Текст книги "Нить истории: Как прялка, веретено и ткацкий станок помогли построить цивилизацию"

Как и хлопковые плантаторы Юга США, крестьяне стремились получить больше шелка, задействовав те же самые земельные и трудовые ресурсы. С этой целью, по словам исследователя текстиля Анджелы Ю-Юн Шэн, они «разработали новые приемы производства, задним числом кажущиеся простыми, но на самом деле оригинальные и изощренные. Эти методы экономили время и увеличивали производительность».

Шелководы додумались скрестить тутовые деревья из двух областей Китая, привив побеги густолиственного сорта люй на ствол более стойкого дерева цзин. Кроме того, они начали прищипывать побеги, чтобы листьев стало больше. Эти два усовершенствования обеспечили стабильно пополняемый, круглогодично доступный запас пищи для насекомых. Так крестьяне сумели вывести шелкопряда, дающего несколько поколений за один сезон (поливольтинный вид). Обычно рождалось два или три поколения насекомых, но некоторые особенно ценные подвиды имели до восьми поколений в год.

Как и в случае хлопчатника, желательно, чтобы коконы созревали одновременно, но не портились прежде, чем их успеют переработать. Поэтому шелководы придумали, как управлять урожаем. Для контроля над вылуплением они научились регулировать температуру кладок. Яйца высыпали на подносы из толстой бумаги и раскладывали их (примерно по десятку) в глиняные сосуды, которые погружали в холодную воду. Подносы периодически вынимали из сосуда, давали яйцам согреться на солнце и снова убирали. Эта мера, кроме отсрочивания вылупления, имела дарвинистское значение. «Этот метод дал преимущество в виде отсеивания слабых яиц, поскольку холод и ветер выдерживали лишь сильные», – отмечает Шэн.

После вылупления шелковичных червей буквально закармливают листьями тутовника. Чтобы вырасти как можно быстрее (и дать шелк), насекомым требуется тепло. Но необходимость в нагревании порождала технические затруднения: доступное топливо имело выраженные недостатки. Дым от сжигания дров может повредить насекомым. Сжигание же кизяка им не вредит, но и дает не так много тепла.

Удобным решением оказалась переносная печь: в ней можно было сжечь дрова, а после внести ее в помещение с шелковичными червями, покрыв раскаленную печь слоем золы или смешанного с землей и соломой навоза, чтобы тепло долго сохранялось. Другая техника, которую предпочитали крупные заводчики, заключалась в том, чтобы вырыть яму в середине помещения, заполнить ее слоями сухой древесины и навоза и поджечь слои примерно за неделю до того, как яйца вылупятся. Огонь тогда будет равномерно гореть примерно до тех пор, пока не появятся шелковичные черви. На этом этапе дверь в помещение держали открытой ровно настолько, чтобы дым выветривался, и закрывали ее, чтобы сохранить тепло, пока насекомые вылуплялись и росли. Применяя эти два приема, отмечает Шэн, «крестьяне в государстве Сун сократили продолжительность второй стадии роста» насекомого, когда личинка перед окукливанием несколько раз линяет, «с 34–35 дней до 29–30, даже до 25 дней».

Кроме того, выяснилось, что готовые к сбору коконы можно сохранять еще неделю, если их обработать солью. Это позволило отложить очень неудобную процедуру сматывания шелка и увеличить его выход. Наконец, соль улучшала качество шелка.

Ни одно из этих нововведений в отдельности не имело судьбоносного значения, но вместе они позволили получать гораздо больше шелка при тех же трудозатратах и на той же площади. Резкое повышение производительности помогало крестьянам-шелководам справляться с грузом растущих податей – и при этом осваивать новые рынки. Некоторые даже забросили свои хозяйства и сосредоточились на изготовлении текстиля{30}30
  Sheng, Textile Use, Technology, and Change, 23–40, 200–209.


[Закрыть]. История шелководства в сунском Китае (и хлопководства на Юге США) показывает, что для технического прогресса машины не обязательны.

* * *

Природа – это не только растения и животные, дающие людям волокна, но и их враги, и не все угрозы столь же очевидны, как досаждавший Югу США хлопковый долгоносик. Микробиология, коренным образом изменившая знание об инфекционных болезнях и спасающая миллионы жизней, началась с усилий по спасению шелководства.

