Текст книги "К новому берегу"

– А может быть, им не хочется со мной играть.

– Ну и пустяки ты говоришь! – засмеялся Лангстынь. – Почему же им не играть с тобой? – он повернулся в сторону пруда и крикнул: – Инга! Поди сюда!

И сейчас же светловолосый мальчуган подбежал к Лангстыню.

– Зачем звали, дядя Лангстынь? – спросил он, внимательно оглядывая Айвара.

– Вот тебе еще один товарищ, – ответил Лангстынь. – Веди его на пруд и прими в свою ватагу, а после, когда вдосталь набегаетесь, приходите ко мне в мастерскую.

Инга взял Айвара за руку.

– Пойдем.

За каких-нибудь полчаса Айвар перезнакомился и подружился со всеми детьми. У Инги была маленькая сестра, моложе его на два года. Отец Инги – Регут – работал у Тауриня батраком. Другие дети тоже были детьми батраков Тауриня – Ансис и Лида Риекстыни и Робчик Иесалниек, еще совсем малыш, с ним таким «парням», как Инга и Айвар, даже и не пристало водиться. А вот Айвар и Инга, как только познакомились, сразу и подружились, у обоих сразу же нашлись общие интересы.

Побегав некоторое время по льду вместе с ребятами, Инга и Айвар убежали. Инга показал своему новому другу все, что в Ургах казалось ему достойным внимания: каретник, машинный сарай, конюшню и коровник, полный коров. После этого он повел его в людскую избу и показал комнату Регутов. В ней было одно окно, сырые стены, покрытые плесенью; в углу, за печью, стояла старая кровать, а на почерневшей кирпичной лежанке сушилось несколько пар носков и зачиненные варежки. Воздух был тяжелый, пахло дымом. Все остальное напоминало Айвару их комнатенку в батрацкой избушке в Лаверах.

– Ты заходи когда-нибудь ко мне, – сказал Инга. – К тебе в хозяйский дом я приходить не могу.

– Почему? – удивился Айвар.

– Хозяину с хозяйкой не нравится, когда в дом заходят батрацкие дети, – объяснил Инга. – Они нас прогоняют. А сюда ты можешь приходить смело.

Инга показал Айвару свою книгу для чтения и тетрадь, половина страниц ее была исписана большими корявыми буквами.

– Ты это сам писал? – спросил Айвар.

– Ну конечно, я, – не без гордости ответил Инга. – Айна еще не умеет писать. А ты умеешь?

– Немного умею.

– Тогда будущей зимой мы с тобой вместе в школу пойдем.

Когда они снова вышли во двор, у конюшни какой-то молодой плечистый мужчина распрягал лошадь. Заметив ребят, он весело кивнул им головой, внимательно взглянул на Айвара, но ничего не сказал.

– Кто это? – спросил Айвар у Инги.

– Мой папа…

Айвар еще раз внимательно взглянул на мужчину. «Какой он большой и широкоплечий… такой же, как мой папа… Нет, мой папа был еще больше…»

Они посмотрели, как Регут отвел лошадь в стойло, потом пошли к старому Лангстыню: его мастерская находилась тут же, возле конюшни.

Старик стоял у столярного верстака и строгал доску. Пол мастерской был устлан свежей стружкой, а в углу стояло несколько полуготовых ульев.

– Ну что, набегались? – встретил их старик. – Теперь не вредно будет полакомиться.

Лангстынь открыл ящик, разворошил сухое сено и вытащил два больших румяных яблока.

– А ну, закусите.

Ребята жадно принялись за яблоки, наблюдая, как Лангстынь, попыхивая маленькой глиняной трубочкой, строгал доску. Потом он распилил конец одной доски на мелкие разной формы кусочки и показал ребятам, как строить из них разные фигурки и сооружения. Так же, как вчера Ирма, Лангстынь не спеша спрашивал Айвара про его прежнюю жизнь, по временам покрякивая и глубокомысленно ворча себе в бороду:

– Так, так, вот как… Вон как…

Наконец старик сказал:

– Тогда ты нашего поля ягода, кость от нашей кости. Если только не испортят тебя господские харчи… Ну, ничего, держись ближе к нам, тогда тебе жить будет теплей. От тех клещей… – он кивнул в сторону хозяйского дома, – ты никакой любви не дождешься. У них в голове одна дума: как бы побольше нажить добра чужими руками.

