Текст книги "Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей"

Глава 17
Старик Потапыч в ореоле святости

– Осип, нас вызывает некая дама, подтвердить беременность своей родственницы! – воскликнул Семен Потапович, скомкав записку, полученную от пухлой крестьянки, закутанной в шаль так, что кроме носа ничего разглядеть невозможно было. Убрав ее в карман брюк, закатанных почти до колен и оголяющих такие образом его худые ноги почти до колена. Он отшутился, что выглядит как кокотки, носящие современные укороченные платья.

– Ох уж мне не эти современные дамы! Подозреваю, что завтра мы увидим одну из молоденьких штучек, задирающую юбку при любом удобном случае с разрешения советской власти. Крах нравов! Куда катится наша страна?

Семен Потапович прошел к своему стулу, стоящему прямо посреди пока не обустроенного кабинета для первичного приема больных, скинул тапки и погрузил ноги в горячую воду с горчицей.

– А ведь смешно! Сначала тут собирались делать гробы, а теперь пустили нас! Из смерти в жизнь! – произнес с усмешкой старый врач, хлопнув себя по лысине. Местная деревянная больница сгорела еще осенью, и некоторое время он ютился со своими пациентами на почте, но тамошний начальник добился выселения лечащего персонала, делая акцент на том, что для революции связь с внешним миром намного важнее, чем жизнь и здоровье людей, нуждающихся в медицинской помощи.

– Если бы не вы, не ваши старания, Семен Потапыч, тут бы делали гробы и один из них достался бы мне! – произнес хрипло Козырь. Отеки с его лица почти сошли, но он уже не выглядел так, как прежде из-за смещенной перегородки носа. Человек, напавший на него в подворотне, сильно повредил лицо молодого мужчины и еще сломал несколько ребер. Ему повезло, что живший неподалеку врач по счастливой случайности возвращался ночью со срочного вызова. Он забрал к себе полумертвого человека, выходил его и поставил на ноги.

Козырь не вернулся к привычной жизни, в которой его организм страдал от большого количества алкоголя и выполнял все врачебные предписания, при этом помогал доктору справляться с больными и даже научился накладывать повязки, а также ставить уколы, чем очень порадовал своего учителя, не терпящего эти «мелочи», которыми в полноценно функционирующих учреждениях занимались фельдшеры.

Человеком доктор был рассудительным и умилял детскостью, дотошностью в профессии и трепетным отношением к пациентам. Его любили все – и взрослые, и дети. «Старика Потапыча знает каждая собака!» – говорили о нем в городе и кто угодно мог показать, где живет местный врач и даже сопроводить до его квартиры, так его все уважали.

Осипа он считал за сына, хотя никакого родства между ними не было, а детей он не имел. После избиения и проведенных на сильном морозе нескольких часов пациент, можно сказать, заново родился в опытных руках Семена Потаповича, в том числе и поэтому тот испытывал родственные чувства к своему пациенту. Первые пару дней Козырь никак не мог понять, кто он и откуда. Понемногу память восстанавливалась, он даже вспомнил карточные комбинации, однако в шулерство возвращаться Осип не желал, потому как восхищался святостью спасшего его пожилого мужчины, и решил, что может стать другим человеком во всех смыслах этого слова и начать все сызнова. О том, что память восстанавливается, он утаил, не желая ворошить прошлое и обсуждать ошибки канувших в небытие дней. Козырь мечтал стать уважаемым человеком в белом халате, как и его спаситель. Семену Потаповичу это льстило, он с удовольствием посвящал ученика в тайны своей профессии, брал на осмотры и пояснял вслух свои действия.

Старик, хоть и считал себя человеком посредственным, никчемным, очень любил говорить о своей несовершенной судьбе, чтобы на фоне своего горемычного опыта поучать того, кто был ему как сын.

