Текст книги "К новому берегу"

Когда Артур поступил в среднюю школу,[15]15
  В начальной школе досоветской Латвии было шесть классов. В средней – четыре.


[Закрыть] многие жители уездного городка иронически посмеивались. Мастерица Эперман совершенно открыто издевалась над Ильзой:

– Подумайте только, добрые люди, что эта женщина выдумала: сама гладит господское белье, а из мальчишки хочет сделать барина!

А Лемкин осуждающе покачивал головой и ворчал:

– Скоро каждый бедняк начнет задирать нос до небес. Такую гордыню господь бог не оставит безнаказанной, вспомните мои слова.

Ильза не находила сочувствия и среди простых людей. Им казалось, что она взяла на себя непосильное бремя.

– Проучится годика два в средней школе, и окажется невмоготу… – рассуждали они. – Придется бросить ученье на полпути. Лучше бы определила парня к какому-нибудь мастеру, научился бы он ремеслу. Сапожники, кузнецы и шорники сегодня больше нужны, чем люди, умеющие работать за письменным столом; интеллигентных безработных в Латвии и теперь много, и каждый год прибавляются тысячи новых – рижская биржа труда не успевает регистрировать их.

Нельзя сказать, чтобы Ильза не подумала об этом, прежде чем решила вопрос о дальнейшем пути Артура. Однажды вечером, завернув к Карклиням, она посоветовалась с мужем приятельницы-прачки. Одно плечо у Карклиня было ниже другого, как у всех носильщиков тяжестей, но этот невысокий плечистый человек всегда держал голову гордо поднятой, и в уголках его губ, прикрытых светлыми усами, часто появлялись морщинки добродушной улыбки.

Его никогда не видели пьяным, не в пример многим другим рабочим лесопилки; если кто из его молодых товарищей позволял себе какую-нибудь грубоватую шутку и пытался блеснуть скабрезным остроумием, Карклинь спокойно указывал ему, что такие вещи не к лицу рабочему человеку.

– Возможно, хозяевам и хочется, чтобы мы жили и вели себя, как скоты, но я думаю, не стоит доставлять им этого удовольствия.

Ильзе он сказал:

– Пусть барыньки насмехаются над вами. Разве нашим детям не пригодится образование? Это ничего, что сегодня много безработной интеллигенции, ведь мы будем жить не только сегодня, но и завтра. Надо думать о будущем. Тем, кто не имеет возможности приложить свои силы сегодня, они пригодятся в будущем.

Почти то же самое сказал и Ян, когда Ильза в середине лета встретилась с ним в тюрьме.

– Посылай Артура в школу, Ильзит. Не жалей средств, жертвуй всем и не сомневайся: образование пригодится ему больше, чем деньги.

После этого Ильза больше не колебалась, и вскоре Артур поступил в среднюю школу.

В летние каникулы Артур уходил на заработки. Последние два лета до окончания начальной школы он нанимался пастухом к окрестным кулакам, а когда подрос, стал подрабатывать то на ремонте дорог, то на посадке леса, то на реке у сплавщиков. Лето 1933 года он проработал полубатраком у одного кулака. Но, несмотря на все старания, мать и сын едва сводили концы с концами. Яну в тюрьме тоже надо было помогать. Небольшие сбережения, сделанные в прежние годы, быстро растаяли, и подчас Ильза не знала, чем заплатить за учение Артура и за квартиру. До последней возможности урезали они расходы: обходились собранными осенью грибами и картошкой, которую Ильза получала за работу в кулацких усадьбах по вечерам и в воскресные дни. Масло и мясо они видели только по воскресеньям. Артур уже вырос из одежды, ему нужно было теплое зимнее пальто, но приходилось терпеть до лучших времен. В средней школе, где учились по большей части дети зажиточных родителей, бедность Артура резче бросалась в глаза, но он спокойно переносил пренебрежительное отношение девочек и не обращал внимания на дерзкие замечания сынков богачей по поводу его подозрительного происхождения, а то, что его прозвали «красным», доставляло ему удовольствие. Главное, надо было хорошо учиться, а в этом отношении даже самый придирчивый учитель не мог ни в чем его упрекнуть: из года в год он оставался лучшим учеником в классе.

Так подошел февраль 1934 года. Осенью Артуру исполнилось восемнадцать лет, и теперь он учился в предпоследнем классе средней школы. Высокий, худощавый, с шапкой густых волос, с несколько угловатыми плечами, он выглядел почти уже взрослым парнем.

