Текст книги "Соблазненная"

Пойманная с поличным, Тони в ужасе смотрела на него.

Не сводя с нее ледяного взгляда, он подчеркнуто холодно произнес:

– Не проще ли воспользоваться ключом? Вставив в замок железный ключ, он отпер тяжелую дверь.

Адам поднял фонарь, и она замерла в ожидании, но он не стал распахивать массивную дверь. Вместо этого сунул ей в руки фонарь. Она ощущала его холодное презрение и кипящую в нем ярость.

– Ступайте к себе в комнату, госпожа, а нам здесь надо работать.

Услышав приближавшиеся шаги его людей, она побежала в дом, не желая, чтобы он срамил ее дальше. Трясущимися руками сбросила с себя темную накидку и нервно зашагала по комнате, с ужасом думая, что он с ней сделает. Ее последние слова, обращенные к нему, содержали угрозу «Берегись, Сэвидж. Если я открою рот, тебе болтаться на веревке!» Теперь он застал ее при попытке получить против него улики. Она подумала было бежать. В конюшне десятки лошадей, одна из них даже принадлежит ей. Но уже рассвело. Проснутся слуги. Ее без труда задержат. Да и куда она убежит? Сэвидж в первую очередь заявится в Лэмб-холл. Собираясь с духом, Тони проглотила слезы. Она встретит его здесь. Если он применит силу, она кликнет на помощь Джона Булля.

Тони глянула в зеркало. Взяла щетку, чтобы привести себя в порядок. Из зеркала на нее вызывающе смотрела дерзкая девчонка. Что с ней? Разве она не женщина?

Будет бороться с ним женским оружием. Обольщением! Прикусив губу, стала думать, с какого боку подойти. В Венеции у нее был соблазнительный золотистый лиф, так прекрасно подчеркивавший ее груди, не говоря уж о прозрачных золотистых трусиках. Самое лучшее – остаться в ночной рубашке. Он еще не встречал ее в таком виде. В Ирландии они каждую ночь приходили друг к другу нагишом. Сбросив одежду, она облачилась в белую батистовую сорочку, застегивающуюся дюжиной крошечных пуговиц. Снова взяла щетку, встала перед зеркалом и тяжело вздохнула. С завистью подумала об экзотических одеждах, которые, должно быть, есть у Цветка Лотоса.

Медленно расчесывая волосы, отметила, что шелковистые волны уже достают до пояса. Щеки пылали от интимных воспоминаний. Занимаясь любовью, они забывали обо всем. Адам постоянно запутывался в ее волосах, как будто черные локоны по праву удерживали его около нее, а его черные кудри вились вокруг ее шеи.

В дверях послышался шорох. Она учащенно задышала. Бешено забилось сердце. Услышав позади себя его голос, она вздрогнула от неожиданности. Резко обернувшись, увидела, что он вошел из своей спальни.

– Уверен, что у тебя были веские причины побывать у храма глубокой ночью. Почему ты не поделилась ими со мной? – Голос был обманчиво ласковым, как темный бархат.

Тони решила во всем признаться и сдаться ему на милость. Если повинится, то сможет подойти поближе и дотронуться до него. Раньше, чтобы распалить его, было достаточно прикосновения.

– Я… я хотела увидеть огнестрельное оружие… оружие, которое ты контрабандой доставляешь во Францию, – прошептала она, неуверенно шагнув в его сторону.

– Оружие! – воскликнул он так громко, что она замерла на месте.

Адам смотрел на нее, будто увидел впервые. До чего же она немыслимо юна! В строгой ночной сорочке с крошечными пуговками она выглядела непорочной, да и, говоря по правде, она и была трогательно наивной. Каким, черт возьми, он выглядел в ее глазах? Страшным зловещим, ужасным! Она действительно верила, что он занят контрабандой оружия.

Тони затаила дыхание: рядом с ним в кресле лежит ее раскрытый дневник. В тот же миг он взял его в руки.

– Нет! Не читай. Это личное, мое! Он пробежал глазами:

– На каждой странице мое имя.

– Здесь мои личные мысли о тебе. Имей совесть, не смей читать. Это глубоко личное. Зачем ты силой вторгаешься в мою частную жизнь?