Примерно в то время, когда Уолтер Берлинг вывез в Миссисипи семена мексиканского хлопчатника, один любознательный итальянец принялся экспериментировать с тутовыми шелкопрядами – в надежде выяснить, почему эти насекомые погибают в столь большом количестве. Агостино Басси (крестьянский сын, имевший брата-близнеца) выучился на адвоката и занимал ряд чиновничьих должностей в городке Лоди, километрах в тридцати южнее Милана. Его подлинной страстью, однако, были наука и медицина. Басси оборудовал на семейной ферме лабораторию и печатал трактаты о разведении овец, возделывании картофеля, изготовлении сыра и вина. Важнейшее и самое продолжительное его исследование было посвящено тутовому шелкопряду.

В конце 1807 года 34-летний Басси занялся опытами (они шли тридцать лет) с целью найти и устранить причины заболевания mal del segno, мускардины, или (по белому порошку, покрывающему зараженных гусениц) calco, calcino либо calcinaccio. Шелковичные черви прекращали есть, обмякали и умирали. Их трупики становились жесткими, хрупкими и покрывались белым налетом. Селекционеры считали, что заболевание обусловлено средой. Басси взялся выяснить, в чем именно дело.

Первые восемь лет оказались безрезультатными. Позднее Басси писал:

Я испробовал множество методов, подвергал насекомых жесточайшему обращению, применял многочисленные яды – минеральные, растительные и животные. Я пускал в ход простые вещества и соединения; растравляющие, разъедающие и едкие; кислые и щелочные; земли и металлы; твердые, жидкости и газы – все самые вредные вещества… гибельные для живых организмов. Все тщетно. Не нашлось такого химического соединения и такого вредителя, которые вызывали бы эту ужасную болезнь шелкопрядов.

К 1816 году Басси глубоко разочаровался в своей работе. Он потратил на бесплодные изыскания множество сил и почти все деньги. Он терял зрение. «Угнетенный сильной меланхолией», Басси оставил было поиски, однако год спустя возобновил их, решившись «бросить вызов невзгодам… по-новому задавать природе вопросы с твердой решимостью не оставлять ее, покуда она чистосердечно на них не ответит».

Главная подсказка появилась тогда, когда Басси заметил, что растущие в одинаковых условиях, питающиеся одним и тем же и живущие в смежных помещениях шелковичные черви имели разную судьбу. Болезнь распространялась в одном помещении, но соседи от нее страдали мало или вовсе не страдали. Различие, таким образом, заключалось в том, что «в одном помещении не было возбудителя calcino или его было очень мало, а в других – очень много. Болезнь mal del segno, или мускардина, не зарождается самопроизвольно», как реакция на токсин, как считалось прежде.

Паразитарная теория заболеваний началась с изучения Агостино Басси таинственного заболевания calcino, поражающего тутового шелкопряда (Wellcome Collection)

Поставив еще ряд опытов, Басси понял, что живые насекомые друг друга не заражают. Заболевание сопровождается возникновением на трупиках белого покрова. «Порошок», попадая в тело живого насекомого – гусеницы, куколки или бабочки, – плодится внутри и питается телом насекомого, пока то не погибает. Лишь тогда появляется «порошок». «До тех пор пока ему нужна жизнь захваченной особи для развития, роста и подготовки к воспроизводству, – указывал Басси, – он не дает плоды или семена; по крайней мере, те не созревают или не приобретают способность к оплодотворению, пока он не погубит животное, его получившее и кормившее… Лишь труп способен заражать». Басси пришел к выводу, что захватчик – гриб, а белый порошок – его споры.

Поместив мертвое насекомое в теплую и влажную среду, Басси смог вырастить грибов столько, что невооруженным глазом различил ножки. В простой микроскоп он разглядел изгибы, из чего стало ясно, что причина болезни – живой организм, а не минерал. В мощный же составной микроскоп, изобретенный в 1824 году Джованни Баттиста Амичи, стало можно, по словам Басси, рассмотреть «все мельчайшие ветви [гриба] и даже, вероятно, аппарат размножения».