Однажды, вернувшись из школы, Артур сел писать сочинение по латышской литературе. На лестнице раздались тяжелые шаги, в дверь постучали, Артур вышел в кухню и, отодвинув засов, приоткрыл дверь: перед ним стоял незнакомый широкоплечий мужчина на полголовы выше его.

– Вам кого? – спросил Артур, не совсем ясно различая в полутьме лицо человека.

– Скажите, здесь живет Ильза Лидум? – спросил незнакомец.

– Да, – ответил Артур, – Ильза Лидум – моя мать.

– Значит, я не ошибся. Мне надо видеть вас обоих.

– Мама придет только часа через два, – сказал Артур. – Если можете подождать – пожалуйста, прошу… – и он широко растворил дверь.

– Времени у меня достаточно, – ответил незнакомец. Войдя в кухню и почти касаясь головой низкого потолка, он огляделся, потом взглянул на Артура, улыбнулся ему и тихо промолвил: – Здравствуй, Артур…

– Здравствуйте, – смущенно ответил Артур. Теперь, когда он разглядел лицо пришельца, его коротко остриженные волосы и ласковые голубые глаза, в голове его мелькнула неясная догадка.

– Вы знаете мою мать? – спросил Артур.

– Конечно… – снова улыбнулся пришедший. – А ты разве не узнаешь меня? Вот какой у меня племянник!

– Дядя Ян? – вырвался у Артура радостный возглас; он бросился к Яну, схватил его огромную руку, тряхнул раз десять подряд, все время взволнованно шепча: – Дядя Ян… наконец-то ты вернулся… вот мама обрадуется!

Ян Лидум обнял его за плечи, слегка притянул к себе и сказал:

– Вернуться-то вернулся… Но надолго ли?… Ты помнишь, как сидел когда-то у меня на колене – на одном ты, на другом… Айвар?

– Как же, помню, – ответил Артур. – Мы с мамой часто вспоминаем тебя.

– Да… – вздохнул Ян. – Тогда и Айвар, наверное, кое-что помнит.

Артур помог Яну снять старое серое полупальто, повесил его в углу кухни и повел гостя в комнату. В тот вечер нечего было и думать об уроках. Артур не сводил глаз с дяди, и чем больше он глядел на него, тем больше убеждался, что Ян Лидум действительно таков, каким он его представлял. Какой рост и какие могучие руки! И какое спокойствие, какая твердая уверенность в каждом его движении, в каждом слове! Одиннадцать лет просидел он в тюрьме, а держится прямо, как двадцатилетний юноша, хотя позади у него уже сорок два года… и какие годы! Только в коротко остриженных волосах уже появилась проседь.

– Расскажи о своей жизни в тюрьме, – попросил Артур.

– За стеной кто-нибудь живет? – спросил Ян.

– С этой стороны нет, – пояснил Артур. – Можем разговаривать свободно.

И Ян рассказал ему о том, что представляет собой тюрьма, как живут и учатся политические заключенные, о большой голодовке, взволновавшей несколько месяцев тому назад всю Латвию, и о непрестанной борьбе с тюремной администрацией. Конспиративная почта, потайные места – «молены» – в камерах, «звериные клетки» и карцеры и собственный радиоприемник в радиаторе центрального отопления… Каждое слово было откровением для Артура. Слушая рассказы дяди, он мечтательно улыбался, глаза у него блестели. Ян и Артур совсем не заметили, как пролетело время, и приход Ильзы показался им неожиданным.

Какой счастливый, радостный был этот вечер! Ильза снова и снова подкладывала еду на тарелку Яна, угощая его всем, что у нее было. В честь возвращения брата она купила в лавке белый хлеб и полфунта масла.

Хорошо зная, как относятся правители белой Латвии к политическим заключенным, отбывшим срок наказания, Ян не был уверен, что его завтра же не арестуют. Поэтому он хотел возможно лучше воспользоваться днями своей относительной свободы. Сразу же по выходе из тюрьмы он выполнил несколько заданий Центрального бюро тюремной парторганизации: встретился в Риге с некоторыми членами организации, возобновил связи с одной из подпольных групп, потерявшей после недавних арестов связь с руководством, и собрал нужные сведения о двух недавно арестованных товарищах, которые было чрезвычайно важно получить Центральному бюро. Все приходилось делать с величайшими предосторожностями, соблюдая строжайшую конспирацию, потому что охранка, несомненно, следила за каждым шагом выпущенного на волю Яна. Про эти дела он, конечно, ни словом не обмолвился в разговоре с Артуром и Ильзой.

Только после выполнения партийных поручений он поехал к сестре, чтобы за время, которое предоставят ему враги, привести в порядок личные дела.

