– Прости меня, – выдохнула женщина, прижав ее голову к груди. – Это я во всем виновата. Я сделала тебя чудовищем, потому что… не сумела полюбить! Я скажу плохие вещи, Анна, но ты должна знать: я не хотела детей, потому что слишком сильно любила твоего отца. Мне казалось, что они меня обворуют, забрав его внимание… Отчасти так и случилось, мой муж так млел при виде тебя… На меня он так никогда не смотрел. Ах, Анна, как глупо прошла моя жизнь…

– Что вы, маменька, ни в коем случае! Не глупо! Не вините себя, потому что каждый должен отвечать за свои поступки, и думать собственной головой…

– Но ты была совсем ребенком, как же ты могла различать добро и зло, если родители не удосужились тебе дать должные разъяснения?

Анна затрепетала, теплый огонек надежды забрезжил в тоннеле жизни, поздние признания и объятия единственного родного человека были подарком, будто кто-то сверху бросил милостыню и примирил двух истерзанных угрызениями совести родственниц. Тонкие руки дочери крепко обняли исхудавшее от бессолевого питания тело Лидии Васильевны, и она откликнулась на эту нежность, сочувствуя запутавшейся молодой девице.

– Если бы можно было вернуться назад, – выдохнула Лидия Васильевна с горечью, потрепав Анну по голове, словно маленького ребенка. – На много лет назад…

– И что бы вы сделали, маменька?

– Я бы сделала все возможное и невозможное, чтобы ты не родилась!

Данное заключение стало громом среди ясного неба. Анна расцепила руки и отползла от кровати матери, изумленно глядя на нее. Лидия Васильевна начала смеяться, – сначала еле слышно, затем громче и громче. Этот звук отравлял все вокруг и вводил девушку, обернутую шторой из гостиничного номера, в состояние ступора. Она некоторое время не могла пошевелиться, просто смотрела на чудовище в ночном колпаке, которое издевалось над ней, затем Анна собралась силами, поднялась и, пошатываясь, направилась в свою комнату.

– Пусть настанет утро! Я хочу, чтобы все это было сном. Пусть настанет утро, – шептала несчастная девушка, укрывшись в своей комнате.

Глава 8
Цыпленки тоже хочут жить

Анна проснулась от приятного запаха еды. Открыв глаза, девушка вскрикнула от неожиданности, перед ней стояла Лидия Васильевна. Мать выглядела отдохнувшей, не в таких растрепанных чувствах, как накануне. На ней было синее бархатное платье с белым воротничком и брошью под горлом, в которое женщина наряжалась в особенных случаях, а волосы аккуратно уложены по старинке – в приплюснутый кокон, расширяющийся к макушке, в целом вид был торжественный и говорил о том, что порог их дома переступит особенный человек, достойный ее внимания.

– На подносе еда, – произнесла Лидия Васильевна дружелюбно. – Стакан теплого молока и пряники. На кухне есть каша. Если захочешь, спроси у Аглаи. Прошу тебя появиться к двум часам в гостиной. Приведи себя в порядок. Это красное пятно на лице… его нужно убрать.

– Для чего эти приготовления? – бесцветным голосом спросила Анна.

– Ты разве забыла? Мы ждем особенного гостя, которого настоятельно рекомендовала заботливая Софья Никитична! Пошли этой доброй женщине, Господи, здоровья и долгих лет жизни!

Лидия Васильевна ушла, оставив Анну в одиночестве. Новый день ворвался в ее детскую спальню и голосом отчужденной матери возвестил о грядущих в переменах, к которым уставшая скитаться Цыпа была готова. Ведь Николай Александрович вполне мог оказаться весьма приятным молодым мужчиной и возможно она почувствует, что готова связать с ним судьбу, и станет самой счастливой женщиной на свете назло себялюбивому Козырю, для которого она – всего лишь средство дохода.