Определив возбудителя, Басси принялся искать способы избавиться от грибов, не вредя при этом насекомым, и нашел несколько действенных дезинфекционных средств. Для борьбы с заболеванием Басси рекомендовал санитарно-профилактические меры, в том числе обработку всех без исключения кладок тутового шелкопряда растворами для дезинфекции, кипячение инструментов, обеззараживание подносов, столов и рабочей одежды. Тем, кто контактировал с насекомыми, следовало мыть руки дезинфекционным препаратом.

Судя по этим «больничным» мерам, открытие Басси стало революционным и оказало влияние далеко за пределами собственно шелководства. Его работа предвосхитила более известные изыскания Луи Пастера и Роберта Коха, развивших паразитарную теорию заболеваний. Провинциальный адвокат оказался ученым, опередившим свое время.

«Человек впервые изложил паразитарную теорию заболеваний», – гласит журнальная статья по поводу двухсотлетнего юбилея Басси. В авторитетном справочнике «Дезинфекция, стерилизация и консервация» (Disinfection, Sterilization, and Preservation) опыты Басси названы «первой наглядной демонстрацией микробиального происхождения болезней в животном мире». Отмечается, что Басси довел свою работу до «теории заражения, вызываемого живыми паразитами в инфицированных ранах при гангрене, холере, сифилисе, чуме, тифе и так далее. Он рекомендовал применение гермицидов, упоминая при этом спирт, кислоты, щелочи [sic], хлор и серу»{31}31
  J. R. Porter, «Agostino Bassi Bicentennial (1773–1973),» Bacteriological Reviews 37, no. 3 (September 1973): 284–288; Agostino Bassi, Del Mal del Segno Calcinaccio o Moscardino (Lodi: Dalla Tipografia Orcesi, 1835), 1–16, переведено автором; George H. Scherr, Why Millions Died (Lanham, MD: University Press of America, 2000), 78–98, 141–152; Seymore S. Block, «Historical Review,» in Disinfection, Sterilization, and Preservation, 5th ed., ed. Seymour Stanton Block (Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins, 2001), 12.


[Закрыть].

В 1856 году, через девять лет после смерти Басси, Луи Пастер[18]18
  Луи Пастер (1822–1895) – французский химик-микробиолог, работы которого легли в основу стереохимии, микробиологии, создатель технологии пастеризации. Изучением болезней тутового шелкопряда занимался после эпидемии, поразившей шелководство на юге Франции в 1850 году. За двадцать лет развития эпидемии производство упало с 30 млн килограммов коконов до 2 млн килограммов коконов в год, и шелковая промышленность Франции оказалась под угрозой. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], щедро спонсируемый и гораздо лучше предшественника-итальянца справлявшийся с саморекламой, взялся за аналогичную научную проблему. Французское правительство пригласило знаменитого ученого изучить пебрину – новое, еще более опасное заболевание тутового шелкопряда. Приступая к работе, Пастер ничего не знал о шелкопряде и вообще никогда не занимался болезнями животных (его предыдущая работа касалась ферментации и дрожжей), но он был твердо уверен в себе и быстро учился. Кроме прочего, Пастер опирался на французские переводы труда Басси.

После пятилетних опытов Пастер научился отделять зараженные кладки от кладок, из которых появляются не зараженные пебриной гусеницы. Кроме того, он определил другую, иногда накладывавшуюся на пебрину болезнь шелковичных червей – мертвенность (сонная болезнь; flacherie) и указал меры, препятствующие ее распространению. Опыты с тутовым шелкопрядом привлекли внимание Пастера к биологии животных, и его научная карьера приняла иное направление. «Гусеница… привела Пастера от микробиологии к ветеринарии и медицине», – указывает биограф ученого Патрис Дебре, сам иммунолог. Путь Пастера к вакцинам от сибирской язвы и бешенства (а в результате – к великим достижениям здравоохранения, благодаря которым продолжительность жизни сильно увеличилась) начался с шелка{32}32
  Patrice Debré, Louis Pasteur (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2000), 177–218; Scherr, Why Millions Died, 110.


[Закрыть].

