Текст книги "К новому берегу"

Спустя два месяца Айвар вернулся в Приедоле и в новом году учился так же прилежно, как раньше, но отодвинуть Юриса Эмкална на второе место ему не удавалось. Вскоре после Нового года он получил известие, что старый Лангстынь недавно умер и похоронен на приходском кладбище Пурвайской волости. Несколько дней Айвар ходил подавленный и не принимал участия в играх и зимних соревнованиях своих товарищей, но долго ли может грустить человек о безвозвратной утрате, если жизнь ежедневно требует отклика на каждое новое событие… Успокоилось сердце юноши, шершавая рука повседневности отодвинула в царство воспоминаний образы прошлого, каждое утро сулило что-то новое, еще небывалое, и хотя обещания чаще всего не исполнялись, но человеку приятнее глядеть вперед, в будущее, чем назад, в прошедшее.

Третий учебный год подходил к концу, когда Приедоле облетела новость: Юриса Эмкална исключили из училища! Он не совершил никакого проступка, его считали примерным воспитанником, поэтому многие «молодые волки» вначале решили, что это недоразумение и ошибка.

Айвар очень любил и уважал друга и, узнав об его исключении, огорчился до глубины души; все было сделано так внезапно и ловко, что Эмкалн даже не успел попрощаться с товарищами: в начале урока его вызвали к директору и после краткого разговора сразу же отвезли на станцию.

– Надо протестовать против этой нелепости, – сказал Айвар товарищам. – На каком основании директор выгоняет лучшего ученика? Мы знаем Юриса и можем поручиться за каждый его шаг. Кто пойдет со мной к директору?

Никто не отозвался.

– Вы боитесь? – спросил Айвар. – Может, вам запрещают думать, поэтому вы принимаете на веру все, что вам здесь преподнесут!

– Не стоит связываться, – в конце концов ответил ему Берзинь из Гулбене. – Пусть Эмкалн, если он прав, сам хлопочет за себя. Почему я должен из-за него портить отношения с директором? Это не мое дело, я ничего не знаю…

– Значит, не пойдете со мной? – переспросил Айвар. Все молчали. – Ну ладно, и не надо, если вы такие трусы. Я пойду один.

Директор принял сына богатого Тауриня очень вежливо, но, узнав, по какому поводу явился Айвар, вдруг стал официален и резок.

– По какому праву вы суете нос в мои дела? – спросил он. – Где это сказано, что директор училища должен отчитываться перед воспитанниками? Если бы ваши родители не были весьма уважаемыми людьми и верными приверженцами нашего вождя, мне оставалось бы только исключить и вас из училища вместе с Эмкалном! Тауринь, да есть ли у вас стыд? Выступить в роли адвоката и защищать такого человека!

– Эмкалн лучший ученик нашего класса, господин директор, – твердо ответил Айвар. – За ним не замечалось ничего плохого. Как это самый лучший вдруг стал самым плохим – это не понятно ни мне, ни моим товарищам.

Директор покраснел от волнения и гнева. Но с сыном Тауриня волей-неволей приходилось сдерживаться и говорить корректно.

– Мы не можем давать образование детям врагов, – сказал он. – Отец Эмкална недавно арестован. Его сыну нет места в нашем учебном заведении, которое так высоко оценил в одной из последних речей сам вождь. Можете передать это своим товарищам. И вообще бросьте эти глупости, никогда больше не выступайте в качестве адвоката, если вас не задевают. Как вам не стыдно: отец – командир айзсаргов, образцовый хозяин и общественный деятель, а сын защищает отпрыска какого-то коммуниста! Идите, Тауринь, и никогда больше с такими делами ко мне не приходите.

Айвар ушел. В интернате его встретили молчанием и вопросительными взглядами.

– Ну, чего добился? – наконец не вытерпел тот же Берзинь. – Оставили Эмкална в училище?