– Тебе известно, что я бессовестный. Ты боишься, что я изнасилую тебя, а не твою частную жизнь. Прошу вас, сидите, леди Антония, пока я буду знакомиться с вашими самыми сокровенными мыслями.

Тони хотела было наброситься на него и выхватить дневник из рун, но не решилась. Ей была знакома грубая сила этих рук. Усевшись в изящное кресло работы Хепплуайта, которое она с такой любовью выбирала, Тони с пылающими щеками следила, как он заглядывал в душу своего двойника. Вытянув ноги, он отвел от нее ледяной взгляд и углубился в чтение.

Дневник был для него откровением. Каждая запись начиналась злобой, поношением и бранью в его адрес, а заканчивалась словами любви, почти обожания. Его поразило, что она приписывала ему столько дурных, порочных деяний. Он представал в таких черных красках, что ему стало смешно. Однако он не позволил себе смеяться вслух над ее словами. Бесполезно было скрывать от нее контрабанду наркотинами. Она знала о ней все и подозревала нечто худшее Некоторые страницы клеймили его наркоманом, другие наемным или просто убийцей.

Он был развратником, каких не видал свет. Содержал наложницу и прокладывал себе путь в лондонский свет сожительством с замужними дамами, начиная с Джорджианы, герцогини Девонширской, и кончая леди Мельбурн и ее дочерью, изысканной графиней Каупер. Он не сомневался, что только многолетнее отсутствие спасло его от того, чтобы считаться отцом незаконнорожденных детей леди Бессборо И все же несмотря на то, что каждый божий день он покорял дам, услаждая их мужскими прелестями, Антония явно его обожала. Она была до уши влюблена и предавала его анафеме за то, что он не предлагал ей выйти за него замуж Тони романтизировала его в виде своего рода Князя тьмы, страшного, как грех, и в силу этого абсолютно неотразимого. Бедная Антония, ее ожидало ужасное разочарование. Он покончил с прошлым и теперь тяготел скорее к добру, нежели к злу. Ему страшно не хотелось лишать ее созданных ею же химер, но он был твердо намерен сделать именно это. В прошлом она жила в тепличных, изолированных от мира условиях, не дававших выхода ее страстной натуре. Мечтала о приключениях. Неудивительно, что сразу ухватилась за возможность сыграть мужскую роль. Впервые в жизни ей позволили жить в свое удовольствие. Она отдалась приключениям, как птица отдается полету, взвиваясь к небесам.

Беда в том, что она пристрастилась к авантюрам, выходящим за обычные рамки. Дралась на дуэли, потом бежала с ним на борту «Летучего дракона». В награду превратила для себя, да и для него, Венецианский карнавал в сказку наяву. В Ирландии они полюбили друг друга, но кого полюбила Тони? Разбогатевшего в Индии дикаря? Или дикого, неукротимого Леопарда с покрытым шрамами лицом? Или титулованного дворянина, маркиза Блэкуотера? Сможет ли она полюбить такого, какой он есть в жизни? Сможет ли полюбить Адама Сэвиджа?

Отложив в сторону дневник, он подошел к ней. Она слабо вскрикнула, когда он, высоко подняв ее, прижал к сердцу. Возглас сказал ему, что она с удовольствием ожидает новых приключений, и он смело понес ее в свою спальню. На возвышении стояла кровать под темно-красным прозрачным пологом. На кровать наброшено спускающееся до застеленного черным шелковым ковром пола покрывало из леопардовых шкур.

Сэвидж посмеялся собственной причуде. Он тоже был не чужд фантазиям. Бережно положив ее на постель, снял сапоги и рубашку. Не снимая узких черных бриджей, лег рядом. Она глядела на него широко раскрытыми очаровательными зелеными глазами, пытаясь понять, что собирается с ней делать этот страшный дьявол. Охнула, когда он смело залез рукой под подол девичьей сорочки, но Адам лишь погладил ее длинные стройные ноги и заговорил.

От его хриплого голоса у нее по спине побежали мурашки.

– Тони, ты знаешь, что в прошлом я причинял зло и был нечистоплотен в отношениях с людьми. Нет, дай мне кончить. Если верить дневнику, тебе известно, что я лгу, обманываю, ворую, занимаюсь контрабандой. Что я неразборчив в средствах, пользуюсь сомнительной репутацией, распутничаю. То, чем я занимаюсь, незаконно, даже преступно. Словом, нарушаю все законы, известные Богу и человеку.