Айвар тогда еще не понял, что хотел сказать Лангстынь, осмыслил он эти слова гораздо позднее.

Поиграв с Ингой и поболтав с Лангстынем, Айвар пошел домой. Он пообедал вместе с Ирмой в кухне, и только под вечер ему удалось снова выскользнуть из дому. Он сразу же разыскал в людском доме нового друга. В тот вечер Инга научил Айвара игре в «ричу-рачу».

Перед сном Эрна Тауринь сказала Айвару:

– Ты во всем должен слушать меня и хозяина. Если ты куда-нибудь хочешь пойти, надо раньше попросить у нас разрешения. Мне не нравится, что ты водишься с этим мальчишкой – Ингой: он грубый и озорной.

Айвар кивнул головой в знак того, что понял, чего от него хотят, но об Инге Регуте у него сложилось совсем иное представление, чем у хозяйки.

Только через полтора года Ильза Лидум узнала, что случилось с братом. За это время она ни разу не отлучалась из местечка, а люди Айзупской волости здесь появлялись редко. Ян и раньше, бывало, не писал по нескольку месяцев, и его молчание не удивляло Ильзу – не любил брат писать письма.

Вернувшись однажды вечером с работы, она увидела в газете сообщение о суде над Яном.

«СПРАВЕДЛИВОЕ ВОЗМЕЗДИЕ ПОДРЫВАТЕЛЮ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОСНОВ», -

гласил жирный заголовок Дальше следовало краткое описание судебного процесса. Яна Лидума обвиняли в принадлежности к «антигосударственной» террористической организации, которая якобы ставила своей целью подорвать существующий государственный строй с помощью вооруженного восстания. Хотя суд и не мог ничего доказать, но все же, основываясь единственно на агентурных сведениях, присудил Лидума к десяти годам каторжных работ.

– Десять лет… – с отчаянием прошептала Ильза, перечитывая статью. – Все лучшие годы пропали… Несправедливый и жестокий приговор… но разве впервые такой приговор выносится в белой Латвии… Как же будут жить Ольга с Айваром? Бедные, несчастные… И так никакого счастья они не видели, а теперь новая беда.

В тот же вечер Ильза написала Ольге письмо, от первой до последней строчки полное участия и любви. От чистого сердца она предлагала невестке помощь, сообщала, что готова взять Айвара к себе и заботиться о нем, – Артуру и Айвару будет лучше расти вместе.

Ильза послала заказное письмо в усадьбу Лаверов. Через неделю оно вернулось с пометкой, что адресат выбыл. Ильза не успокоилась, написала второе письмо в адрес Айзупского волостного правления с просьбой сообщить местожительство невестки, даже марки приложила для ответа. Через несколько недель пришел краткий стереотипный ответ: «Ольга Лидум вычеркнута из списков жителей волости, несколько месяцев тому назад выехала отсюда, и ее теперешнее местожительство неизвестно».

Тогда Ильза поместила в газете краткое объявление: «Если кому известно что-нибудь об Ольге Лидум и ее сыне Айваре, проживавших до прошлой осени в Лаверах Айзупской волости, прошу сообщить сестре ее мужа Ильзе Лидум по адресу…»

Никто не откликнулся на это объявление. Молчал и Ян – ему, по всей вероятности, была запрещена переписка. В конце зимы к Ильзе явился один из товарищей Яна, это был дорожный рабочий Мартын, и рассказал, что ему было известно об Ольге и Айваре.