* * *

Пастер не сумел победить пебрину. Он указал способ выделить и устранить зараженные кладки, что снизило уровень заболеваемости, но ничуть не приблизился к победе над болезнью. В начале 1860-х годов производство шелка во Франции составляло 1/5 объема, достигнутого десятилетием раньше. Итальянское производство уменьшилось наполовину.

В поисках незараженных яиц тутового шелкопряда европейская промышленность все чаще обращалась к Азии, в первую очередь ко вновь открывшейся миру Японии. Японские кладки продавались на европейских рынках вдесятеро дороже, чем прежде французские. В 1864 году сёгунское правительство преподнесло в дар Наполеону III 15 000 подносов с кладками тутового шелкопряда. Хотя Китай оставался главным экспортером шелка-сырца, Япония превзошла своего соседа в роли главного поставщика яиц шелкопряда в Европу{33}33
  «The Cattle Disease in France,» Journal of the Society of the Arts, March 30, 1866, 347; Omori Minoru, «Some Matters in the Study of von Siebold from the Past to the Present and New Materials Found in Relation to Siebold and His Works,» Historia scientiarum: International Journal of the History of Science Society of Japan, no. 27 (September 1984): 96.


[Закрыть].

Шелководство в Японию, как и в Европу, пришло из Китая и с XVII века получило значительное развитие. Когда сёгунат ради расширения внутреннего рынка запретил китайский импорт, японские шелководы стали специализироваться или на селекции яиц, или на выращивании шелковичных червей. Экспериментируя и внимательно наблюдая, они совершенствовали свои приемы. Качество шелка улучшалось, а выработка росла. Так, японские шелководы переняли китайское обыкновение запасать листья тутовника для выкармливания насекомых. Но этим они не ограничились и последовательно просеивали листья через решета со все более мелкими отверстиями. Это позволяло избавиться от мусора и сохранить крошечные листья для самых молодых особей, а листья покрупнее – для насекомых постарше. «Столь же пристального внимания удостоились почти все иные стороны жизни шелкопрядов, – отмечает историк Тесса Моррис-Судзуки. – Подносы с насекомыми часто перемещали из одной части дома в другую, чтобы защитить их от жары либо холода, и в зависимости от перемены температуры различалось количество корма. Подносы и инвентарь регулярно обмывались и проветривались на солнце, а строгие правила регламентировали личную гигиену работников-шелководов».

В начале XIX века шелковод Накамура Дзэнъэмон начал собирать по голландским образцам собственные термометры и пользовался ими в опытах. Накамура выяснил, что одни этапы, например откладывание яиц, требуют несколько более высокой температуры, а другие, напротив, низкой. В 1849 году Накамура, пропагандируя свои открытия, опубликовал иллюстрированное руководство для японских шелководов.

Японские шелкопряды не обладали иммунитетом к пебрине, мускардине и иным заболеваниям (Пастер нашел пебрину в некоторых кладках, подаренных Наполеону III), но передовые методы сделали распространение болезни менее вероятным. Шелководы брали листья для кормления лишь со здоровых деревьев, не содержали гусениц в тесноте и изымали с подносов все казавшиеся больными особи, часто мыли руки и меняли одежду (Басси приветствовал бы эти меры).

Для поддержания качества шелкопряда японские шелководы, не полагаясь на приплод собственных насекомых, покупали яйца у специалистов. Заводчики богатели, выводя новые гибриды с целью улучшить качество и количество получаемого шелка и выращивая особей с заданными свойствами. Селекция и обдуманная технология разведения привели к стремительному росту производительности.

В начале XIX века путь шелкопряда от вылупления до окукливания занимал 40 дней, веком ранее – 50 дней. Количество шелка на один кокон увеличилось более чем на треть – и в первой половине XIX века подскочило еще на 40 %. В 1840-х годах японские приемы шелководства заинтересовали европейцев. В 1848 году вышел в свет французский перевод иллюстрированного пособия по шелководству. Эта книга, по словам Моррис-Судзуки, «стала не только первым предметом японского технологического экспорта на Запад, но и вообще одной из первых японских работ, переведенных на европейский язык».

