Текст книги "P.S Бывшие"

16

Два года назад

– И почему ты решил перестать заниматься плаванием? Надоело? Появилось дело поинтереснее?

Спрашиваю, пока мы сидим с Фирсовым в горе книг, в компании клея и скотча.

– Случилось кое-что, после чего мне нужен был перерыв от соревнований. Точнее от воды.

Выражение его лица остаётся непроницаемым, поэтому не могу понять, стоит ли дальше вести свой расспрос.

– Что-то личное, скорее всего? – спрашиваю и прикусываю язык, потому что в этот момент во взгляде Влада мелькает грусть.

– Возможно ты слышала, как шесть лет назад родители недосмотрели за дочерью на пляже, – предполагает, продолжая подклеивать учебники.

У нас спокойный городок, в котором практически не происходит ничего криминального. Именно поэтому трагические события в воспоминаниях откладываются чётче.

Даже спустя шесть лет я прекрасно помню, как на душе потяжелело от этой новости. Какую бурю скорби всполошили в людях. Особенно сильной была ненависть к родителям этой девочки у местных. Насколько знаю, они не выдержали такого напора и переехали.

Время от времени ходят слухи, что они появляются на кладбище пару раз в год и приводят участок в порядок. Но даже в этом случае, найдётся тот, кто их узнает, и вновь осыпает проклятиями с ног до головы.

– Помню, тогда, казалось, городская суета остановиласьи на каждом углу обсуждали лишь это.

– Людям всегда нравилось поласкать чьи-то кости, – невесело ухмыляется Влад. – Этого, к сожалению, не исправить. Маша ходила со мной в одну группу. В тот день она просто захотела доказать кому-то, что круче плавает и может выдерживать более дальние дистанции.

– Об этом ничего не говорили, – понимаю, что Фирсов сейчас имеет в виду именно утонувшую девочку.

– Потому что это неинтересная правда, которую пропустили мимо ушей. Твоим и моим знакомым и соседям легче было взвалить всё на плечи Машиных родителей и спустить на них всех собак. А им, к слову, и так было не легко. Загорая на солнце, они и подумать не могли, что сейчас на этом же пляже находится их дочь. Маша должна была быть в школе в тот день.

Ужасаюсь правде, которая открывается передо мной. Иногда, наверное, лучше и не знать. Теперь голову разрывают мысли о том, каково же было родителям, даже неподозревающим о том, что трагедия поджидает всего в нескольких метрах?

Аж леденящие мурашки по коже бегут.

– Поэтому на какое-то время мне перехотелось ходить на тренировки. Перед глазами постоянно всплывала эта ситуация, хотя я там и не присутствовал. Думал, как только пройдёт это наваждение, так сразу и вернусь к тренировкам, но нет… То ли до сих пор до конца не прошло, то ли просто перегорел полностью.

Иногда узнавать человека ближе и глубже тяжело.

46

Отчётливо помню, что засыпаем мы на ворсистом ковре под звуки фильма, доносящиеся из динамиков стереосистемы.

Отрубаемся вместе. Точнее, не вместе, а рядом друг с другом. На нас слишком сваливается усталость, прибавленная длинными ночными разговорами.

Правда, когда открываю глаза утром, не совсем понимаю, что происходит.

Неужели, произошедшее вчера лишь насмешки воображения, посетившие меня во сне?

Ведь просыпаюсь однозначно одна и не в том месте, где засыпала.

На собственной кровати, укрытая любимым тёплым одеялом.

И правда создаётся впечатление, будто всё оказалось лишь миражом, отчего ощущаю кольнувшее разочарование.

Одного взгляда на прикроватную тумбочку достаточно, чтобы сердце радостно отозвалось в груди, а губы растянулись в улыбке.

Чашка кофе. Давно остывшего, но сделанного Владом.

От неверия даже повторно потираю глаза, прежде чем взять в руки кружку и отпить глоток её содержимого с непередаваемым наслаждением.