Он почувствовал, как она напряглась и чуть заметно отпрянула от него.

– Тебе известно, что я корыстен и продажен, но, говоря по правде, тебе это нравится.

Его рука, творя порочное колдовство, скользнула вверх по гладкому бедру

– Нет! Пожалуйста, не надо, – крикнула Тони, пытаясь отодвинуться.

– Тони, мне нравится быть гнусным негодяем, но если точнее, это нравится тебе.

Убрав руку с бедра, он принялся расстегивать ряд крошечных пуговок на груди.

– Нет! Неправда! – решительно возразила она.

– Нам с тобой лучше знать.

Адам рассмеялся глубоким грудным смехом. Тони послышались в нем зловещие нотки Ему удалось расстегнуть все пуговки и беспрепятственно добраться до грудей Раскрыв ворот он обхватил ее тонкую шею мозолистыми руками.

– Тебя возбуждает что эти самые руки, которые касаются всех интимных частей твоего тела, убивали людей

В ее зеленых глазах светились отвращение и страх.

– Сэвидж, перестань!

– Сэвидж, – вкрадчиво повторил он – «Nomen est Omen» Имя – это судьба! Само мое имя щекочет тебе нервы

Он стянул сорочку с плеч, обнажая груди. Его светлые голубые глаза лизали ее взглядом словно пламя свечи.

– Шрам на моей губе так страшен, что, когда трется о сосок, вызывает в тебе безумное желание Он показал, как это делается С ее уст сорвался стон и она ужаснулась себе самой

Он накрыл ее грудь ладонью, и она почувствовала, как в нее переливается жар его тела. Потершись губами о щеку, он стал целовать за ухом, нашептывая:

– По-моему, твоя страсть разгорается жарче всего, когда ты воображаешь меня эдаким распутником. Это ты придумываешь, что я не могу быть верен одной женщине. Это ты считаешь меня развратным, распущенным любителем плотских удовольствий…

Он почувствовал, как Антонию ударило в дрожь.

– Раньше тебе всегда приходилось быть паинькой. Лежать в миленькой ночной рубашечке такой непорочной. Но когда ты оказываешься в постели со мной, то оживают все твои ангельские и дьявольские фантазии. Благодаря тому что я такой развратник, ты можешь быть такой неразборчивой. Раз у меня были любовницы, ты тоже должна стать моей любовницей. Раз я пользовался услугами шлюх, тебе хочется стать шлюхой.

Антония с силой ударила его по лицу. Она натянула на плечи сорочку, прикрыв груди, и попыталась выскользнуть из постели, но он сильными пальцами ухватился за запястье.

– Тони, в чем дело?

– Грязный развратник! – Она задыхалась от ярости. Он пристально посмотрел ей в глаза.

– Тони, вряд ли ты хочешь иметь в мужья зануду, ни на шаг не отступающего от закона

– Хочу! Именно такого!

– Черт побери, тебе не нужен муж, у которого не хватит духу изменить

– Да, именно такой мне нужен!

– Посмотри вокруг Все это может быть твоим взамен за твои ласки, – соблазнял он. Антония взорвалась

– Можешь забрать свой паршивый рассчитанный напоказ Эденвуд и засунуть себе за пазуху Ты самый себялюбивый самонадеянный мужик, какого я имела несчастье знать. Считаешь, что своим богатством можешь все купить. Но меня не купишь! Боже мой, ты всего лишь жалкий сибарит, украшающий прислугу рубинами, спящий на троне, покупающий титулы

– Ты действительно предпочла бы порядочного мужчину?

– Другого не полюблю! – с жаром воскликнула она. Он отпустил ее руну:

– Одевайся, Тони. Отвезу тебя в Лондон. Она выбежала в соседнюю спальню. Все позади. Едва выкрутилась. Она самая счастливая девушка на свете. Видно, ангелы на ее стороне. Тони бросилась на кровать. Тут чувства хлынули наружу, и она разрыдалась.

– К черту-у-у проклятых ангелов!

Глава 39

Она вышла из спальни в изящном полотняном выходном платье кремового цвета и подобранных в тон лайковых перчатках. Темные волосы собраны в строгий пучок, прикрывающий стройную шею. Каждая деталь свидетельствовала о том, что перед вами с головы до пят – хорошо воспитанная леди Антония Лэмб.