Когда в 1854 году знаменитые «черные корабли» американского коммодора Мэтью Перри[19]19
  Мэтью Коллбрайт Перри (1794–1858) – политик и военный, один из реформаторов флота США («отец парового флота»). В ходе двух визитов в Японию в 1853 и 1854 годах во главе эскадры паровых судов («черные корабли») под угрозой открытия военных действий сумел заставить японский сёгунат отказаться от политики изоляции и установить дипломатические отношения с США, в результате чего США получали режим наибольшего благоприятствования в торговле с Японией. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] прибыли в гавань Эдо, принудили Японию к установлению торговых отношений с США, а в перспективе – и с другими западными странами, японские шелководы оказались готовыми к выходу на мировой рынок. Предыдущие двести лет упорного труда обеспечили отрасль ценными экспортными товарами. Продажа шелка-сырца и яиц шелкопряда принесла деньги для постройки железных дорог и фабрик, которых не хватало Японии.

Не менее важно, что у японцев сложилась собственная культура шелководства, ориентированная на извлечение из иноземного знания всего ценного – и его совершенствование. «Главное во всем этом не только то, что в период Токугава производство в Японии шелка-сырца выросло, а его качество улучшилось, – пишет Моррис-Судзуки, – но и то, что многие шелководы стали осознавать пользу от экспериментирования, технических новшеств и даже от применения в производстве западных изобретений наподобие термометра»{34}34
  Tessa Morris-Suzuki, «Sericulture and the Origins of Japanese Industrialization,» Technology and Culture 33, no. 1 (January 1992): 101–121.


[Закрыть].

После Реставрации Мэйдзи (1868) Япония перешла к политике модернизации и объявила, что «знание будет добываться по всему миру». Группа японцев провела месяц в новом институте шелководства в Северной Италии и вернулась на родину с приборами, в том числе новейшими микроскопами и гигрометрами. В 1872 году японское правительство оплатило постройку первой в стране шелкомотальной фабрики с французским оборудованием. За государством последовали частные предприниматели. К середине 1890-х годов на ручную размотку коконов приходилось менее половины производства шелка-сырца в стране.

Локальные варианты шелка, удовлетворявшие требованиям японского рынка при Токугава (свойства этой ткани отражали аспекты моды, идентичности и общественного положения), представляли собой проблему для промышленного производства. Японские шелкомотальные фабрики «давно придерживались мнения, что производство коконов столь многих типов являлось основной причиной неодинакового качества шелка-сырца», – отмечает историк экономики.

Это положение изменилось в 1910-х годах, когда японские ученые соединили старинную традицию шелководства с менделевской генетикой, выведя высокопродуктивный гибрид шелкопряда. Коконы этого насекомого так хороши (особенно для машинного шелкомотания), что выведенное насекомое завоевало страну и фактически стало основным. Гибридизация сделала японский шелк прочнее. В то же время точная регулировка температуры при шелкомотании улучшила качество нити.

Японский шелк-сырец оказался идеальным для фабрик США. Американское шелковое производство, основанное английскими эмигрантами в северо-восточных штатах Нью-Джерси (тамошний Патерсон приобрел репутацию «города шелка»), Нью-Йорке и Пенсильвании, отличалось от европейского. Его фундамент составляли быстрые автоматические станки, вырабатывавшие большое количество недорогой унифицированной ткани – доступной роскоши для континентального рынка. В отличие от французских и итальянских ткачей с их ручными станками, американские фабрики не могли опереться на национальную шелководческую отрасль, а качество китайского шелка для высокоскоростных автоматизированных станков было слишком неровным. Новый же японский сорт идеально им подходил. Американская и японская шелкообрабатывающие индустрии развивались параллельно, в тесной связи друг с другом, и к началу XX века эти выскочки покорили мировой рынок{35}35
  Debin Ma, «The Modern Silk Road: The Global Raw-Silk Market, 1850–1930,» Journal of Economic History 56, no. 2 (June 1996): 330–355, http://personal.lse.ac.uk/mad1/ma_pdf_files/modern%20silk%20road.pdf; Debin Ma, «Why Japan, Not China, Was the First to Develop in East Asia: Lessons from Sericulture, 1850–1937,» Economic Development and Cultural Change 52, no. 2 (January 2004): 369–394, http://personal.lse.ac.uk/mad1/ma_pdf_files/edcc%20sericulture.pdf.