– Из Лаверов их выгнали сразу после ареста вашего брата. Вначале у нас были сведения, что они уехали к каким-то богатым родственникам, но позднее, когда удалось наладить связь с Яном, стало известно, что никаких богатых родственников у них нет. При помощи товарищей мы установили, что некоторое время они жили в соседней волости у какого-то кулака. Там ваша невестка погибла при несчастном случае – на нее опрокинулся воз и задавил ее. Мальчика волость отдала на воспитание в семью какого-то крестьянина, а несколько месяцев спустя его усыновила бездетная пара и увезла к себе в другую волость. Куда именно – этого мы еще не узнали, – волостное правление отказывается выдать справки. Может, вам, как близкой родственнице, они что-нибудь и скажут. Что вы думаете делать? Не можем ли мы чем-нибудь помочь вам?

– Спасибо, пока никакой помощи не надо, – сказала Ильза. – При первой возможности я направлюсь туда и не отстану до тех пор, пока мне не скажут, куда девался Айвар. Я своего племянника не оставлю у чужих, кто бы они ни были.

Вскоре Ильза получила отпуск и, оставив Артура на попечение одной из работниц их предприятия, отправилась в путь. В Кукажах ей рассказали про смерть Ольги. Судмалиене показала и могилку Ольги, обещала весной убрать ее. В усадьбе Коцини Ильза убедилась, что обитатели этой усадьбы знают о дальнейшей судьбе Айвара столько же, сколько она сама, а писарь Друкис, к которому она обратилась в последнюю очередь, отказался вступать с ней в какие бы то ни было разговоры.

– Ребенок усыновлен, и делу конец, – грубо заявил он. – По закону мы не имеем права выдавать какие-либо справки родственникам усыновленного ребенка, таков закон, и нарушители его строго караются. Будьте здоровы…

– Я обращусь в суд, – попыталась пригрозить Ильза.

– Хоть к самому президенту – никто вам не поможет, – ухмыльнулся Друкис – Или тогда надо изменить закон.

Ничего не добившись и ничего не выяснив, Ильза вернулась в местечко. Адвокат, к которому она пошла на следующий день, посоветовал ей примириться, так как здесь ничем помочь нельзя.

В глубоком отчаянии Ильза написала письмо Яну и рассказала все, что знала о судьбе Ольги и Айвара, но ответа не получила. Ян, по всей вероятности, содержался в особо строгих условиях. Прождав недели две, она послала второе письмо. А месяцем позднее, не дождавшись ответа, с большим трудом выбралась в Ригу и, приготовив передачу, понесла в Центральную тюрьму. Там она узнала от помощника начальника тюрьмы, что сейчас Ян Лидум лишен права на передачи и свидания; единственное, что она может сделать, – это внести несколько латов на имя брата: когда закончится его «черный месяц», он сможет их получить.

Огорченная и подавленная, вернулась Ильза в местечко и решила через месяц снова попытаться встретиться с братом. Возможно, ей и удалось бы осуществить свое решение, если бы внезапно в их жизнь не ворвалось непредвиденное обстоятельство, которое принесло Ильзе и Артуру новые трудности…

Артур быстро рос и все больше походил на мать. В шесть лет он уже научился читать, и для него не было большей радости, более увлекательного занятия, чем читать сказки и узнавать все, что там рассказывалось про зверей, гномов и красавицу-принцессу, которую злые люди заставляли страдать, а храбрый принц освобождал. Мальчик придумывал разные игры и часами играл один, а если, случалось, вечером после работы и Ильза играла с ним, радости Артура не было предела.

Мать не хотела, чтобы сын ее рос дичком, поэтому советовала ему играть с другими детьми. Товарищей по играм у него в местечке хватало, но ни с одним мальчуганом или девочкой он не мог подружиться так, как в свое время дружил с Айваром. Долго не забывал он зиму в Лаверах и не терял надежды, что когда-нибудь к ним приедет Айвар. Как они весело будут бегать по полям и лугам, сколько расскажут друг другу!

Мать и сын жили простой, скромной жизнью. Ее нельзя было назвать легкой, были в ней трудности и заботы, но света и тепла тоже хватало. Самоотверженная любовь Ильзы солнцем озаряла детство Артура, он рос жизнерадостным, и характер его под влиянием ласковой матери складывался светлым и ровным.

Кроме работы на лесопилке, Ильза кое-что прирабатывала на стороне: собирала ягоды, грибы, стирала белье, а в длинные зимние вечера занималась рукоделием – вязала для жен местных богачей всякие замысловатые вещи. Это давало возможность кое-как перебиваться.