– Курс я кончил, предлагали мне место земского врача в одном уезде Саратовской губернии… Приехал, осмотрелся – не то! Отказался! Остался в Москве и был на побегушках почти десяток лет… И все время думал: а ведь мог бы сразу!.. Сколько бы успел!.. Вот если тогда поверил бы в собственные силы и решился… дерзнул! Я уже все это говорил? – виновато уточнил Семен Потапович, заметив, что Осип зевает, и начал было извиняться, но молодой мужчина его заверил, что эти истории ему по душе!

– Я их к чему рассказываю… Ты не бери с меня пример, мой мальчик. Забывай обо всем и иди вперед. Не оглядывайся ни в коем случае, потому что во вчера черпать нечего! В прошлом рыться – все равно, что отходы человека ковырять. Для анализов в фекалиях толк есть, а просто так, бездумно их ворошить какой-толк?!

Возле стены в небольшой комнатке, в которой пахло мышиным пометом, помимо старых стола и стула лежало два матраца, Осип упрямо отказывался ночевать в квартире врача, не желая злоупотреблять его гостеприимством, и перебрался в помещение, в котором они планировали в ближайшее время принимать больных. Но скучающий старичок заявил: «Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе!» и перебрался к своему помощнику. В вопросах здравия других и собственного удобства Семен Потапович был категоричен, поэтому спорить с ним было бесполезно.

– Наш Василий – тот, что под поезд попал, – теперь валенки катает под вывеской «Ателье мод». Комично! – усмехнулся старик, рассматривая свои разбухшие в горячей воде пальцы.

– Чего же тут комичного? Самая модная обувь в этой местности в такую погоду!

– Я к тому, что безногий – торгует обувью! Ему поездом-то две ноги отрезало, я же тебе рассказывал! Еле кровь остановили… Ну, ничего, он себе какое-то устройство из Москвы выписал самоходное. Передвигаться удобно, а в двери не проходит! «Жаль, говорит, что барство отменили, а то б я слугу заимел для обслуживания».

– Валенки, это хорошо. Здесь это всегда модно.

– Ты это профурсеткам скажи, которые с воспалениями разными ко мне обращаются! Я смотрю, в чем ходят – диву даюсь. Обувь на рыбьем меху!

– А вы все беспокоитесь обо всем мире. А ведь обещали мне не волноваться!

– Это все от безделья, Осип. Я ведь без работы, как без рук.

– Завтра начну ремонт здесь! – произнес Осип, засыпая.

– Завтра я тебя с собой возьму. Бог знает, что там за девица, могу не сдержаться – оскорбить. А при тебе вроде как неудобно станет, подумаю, подберу слова. Ты мой помощник, Осип, а для работы здесь есть другие руки.

– Как скажете, Семен Потапыч, я не прочь врачевать. Лишь бы прок от меня был!

– Главное в нашем непростом деле – внимательность, чуткость и еще интуиция! Я вот смотрю иной раз на других докторов, ведут себя, как боги! Мол, от них жизнь человеческая зависит… А за высокомерием ничегошеньки кроме дыма – рассеется и пустота.

Тут старик-доктор не мог не вспомнить дореволюционный случай, как приехал он много лет назад в населенный пункт, находящийся в двадцати верстах от уездного города. Хоть там и был у них свой врач, да еще, как говорили, из Москвы, люди там «мерли, как мухи». К Семену Потаповичу приехал владелец сельца и умолял остановить мор. Как ему заявил измывающийся над больными человек, это было проклятие старой ведьмы, и медицина была бессильна, но на деле оказалось, что в селе эпидемия брюшного тифа. Болезнь была сложная, но излечимая. Холеный сельско-московский врач грозился написать на Семена Потаповича жалобу «куда следует» за превышение полномочий и перед тем, как быть изгнанным с позором размахивал документом, где четко было написано: «От совета Императорского Московского Университета лекарю такому-то дано сие свидетельство в том, что он, по надлежащем испытании в медицинском факультете, определением университетского совета, утвержден в звании уездного врача». Приезжему доктору пришлось провести несколько недель в трудах, пытаясь спасти местных жителей не только от тифа, но и от последствий лечения предыдущего «врачевателя».