Фирсов знает, что я предпочитаю остывший, холодный кофе. Раньше он всегда делал его перед тем, как уйти на работу, несмотря на то, что я просыпалась спустя целый час.

В подтверждение своим догадкам замечаю листочек, так же лежащий на тумбе.

«Прости, на работе снова какая-то лажа. Надеюсь, ты найдёшь час вечером, чтобы встретиться со мной? Есть серьёзный разговор»

Душу греет тот факт, что послание, адресованное мне, он написал именно на листке бумаги. Не сообщением на телефон, что было бы более практично и удобно.

Ведь во времена нашей совместной жизни, Влад часто по утрам оставлял мне вот такие вот записочки и стикеры по квартире с какими-то просьбами или просто милыми признаниями.

Думаю, он не знает, что я до сих пор храню каждый из них. Пусть в этом больше и нет смысла, но такую память рука не поднимется выкинуть.

Перечитывать, конечно, тоже не решаюсь, потому что в таком случае не выдержит сердечко.

Но храню.

И нет никаких сомнений – очередной листок с посланиемтак же пойдёт в достаточно объёмную коллекцию.

Он хочет встретиться со мной вечером? От одной только мысли тело охватывает жаром предвкушения, и мурашки снова и снова бегут туда-сюда по коже.

«Серьёзный разговор» заставляет волноваться не по-детски. Ведь даже предположений, о чём может пойти речь, не имею.

О нас?

Но в таком случае, мы бы задели эту тему ещё ночью. Разве нет?

Решаюсь не мучить себя лишними мыслями, но они всёравно настойчиво лезут в голову, вместе с ненужными переживаниями.

Кое-как доживаю до вечера, пытаясь занять себя разными делами по дому.

Я ведь даже не знаю, во сколько мы должны встретиться,и почему-то только после захода солнца понимаю, что,видимо, должна была написать ему хоть что-то. Дать знать, что найду на него время.

Господи, идиотка.

Конечно же, должна была!

Но не подумала об этом раньше, ведь для самой себя согласие казалось очевидным. Как тут не согласиться?

Правда, волнуюсь вновь зря.

Едва шарю по кровати в поиске телефона, чтобы написать Фирсову, он раздаётся сигналом входящего вызова. От него же.

– Алло… – виновато тяну гласные и закусываю губу.

– Надеюсь, молчание – это знак согласия, в твоём случае? – его голос звучит весело и иронично, отчего волнение тут же отступает, сменяясь румянцем на щеках.

– Так точно, – не могу унять улыбку, которая растягивает губы широко-широко. И тепло – оно заливаеттело изнутри. Буквально плескается бархатистыми волнами, разносясь наслаждением лишь от того, что слышу голос Фирсова. Не отстранённый и холодный, а именно такой родной и влекущий.

– Тогда через полчаса заеду за тобой. Подойдёт? – очень хочется верить, что его дыхание так же замирает в ожидании моего ответа.

– Конечно, я успею, – откликаюсь, ощущая даже сквозь расстояние, разделяющее нас, его близость.

– Я напишу, – отзывается, и я первая кладу трубку.

Волнение охватывает с новой силой. С такой, что приходится аж посидеть несколько минут прежде, чем пойти выбирать одежду.

Решаюсь не надевать ничего броского, от того, что до сих пор не знаю, с какой целью и куда мы с Фирсовым едем.

Незнание напрягает, но думаю, в случае чего Влад бы предупредил меня. Никогда не ставил в неудобные ситуации.

Поэтому одеваюсь по-простому. Но от макияжа не отказываюсь.

37

Наши дни

Праздничный ужин продолжается несмотря ни на что. Конечно же, у каждого присутствующего за столом сердце сжималось от подступающей грусти, потому что такое застолье явно не повторится в ближайшее время. Скорее всего, счёт идёт на года, потому что жизнь в разных странах явно не предполагает частые поездки в гости. Если Лёша с Владом и без того нечасто посещали родителей, вряд ли начнут делать это намного чаще, когда их начнут разделять тысячи километров.