Ни трудная работа, ни тяжелые жизненные испытания ничего не могли поделать с румяными щеками и стройной фигурой Ильзы. К двадцати семи годам она только по-настоящему расцвела, и редкая женщина в местечке не смотрела ей вслед с завистью, когда она, накинув на плечи платочек, всходила по воскресеньям погулять с Артуром. Но еще меньше было мужчин, способных равнодушно пройти мимо нее, и один из тех, кто воспылал к ней страстью, был владелец лесопилки, мельницы и шерстечесалки – Блумберг, самый богатый человек в местечке и в ближайшей округе. Весною ему стукнуло пятьдесят лет; его юбилей высшие слои местного общества отметили пышным банкетом и всевозможными чествованиями. Сын его учился в университете, дочь была замужем за старшим лесничим, что, конечно, не вредило лесопилке, а жена каждое лето лечилась в Кемери. Когда весной на деревьях и кустах начали распускаться почки, расцвело и сердце Блумберга, и почтенный промышленник стал взволнованным и неуравновешенным. Ежедневно раз по десять он заворачивал на лесопилку и находил всякие поводы, чтобы некоторое время побыть возле Ильзы, укладывающей в небольшие штабеля только что напиленный штакетник для заборов. Однажды, улучив момент, когда вблизи никого не было, он сказал Ильзе:

– Зайдите сегодня часиков в восемь в контору. Мне надо вам кое-что сообщить.

– В восемь? – удивилась Ильза, зная, что контору закрывают в шесть часов, а в восемь там обычно нет ни одной живой души – все предприятия Блумберга работали только в одну смену.

– Да, в восемь, – повторил Блумберг. – Прошу не забыть.

Сказав это, он ушел и больше в тот день не показывался на лесопилке.

В пять часов Ильза кончила работу. По дороге домой она зашла в лавку. Дома отмыла выпачканные смолой руки, приготовила ужин. Артур, бегавший целый день на улице, сильно устал и вскоре после ужина уснул.

В назначенное время Ильза явилась в контору. Открыл ей сам Блумберг. Больше никого в конторе не было.

– Садитесь… – сказал хозяин, указывая на стул по другую сторону письменного стола. Сам он расположился в директорском кресле и, достав папиросу, закурил. Когда Ильза села, он спросил: – Скажите, сколько вы у нас зарабатываете?

– Полтора лата в день, – ответила Ильза. – Женщинам больше не платят.

– Да, это обычный женский тариф, – согласился Блумберг. – Полтора лата в день… за месяц выходит что-то около тридцати шести – тридцати девяти латов. А сколько вы платите за квартиру?

– Десять латов в месяц… – сказала Ильза, удивляясь внезапному любопытству Блумберга: до сих пор не было слышно, чтобы хозяин интересовался условиями жизни своих рабочих.

– Но ведь тогда на жизнь в среднем не остается даже лата в день, – заключил владелец лесопилки. Склонив на грудь круглую голову с коротко остриженными седоватыми волосами и сложив руки на солидном брюшке, обтянутом темно-синими шерстяными брюками и жилетом, он что-то подсчитал в уме и затем внезапно, не скрывал удивления, посмотрел на Ильзу. – На это ведь вы не можете просуществовать. Не может быть, чтобы вы обходились только этим.

– Нет, я еще кое-что прирабатываю, – ответила Ильза.

– Ах так, прирабатываете? – Блумберг казался весьма заинтересованным. – Каким образом?

– Собираю грибы, ягоды, стираю белье, рукодельничаю.

– Правда? А я думал, что… – в голосе Блумберга послышались нотки разочарования. – Молодой женщине в ваши годы… и с вашей наружностью совсем не надо так утруждать себя, чтобы жить прилично. Ходить по грибы, по ягоды, ха, ха, ха!..

– Господин Блумберг, по какому делу вы пригласили меня? – тревожно спросила Ильза.

– А как вы думаете, какое может быть дело? – усмехнулся Блумберг, устраиваясь поудобнее в кресле.