В тот вечер, глядя на Артура, Ян Лидум думал: «Вот точно таким должен быть теперь мой сын… Где он сейчас? Где искать его следы?»

Подробно расспросив Ильзу о ее разговоре с волостным писарем, Ян объявил, что завтра же отправится в дальнюю волость и попробует выяснить то, что не удалось Ильзе.

Когда в канцелярию волостного правления вошел незнакомый мужчина, писарь Друкис понял, что это не крестьянин, хотя одежда его почти не отличалась от деревенской. Взгляд пришельца был так проницателен, что его трудно было выдержать. И часто собеседник невольно опускал перед ним глаза, чувствуя себя как-то неловко. Друкис с первой же минуты испытал это.

– Что вам? – спросил он, не отрываясь от бумаг.

– Могу ли я поговорить с господином Друкисом? – спросил вошедший.

– Прошу, – сказал Друкис и подошел к барьеру, отделявшему канцелярию от посетителей. – С кем имею честь?

– Меня зовут Ян Лидум. Вы меня не знаете, я никогда не жил в этой волости. Но у меня к вам есть дело.

В канцелярии, кроме них, никого не было. Помощница писаря ушла обедать, волостной старшина в этот день не принимал.

– Слушаю, господин Лидум… – сказал Друкис. – Чем могу служить?

Ян немного подумал, глядя в глаза Друкису, и сказал:

– Я потерял сына. В последний раз я видел его, когда он был малышом, но с того времени прошло больше одиннадцати лет.

– А какое это имеет отношение ко мне? – удивился Друкис – Ведь вы никогда в этой волости не жили…

– Отношение весьма определенное… – перебил Ян. – Мне известно, что одиннадцать лет тому назад в этом здании происходили сиротские торги и один из мальчиков, отданных в тот день на воспитание, был мой сын – Айвар Лидум. Мне известно и то, господин Друкис, что вы при этом присутствовали и составили акт о торгах.

– Такого случая я не помню… – пробормотал Друкис. – Сиротских торгов было много, я на всех присутствовал, но разве можно запомнить имя каждого ребенка.

– Верно, требовать от вас этого нельзя, – продолжал Ян. – Но ведь это можно выяснить по старым протоколам.

– Что вы, собственно, хотите? – спросил Друкис, избегая взгляда Яна.

– Я хочу знать, куда делся мой сын… кому тогда вы отдали его? Не думайте, что я собираюсь вас в чем-нибудь упрекать. Вы делали то, что в подобных случаях делают местные власти.

– Разрешите спросить, где вы сами находились в то время? Почему вы сами не заботились о своем сыне? – В голосе Друкиса появилась резкая нотка.

– Я был в тюрьме, – спокойно ответил Ян.

– За какие дела?

– Ни за какие. Меня подозревали в нелегальной политической деятельности. Этого оказалось достаточно.

– И долго вы просидели так, ни за что ни про что?

– Больше одиннадцати лет.

– Что-то не слыхал я, чтобы ни в чем не виноватых людей держали столько времени в тюрьме, – усмехнулся Друкис.

– Об этом вам следовало бы поговорить с Поммером.

– Кто это?

– Начальник рижской Центральной тюрьмы.

– У меня нет ни малейшего желания знакомиться с этим уважаемым господином, – засмеялся Друкис – Ну скажите на милость – одиннадцать лет! Как медленно, однако, работают у нас судебные органы. Вас давно освободили?

– Полторы недели тому назад.

– А, так вы даже и свежего воздуха еще не понюхали как следует.

Друкис задумался. Он хорошо помнил случай с маленьким Айваром. Друкису казалось, что к этому делу никогда не придется возвращаться, его ответ Ильзе Лидум был достаточно ясным и понятным. Кто бы мог подумать, что на сцене когда-нибудь появится такая важная персона, как отец мальчика.

– Господин Друкис, я надеюсь, вы поможете мне, – продолжал Ян. – Я не уйду, пока не узнаю, куда девался мой сын.

– Боюсь, что вам все же придется уйти ни с чем, – ответил Друкис. Сняв роговые очки, он долго протирал запотевшие стекла.

– Почему вы так думаете? – спросил Ян, стараясь говорить спокойно, хотя это стоило ему больших усилий.

– По двум причинам, – ответил Друкис, продолжая заниматься очками. Со второго этажа лились звуки какой-то красивой грустной мелодии – наверно, включили радиоприемник. – Вы сами сказали, что торги происходили более одиннадцати лет тому назад. Это значит – все акты и другие документы давно сданы в архив, и у меня нет никакой возможности найти нужные вам сведения. Это первая причина.