Анна закончила кропотливые приготовления к встрече с женихом и сидела на кровати, сложив руки на коленях, как прилежная ученица. Она покорно ожидала, пока пробьет два часа. Старый механизм тревожно возвестили о том, что день в разгаре, и девушка торопливо покинула свою комнату. Сердце билось так, что, казалось, грудь слегка подпрыгивает в свободном современном платье с заниженной талией, которые стали популярны в двадцатых. Оно было приятного бардового цвета и расшито бисером. Чтобы закончить элегантный образ, воспетый журналами мод, не хватало лишь милой шляпки, защищающей лицо от излишнего внимания, Яшка так и не принес заказ. Не то чтобы Анна желала саботировать материнские старания, она приняла решение быть собой – девушкой, пережившей революцию и меняющейся вместе со страной.

Девушка вошла в столовую. Во главе стола сидела Лидия Васильевна, напоминающая мраморное изваяние. Она мельком взглянула на дочь и, казалось, не заметила бунтарский наряд, однако при ее появлении громко произнесла:

– Глядя на тебя, я чувствую приближение Нового года.

– Почему? – удивилась Анна.

– Если бы твое платье было зеленым, ты была бы похожа на неумело наряженную елку.

По правую руку от Лидии Васильевны сидел молодой мужчина, при появлении Анны он распрямился и начал внимательно изучать ее наряд. Услышав сомнительный комплимент, он торопливо встал и подошел к смущенной девушке, чтобы сопроводить на приготовленное напротив него место, как раз по левую руку от матери.

– Наслышан о вас от Софьи Никитичны, и не только от нее. Если хотя бы половина из того, что о вас говорят, правда, то я сражен, – произнес мужчина мягко. Голос его имел странное свойство раздражать слух собеседника. Анне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст, и она тут же попыталась защитить себя:

– Наверное, вас поставили в известность по поводу моего насыщенного прошлого. Теперь его тень преследует меня повсеместно. Да, я не, святая, но поверьте, далека от современной теории стакана воды.

– К чему говорить пошлости? – взбунтовалась Лидия Васильевна, взмахнув руками. Она надеялась, что обед пройдет чинно и благородно, без показательных выступлений дочери и демонстрации дурного характера.

– Как говорят, кто старое помянет, тому глаз вон! – отшутился большевик и деликатно усадил Анну рядом с матерью. Сам же обошел стол так, чтобы не быть за спиной у Лидии Васильевны, и наконец-то занял свое место. Девушке наконец-то представилась возможность, как следует рассмотреть жениха. Лидия Васильевна с детства внушала Анне, что в человеке нет ничего важнее внутреннего мира, но сквозь отталкивающие мужские черты лица было непросто разглядеть хоть что-то притягательное.

– А как же Софья Никитична? Почему она нас не почтила своим присутствием? – уточнила Анна, нарушив долгое молчание.

– Приболела, – ответил Николай Александрович.

– Я так и не поняла, кто она вам? Тетка? – поинтересовалась девушка, рассматривая рытвины на щеках мужчины, кожа на них напоминала поверхность муравейника. Она вдруг представила разлитое по столу варенье на запах, которого из этих маленьких пещерок вылезают крошечные черные насекомые.

– Анна, не вежливо молчать, когда задают вопрос, – подчеркнуто вежливо произнесла мать.

Анна выразительно посмотрела на мать, являющуюся набожной женщиной, но та никак не отреагировала на слова Николая Александровича. Лидия Васильевна позвонила в серебряный колокольчик, лежащий рядом с ее рукой, и через мгновение в столовой появилась Аглая, она поставила посередине красивую супницу, затем торопливо разлила содержимое в тарелки.

– Пережитки прошлого – прислуга, – прокомментировал ее старания Николай Александрович.

– Аглая хорошо готовит. Я ведь этого не умею, и что прикажете, от голода помирать? – пожилая дама с трудом сдерживала приступ злости.

– У нас организованы курсы для дам из, так сказать, высшего общества. Там научат и готовить, и стирать, – произнес мужчина, пробуя фасолевый суп и причмокнув от удовольствия, добавил: – Уверен, у вас получилось бы не хуже!