Под подобные истории Осип крепко засыпал почти каждый вечер, иногда ему снились участники историй, и он как будто бы видел спектакль. Ему даже нравилось болеть, потому что за ним никто никогда не ухаживал. В детстве он был младенцем здоровым и румяным, в отличие от старшего брата, почти все время лежащего в отдельной комнате под теплым одеялом. Все внимание уделялось хворому ребенку, вокруг него кружились няньки, мать и отец, а Осип частенько был предоставлен сам себе. Чего он только не делал, чтобы заболеть: ел сосульки зимой, держал голову в форточке на морозе, глубоко дышал, когда кто-то чихал, но все это не срабатывало. Со слов матери была у него в младенчестве оспа, но и она завершилась быстро и безобидно, почти не доставив хлопот. Добрый старик-доктор заботливо лечил его, намазывая кровоподтеки на теле жутко воняющей мазью, делая тугую повязку на ребра, а чтобы унять постоянную ноющую боль, значительно усиливающуюся при дыхании, колол Осипу морфий. Молодой мужчина поначалу сопротивлялся, потому что боялся привыкнуть к лекарству, сгубившему несколько его приятелей, увлекшихся уколами и ставшими в последствии морфинистами. Один из них сгнил на каторге, за то что убил аптекаря, второй пустил себе пулю в висок, а третий уплыл в морфиновую страну грез навсегда. Действовала эта жидкость чудодейственно, и, казалось, будто мир становился ярче, люди – добрее, еда – вкуснее, даже лютые морозы приносили удовольствие, появлялась в них особая свежесть.

– Удовольствие есть в действительности – в буднях, а препараты создают иллюзию. Никогда не понимал морфинистов, – заключил старик По-тапыч, выслушав опасения Осипа. Открытость и честность восстанавливающегося после жестокого избиения мужчины очень нравилось одинокому человеку, посвятившему медицине всю свою жизнь, да так и не сумевшему обзавестись семьей.

– Семья при моей профессии – непозволительная роскошь. Я был женат когда-то давно, но она сбежала после того, как принесли еще живого человека, попавшего в механическую машину, половина его тела было фаршем, кровью он залил весь наш дом, много было с ним возни! Барышня оказалась слишком впечатлительная, и утром следующего дня я не обнаружил ни ее, ни ее вещей. Она мне как-то писала, что наскиталась и, осознав свои ошибки, собралась в монастырь, назвала меня святым человеком и отреклась от мира. После нее мелькали какие-то дамы, вроде были и понимающие среди них, но им всем внимание подавай, цветы и ухаживания… А у меня полдня руки по локоть в крови и ночи дежурства, а сна в сутках – всего пару часов. Какая там романтика? – жаловался доктор.

Осип впервые встретил человека, живущего не для себя, а для людей и ему эта самоотдача казалась чем-то невообразимым. Давней мечтой Семена Потаповича было стать главным врачом своей больницы. И не из-за амбиций, а из-за того, что он повидал на своем веку так много, что желал применять свои знания на более серьезном уровне. Его призывали вернуться в столицу, чтобы обучать будущих медиков в том самом учебном заведении, где учился он сам, но стоять за кафедрой, когда в мире столько страданий Семен Потапович не желал. Доктор грезил о том, чтобы в помещении с проведенным электричеством, были отделения, разнящиеся по специализации: акушерское, терапевтическое, хирургическое, а тех, кто болел чем-нибудь заразным, могли бы держать отдельных палатах ради общего спокойствия. В его фантазийной больнице были и операционная, и лаборатория, персонал в белоснежных одеждах шнырял туда-сюда и каждый занят своим делом. Старик писал в различные инстанции, на все его аргументы реагировали положительно и обещали рассмотреть в ближайшем будущем, но оно никак не наступало. Не то, чтобы он смирился, просто не мог себе позволить тратить лишние силы на борьбу, предпочитая отдавать их тем, кто нуждался в его помощи.