[Закрыть].

* * *

В 2009 году, через почти двести лет после начала опытов Басси, трое молодых ученых из окрестностей Сан-Франциско учредили компанию, целью которой было радикально поменять отношения между микроорганизмами и шелком, а заодно увеличить точность контроля над свойствами волокна. Вместо того чтобы защищать шелкопряда от крошечных хищников, Bolt Threads превращает микроорганизмы в шелкопроизводящие агрегаты. В Bolt Threads при финансовой поддержке некоторых из крупнейших венчурных капиталистов Кремниевой долины дрожжи «переформатировали» так, чтобы вместо спирта клетки выделяли белки шелка. Изучение ферментации – именно с этого начал свою карьеру Пастер – привело обратно к шелку путем, который не мог предугадать ни один ученый XIX века.

Главный научный сотрудник компании Дэвид Бреслауэр, с которым мы осматриваем лаборатории Bolt Threads, берет из шкафа однофунтовый (0,45 килограмма) сосуд и зачерпывает немного грязно-белого белкового порошка. Он выглядит как заготовка для смузи, однако это не пища. Это главный компонент первого за десятилетия действительно нового волокна из белка, содержащегося в сверхпрочном паучьем шелке. В одном этом сосуде, по словам коммерческого директора Сью Левин, «больше порошкового белка шелка, чем когда-либо оказывалось в одно время в одном месте». Чтобы превратить порошок в пряжу, сотрудники Bolt Threads растворяют его в похожей на патоку смеси и выдавливают тонкие блестящие волокна, из которых можно спрясть или соткать ткань{36}36
  David Breslauer, Sue Levin, Dan Widmaier, and Ethan Mirsky, interviews with the author, February 19, 2016; Sue Levin, interview with the author, August 10, 2015; Jamie Bainbridge and Dan Widmaier, interviews with the author, February 8, 2017; Dan Widmaier, interviews with the author, March 21, 2018, and May 1, 2018.


[Закрыть].

Bolt Threads называет себя изготовителем материалов на природной основе. Кроме того, компания производит аналог кожи Mylo (от слова «мицелий» – вегетативное тело гриба). Она объявила другой свой товар, Microsilk, фундаментом чего-то гораздо большего, нежели паучий шелк, – первого действительно нового класса текстиля с 1935 года, когда химик Уоллес Хьюм Карозерс из DuPont получил нейлон и запустил революцию полимеров. В Bolt Threads свою текстильную продукцию называют «полимер-белковым микроволокном».

Белковое волокно не такая уж новая идея. После успеха ткани район, полученной из целлюлозы, ученые в 1930-х годах обратили свое внимание на белки. Генри Форд, надеясь найти для автомобильных салонов замену шерстяной ткани, финансировал изучение волокна из соевых бобов. Британская компания Imperial Chemical Industries получила из арахиса ткань ардил. Другие исследователи экспериментировали с яичными белками, зеином (органическое вещество из маиса) и птичьим пером. Самым успешным из новых протеиновых волокон стал получаемый из обезжиренного молока ланиталь. В 1937 году ведущий изготовитель района SNIA Viscosa при поддержке стремившегося к национальной самодостаточности фашистского правительства Италии произвел около 4,54 млн килограммов ланиталя. Американская версия ланиталя, похвалялись производители, стала «первой успешной попыткой человека создать волокно, сопоставимое с такими натуральными белковыми волокнами, как шерсть, мохер, (шерсть) альпаки, верблюжья шерсть и мех». Материалы на основе молока – мягкие, теплые и малоусадочные – казались хорошей заменой шерсти, однако имели явные недостатки. При намокании они пахли как сыр или скисшее молоко. К тому же они не были особенно прочными. Итальянский модельер вспоминала, что ее сестра называла ланиталь «тканью из моцареллы: в момент глажки нити становились похожими на тоненькие сырные нити». После войны люди вернулись к шерсти или обратились к синтетике, например к полиэстеру, нейлону и акрилу{37}37
  Mary M. Brooks, «'Astonish the World with… Your New Fiber Mixture': Producing, Promoting, and Forgetting Man-Made Protein Fibers,» in The Age of Plastic: Ingenuity and Responsibility, Proceedings of the 2012 MCI Symposium, ed. Odile Madden, A. Elena Charola, Kim Cullen, Cobb, Paula T. DePriest, and Robert J. Koestler (Washington, DC: Smithsonian Institution Scholarly Press, 2017), 36–50, https://smithsonian.figshare.com/articles/The_Age_of_Plastic_Ingenuity_and_Responsibility_Proceedings_of_the_2012_MCI_Symposium_/9761735; National Dairy Products Corporation, «The Cow, the Milkmaid and the Chemist,» www.jumpingfrog.com/images/epm10jun01/era8037b.jpg; British Pathé, «Making Wool from Milk (1937),» YouTube video, 1:24, April 13, 2014, www.youtube.com/watch?v=OyLnKz7uNMQ&feature=youtu.be; Michael Waters, «How Clothing Made from Milk Became the Height of Fashion in Mussolini's Italy,» Atlas Obscura, July 28, 2017, www.atlasobscura.com/articles/lanital-milk-dress-qmilch; Maggie Koerth-Baker, «Aralac: The 'Wool' Made from Milk,» Boing Boing, October 28, 2012, https://boingboing.net/2012/10/28/aralac-the-wool-made-from.html.