Адам Сэвидж ожидал ее на верхней площадке величественно изогнутой лестницы. Безупречно скроенный темный костюм, белоснежная рубашка. Вежливо, но сухо поклонился. Сойдя вместе вниз, они вошли в необъятную кухню.

– Женщины должны видеть, но не слышать, – наставлял Киринду Джон Булль.

– Женщину должно быть видно, но не слышно, – тихо поправил его Сэвидж.

– Видишь? Превосходительство со мной согласен, – довольно произнес Джон Булль.

Антония окинула его и Сэвиджа злым, презрительным взглядом:

– В таком случае Превосходительство – неотесанный болван!

Внезапно она услышала раздававшиеся из столовой голоса. Говорили по-французски. Вряд ли это была прислуга.

– Джон Булль, проследи, пожалуйста, чтобы дорожные вещи миледи снесли вниз.

Обернувшись к Антонии, жестом пригласил ее пройти в столовый салон.

Навстречу ей поднялись три одетых в атласное платье джентльмена.

Стараясь говорить как можно мягче, Сэвидж произнес:

– Позволь мне представить наших гостей, дорогая. Это граф де Баррас… его прелестная супруга… его дочери.

Французский аристократ поцеловал Антонии руну.

– Мадам Соваж, я польщен, – произнес он с сильным акцентом. Видно, слабо говорит по-английски.

Антония старалась не показывать удивления, но сумела разглядеть, что женщины утопают в кружевах; на всех нелепые высокие напудренные парики.

Адам Сэвидж представил ее двум другим мужчинам.

– Герцог де Мэн. Маркиз де Сен-Симон. Антония раздумывала, следует ли присесть в реверансе.

– Enchante[16]16
  Очарован (фр.}.


[Закрыть], – тихо произнес герцог.

– Beaute du diable[17]17
  Дьявольски красива (фр.).


[Закрыть], – сказал маркиз, целуя пальцы.

Адам полез в карман жилета и достал ключ.

– Дорогая, открой храм этим двум джентльменам. Вещи, что находятся там, принадлежат им. Как только де Баррас кончат завтракать, я провожу их на корабль.

Антония была в замешательстве. Что, в конце концов, происходит? Железный ключ в ее руке еще хранил тепло тела Сэвиджа. Он что, хочет, чтобы она передала оружие этим французам? Ей хотелось швырнуть ключ ему в лицо, но у присутствующих были такие элегантные манеры, что она сочла себя обязанной держаться, как подобает леди. Подчеркнуто высокомерно, будто в трансе, она вышла из салона. Французы пошли следом.

Снаружи на дорожке выстроилась дюжина фургонов. Французы заговорили с возчиками, так что, по всей видимости, фургоны принадлежали им. «Боже, до чего же, должно быть, велик хранимый в греческом храме арсенал!»

Глубоко вздохнув, Антония вставила ключ в замок и распахнула тяжелую дверь. «Ox!» – вырвался у нее восхищенный возглас при виде представшей перед глазами красоты. Изысканная мебель в стиле Людовика XIV, позолоченные предметы работы Маро, шкафы и горни на витых ножках и изящные столики рядом с предметами искусства, картинами, зеркалами в золоченых рамах, коврами и другими бесценными предметами. Словно в пещере Аладдина.

Ящики с севрским фарфором и изящным хрусталем соседствовали со сверкающей грудой массивных серебряных канделябров, подносов, чайных сервизов, столового серебра и богато украшенных георгианских блюд. Почему этот дьявол во плоти Сэвидж позволял ей думать, что в храме хранится оружие?

Изобразив реверанс месье герцогу, она зашагала обратно. К счастью, Джон Булль все еще верховодил на кухне.

– Кто они такие? – спросила она. – Откуда в храме все эти бесценные богатства?

– Вот видите, вы живете под камнем. Не знали, что французских аристократов загоняют в тюрьмы словно крыс? Этим повезло. Других толпы убивают в постелях. – Он показал головой в сторону столовой. – Превосходительство привез эту семью сегодня ночью. Он плавал по три раза каждую неделю. Они переправляют все имущество, пока толпы все не сокрушили и не сожгли.