Сани подвезли доктора с помощником к двухэтажной усадьбе.

– Надо же, не всех дворняжек повытравила революция. В таком доме должна жить семья с ватагой ребятишек, но что-то мне подсказывает: здесь скучают двое. А теперь и родственница с пока неопределенной беременностью, – ворчал Семен Потапович, пока они проходили через калитку и поднимались на крыльцо дома. Осип шел рядом, думая о чем-то своем. Его вдруг охватило странное волнение, которое не давало покоя с момента, как они покинули транспортное средство.

– Ты что ли бедная родственница? – произнес хмуро Семен Потапович, разглядывая излишне бледную рыжую девицу в почти монашеском наряде. Она отрицательно покачала головой и предложила подняться наверх.

– Помощник мой, будет рядом – не бойтесь его. Рожа вроде как битая – так это только кажется. Упал с саней, – кратко отчитался врач, кивая на Осипа. Оба сняли зимние пальто и торжественно вручили завороженной Марии, стремящейся угодить знаменитому доктору.

– Чаю изволите-с? – уточнила толстушка.

– Больная где? – устало выдохнул врач, понимая, что был прав: детей в доме не было.

– Больная? – вздрогнула Наталья Петровна. – По-вашему беременность – болезнь?

– Это смотря, как к ней относиться! Для кого-то это счастье и подарок небес, а для кого-то и наоборот. В последнее время меня все чаще и чаще просят вылечить от данного недуга.

– Вылечить? – никак не могла взять в толк хозяйка усадьбы.

– Выскрести, если хотите! Выцарапать, выпотрошить, выскоблить! Я на такие операции редко соглашаюсь, если только крайний случай по медицинским показаниям! Так что, денег предлагать не вздумайте – предупреждаю!

Наталье Петровне стало нехорошо, она, конечно, слышала об абортах, но никогда не задумывалась, по какой причине они делаются. Ей, как человеку, не имеющему детей, это было чуждо и противно.

– Мою родственницу не надо оскорблять. Отец ее ребенка – человек непорядочный и гадкий, но мы с ее братом приложим все усилия, чтобы дитя выросло в любви и достатке.

– Желаете воспитать в ней мать? – усмехнулся старик, остановившись возле двери комнаты, где от волнения дрожала всем телом Анна. – Что же, Бог в помощь! Показывайте вашу родственницу!

Глава 18
Козырная встреча

Анна сидела на кровати в своей комнате немного уставшая после бессонной ночи. До самого рассвета она молилась, чтобы ее опасения были напрасны, не желая быть беременной. Все, что казалось раньше уютным, невероятно раздражало: и стены со старенькими обоями, от тоненьких полосок на которых рябило в глазах, и неровный потолок, искажавший пространство, и кровать, не такая удобная, как в первые дни, и плетеное кресло, с безвкусным чехлом из старой желтоватой ткани. Из коридора послышались приближающиеся шаги и голоса, она заволновалась так, словно к комнате приближался палач, обязанностью которого было лишение ее жизни. Анна не дышала, она смотрела на дверь напряженно, боясь закричать. Секунды замедлились, сердце билось. Она напоминала изваяние из снега, готовое растаять в любой удобный момент от прикосновения горячей руки. В своей фантазии она зачем-то начала диалог со своей матерью, ей четко виделось, что Лидия Васильевна стоит у стены с боку, как обычно с недовольной физиономией и на вопрос своей дочери «Что мне делать?» спокойно отвечает:

– Уж, коль ты родилась не в любви, о каком потомстве может идти речь, Анна? Ты уже ненужное надломленное звено в цепи, так что ты оставишь после себя? Несчастного детеныша, испытывающего к тебе еще большую ненависть, чем ты ко мне?

– Но вдруг я смогу его полюбить? – шептала Анна.

– Разве может любить лживый человек? Ты погрязла во вранье, дочь, не будь глупее, чем ты есть на самом деле! Посмотри правде в глаза! Ты – обычная мошенница – Цыпа! Смирись с этим и живи той жизнью, которую ты заслужила! Свинье королевская мантия ни к чему!