Повеселиться в этот вечер тоже удалось. Особенно, когдаФирсовы-старшие начали вспоминать смешные случаи из детства Лёши и Влада. Узнав о том, что Лёша хотел жениться на двадцатилетней соседке, когда ему было шесть, лишь потому что она постоянно угощала его конфетами, мы все заливались смехом.

– Он неделю не хотел ни с кем говорить, когда узнал, что она вышла замуж, – с улыбкой заявляет Наталья Алексеевна.

– Хватит, – Лёша тоже смеётся, но однозначно немного смущён. – Тогда у меня было разбито сердце. Кстати, два года назад я встретился с ней случайно. Она сказала, что теперь разведена, подмигнула и заявила, что всё в моих руках, добавив, что конфеты в её доме по-прежнему, если что, имеются. Люблю людей с юмором, но тогда стало особенно неловко за свою детскую алчную влюблённость.

– Это ещё ничего. Влад всё детство требовал от нас сестру, чтобы они с Лёшей могли защищать её. Но после того, как однажды мы сходили в гости к своим знакомым, у которых была пятилетняя дочь, он попросил как можно скорее забыть о своей просьбе, потому что если у них будет такая же капризная сестра, они полезут на стены. Тогда стало очень смешно, потому что я даже предположить не могла, где он в таком возрасте понабрался таких слов.

– Так они тогда сами мне на ум пришли, стоило только два часа провести с противной Ангелиной, – наигранно кривится Влад, даже сейчас помня имя той, которая отбила у него детскую мечту.

Во мне разливается тепло, потому что невероятно приятно быть частью этого вечера и застолья. В моей семье никогда такого не было.

Конечно, если под моей семьей считать именно детство,проведённое с родителями. Когда мы начали жить с Владом, я осознала, какими могут быть прекрасными семейные ужины, даже когда вас всего двое. Скорее, особенно, когда именно так. Даже в полнейшей тишине, когда Влад до предела был уставшим после работы, но всёравно боролся с желанием свалиться спать, и смиренно, с удовольствием пробовал все мои кулинарные эксперименты. Которые, к слову, часто терпели фиаско. Видимо, врождённый дар быть кулинаром в меня забыли вложить при рождении, что делало меня далеко неидеальной женой. Правда, Фирсов, даже несмотря на это, продолжал твердить, что я самая лучшая.

От воспоминаний тело снова и снова пробирает теплом. Почему в момент, когда мы стояли рядом, подписывая документы о разводе, в голову лезло лишь самое худшее? Ссоры и недоверие. Их ведь было не так критично много, чтобы не справиться. Почему мы в тот момент не смогли сконцентрироваться на том, от чего даже спустя полгода сердце замирает? Это ведь в тысячи раз важнее, чем глупые недомолвки.

Жаль, конечно, что такие умные мысли приходят с таким непоправимым опозданием.

Когда застолье закончилось, я вышла подышать на балкон. Небо сегодня казалось особенно красивым, и ощущалась необходимость запомнить каждую его частичку. Мне безумно нравилось здесь, в этом доме, рядом с Владом. Нежелание, чтобы всё прекращалось, крыло тяжёлым грузом.

Дверь открылась за моей спиной, отчего невольно вздрогнула.

– Испугал? – услышала голос Лёши за спиной и от неожиданности даже обернулась.

– Тоже хочешь понаблюдать за звёздами? – спросила, пожимая плечами на его вопрос.

– Увы. Хотел сказать тебе что-то важное, – вызывает удивление своим ответом.

– Да ладно? И что такого интересного ты хочешь мне сказать? – наигранно прищуриваю взгляд, скрещивая руки на груди.

В самом деле, наигранность здесь даже ни к чему, просто не хочется с потрохами выдавать уровень моего любопытства и заинтересованности. Лёша ведь всегда говорит серьёзно и по делу – такой он человек.