– Не знаю, – ответила Ильза, хотя именно сейчас она начала понимать намерения Блумберга.

– Ну ладно, не буду затягивать, – сказал Блумберг. – Если говорить коротко – я желаю вам помочь. То, что вы прирабатываете этими грибами, ягодами и прочими мелочами, я готов вам уплатить из своего кармана… может, даже больше. Но за это… – он немного помедлил, стараясь угадать, какое впечатление произвели на Ильзу его слова, – но за это вы должны оказать маленькую любезность. Вы знаете… моя жена прихварывает. А мне еще хочется жить – ведь это совершенно естественно. Вы молоды, красивы. Приходите иногда ко мне на свидание, попозже вечером… к кустам у речки. Разрешите иногда навестить вас дома… конечно, никто не должен об этом знать. Скажите «да», и у вас будет лучший друг в мире.

– Нет… – резко ответила Ильза и встала. – Вам придется поискать другую.

– Что вы говорите? – воскликнул Блумберг с неподдельным изумлением. – Вы отказываетесь от моего предложения?

– Да, господин Блумберг. И я попросила бы вас никогда больше о подобных вещах со мной не говорить.

– Да понимаете ли вы, какую возможность вы упускаете? Вы могли бы жить без забот. Из ста женщин девяносто девять посмотрели бы на это как на величайшее счастье.

– Господин Блумберг, у меня нет времени. Разрешите мне уйти.

– Уйти? – простонал Блумберг. – Я не могу… я не могу обойтись без вас. Вы мне… нужны! Неужели вы этого не понимаете? Ведь никто ничего не узнает.

Он загородил Ильзе дорогу – огромный и страшный, как голодный зверь.

В сердцах он выхватил свой бумажник и так швырнул его на стол, что из него выпали и рассыпались деньги.

– Все это вы можете взять! Хоть сейчас! Только не уходите, остановитесь… сжальтесь надо мной…

Он подскочил к Ильзе, обхватил ее и пытался поцеловать. Ильза дала ему пощечину – точно так же, как тому кулаку у Змеиного болота, который приставал к ней на сеновале.

Удар был сильный – у Блумберга из носа пошла кровь. Пока он старался унять ее, Ильза выскочила на улицу.

На следующее утро ее уволили. В тот же день хозяин дома, где она жила, предупредил, что с первого числа помещение нужно ему самому, пусть поищет себе другую квартиру.

Опять молодость и красота Ильзы доставили ей горе, поэтому ей снова пришлось пуститься в путь-дорогу и искать нового пристанища.

Через несколько дней она с Артуром перебралась в уездный город и поступила на работу в прачечную. Там ее никто не знал.

Глава третья

Хозяин усадьбы Сурумы Антон Пацеплис надеялся, что выгодный брак поможет ему поправить запущенное хозяйство. Женившись на дочери богатого кулака Мелдера, он породнился с видной семьей, имевшей вес в волости. Старый Мелдер даже был несколько лет волостным старшиной, а в последнее время подвизался в местном обществе взаимного кредита, Антон рассчитывал, что старик поможет ему стать каким-нибудь должностным лицом. Человек, от которого зависело распределение кредитов, в первую голову выкроит кое-что для себя, а лишние деньги в Сурумах уже давно были нужны как воздух.

Но все обернулось не так, как надеялся Антон. Лина Мелдер получила в приданое две дойные коровы, полный сундук полотна и ровно столько денег, сколько было необходимо на приличную свадьбу, – с остальным старый Мелдер велел подождать. Зятя он не стал устраивать ни на какие должности, только обещал каждый год выдавать Лине небольшое денежное пособие, чтобы она не зависела в мелочах от мужа. Главная добыча, на которую больше всего надеялся Антон – богатая усадьба Мелдеров, – на неопределенное время осталась только приятной мечтой. И нельзя было даже с уверенностью сказать, исполнится ли она когда-нибудь. Мелдер объявил, что он сделает своим наследником старшего сына Лины, но и тот вступит в права только по достижении совершеннолетия.