Дверь распахнулась, вошел старичок-доктор. Настроен он был на грубость, на перепуганную девицу, сиротливо кутающуюся в мужской халат, взглянул со всей строгостью, но, не заметив в ней ненавистной вульгарщины, немного смягчился. Процессию, плетущуюся за ним, Семен Потапович попросил остаться за дверью небольшой и весьма уютной спаленки, однако спохватился, вспомнив, что чемодан с различными инструментами в руках его помощника:

– Осип, подай мне мой саквояж и выйди прочь!

Анна увидела Козыря и чуть не закричала от счастья и ужаса одновременно. Он же сделал вид, что не знает ее и был как будто бы абсолютно спокоен.

– Что это за мужчина с вами? – с волнением уточнила Анна, оставшись наедине с Семеном Потаповичем.

– Мой помощник – Кобзарь Осип Александрович, надеюсь воспитать в нем доктора. Очень смышленый молодой человек и старательный. Лишился памяти от ударов в неравном бою – напали на него, и в каком-то смысле начал новую жизнь с чистого листа, – рассказал подробности доктор и предложил Анне снять халат.

– Лишился памяти? Как такое может быть?

– От травм. Распространенный случай. Не так давно я приезжал по вызову среди ночи: один поганец, как выпьет, покоя никому не дает. Кричал-кричал, жена взяла лопату для уборки снега и несколько раз использовала ее не по назначению – ударила по голове дебошира. Муж ее уснул, а на утро напрочь все забыл, да еще дурачком сделался! – повествовал доктор, растирая свои ладони, перчаток он не носил, поэтому во все сезоны кроме жарких месяцев руки его были холодные. – Впервые я видел, как на моих глазах человек с ума сошел. Презабавное зрелище!

– Что же в нем презабавного? – хмуро уронила Анна, почти не слушая собеседника.

– Вы видели когда-нибудь сумасшедших? Чаще всего это очаровательные люди (я говорю не о буйно помешанных)! От них веет благолепием, спокойствием…

– Но говорят, если Бог хочет наказать, он лишает разума…

– Под этими словами имеется в виду другое… Например, пьяницы, которые ведут себя несуразно, а на утро чувствуют угрызения совести, частенько вспоминают эту народную мудрость. Вот был у меня знакомый генерал: как напьется, превращается в натуральную свинью, то из солдат кого отлупит, то пошлостей наговорит приличным дамам, а однажды разделся и бегал по двору на четвереньках, представляя себя собакой. Еле усмирили, вколов успокоительное, а на следящее утро он все плакал со стыда, ведь человек при должности, а как выпьет – в него словно черт вселяется. Сейчас куда-то переехал с семьей от сраму подальше. Над ним народ все потешался: он, как появится на ярмарке, к примеру, кто-нибудь в толпе неприметно затявкает!

Анна больше не слушала болтовню доктора, байки опытного лекаря ее совсем не раздражали, благодаря им она избегала вопросов, которые могли причинить ей боль – об отце ее будущего ребенка, с которым разделяла всего лишь тонкая дверь.

Козырь стоял у спальни, за которой осматривали его Цыпу, с трудом подавляя волнение, в нем были смешанные чувства: радость и гнев. То, что она была в добром здравии, поднимало настроение, но беременность – пугала и злила. «Неужели она закрутила роман в этом богом забытом месте, пока я приходил в себя?! Вероломная! Правильно говорит мой брат: от женщин надо бежать как от чумы!» – делал поспешные выводы мужчина, душимый непонятно откуда взявшейся ревностью.

– Мне кажется знакомым ваше лицо, – произнесла шепотом Наталья Петровна, пристально разглядывая Козыря.