– Не знаю, отчего ощущаю такую необходимость открыть тебе глаза, но делаю это, – уверенно начинает Лёша, а я даже не понимаю, чего мне ждать и в каком русле пройдет наш разговор. – Думаю, что сейчас ты не осознаёшь очевидной вещи. Влад не тот человек, которому понадобился бы спектакль с подставной женой лишь потому, что у него кишка тонка сказать о разводе родителям. Он мог сделать это ещё полгода назад, когда мы и догадываться не могли, что у мамы какие-то проблемы с сердцем, ведь всё это вскрылось лишь после смерти бабушки. Конечно, новость о разводе родителей бы не порадовала – они всегда чтут семейные отношения и очень бережно относятся к подобному. Но даже это не то, что сподвигло Влада промолчать о разводе. Я думаю, что он просто до последнего надеялся всё вернуть, потому что ваш развод по сути ничего не менял. Простая бумажка. Сейчас ведь даже штампы никакие не ставят. Как развелись на эмоциях, так могли и сойтись на следующий день.

От потока мыслей Лёши я теряюсь и даже опираюсь о стену, в поиске хоть какой-то опоры.

– Прошло полгода, и я даже начал думать, что прогадал. Может, для Влада всё это просто оказалось болезненной темой, которой с родителями делиться не хотелось. Но теперь, когда он привёз тебя сюда, понял, что ещё тогда был прав. Он бы легко сказал родителям о разводе и точно бы не привёз тебя сюда, если бы для себя поставил окончательную точку в вашей истории. Ты здесь лишь потому что, он хотел видеть тебя рядом с собой. Вовсе не из-за того, что он не набрался храбрости признаться о вашем разрыве. Задумайся об этом, Романа.

Лёша больше ничего не говорит и не ждёт никакого ответа от меня. Выходит так же тихо, как пришёл, оставляя меня наедине с кучей мыслей, которые теперь роятся в голове бурным потоком.

38

Сердце бьётся учащённо от всей той правды, что открыл для меня Лёша.

Удивлена ли я предельно сильно? Да. Несмотря на то, что кажется всё и без того слишком очевидно.

Я ведь очень хорошо знаю Влада и в глубине души понимаю, что устраивать такой спектакль, лишь бы не расстраивать родителей, он не стал.

Конечно же, забота о матери здесь, в том числе есть. Но не только она, что и заставляет мой пульс ускоряться, а щеки заливаться румянцем.

«Хотел видеть меня рядом с собой» – раз за разом повторяю себе, глупо улыбаясь.

– Ты здесь не замёрзла? – позади появляется виновник россыпи мурашек по моему телу.

Вот же умеет выбрать подходящий момент, когда я максимально дезориентирована и чувства предельно обострены.

Хотя, скорее всего, рядом с ним так происходит на постоянной основе.

– Нет, тут достаточно тепло, – лишь пожимаю плечами, обхватив свои плечи руками.

Вопреки сказанному, Влад подходит ближе и накидывает на мои плечи свою кофту.

Никак не комментирует, а я кутаюсь в неё, потому что ощущаю приятный аромат. Его аромат.

– Ты ведь мог сказать родителям о разводе, да? Не впутывая мою «профессиональную актёрскую игру» во всё это. Правда? – не знаю, что именно придаёт уверенности для такого личного вопроса.

Видимо, атмосфера, царившая на балконе – сейчас между нами будто полностью стёрты те полгода, что мы провели порознь.

Мы всё те же люди, нуждающиеся в любви. Друг к другу. Ни к кому-то другому.

– Конечно мог, – тут же соглашается Фирсов, ухмыляясь, и подходит ближе.

– Почему тогда не сделал этого? – пульс учащается, что особо заметно по жилке на моей шее.

Ожидала ли, что он так быстро раскроет все карты? И да, и нет. Влад всегда был

предельно честным, пускай временами я вовсе ему не верила. С чего бы теперь ему выкручиваться и врать?