– Его исключили из-за отца… – мрачно ответил Айвар. – Отца недавно арестовали, а сыну приходится страдать.

– Красный? – глаза хозяйских сынков вспыхнули, как у молодых волков, когда они чуют добычу.

– Так говорит директор, – ответил Айвар, – и все равно это несправедливо.

– Значит, ты не согласен с директором? – спросил один из «молодых волков». – И ты ему сказал об этом?

Возник горячий спор, в котором Айвар остался в одиночестве. Все воспитанники признали, что директор поступил правильно, исключив Эмкална, – этого требовала добрая слава учебного заведения. Удивительно, как такой человек вообще сумел пробраться в приедольское святилище, откуда Ульманис ждал полноценное пополнение для своей кулацкой гвардии.

Увидев, что товарищей невозможно переубедить, Айвар обособился, стал замкнутым. Целую неделю он не разговаривал с одноклассниками.

Первая попытка Айвара восстать против несправедливости и активно повлиять на ход событий потерпела полный провал. По-видимому, жизнь нельзя было изменить гуманностью только одного человека: чтобы добиться улучшения, нужно было что-то большее. А что именно – Айвар не знал.

В начале мая он получил письмо из дому. Эрна Тауринь писала, что после Юрьева дня состав обитателей батрацкого дома почти целиком обновился. Отец нанял несколько поляков и латгальцев, так как с местными батраками нет никакого сладу: они только и знают, что требуют немыслимую плату, а за спиной хозяина говорят про него разные гадости. Из местных в Ургах будет работать только один сезонный рабочий, Инга Регут, – может, Айвар помнит его?

Конечно, Айвар хорошо помнил верного друга детства. Это известие очень его обрадовало. С нетерпением ждал он окончания учебного года. Хотелось скорее попасть в Урги – там его ждал человек, которому он дал слово вечно быть его другом и с которым целых три года не виделся.

На станции Пурваи Айвара встретил сам Тауринь. Расцеловавшись, они сели в дрожки. Рысак, прошлой осенью получивший на рижском ипподроме большой сезонный приз, быстро домчал их в Урги. По дороге Айвар узнал все главные новости: Тауринь был недавно назначен старшиной Пурвайской волости, местные айзсарги получили нового батальонного командира; сын хозяина соседней усадьбы после обязательной военной службы остался на сверхсрочной; в Ургах в одной из новых теплиц сняли первый урожай ранних овощей.

– Все бы хорошо, только не везет мне с батраками. В Юрьев день нанял сезонным работником сына бывшего батрака Регута. Работник он неплохой, но что в том проку, если у человека голова набита всякой мерзостью.

– Что ж он натворил? – спросил Айвар, с трудом сдерживая волнение.

– Что натворил? – проворчал Тауринь. – Оказался коммунистом. Две недели назад его арестовали и отвезли в Ригу. Вместо него пришлось нанять другого работника, какого-то ученика средней школы из уездного города… Летом работает, зимой учится. Поди узнай, каким он еще будет. Сейчас ни на кого нельзя положиться.

«Инга в тюрьме… – думал потрясенный Айвар. – Со всеми, кто мне близок, случается какая-нибудь беда. Лангстынь умер в богадельне… Юриса Эмкална исключили из училища… Инга Регут, как зверь, задыхается теперь в клетке… За что? Почему судьба так безжалостно обрушивается именно на самых честных и способных людей?»

Тауринь продолжал:

– У меня к тебе просьба, Айвар. Я понимаю, тебе захочется во время каникул сойтись с молодыми людьми твоего же уровня. В этом отношении наш новый рабочий, Артур Лидум, кажется подходящим, но лучше тебе с ним не связывайся. Сам понимаешь – ты сын хозяина, а он просто батрак… мать у него прачка. У вас разные интересы. Если ты заведешь дружбу с этим бедняком, он обязательно постарается извлечь из этого выгоду, – это уж такой народ. За свою отзывчивость ты получишь только насмешки, поэтому послушайся моего совета – держись от него подальше. Ведь и среди пурвайцев ты найдешь интеллигентного хозяйского сына, с которым стоит подружиться. Подумай об этом.