– Мне часто так говорят. Я в такие минуты, чувствую себя звездой кинематографа, – сухо произнес мужчина, вспомнив, что когда-то писал письма в этот дом от имени своей бывшей любовницы Анны, чье место теперь заняла Цыпа. Ему захотелось отомстить девице, оставившей его в гостинице, рассказать правду хозяйке дома о том, что ее жестоко обманули, она пригрела змею на груди, которая ужалит в любой момент!

– Я видела вас где-то… Ей Богу! – продолжала настаивать Наталья Петровна.

– Если вы бывали в столице, мы могли бы с вами встречаться. В этом городе я нахожусь совсем недавно…

– В Москве я ни разу не бывала…

– Я имею в виду Петроград. Никак не могу привыкнуть, что столица «переехала»! – усмехнулся Козырь. – У нас в городе выйди на улицу, спроси кого угодно: где столица? Скажут: здесь! Про Москву никто и не заикнется.

Наталью Петровну прошиб холодный пот, она вспомнила, что совсем недавно слышала эти слова от Анны, рыжая женщина внимательно посмотрела на молодого человека, чья внешность была искажена от побоев и завороженно произнесла:

– Ну, конечно! Вы – это он! Как я сразу не догадалась! Сестра Вани присылала вашу фотокарточку.

– Что вы болтаете? Не пойму никак…

– Анна будет счастлива увидеть вас…

– Какая Анна?! Вы ошибаетесь, – злился мужчина.

– В самых первых письмах она очень нежно отзывалась о вас и прислала карточку, надеясь, что мы тоже вас полюбим. Я могу найти снимок и ее письмо, вы убедитесь, что я не лгу!

– У меня есть брат… и наверняка ваша история как-то связана с ним, – решительно произнес загнанный в угол Козырь, он блефовал и надеялся, что его оборона будет убедительна.

– Возможно, я ошиблась… И вся это история связана совсем с другим человеком, – разочаровано выдохнула Наталья Петровна. Ей так хотелось, чтобы Анна обрела счастье, которое она, бесспорно, заслужила. «А что может быть приятней, чем быть рядом с любимым человеком – отцом твоих детей?» – пронеслось в голове женщины. В это самое мгновение дверь распахнулась, и на пороге появился доктор. Глаза Анны и Козыря встретились, и некоторое время они смотрели друг на друга, но мужчина, смутившись, опустил голову, притворяясь, будто что-то разглядывает на полу, а она отвернулась, пряча слезы и не желая выдать их близкое знакомство.

– Беременна! – объявил доктор. – Кого поздравлять?

Повисла тишина, все недоуменно переглянулись.

– Меня, по-видимому, стоит поздравить! – произнесла нерешительно Наталья Петровна. – У меня родится… племянник! Это самая чудесная новость за последние годы!

Мария приготовила пироги, испеченные специально для доброго доктора. Семен Потапович не сопротивлялся и с удовольствием принял этот скромный подарок, потому как вкусной едой его баловали не часто, а сам он готовил почти несъедобно, предпочитая не портить продукты, а питаться свежим хлебом с козьим молоком и творогом. Все это он закупал в лавке неподалеку от дома.

– Ну, надо же! Девица – очень даже милая, судя по всему, никогда не болела сифилисом и как утверждает, в постели принадлежала только одному мужчине… Жертва современности! Жалко мне таких дурех! – размышлял доктор, кутаясь в плед, выданный возницей, управляющим санями. Быстро мелькали дома – их «с ветерком» везли еще на один вызов в дом, где разболелась сразу вся семья.

– Почему жалко? – выдохнул Козырь, едва слышно.

– Потому что верят прохвостам, которые обманным путем забираются к ним в постель, а потом оставляют одних, а они удивленно ахают, что растет живот и задают вопрос врачам: уж не беременна ли я?