– Не придумал другого способа сделать так, чтобы ты приняла мою помощь, – он пожимает плечами и находится слишком близко.

Я улавливаю тепло, исходящее от его постоянно горячего тела.

– В каком смысле? – наверное, жду немного другого ответ, отчего награждаю Фирсова непонимающим взглядом.

– Узнал, что у твоей матери большие проблемы и нет денег на бумажную волокиту и на то, чтобы отстоять свои интересы с помощью профессионала, которого не сможет подкупить твой отец, – спокойно разъясняет Влад, смотря прямо в глаза. – Ты бы никогда не приняла помощь безвозмездно, и я придумал то, что можно получить в виде своеобразной «платы».

Поражаюсь словам Фирсова.

Он хотел спасти мою семью – вот почему я здесь. Вовсе не потому, что ему так необходима моя помощь. Конечно же, чёрт возьми, нет.

– Пока не знаю, как должна реагировать, но определённо тебе благодарна. Ты прав в том, что я не приняла бы помощь, даже если бы максимально в ней нуждалась, – говорю сбивчиво, потому что мысли путаются до невозможного и совсем не хочется сказать лишнего. – Но ты ведь мог сказать родителям про развод ещё полгода назад, правда?

– Да, – ответ, будто ещё один разряд адреналина в моёхрупкое сердечко.

– Тогда почему? – облизываю пересохшие губы, не в силах правильно закончить свой вопрос.

К счастью, Фирсов прекрасно понимает, что я хочу спросить.

– Тогда мне казалось, что всё ещё можно исправить. Возможно тебя вернуть, – обнажает чувства передо мной, и отчего-то начинает казаться, что теперь мы будто вслепую ступаем по минному полю.

«Тогда» – отчётливо полощет сознание. Это уже не первое «тогда», что грузом становится между нами.

– А сейчас ты так не думаешь? – спрашиваю так, чтобы не выдать своё максимальное желание услышать «думаю».

Но, кажется, в его взгляде ничего не располагает к этому ответу.

Влад ненадолго задумывается, но всё же отвечает. Честно, как обычно.

– Потерял надежду, наверное. Или веру. Чёрт его знает.

Сердце грозится вырваться из лёгких от горечи. И глаза наверняка блестят от подступивших слёз, которые я пытаюсь проморгать.

– Но ты ведь не пытался меня вернуть, – говорю истину. Никто из нас не пытался, покорно опустив руки.

– Сначала я полностью ушёл в работу – думал, что причина в том, что зарабатываю недостаточно и буквально лишь ночевать там не остаюсь. Как результат – собственное СТО. Это, конечно, успех, но меньше времени на работе я проводить не стал. Всё потому, что теперь она требует ещё большей вовлеченности. Пока думал, что причина в этом и старался изо дня в день её устранить, осознал, что ошибаюсь. Точнее хочу верить в менее печальный исход.

На этом Фирсов замолкает, и мне становится не по себе от того, что он может услышать сердце, громко грохочущее в моей груди. И спутанное дыхание, потому что каждый новый вдох перестал приносить облегчение.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю полушёпотом.

Влад окидывает меня серьёзным, пронзительным взглядом, прежде, чем продолжить говорить.

– Ты думала о разводе, Романа. Предложила его. Мне казалось, что я прикладываю максимально усилий к нашему безоблачному будущему, но видимо их оказалось не настолько много, чтобы заслужить твоё доверие и любовь. Недостаточно, чтобы в твоей голове никогда не зародилось такой мысли. Вероятно, мы просто не подходили друг другу. Так ведь бывает?

Говорит всё это, но взгляд остаётся такой, что тело пробирает мурашками, а в животе зарождаются бабочки.

Мне больше всего на свете хочется сказать, что он не прав. Слова про развод – совершенно спонтанные и дурацкие. Я ведь никогда не думала о таком. Просто очередной способ лёгкой манипуляции, которая достигла цели совсем не так, как рассчитывалось.