До Тони дошло, что герцога и маркиза перевезли раньше, а теперь они приехали забрать богатства, которые хранил для них Сэвидж.

– Сегодня Франция – самое нездоровое место. Эти толпы бегают по улицам и кричат, чтобы было «равенство» для всех, но такого не может быть, потому что все неравны. – Он покачал головой. – Мы, англичане, никогда не поймем французов.

Дверь заслонили широкие плечи Сэвиджа.

– Поторапливайтесь, леди Лэмб, мы готовы к отплытию.

Она покраснела. Почему она думала о нем только плохо? Ей стало не по себе. Такое ощущение, что сейчас он в шутливом настроении.

– Я не завтракала, – капризно заявила она.

– Вас ожидает кулинарная магия Максуайна. Тони быстро сглотнула, сдерживая подступившую тошноту. Негодяй, действительно потешался!

Во время недолгой поездки в Лондон она держалась в стороне. «Летучего дракона» вел мистер Бейнс, а Сэвидж занимал семейство графа де Барраса.

Тони подташнивало, и она вспомнила Бискайский залив. Вспомнила также скрытую деятельность Адама Сэвиджа у французских берегов. Почему ей ни разу не пришло в голову, что он рисковал жизнью, помогая людям?

Когда она добралась до Керзон-стрит, Роз отчитала ее за хитрости.

– Вижу, ты быстро оправилась от тоски по дому! Тони была не в настроении. Ей определенно не моглось.

– Зачем тебе потребовалось улизнуть в Эденвуд? Скажу зачем, Антония. Убеждена, что ты безрассудно увлеклась опекуном. Хорошо еще, что мистер Сэвидж прямым ходом завернул тебя домой. Тебе нужен муж. Кто-нибудь с твердой рукой и строгими убеждениями, чтобы положить конец всем твоим выходкам. Я поговорю об этем с мистером Сэвиджем.

– Бабушка, прости за беспокойство, – смиренно покаялась она, а в душе ей хотелось рвать и метать. Добравшись до комнаты, она направилась прямо к умывальнику и достала таз. Ее вырвало. Намочив кончик полотенца в кувшине с водой, она протерла лицо. Глаза встретились с отражением в зеркале на туалетном столике. Неужели будет ребенок?

Часть ее существа решительно отвергла эту мысль, другая же понимала, что это вполне возможно. В ушах еще звучали слова Роз: «Тебе нужен муж». Антония расхохоталась. «Мне нужен муж. Поговорю об этом с мистером Сэвиджем», – сказала она девушке в зеркале. Но девушка в зеркале не смеялась. На лице – глубокая печаль. По щекам прокладывали дорожки серебряные слезинки.

Наутро тошнота подступила еще до того, как она открыла глаза. Вызвал ее доносившийся с кухни запах жареного бекона. Что-что, а признаки беременности были ей хорошо знакомы. Всякий раз, когда женщины собирались вместе, это было главной темой разговоров. Однако через час она чувствовала себя очень хорошо и была очень рада, что предательский недуг исчез так же быстро, как появился.

Роз отправилась на прогулку в открытом экипаже с заехавшим за ней джентльменом, прежде получив у Антонии обещание быть в среду вечером в Алмаке. Коль дело касалось подходящих холостяков, Франсис Джерси была ходячей энциклопедией.

Тони металась по гостиной, как зверь в клетке. Чтобы дать выход ужасным мыслям, она побежала наверх за дневником. Вернувшись в гостиную, села за секретер и открыла дневник. Вместо того чтобы начать писать, она, на свою беду, принялась читать. Боже правый, она же выплеснула на страницы свое сердце! Адам Сэвидж теперь, несомненно, знает, что она в него безнадежно влюблена. Как унизительно! Она швырнула тетрадку через всю комнату.

Услышав звонок в дверь, Тони упала духом. Ей не хотелось никого видеть. Когда мистер Бэрке войдет объявить посетителя, она скажет, что не хочет никого видеть. Однако в комнату вошел не мистер Бэрке, а Адам Сэвидж.

Внутри нее бушевали противоречивые страсти. Она разрывалась между намерением навсегда вычеркнуть его из своей жизни и желанием броситься в его объятия. Не сделала ни того, ни другого. Ее отвлекла его одежда. На нем была ветхая куртка, надетая на голое тело. Он был не брит. Башмаки отслужили свой век. В руках мятая кепка.