– Не могли бы мы, милостивый государь, просто отобедать? Сделайте вид, что вы не в тылу врагов, а в гостеприимном доме, где вам рады, – предложила Лидия Васильевна.

– Я вынужден вам напомнить о давно вышедшем декрете, в котором говорится об уничтожении сословий и гражданских чинов. Часть людей, как я вижу, не в состоянии отказаться от прежних привычек, и это прискорбно…

– Невыносимо! – вспылила женщина и встала из-за стола. – Пожалуй, мое присутствие здесь не обязательно, ведь вы пришли ради Анны.

Сославшись на плохое самочувствие, Лидия Васильевна спешно покинула столовую, оставив большевика и дочь наедине. Мужчина поправил поношенный костюм, чуть отодвинулся от стола, и, закинув ногу на ногу и продемонстрировав нечищеную обувь, закурил папиросу.

– Мне говорили, что вы дворянин, – произнесла Анна, едва дыша. Ей было неприятно общество этого человека, она его опасалась, и в голову, как назло, не приходило ни одной стоящей отговорки, благодаря которой она могла бы избавиться от плохо воспитанного кавалера.

– Я не дворянин, а простой человек. После Великой Октябрьской революции привилегированное сословие ликвидировано. Такие люди, как ваша мать, не хотят с этим смириться и живут по старинке…

– Аглая работает здесь по своей воле, ее никто насильно не удерживает, – защитила Анна мать.

– Не усложняйте, это излишне. Я лишь напоминаю, что времена меняются. Думаю, смысла в нашем с вами споре нет.

Гость докурил сигарету и затушил ее в изящную салфетку из тонкого кружева, их Лидия Васильевна позволяла доставать из потайного ящика комода только в особых случаях. Вошла Аглая и, увидев это варварство, чуть не упала в обморок.

– Принесите мне воды, – обратился большевик к кухарке.

– Так велено хозяйкой кофе подать по ее сигналу, – произнесла обиженно женщина, заметив, что к супу почти не притронулись.

– Кофе – буржуйская привычка. Обычный народ, как мы с вами, привык жить без всей этой мишуры, – произнес Николай Александрович, желая найти поддержку в простой русской бабе, вынужденной кому-то прислуживать.

– Оно и видно, – произнесла недовольно раздосадованная женщина, подняв испорченную салфетку. – Сейчас принесу воды, сударь.

Аглая выделила слово «сударь», желая подчеркнуть свое неприятие сложившейся ситуации. Она уважала людей, в доме которых работала, и не желала взгромождаться на баррикады, ради борьбы с невидимыми врагами революции. Язвительное замечание кольнуло гостя, он встрепенулся, с довольного лица вмиг исчезла улыбка. Большевик мрачно уставился на Анну и негромко произнес:

– Что ж… перейдем к делу! Где вы бываете ночами?

– Это допрос?

– Пока нет. Все зависит от вашего ответа.

– Я сплю дома. В своей кровати.

– Вы в этом уверены?

– Как я могу быть не уверена?!

Подавляя приступ паники, выдавила Анна. Ей вдруг показалось, что стены сдвигаются, пожирая пространство, и она сделала несколько вдохов.

– А вот мне известно, что сравнительно недавно вас видели в одном известном петроградском заведении, которое имеет определенную репутацию, вы поднялись в комнату с мужчиной, преследуя определенную цель… интимного характера. А ведь Октябрьская революция запретила бордели, как и азартные игры. Но такие как вы, выживают, словно крысы, и находят закоулки, чтобы продолжать паразитировать.

Девушка испуганно уставилась на Николая Александровича и почти прохрипела:

– Я не понимаю…

– Не надо притворяться, Анна! Все вы понимаете! Уверяю вас, мне известно достаточно, чтобы превратить вашу жизнь в ад!

Николай Александрович закурил еще одну папиросу, и затеял рассказ о жизни женщин в лагерях. Если они не умирали сразу, судьба их была плачевна, а самое страшное было в том, что они, как тараканы, привыкали выживать в любой грязи.