– Ладно, подумаю… – сказал Айвар. Эта заботливость приемного отца для Айвара не была новостью: и раньше Тауринь вот так же учил его избегать детей батраков и бедных соседей. Но разве это возможно? Самые различные люди волей-неволей ежедневно встречались друг с другом. Что же в этом плохого? Ведь они жили не на островах, не за крепостными стенами. Совет Тауриня достиг одного – возбудил любопытство Айвара. Не начни приемный отец разговора про Артура Лидума, может, Айвар не обратил бы на него внимания; теперь юноше захотелось узнать, что это за человек.

На дворе усадьбы хозяин передал рысака стройному, плечистому юноше.

– Выпряги и отведи в загон, только хорошенько оботри его, – сказал хозяин.

– Ладно, хозяин… – ответил юноша, внимательно посмотрев на Айвара. Его смелый, уверенный вид, без тени покорности и угодливости, заставил предположить, что это и есть тот самый сезонный рабочий, о котором говорил Тауринь.

– Добрый день… – сказал Айвар.

– Здравствуйте… – ответил Артур Лидум и стал распрягать лошадь. Тауринь с Айваром пошли в дом, где их с нетерпением ждала Эрна – болезнь уже третью неделю не давала ей подниматься с постели.

После обеда Айвару пришлось долго просидеть у постели приемной матери, рассказывать ей про училище и выслушивать жалобы на постоянные боли под ложечкой. Как только ей станет немного полегче, она уедет лечиться в Кемери, а по пути посоветуется в Риге с профессором – большой знаменитостью по внутренним болезням. Эрне Тауринь еще не было и пятидесяти лет, а она превратилась в седую, увядшую старуху. Одновременно с телом увядала и душа, и теперь трудно было найти в ней какое-нибудь светлое, жизнерадостное чувство или стремление. Она была похожа на надломленное дерево, скрипящее при каждом порыве ветра.

– Как ты вырос и похорошел, – сказала она приемному сыну, и это звучало почти укором. – Скоро отбоя не будет от девиц, только ты не позволяй каждой вертихвостке обводить себя вокруг пальца. Выбор у тебя большой. Но ты не торопись, сынок. Молодость дается только раз в жизни. А придет время, мы с отцом тебя женим.

Наконец она отпустила Айвара.

Вечер был чудесный, сидеть дома не хотелось. Айвар разыскал велосипед и поехал покататься. Он доехал до Аурского бора, растянулся на мху под старой сосной и долго-долго смотрел, как светлые острова облаков проплывали над вершинами деревьев. «Почему жизнь так сложна? – думал он. – Одни люди хотят одного, другие – совсем другого. Почему они не могут все желать одного, быть добрыми, любить, помогать друг другу? Ведь были на свете великие и мудрые люди, возвещавшие человечеству истину, но почему их призыв остался без ответа, почему люди продолжают жить такой уродливой жизнью, в которой царят ненависть, взаимное уничтожение и бесконечная борьба?»

Уже смеркалось, когда Айвар возвращался домой. Проезжая мимо загона усадьбы Урги, он услышал громкие, взволнованные голоса. Айвар сошел с велосипеда и свернул в кусты, чтобы проскользнуть мимо незамеченным. Но когда он поравнялся со спорящими, происходившее так заинтересовало его, что он остановился. За изгородыо загона, шагах в десяти от остальных, он увидел Артура Лидума. На дороге стояла девочка лет двенадцати – Анна Пацеплис, – босая, в тонком ситцевом платьице; ее густые волосы спадали на плечи. Как загнанный зверек, испуганно смотрела она на трех окруживших ее подростков. В ее взгляде были страх и мольба. Один из подростков в форме воспитанника школы лесничих был брат Анны – Бруно; двое других – сыновья крупного кулака Стабулниека, самые отъявленные хулиганы во всей волости, – один ровесник Бруно, другой помоложе.