«Ну а если у Лины будут рождаться одни девочки, что тогда? – с тревогой думал Антон. – Наверное, в таком случае тесть поищет наследника среди других родственников Настоящий скряга, сидит, как собака, на своем золоте, сам не пользуется и другим не дает». Знать не желает что тут же, рядом, находится человек, который хорошо понимает, что можно взять от жизни, когда есть деньжата. Эх, дали бы только ему волю: сам бы повеселился и других бы потешил. За полными кружками пенистого пива проводил бы он дни, с утра до вечера напевая:

 
Ну, катитесь, ну, катитесь,
Тестюшкины рублики!
 

Жестокость Мелдера огорчала Антона, но он старался не выказывать этого, чтобы не смешить соседей, – уж и так некоторые, ухмыляясь, говорили, что молодой Пацеплис крепко просчитался, женившись на некрасивой Лине.

Родители Антона были еще живы. Они разделяли горести своего единственного сына, советовали запастись терпением – авось старый Мелдер, увидев серьезное отношение зятя к хозяйству, изменит решение и расщедрится. Лезть на стенку и ссориться с тестем во всяком случае было неразумно.

Антон принял во внимание мудрые советы родителей. Первое время после свадьбы он воздерживался от развлечений: не ходил по кабакам, не дрался на вечеринках, в будни не шатался без дела по волости. Если уж очень хотелось выпить, просил Лину на обратном пути с молочного завода прихватить бутылочку – ведь у нее не было большей радости, как угодить красивому мужу, в которого она все еще была сильно влюблена. Получив бутылку, Антон забивался в укромный уголок – в клеть или на сеновал – и в полном одиночестве услаждал свою однообразную, незавидную жизнь. Конечно, в компании пить гораздо приятнее, но тогда слава пьяницы пойдет по всему свету и, между прочим, достигнет ушей скупого Мелдера. Ничего не поделаешь, приходится пить в одиночку.

Антон стал уделять гораздо больше внимания хозяйству: починил изгородь скотного двора, сделал несколько новых мостиков через канавы, позвал печников и велел замазать дымившую старую печь; но это было каплей в море запущенности и разрухи, кратковременный отчаянный порыв не мог изменить к лучшему положение в Сурумах.

Нужны были деньги, много денег, и в первую очередь следовало обуздать неумолимые воды Змеиного болота, которые из года в год наступали на земли Сурумов и других крестьян. Однако никаких денег у Пацеплиса не было, а кроме того, борьба с болотом не по плечу одному человеку, – здесь нужна коллективная сила многих людей. Антон понимал, что ему не дано ничего изменить, поэтому сдался без борьбы.

Еле держалась на пригорке поставленная еще предками изба, покосившаяся набок, с маленькими низкими оконцами, с дырявой соломенной крышей, и не было смысла заниматься ее починкой, следовало строить новый дом. Полуразвалившийся хлев держался только благодаря многочисленным подпоркам; коровы стояли по брюхо в навозе и круглый год ходили такие грязные, что трудно даже было определить их масть. На лугу, кроме жесткой болотной осоки, ничего не росло, а летом, когда косарь выходил на работу, земля колыхалась под ним и болотная жижа обдавала ноги. Кустарник отвоевывал обратно поля, которые человек когда-то отнял у него. У дома росло без всякого ухода несколько фруктовых деревьев и кустов сирени. Две лошади, три коровы, свинья и несколько овец – вот все, что можно было держать на шестидесяти пурвиетах усадьбы Сурумы.

– Не стоит надрываться… – решил Антон и оставил все по-старому. В глубине души Лина тоже считала, что не всю жизнь придется провести в Сурумах, а поэтому лучше, если муж сохранит силы для благоустроенных полей Мелдеров.

Она слышала о грехах молодости Антона, знала, что какая-то девушка родила от него, но ей и в голову не приходило посоветовать мужу помочь той. Старые проказы – дело прошлое; сегодня Антон – ее законный муж, и надо делать все, чтобы их жизнь не тревожили тени былого.