– Не пойму, для чего вы все это говорите… Стращаете… Я посещала заведение, которое вы упомянули из любопытства…

– У меня есть заявление на некую Цыпу – его принес сознательный гражданин. Он утверждает, что дамочка обманным путем заманила его в комнату, соблазнив, а потом ограбила. Сумма, как он утверждает, – приличная, и не верить ему у меня нет причин.

– Может вам с Цыпы и держать спрос? Причем тут я? – Анна боялась сказать что-нибудь лишнее, потому как не понимала, что именно известно человеку, сидящему напротив.

– Как интересно… Я был уверен, что передо мной и есть Цыпа, а вы вроде как отрицаете этот факт. Знаете песенку? Ее поют беспризорники:

 
Цыпленок жареный
Цыпленок пареный,
Пошел по улице гулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
 

– Поете вы плохо, – заметила Анна, когда Николай Александрович закашлялся от стараний проявить вокальный талант, одновременно затягиваясь сигаретой.

– К нам часто попадают мальчишки разного возраста. Среди них встречаются очень толковые ребята, во имя своего будущего они начинают сотрудничать с советской властью. Кстати, имя Яков вам о чем-нибудь говорит?

Сердце Анны пропустило удар. «Неужели Яшка пострадал из-за меня?». Словно читая ее мысли, Николай Александрович кивнул, и добавил:

– Очень смышленый парень и привязан к отцу. Знаете, не так давно мы искали дамочку с отвалившейся рукой во время игры за карточным столом, слухи расползлись по Петрограду, быстрее, чем скарлатина. И нам пришла в голову идея: кто-то ведь должен был ее изготовить ту самую руку, тем более, как утверждали очевидцы, от настоящей она почти не отличалась. Один из наших сотрудников предположил, что аналог верхней конечности мог сделать кукольник. В Петрограде их немного, тряханули, как следует ну, и потянулись ниточки. Яшка нам и поведал, что Цыпа и Анна – одно лицо.

– Поведал? – переспросила Анна, зная о недуге мальчишки.

– Вы не представляете как порой разрушительна сила любви. Глупые романтики считают, что миром движет любовь, но это ошибочное мнение. Разум – вот ключ ко всем дверям. А привязанности – это всего лишь слабость. Надави на человека – покажи физическое страдание близкого – и он весь твой, даже не умея говорить, найдет общий язык с кем угодно.

В столовую вернулась Лидия Васильевна, она была раздражена и неспокойна.

– Послушайте, терпеть вас – выше моих сил! Чтобы вас не лицезреть, я покинула это помещение, но вы, Николай Александрович, умудряетесь делать так, чтобы я чуяла ваше присутствие в любом уголке дома, вдыхая сигаретный дым, который вреден моему здоровью!

Мужчина вскинул руки, словно сдавался в плен и, извинившись, встал из-за стола.

– Как я и подозревал, ваша дочь – прелюбопытнейший экземпляр, – протянул он, лукаво глядя на Анну.

– Так забирайте ее и проваливайте творить свою революцию. Как говорит Аглая… что-то там: кто-то с возу и кобыле полегчает.

– Ух-ты! – воскликнул большевик, – Промахнулся я с вашими семейными ценностями. Похоже, потерю в этом доме никто не ощутит!

Мужчина пообещал вернуться за Анной утром, после чего вежливо заметил, что в состоянии найти дверь самостоятельно без прислуги.

– Ну, Софья! Сосватала! В ее интересах не появляться больше мне на глаза! – выругалась тихо Лидия Васильевна, после того как входная дверь захлопнулась за неприятным гостем. Раздосадованная визитом дерзкого и невоспитанного человека, который к дворянству не имеет никакого отношения, она отправилась искать Аглаю.

Мать и не заметила, как Анна растворилась в воздухе и сползла по стулу, оказавшись на полу от внезапной немощи и бессилия. Ей надо было срочно что-то придумать, куда-то бежать и кого-то молить о помощи. И кроме Козыря в этом случае ей никто не мог помочь.