– Ррр… ррр… – дразнили они Анну, стегая ее крапивой по голым ногам. – Красивая собачка, но не лает и не кусается… ррр…

Бруно, ухмыляясь, смотрел, как сынки Стабулниека издеваются над сестрой, и поощрительно подмигивал им. Когда Анна пятилась назад, Бруно загораживал ей дорогу. А оба хулигана, продолжая свою мерзкую игру, били ее крапивой по лицу и шее.

– Пустите меня… – просила девочка. – Мне надо домой… коров доить… Ну, не деритесь – мне больно.

– У тебя будут красные щеки – ты станешь красивой! – смеялся старший Стабулниек. – Ррр, собачка, ну полай немного, нам хочется слышать, как у тебя получится. Ты ведь хотела поступить в хор… Мы тебя…

Но докончить он не успел: Артур перескочил через изгородь и схватил за волосы обоих Стабулниеков. Он повалил их, как щенков, ткнул носом в дорожную пыль.

– Я вам покажу, негодяи… – тяжело дыша, говорил он. – Языками будете крапиву лизать, пока не завоете. Таким собакам, как вы, этому и учиться не надо.

Он еще несколько раз ткнул их в дорожную пыль, потом поставил на ноги и оттолкнул с такой силой, что хозяйские сынки опять свалились. Но они довольно ловко вскочили на ноги и пустились наутек.

Артур повернулся к Бруно и угрожающе посмотрел на него:

– А ты чего глаза вылупил, сопляк? Тоже захотелось? Ладно, могу всыпать… – и он шагнул к наследнику Мелдеров. Гордый Бруно не выдержал и, не обращая внимания на то, что его постыдное отступление видит Анна, бросился бежать. Еще издали слышно было, как он испуганно хныкал:

– Я… я… я… пожалуюсь… по… по… полиции…

Анна стояла посреди дороги как вкопанная и не спускала глаз с незнакомого юноши. Впервые в жизни нашелся человек, поднявший руку в ее защиту. Это было нечто такое, чего она – униженное и забитое существо – не в состоянии была охватить. Целый переворот произошел в душе девочки.

– Вы такой добрый… – шептала она. – Я вам очень благодарна.

– Почему ты не защищалась? – спросил Артур. – Вырвала бы у них крапиву, хлестнула бы их самих. Царапаться надо было, кусаться… таким собакам поддаваться нельзя, иначе они горло перегрызут. В другой раз действуй смелее.

Он ободряюще кивнул ей головой, негромко засмеялся и ушел. Девочка долго смотрела ему вслед сияющими глазами.

Нагнав Артура недалеко от усадьбы, Айвар спрыгнул с велосипеда и несколько шагов молча прошел рядом с ним. Потом заговорил смущенно и неловко:

– Я все видел.

Айвар протянул руку Артуру. Тот в первое мгновение не знал, как быть. Затем выпрямился и взял дружески протянутую руку.

Через минуту один уже шел к батрацкому дому, другой – к белому хозяйскому коттеджу, окна которого озарял электрический свет.

У Рейниса Тауриня были на ближайшее время кое-какие планы, с которыми он ознакомил Айвара при обходе хозяйства. Прежде всего они остановились у каретника и машинного сарая.

– Здесь, с этой стороны, надо будет пристроить гараж, – сказал Тауринь. – Я хочу на будущий год купить грузовик. Зерновых посеем меньше, больше будем заниматься картофелем и сахарной свеклой. Тогда без грузовика не обойтись. Тебе после сельскохозяйственного училища надо будет пройти курсы шоферов, иначе придется держать платного шофера. Как ты на это смотришь?

– Ничего не имею против, – ответил Айвар. – Но если ты перейдешь на технические культуры, потребуется больше рабочих.