– Портной, солдат, матрос, столяр; богач, бедняк, бродяга, вор, – вспомнила она шутливые строчки. Правда, было не до шуток.

– Тони, хочу, чтобы ты поехала со мной. Надень вещи брата. Ничего модного, достаточно старой куртки для верховой езды.

Ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Явился и приказывает, будто главнее его никого нет. Ни капли не сомневается, что она беспрекословно послушается. Она вгляделась в его лицо. Он взглядом, как всегда, подчинил ее своей воле.

Спустилась вниз и замерла от близости высившейся над ней могучей фигуры. Будто от ожога, вздрогнула от его прикосновения. Ловко собрав в узел роскошные волосы, Сэвидж надвинул ей на голову кепку.

Их ждала карета. Свернув на Стрэнд, карета направилась в сторону Сити. Тони сидела молча, не задавая вопросов. Должно быть, у него свои соображения. Адам Сэвидж не как другие люди. Он жил по собственным правилам.

Карета встала у Лондонского моста. Они вышли, и карета уехала. Пройдя пешком по мосту на другой берег. они вдруг попали в другой мир.

– Однажды ты спрашивала меня, где я жил, когда был мальчишкой. Сейчас покажу, – весело сказал он.

Полуразвалившиеся здания. Не дома – одни лачуги. Грязные, вонючие, кишащие одетыми в лохмотья людьми трущобы, словно ряды гнилых зубов.

По сточным канавам текли нечистоты. Шелудивый пес дрался с двумя большими крысами за кусок требухи. Тони стиснула зубы, удерживая рвоту. Заметила, что все женщины и дети ходят босыми. Только на мужчинах поношенные башмаки.

А деловая жизнь процветала. Пусть в лохмотьях и грязи, но люди не сидели без дела. На первых этажах, в подвалах с каменными ступенями и просто в углублениях стен располагались мастерские и лавки. В них предлагалось все – от джина до ячменного отвара, от рыбьих до бараньих голов, от вшивых париков до тапочек для покойников.

Рядом с Темзой холодный, промозглый воздух, мокрый и скользкий булыжник.

– Во время прилива большинство этих мест затапливается, – обратил внимание Адам. – Я не имела представления, что на этом берегу так плохо.

– Да не только на этом берегу, – сухо заметил он. – Я покажу тебе Уайтчепель.

Все до единой узкие улочки и переулки были такими же убогими и грязными. На каждом углу кабак, у каждого кабака набор шлюх в поношенных нарядах.

– Нищета не всегда от безделья. Бедным полагается нищенская плата.

– Некоторым из этих проституток не больше чем двенадцать-тринадцать лет, – в смятении заметила она.

– Им жалость уже не нужна, дорогая. Оставь ее для малюток. В Сент-Джайлзе, рядом с Лондонской дамбой, существует несколько притонов, где держат по четыреста-пятьсот детишек. Мальчишек постарше обучают стать ворами, девочек – проститутками, а маленьких продают. Четырехлетних мальчиков продают трубочистам. Половина из них погибают, остальные остаются калеками. Крошечных девочек заставляют торговать спичками, стоя босиком на снегу. Вид посиневших ног быстрее растапливает сердца леди и джентльменов. Склонность некоторых побаловаться детишками в постели породила процветающий бизнес.

Тони тоскливо смотрела на него, сердце мучительно сжималось. Как можно думать о таких вещах? Как можно о них не думать?

В Смитфилде, позади Тауэра, Антонии пришлось зажать рукавом нос. Вонь была невыносимой. Они шагали по щиколотки в навозе, оставшемся от перегоняемого на большие бойни скота. Потроха мясники выбрасывали прямо на улицу.

– А еще удивляются, откуда свирепствует тиф, – насмешливо заметил Сэвидж.

Антония сомневалась, хватит ли ей сил идти дальше, но упрямо следовала за Сэвиджем.