– А вторая? – спросил Ян, перегнувшись через барьер, будто намереваясь схватить Друкиса за плечи.

Писарь инстинктивно отодвинулся и нащупал в кармане брюк револьвер.

– Вторая причина, что ваш бывший сын уже давно усыновлен, – сказал он. – Он многие годы носит другую фамилию, и у него теперь другой отец. Согласно закону и высказанному усыновившим его лицом пожеланию, ни один государственный служащий не имеет права выдать вам об этом какую-либо справку. Это для того, чтобы бывшие родители и другие родственники не мешали воспитывать его. Вы утеряли все права на своего сына, господин Лидум, и я при всем своем желании ничем не могу вам помочь. Я не желаю попасть в тюрьму. Вам тоже не надо было попадать туда, тогда сегодня все было бы в порядке.

Лицо Яна помрачнело.

– Значит, не скажете? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

Друкис пожал плечами.

– Мне нечего сказать вам. У вас еще есть ко мне вопросы, господин Лидум?

– Послушайте… – прошептал Ян. – Попробуйте на минуту очутиться в моем положении. Если бы на месте моего сына был ваш сын и сегодня бы вы стояли здесь за барьером, как нищий, у которого отняли самое дорогое в жизни Поймите мою боль, прошу вас…

– Никто ничего у вас не отнимал, – ответил Друкис. – Сами потеряли, и хорошо, что потерянное нашли люди, которых никому не приходит в голову сажать в тюрьму. А теперь извините – у меня дела. Будьте здоровы…

В знак того, что разговор окончен, он сел за стол и уткнулся в бумаги. Со второго этажа, из квартиры Друкиса, опять донеслась чудесная мелодия – это был танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро» Чайковского, мелодия, знакомая всему цивилизованному миру. Человеку, которому принадлежал этот приемник и который безусловно причислял себя к цивилизованным людям, Ян Лидум, уходя, бросил всего одно лишь слово:

– Дикарь…

– Потише, вы… – Друкис угрожающе повысил голос. – Иначе можете опять попасть туда, откуда вы недавно вышли Оскорблять государственного служащего при исполнении служебных обязанностей…

Но Яна Лидума уже не было в канцелярии. Когда он вышел на рябившую от летящих снежинок улицу, в его душе бушевала буря.

«Неужели потерян? – спрашивал он себя. – Навсегда потерян для меня? Это невозможно. Я не допущу, нет, нет… Друзья мне помогут… мы обыщем все окрестности, объездим всю Латвию, и если только он жив… я найду его! Да, да, Друкис, найду! Твое молчание не поможет!»

Снег падал крупными хлопьями, заслоняя небо, солнце, и казалось – наступил вечер. Размеренно, широко Ян Лидум шагал по дороге – он шел обратно в уездный городок, к Ильзе и Артуру.

…Ян пошел работать на лесопилку носчиком досок. Старые носчики одолжили ему наплечную подушечку и показали, как брать на плечо доски, чтоб не терялось равновесие, и как сбрасывать их на штабель, чтобы они не расползались. Несколько дней у Яна болели ноги и ныло плечо, но скоро он привык и уже не отставал от товарищей. Только по вечерам, когда рабочие приглашали Яна выпить бутылочку водки, он добродушно отказывался и шел домой. Потеряв надежду найти Айвара, он еще сильнее привязался к племяннику и отдавал ему каждую свободную минуту.

По указаниям партийного руководства, Ян должен был несколько месяцев прожить так, чтобы у охранки не возникло ни малейшего подозрения. В Риге он получил несколько адресов и пароль, чтобы позднее, когда позволят обстоятельства, связаться с подпольщиками уездного городка и включиться в партийную работу. А до тех пор ничего иного не оставалось, как читать книги, которых не было в тюрьме, и заниматься политическим воспитанием сестры и Артура. Он делал это с большим увлечением.

Из первых же разговоров Ян понял, что Ильза много читала и довольно хорошо разбирается в основных вопросах классовой борьбы и международной политики. Лицемерие и предательство латвийских меньшевиков для Ильзы было ясно, но до сих пор никто ей не указывал путь борьбы, по которому следовало идти. Однажды вечером, когда Артур ушел покататься на коньках, Ян заговорил об этом с сестрой.

– Ты видишь несправедливости и возмущаешься ими. Тебе ясно, какой строй нужен человеческому обществу. Но какая польза от того, что ты сознаешь это?

– Никакой, – согласилась Ильза. – А что может сделать для всего общества слабая женщина?