– Это ведь все окупится, – продолжал Тауринь. – В людском доме можно поместить еще с полдюжины батраков и батрачек. Мы сами будем возить на грузовике картофель на спиртовой завод, а свеклу – на станцию. Куда девать деньги, об этом, кажется, задумываться не придется – в банке места хватит. Хотя нигде не сказано, что деньги обязательно должны лежать в банке. Почему не купить акций, не стать совладельцем прибыльного завода или фабрики? Или можно принять на паях участие в покупке парохода.

Вот куда залетал в мечтах Рейнис Тауринь! Его не удовлетворяло положение крупного землевладельца, он хотел быть промышленником, совладельцем пароходов, предпринимателем крупного масштаба. Он не был обыкновенным кулаком, которому хватали его полей и стада, – ему требовались размах, разнообразие. Но самое удивительное, что он без всякого увлечения говорил о своих честолюбивых планах; им руководил только холодный расчет.

Айвар с самого высокого места владений Тауриня взглянул на соседние поля и низинные луга, отравленные тяжелым дыханием Змеиного болота, на старые крестьянские избы, только изредка крытые тесом. На большинство изб были нахлобучены прадедовские соломенные шапки или замшелая дранка.

– Живут, как барсуки, и мокнут в болотной грязи, – сказал Тауринь с презрительной гримасой. – Если б я захотел, завтра бы увеличил вдвое свои земли за их счет. Но к чему мне эта трясина?

Айвар, вспомнив разговор со старым Лангстынем, робко заметил:

– Люди говорят, что Змеиное болото образовалось из-за нашей старой мельницы на Раудупе…

Тауринь взглянул на Айвара, задумался и, усмехнувшись, сказал:

– А мне-то что до этого? Не стану же я бросать доходное дело Кому сыро – пусть поищет место посуше. Разве я должен о них заботиться? Прошлой осенью, когда ты уехал в училище, ко мне сюда явилась целая делегация. Всякая мелкота – Мурниек, Индриксон, Клуга… Старались уговорить, чтобы я принял участие в осушении болота и понизил уровень воды в мельничном пруду. Это значит ликвидировать мельницу. Я им так и сказал, что мои прежние условия остаются в силе. Пусть построят мне вместо водяной мельницы паровую и заплатят за вынужденный простой по тысяче латов в месяц, тогда я соглашусь.

– Разве мельница приносит такой доход? – удивился Айвар.

Тауринь усмехнулся.

– Неважно, сколько она приносит. Валено, что она моя – моя собственность, – а следовательно, она неприкосновенна и я могу с ней делать, что захочу. По правде говоря, старая раудупская мельница ни черта не стоит, но именно из-за этого болота она становится в моих руках ценным капиталом. В Латвии, слава богу, собственность – святыня, и я был бы плохим хозяином, если бы не умел извлекать из своего добра наибольшую пользу. Так-то, Айвар. Пусть каждый сам заботится о себе и кует свое счастье. Я ничего ни у кого не украл, а от своего не откажусь, и нет такого закона, который заставил бы меня это сделать. Если тебя будут убеждать в ином – не верь никому, все они лгут и хотят поживиться за наш счет. В таких вещах мы не должны сентиментальничать.

На обратном пути они увидели Артура, окучивающего картофель. Занятый делом батрак даже не взглянул в их сторону, хотя Тауринь и Айвар прошли совсем близко.

После случая у загона Айвар несколько раз пытался встретиться с Артуром наедине, но это никак не удавалось. Так и казалось, что Артур нарочно избегает хозяйского сына. Заговаривать с ним в присутствии других людей Айвар не осмеливался: родители быстро узнали бы, и неизвестно еще, как Артур посмотрел бы на это. Но что-то непреодолимо влекло Айвара к этому стройному, уверенному парню, у которого хватило смелости назвать наследника Мелдеров и будущего лесничего сопляком.