– Но ведь бывают и другие ситуации: притворяясь чистыми и честными, девицы соблазняют мужчин, которые, рискуя, отрекаются от всего ради них, а затем по прихоти подобной девицы, решившей взбрыкнуть в свое удовольствие, получают удар прямо в сердце…

– Да, у каждого своя правда, но я склонен сочувствовать все же дамам, – заключил доктор. – Я часто сталкиваюсь с разбитыми надеждами девиц, оставшихся наедине со своей проблемой… Дети, конечно, – это счастье, но становятся настоящей проблемой, если их не на что кормить. А как это сделать одинокой матери без мужчины? Абсолютно честным путем? Кстати, она тобой интересовалась.

– Мной? Зачем? – удивился Козырь, морщась от летящего в лицо снега.

– Бог ее знает! Понравился, может! Взял бы ты невесту с приданым? Есть в тебе благородство?

Козырь ничего не ответил. В его голове были тысячи мыслей, связанных с женщиной, к которой он до сих пор испытывал чувства, и самая неприятная и навязчивая – о плоде, развивающемся под ее сердцем.

О растущей тайне Анны решено было Ивану Феклистовичу пока не сообщать. На языке Натальи Петровны вертелся вопрос о мужчине, посетившем их дом вместе с доктором. «Раз они не заговорили, то выходит и незнакомы!» – размышляла наблюдательная женщина, она заметила задумчивость и тоску Анны и, не сдержавшись, начала неприятный разговор:

– Тот мужчина… помощник доктора… мне показалось…

– Да, похож на человека, фотоснимок которого я тебе прислала когда-то давно, – быстро сориентировалась Анна, она слышала обрывки разговора Натальи Петровны, которым была очень огорчена.

– Я почти не помню, что я тебе писала о моем… возлюбленном. У тебя осталось письмо? Могу я его почитать?

Подбородок Натальи Петровны задрожал от переполняющих ее эмоций. Она переживала за «родственницу» и желала ей бесконечного счастья. Оставив Анну в комнате, она поспешила в свою спальню, чтобы отыскать письма, которые Иван не раз покушался выбросить.

Аккуратный почерк настоящей Анны повествовал о безграничной любви к самому доброму и нежному мужчине на свете. Согласно тексту, человек, которого она любила, обещал сделать ее своей женой и показать весь мир. К письму прикладывался изящный снимок, напоминающий открытку, которые были в моде в начале века. На ней Козырь выглядел столичным щеголем: он был одет в изящный белый костюм, а в руках держал трость, лицо украшала самодовольная улыбка и тоненькие ухоженные усики над губой. «Осип Александрович Кобзарь», – мысленно отчеканила Анна, как бы снова знакомясь со своим возлюбленным, настоящей фамилии которого до момента знакомства с доктором она не знала. «Чтобы было, если бы настоящая Анна не умерла? – задавала вопрос фотографии Цыпа. – Ты женился бы на ней? У вас появились бы желанные дети? Сопровождал бы ее во время поездок к брату – Ивану Феклистовичу?». Ревность больно жгла внутренности, это было настоящей экзекуцией, пыткой. От их совместного существования остался лишь маленький «подарок» на долгую память – зародыш, развивающийся в ее чреве. Анне вдруг стало невыносимо отвратительно таскать внутри частичку предавшего ее мужчины.

– Этот проходимец… обрюхатил меня, Натали! Мне надо найти того, кто почистит мое брюхо, понимаешь? – доверительно и отчетливо произнесла Анна, тряся фотокарточкой и воровато оглядываясь, будто в комнате до сих пор присутствовала ее мать.

– Да как ты смеешь?! Этот ребенок – твоя плоть и кровь, а ты хочешь убить его?! Ты знаешь, что есть люди, которые на все готовы ради материнства?

Наталья Петровна странно посмотрела на Анну, после чего влепила ей пощечину и вышла прочь из гостевой комнаты.

– Спасибо за поддержку! – прошипела Анна, осторожно касаясь полыхающей части лица. Реакция родственницы ей не понравилась, она рассчитывала на понимание и содействие. В любом случае, то, что росло внутри Анны, было ее собственностью, и она планировала распорядиться с зародышем так, как ей заблагорассудится.

– Никто и ничто не может мне помешать! – шептала она решительно, оставшись в одиночестве.