– Во-первых, ты не слабая женщина, – возразил Ян. – Это ясно уже потому, что, несмотря на трудности, довольно крепко держишься на ногах. Во-вторых, действовать ты будешь не одна. В большом механизме нужно много маленьких винтиков, каждый из них выполняет определенную работу. И когда такой механизм приходит в действие – дрожит земля… а иногда и люди, у которых есть основания дрожать.

– Ты думаешь… я могу? – шепотом спросила Ильза, краснея от волнения.

– Если уж ты не сможешь, то мало кто сможет. Риск большой, настаивать я не могу. Но тебе, сестра, роль стороннего наблюдателя не к лицу.

– Я не хочу быть сторонней наблюдательницей, только у меня в таких делах нет никакого опыта. Что толку, если я нечаянно сделаю что-нибудь необдуманное и с первого шага попаду в тюрьму? Попасть в тюрьму дело нехитрое, но если это произойдет по глупости, меня никто не похвалит.

– Правильно, Ильзит, – улыбнулся Ян. – Надо так работать и бороться, чтобы у тебя были успехи, а наши враги оставались бы с носом. Ты понимаешь, с каким риском это связано, и все же не боишься начать?

– Не боюсь, Ян… – сказала Ильза.

– Хорошо, тогда ты скоро получишь работу… – обещал брат.

Несколькими днями позже произошел такой же разговор с Артуром, только на этот раз начал его не Ян.

– Дядя Ян, я хочу жить так, как ты, – объявил Артур, оставшись наедине с дядей. – Я учусь только для того, чтобы быть полезным в великой борьбе. Посоветуй, что мне делать?

И Ян рассказал племяннику о смысле и целях революционной борьбы, познакомил его со сложным искусством конспирации и добился того, что Артур загорелся желанием как можно скорее вступить в ряды борцов.

Спустя несколько недель, в воскресенье, Ян с Ильзой пошли в лес за сухим хворостом. На обратном пути они встретили носчика Карклиня и обменялись с ним несколькими словами. Только теперь Ильза узнала, что Карклинь один из тех людей, вместе с которыми Ян борется за лучшую долю трудового народа. Они договорились, где и когда встретятся в следующий раз. Так Ильза включилась в подпольную работу. Ян держался так, словно встреча и разговор произошли совершенно случайно.

В другое воскресенье Ян с Артуром пошли в кино. Демонстрировали фильм с участием Чарли Чаплина. Когда сеанс окончился, на улице уже стемнело. Выходя из кино, они встретились с молодым человеком, учителем географии местной средней школы, Пилагом. Он недавно окончил учительский институт и первый год работал в городке. Ян поздоровался с ним, только когда они свернули в совершенно темный переулок.

– Вот, Артур, это твой будущий руководитель в том деле, о котором мы столько говорили в последние дни, – сказал Ян, положив руку на плечо племянника. – Поговорите обо всем и в дальнейшем действуйте сами.

Оставив Артура с Пилагом, Ян отправился домой. На сердце у него было легко и радостно.

Артур вернулся домой через несколько часов. По серьезному виду и сияющим глазам племянника Ян догадался, что для него началась новая жизнь. Он обнял его и крепко прижал к себе.

– Поздравляю тебя… – взволнованно сказал Ян и улыбнулся Артуру. – Будь мужчиной, смело гляди в будущее. Нам надо пройти немалый путь, пока достигнем цели.

– Я тебе очень благодарен, дядя Ян… – прошептал Артур. – А я думал, что у тебя в нашем городке нет ни одного знакомого человека. Оказывается, ты знаешь многих, и еще лучше, чем я. Дорогой дядя, мне даже трудно поверить, что теперь у нас – у тебя и у меня – общая дорога.

Ян предостерегающе приложил к губам палец:

– Тише, Артур! О таких вещах, товарищ Лидум, не надо говорить много.

Ему все время казалось, что он говорит со своим сыном.

…Прошло еще несколько недель. Как-то ночью, в середине апреля, на квартиру Ильзы явилась полиция и шпики охранки. Они искали Яна. Понимая, что означает это позднее посещение, Ян сейчас же встал и оделся в дорогу. В квартире сделали обыск, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить соседей. Через час Яна увели. Один день его продержали в уездной тюрьме, затем на полицейской машине увезли в Ригу и вновь, на основании закона Керенского, заключили в рижскую Центральную тюрьму.

Недалек был день 15 мая 1934 года. Готовясь к фашистскому перевороту, правящий класс стремился заточить в тюрьму всех тех, что мог в день преступления назвать настоящим именем это преступление.