Меньше чем через год супружеской жизни, поздней осенью, Лина подарила Антону сына – здорового, крепкого мальчика, которого назвали Бруно. Родители были очень счастливы. Старый Мелдер подарил на радостях зятю деньги на новый костюм. Но счастье скоро омрачилось большим горем: Лина схватила родильную горячку и умерла, не успев понянчить сына.

Мелдеры хотели немедленно взять маленького Бруно к себе на воспитание: мать Лины чувствовала себя достаточно бодрой, чтобы вынянчить внука, но тут Антон ответил таким категорическим «нет», что дальнейший разговор об этом стал невозможным. Его соображения были просты: если мальчика отдать Мелдерам, они будут заботиться только о нем и забудут, что у будущего хозяина усадьбы Мелдеров есть отец, которому также кое-что необходимо в жизни. Если же Бруно останется под родительским кровом, дед и бабушка окажутся в некоторой зависимости от Антона и, желая помочь внуку, будут вынуждены поддерживать и отца.

Старая Сурумиене[9]9
  «Старая Сурумиене». – В досоветской Латвии владельца и владелицу крестьянской усадьбы именовали по ее названию (в данном случае Сурумы).


[Закрыть] сама нянчила и кормила Бруно, а Антону посоветовала скорее присмотреть себе новую жену.

– Неизвестно, долго ли я еще проживу, – говорила она. – Без хозяйки весь дом развалится. Хорошо еще, что я справляюсь с ребенком, а кто же будет заботиться о скотине, о кухне? Ты еще молодой, зачем тебе оставаться вдовцом, надо, сынок, жениться.

Антон Пацеплис и сам понимал, что матери одной не справиться с хозяйством, но выгодная женитьба была делом нелегким. Он не хотел брать первую попавшуюся девушку. Вот если бы опять удалось найти какую-нибудь хозяйскую дочь с приданым… Антон готов был жениться даже на вдове, но богатой и не очень старой, – исключение можно допустить только для очень богатой вдовы.

Он стал разыскивать, расспрашивать, пускался в ближние и дальние разведки, откликался на газетные объявления и сам поместил объявление в «Яунакас Зиняс»,[10]10
  «Яунакас Зиняс» («Последние новости») – рижская буржуазная газета в досоветской Латвии.


[Закрыть] но ничего подходящего не встречалось. Посылал сваху к двум хозяйским дочкам, но получил отказ. Одной вдове Антон сам открыл сердце и по всем правилам хорошего тона просил руки – и опять неудача. Одну девицу ему почти удалось уговорить, но когда она приехала в Сурумы познакомиться с семьей и усадьбой жениха, у нее пропала всякая охота стать там хозяйкой.

Видя, что сыну не везет, и признав его действия недостаточно энергичными, старая Сурумиене слегла и объявила, что дни ее сочтены. Понимая, что в случае смерти матери не будет никакой возможности удержать у себя Бруно и придется отказаться от надежд на помощь Мелдера, Антон снова заметался по волости. Убедившись наконец, что с богатыми невестами ничего не получается, Пацеплис обратил свои взоры на более обыкновенных девушек и нашел наконец новую жену.

Это была молодая девушка по имени Кристина, служанка на мызе пастора Рейнхарта. По виду ее нельзя было даже сравнивать с покойной Линой: красивая, стройная, только характером слишком тихая и робкая.

Старые Сурумы поморщились, узнав, что избранница сына происходит из батрацкой семьи, но в конце концов примирились с выбором Антона: в Сурумах прежде всего нужна была даровая работница. Урожденную хозяйскую дочь нельзя было эксплуатировать, как простую батрачку. Через тринадцать месяцев после свадьбы с Линой Мелдер Антон Пацеплис снова стоял перед алтарем, и золотое обручальное кольцо, которое пастор Рейнхарт в свое время надел на палец Лины, перешло ко второй жене хозяина Сурумов. Старые Мелдеры шипели от злости и стыда, что зять, не выдержав положенного срока после смерти их единственной дочери, снова женился, но изменить ход событий не могли.

Сурумиене сразу же после свадьбы сына, которую на сей раз сыграли тихо и скромно, выздоровела и поднялась с постели, так как в доме нужен был человек с опытом, знавший, как надо распоряжаться и извлекать пользу из работницы.