Только ничего, совершено ничего ответить не успеваю, потому что в эту самую секунду Влад неожиданно склоняется к моим губам. Касается их, отчего голова идёт кругом, и мгновенно углубляет поцелуй, зарываясь пальцами в мои распущенные волосы.

На деле буквально жизнь в меня вдыхает, потому что я чётко осознаю, что буквально не жила всё это время.

Головокружительно, горячо и остро.

Запретно и невозможно.

Слишком необходимо.

31

Мы и правда идём в ЗАГС на следующий день.

Паника, которую я испытываю всем телом, и сознание не поддаётся описаниям и сравнениям.

Всё происходящее кажется нереальным. Тем, что можно остановить в любую секунду и потом смеяться, вспоминая до невозможного глупую историю.

Но почему-то ни я, ни Влад ничего не говорим, продолжая путь в полнейшей тишине.

Скорее всего, потому что во мне кипит обида и разочарование на то, что он согласился, а в нём за то, что я могла о таком подумать и предложить.

Ведь прекрасно помню, как именно звучали вчера эти колючие и болезненные слова. Точно не так, будто я ляпнула первое, что пришло в голову.

Кончики пальцев покалывает, а ручка, которую я держу в руках, кажется, словно пылает – причиняет боль и обжигает кожу. Возникает непреодолимое желание швырнуть её как можно дальше, а следом за ней эту одиноко стоящую красивую вазу, что сейчас кажется мне полнейшей уродской безвкусицей. Всё вокруг будто сиюминутно потеряло цвет, превратившись в серые полутона.

Несмотря на полнейшее отторжение и непослушные руки, размашисто оставляю свою подпись на листе бумаги.

Он стоит рядом, внимательно поглощая взглядом каждое моё движение – и смотреть не нужно, его глаза на моём теле ощущаются кожей. Всегда так было и сейчас не исключение. Кивает сам себе, собственным мыслям и пару секунд смотрит на бумагу с бесчувственным содержанием, теперь уже перепачканный чернилами с моей подачи.

Хочется увидеть в его глазах разочарование, отчаянье… Да хоть что-то, чтобы прямо сейчас свернуть весь окружающий фарс и признать, что происходящее – дичайшая глупость, которая никогда не должна совершиться.

Но ничего не происходит, и это «ничего» мощнейшим ударом продолжает разбирать сердце по частицам.

Он точно так же, как и я пару секунд назад ставит на листе свою подпись. Прямо здесь и сейчас ставит между нами окончательную точку, которой, как мне казалось, в жизни не будет. Ощущаю себя размазанной, выжатой, полностью истраченной и использованной… Выброшенной. Не знаю, как нахожу в себе силы держаться достойно, но уже сейчас знаю, что уже дома дам всем эмоциям, рвущимся изнутри, выйти на волю. Не сейчас, не здесь. «Немного потерпи» – мысленно молю сама себя.

Моё счастье, что наступает тихая апатия к происходящему. Стеклянными глазами смотрю на женщину – регистратора. В эту секунду считаю её самой бесчувственной на всём белом свете. Как только можно так спокойно наблюдать, как на твоих глазах у кого-то рушится жизнь?

– Я сегодня соберу свои вещи и съеду, – заявляет Влад, как только адская процессия заканчивается, и мы выходим на свежий воздух. – Квартиру оплатил на полгода, поэтому можешь не переживать по этому поводу.

Поднимаю на него неживой взгляд, потому что всёпроизошедшее до сих пор кажется нереальным.

Прекрасно знаю, на какие деньги он оплатил квартиру. Ведь уже несколько месяцев едва не ночевал на работе, чтобы на мой день рождение мы могли позволить себе путешествие. Ведь свадебного у нас так и не было.

Но сказать даже слова благодарности не могу. И отказаться тоже нет.

И такое состояние не проходит в течении долгого времени.