…В воскресенье Артур на целый день ушел из дому. Его не знали в окрестностях, и ему удалось добраться до Аурского бора, не обратив на себя внимания. На опушке он встретился с двумя подростками, и они зашли в самую чащу леса. Несколько часов беседовали там, а когда разошлись в разные стороны, в карманах подростков лежало по тонкой брошюре, которые они берегли как зеницу ока.

Артур не торопился с возвращением в Урги. На обед он захватил ломоть хлеба с маслом и творогом. Присев на пень, юноша закусил, потом стал собирать на вырубке землянику. Ему приятно было наблюдать за бегающими в траве насекомыми, смотреть, как дятел долбит засохшую сосну, как рыжая белка прыгает по ветвям деревьев. Целый час наблюдал он за оживленной деятельностью муравьев. Какой-то паук слишком неосторожно приблизился к муравьиному государству; тотчас его атаковало множество муравьев. Буквально в один миг у паука оторвали ноги, а беспомощное туловище медленно поволокли к муравейнику. Носильщики по дороге менялись, на место уставших становились новые, и минут через десять страшный враг исчез в одном из многочисленных входов в муравейник.

«Так-таки попался… – подумал Артур. – Выходит, что даже такого кровопийцу могут победить маленькие муравьи, если будут держаться вместе и не потеряют присутствия духа. А что могут сделать люди, если будут действовать так же сообща…»

Под вечер в роще заиграл духовой оркестр. Между деревьями замелькали платья женщин, черные и серые костюмы мужчин и зеленоватые мундиры айзеаргов. Артур, остановившись на дороге, издали прислушивался к грустным звукам вальса. Узнав в одном из молодых людей Айвара, Артур не стал больше слушать музыку и пошел дальше. Вдруг он заметил на краю дороги девочку. Она сиротливо прижалась к старой ели и глядела в сторону рощи. Одета она была в полушерстяную домотканую юбку и белую кофточку, на ногах простые резиновые тапочки, В руках она держала пучок полевых цветов. Артур узнал девочку, которую тогда вечером хлестали крапивой мальчишки Стабулниека.

– Добрый день… – поздоровался он и протянул ей руку.

– Здравствуйте… – ответила Анна.

– Ты, наверное, на вечеринку? – спросил Артур.

– Нет… я так… – ответила девочка. – Пришла послушать, как играют.

– Тебе нравится духовая музыка?

– Очень. Я больше никакой и не слыхала.

– У вас дома нет радио?

– Нет. Отец давно обещал протянуть антенну, но… нет времени. Приемник тоже больших денег стоит.

– Можно слушать с детектором и наушниками, хотя это не так хорошо, как настоящий приемник. Где ты живешь?

– В Сурумах… там, у большого болота.

– А, знаю, – рядом с Ургами. Хозяин Сурумов твой отец?

– Да… но хозяйка мне не мать.

– Ах, так… – Артур внимательно взглянул на девочку. – У тебя нет матери. А я никогда не видел своего отца. Выходит, что у нас почти одинаковая судьба.

Как-то само собой получилось, что они медленно пошли в сторону дома. Естественность Артура, дружеский тон, в котором не было ни тени зазнайства и насмешки, заставили осмелеть и Анну. Куда девалась робость, все увереннее звучал ее голос; впервые после смерти матери она говорила с чужим человеком, как равная. Артур рассказал, что он живет с матерью в уездном городке, учится в средней школе, а прошлые летние каникулы работал на сплаве. Анна в свою очередь сказала, что очень хотела кончить школу, но родители взяли ее из предпоследнего класса. В Сурумах нужен работник – чужой человек обойдется отцу слишком дорого.

– Не вешай головы, Анна… – сказал Артур. – С жизнью надо воевать, бороться за свое место под солнцем. Если сама не будешь бороться, никто тебе ничего не подарит. Смелость и упорство… и всегда держи голову выше.

– Я попытаюсь… – ответила Анна. Возле ее дома они расстались, и каждый пошел своей дорогой.