– Население Лондона – миллион человек. Бедняки составляют три четверти. Они безлики, безымянны, неграмотны. Тысячи из них кончают в работных домах. Парламент разрешает создавагь работные дома, потом сдает их внаем предпринимателю, обеспечивая его дешевой рабочей силой. Все, что он обязан по закону, так это поддерживать в них жизнь. Живущие в нищете родители отдают детей на фабрики начиная с пятилетнего возраста. Если те пытаются убежать, их привязывают к станкам. Они не видят дневного света, недоедают и работают по пятнадцать часов в день. Мрут как мухи. Правда, бедняки довольно плодовиты.

Вспомнив о ребенке, которого она, возможно, носит, Антония, как бы защищая, потянулась рукой к животу. Увидев в ее глазах серебристые жемчужинки слез, Сэвидж внезапно почувствовал себя виноватым.

– Милая, с тебя достаточно.

Обняв сильной рукой за талию, он решительно повел ее в направлении собора Святого Павла, где была стоянка извозчиков. Усаживаясь в экипаж, она почувствовала, что ее не держат ноги. Откинувшись на потертую спинку сиденья, закрыла глаза.

– Те, кто не попадает в работный дом, кончают здесь. Открыв глаза, увидела, что они проезжают тюрьму Флит.

– Надзирательская служба покупается и продается и приносит доход. Лорд Кларендон только что продал ее за пять тысяч фунтов. Начальники тюрьмы и надзиратели богатеют, вымогая деньги у обитателей. Тех, кто не может откупиться, ждут зверское обращение, наручники, пытки и голод. Страдать долго не приходится. Камеры и темницы прямо над общей сточной канавой. Мрут от сыпного тифа и оспы.

До самой Керзон-стрит они молчали. Сэвидж взял ее за руну:

– Завтра я выступаю в палате. Мне бы хотелось, чтобы ты была на галерее для публики. Это будет мне моральной поддержкой. Теперь тебе есть о чем писать в дневнике помимо меня.

Он сдернул с нее кепку, и шелковистая масса волос рассыпалась по плечам. Коснувшись губами лба, открыл дверцу кареты.

Естественно, ночью ее мучили кошмары. Правда, далеко не такие ужасные, как в жизни. В одном из них она видела Джорджиану с обезьянкой на золотой цепочке, без конца пичкавшую животное конфетами. Когда та превратилась в маленького мальчика, Джорджиана не подала и вида. Потрепав его по голове, сунула в рот леденец и рассмеялась: «Какой забавный человечек. Надо купить такого принцу».

В другой раз ей снилось, что она в ванне соскребает , с себя въевшуюся грязь лондонских трущоб. Грязь смылась, но от запаха деться было некуда. Она расчесалась до крови, потом в отчаянии окунулась с головой. Когда вынырнула, чтобы вдохнуть воздух, оказалось, что она в море, отчаянно борется с высокими волнами, не дающими взобраться на борт «Чайки». На этот раз ей нужно думать не только о себе, но и о еще не родившемся ребенке. Проснулась вся в поту, запутавшись в скомканных простынях. Воздала молитву святому Джуду, за то что это 'был всего лишь дурной сон.

Антония открыла платяной шкаф. Ей показалось, что там в два раза больше платьев, чем она думала. Протянула руку, трогая шуршащую тафту, шелестящие шелка и мягкий бархат. Они показались ей прелестнее, чем раньше, а от утонченно-тусклых до броско-ярких расцветок захватывало дух. Она поняла, как счастливо сложилась ее жизнь.

Каким она была капризным ребенком, когда не желала носить женские наряды. Быть женщиной – большая привилегия, а обладать богатым гардеробом – огромная роскошь. Она решила выбрать самые яркие цвета, чтобы ее было хорошо видно на галерее для публики палаты общин.

Темно-оранжевое платье, отделанное по подолу и рукавам темно-коричневым бархатом, было потрясающим. Она долго возилась с волосами, добиваясь, чтобы лицо обрамляли мелкие кудри, а на плечо спадал один длинный локон. Никогда в жизни она не станет носить парик, особенно после того, как увидела уродливые белые сооружения на головах мадам Баррас и ее дочерей. Наряд и изящную прическу дополняла отделанная оранжевыми лентами широкополая шляпа из итальянской соломки.

За Роз заехала в своей карете Франсис Джерси, совершающая ставшую ритуальной прогулку по парку.

– Антония, дорогуша, ты настоящая чужестранка. Расскажи, какие последние сплетни в Бате. Как там этот несносный красавчик Нэш? Все еще выступает с таким видом, словно он сама королева? Знаешь, остряки за глаза кличут его придурком!

Так как Антония не имела никакого представления о Бате, она ловко перевела разговор:

– Леди Джерси, вы и без меня все знаете. Во сколько начинаются дебаты в палате?

– Бог мой, никак туда собираешься? Они должны быть на местах к девяти, но отдельные члены, вроде Джеймса Фокса и этого бесстыдника Шеридана, спят там на скамьях после ночных оргий. Кто выступает?

Антония бросила взгляд на бабушку, надеясь, что та не станет намекать на ее «увлечение».

– Адам Сэвидж. Он просил морально поддержать его.

– О, Роз, давай поедем с Антонией. Женщины так и вьются вокруг него. Галерея будет забита до отказа. Никто не может раскусить, кто у него в любовницах, но, по слухам, их немало.

Роз сухо заметила:

– Всего лишь на днях я говорила, как глупо сходить с ума по такому мужчине, как Сэвидж.

– О, Роз, если в тебе течет хоть капля голубой крови, как тут устоять?

Антония пропустила мимо ушей замечания леди Джерси, но, когда приехали в Вестминстер, пришла в смятение, поняв, насколько права была Франсис. Поднявшись на галерею для публики, она упала духом, увидев такое обилие благородных дам. Оглядывая светское сборище, она кипела от негодования. Присутствовали все особы женского пола, в свое время побывавшие на Хаф-Мун-стрит. Самые богатые, изысканные и красивые хозяйки светских салонов, обмениваясь любезностями, разглядывали наряды друг друга.

Прибытие Джорджианы, герцогини Девонширской, вызвало обычное оживление. Франсис Джерси, презрительно подняв брови, шепнула Антонии, прикрывшись веером:

– Главная претендентка.

– По крайней мере, не притащила с собой паршивую обезьянку, – процедила сквозь зубы Тони.

Глаза Антонии сердито блеснули зеленым огнем. Подавшись вперед, она принялась разглядывать сидящих внизу мужчин. Кто-то, должно быть спикер палаты, говорил, но его с обеих сторон прерывали грубыми репликами.

Тони без труда разглядела Сэвиджа. Все в нем было не как у других – волосы, одежда, могучая фигура. Она отвела от него. взгляд. Он и без того доволен собой. Высокомерие этого человека было поразительным. Подумать только, пригласил всех покоренных им женщин, чтобы те оказали ему моральную поддержку! У этого грязного развратника абсолютно никакой морали.

– Джентльмены, предоставляю слово достопочтенному члену от Грэйвсенда.

Сэвидж встал, и в палате водворилась тишина. На галерее раздался общий вздох.

– Господин премьер-министр, спикер палаты, достопочтенные коллеги. Прежде всего мне доставляет огромное удовольствие объявить, что супруги достопочтенных членов этой палаты успешно добились того, чего не удалось нам. Как супруги вигов, так и супруги тори смогли оставить в стороне партийные разногласия ради достойного дела. Я поражен их великодушием и щедростью. Их усилия по сбору средств создали прецедент. Поступают многочисленные пожертвования на создание в Лондоне первого приюта для подкидышей. Я предлагаю, чтобы правительство поддержало это начинание.

Сэвидж остановился, поднял взгляд на галерею и поклонился дамам. Они как одна поднялись на ноги и зааплодировали. Неожиданно для себя вместе со всеми поднялась и Тони.

Внизу спикеру пришлось призвать к порядку, прежде чем Сзвидж смог продолжать.

– Если бы я решил зачитать полный список реформ, которые я намерен предложить, нам пришлось бы сидеть здесь до второго пришествия, поэтому я буду по возможности краток. В первую очередь я хотел бы внести законопроект о введении сбора на оплату мощения и освещения Вестминстера. Состояние городской канализации в Лондоне просто ужасающее. Джентльмены, очнитесь и ощутите запах нечистот! Другие города последуют примеру Лондона, и нашему городу станет завидовать Европа. Во втором законопроекте предлагается создать Общество улучшения условий жизни бедняков. Для бедняков надо открывать бесплатные амбулатории и аптеки. Если их научить основам гигиены и чистоплотности, ручаюсь, что заболеваемость тифом резко упадет.