[Закрыть].

Bolt Threads стремится избавиться именно от полимеров нефтяного происхождения. Не более ста этих комбинаций изменили мир, отмечает глава компании Дэн Видмайер. Полимеры же на белковой основе открывают гораздо больше возможностей.

«Любая функциональная возможность у любого организма на планете зависит от выработки белковых полимеров», – объясняет Видмайер. Молекулярные биологи понимают, как последовательность ДНК становится структурой молекулы, объясняет он, и «если мы научились получать шелк из паучьей паутины так же, как этот белок, причем в большом масштабе, то можно получить, в общем-то, любой структурный белок. Когда я прикинул, сколько их может оказаться, вышло примерно 10 106 полимеров».

Выбрав нужную аминокислотную последовательность, сотрудники Bolt Threads способны придать волокнам нужные свойства. Компания предвидит открытие почти бесконечного ряда новых материалов, отвечающих конкретным требованиям: способность тянуться, прочность, минимальная толщина волокна, устойчивость к ультрафиолетовому излучению, воздухопроницаемость, водостойкость и так далее. «Дышащие» спортивные футболки, которые не пропахнут потом. Белые диванные подушки, которые невозможно испачкать красным вином. Больничные простыни, которые убивают микроорганизмы. Ткани столь упругие, что они кажутся буквально второй кожей. Материал свитера не менее мягкий, чем кашемир, но без микроскопических чешуек, от которых кожа с повышенной чувствительностью может зудеть и чесаться, и без козьих стад, чей аппетит превращает Монголию в пыльную пустыню. Все это может быть изготовлено из экологически чистых компонентов и, оказавшись на свалке, будет разлагаться естественным образом.

В 1930-х годах фашистское правительство Италии ради сокращения импорта шерсти субсидировало производство из обезжиренного молока будоражащих воображение волокон, в том числе района и ланиталя (сниафьокко – коротковолоконная форма района) (из собрания автора)

Если Bolt Threads добьется успеха, шелк не понадобится получать от насекомых: его будут варить, как пиво, в огромных бродильных кубах. Процесс далеко не ограничивается шелком. Шерсть – это тоже белковый полимер. Равно как и кашемир. И как бесчисленное множество иных волокон, которые мы способны с трудом себе представить. И, подобно нефтехимическим полимерам, белки также могут приобретать твердую форму или форму геля. Bolt Threads пробовала делать пуговицы из твердого шелка, просто чтобы доказать, что – теоретически – можно изготавливать одежду целиком из шелка. Перспективы головокружительные. Но пока из Microsilk получаются лишь диковинки. В 2017 году Bolt Threads распродала изготовленные небольшим тиражом шелковые галстуки и головные уборы из смеси шелка и шерсти. Дизайнер Стелла Маккартни, заинтересовавшись растительным шелком, использовала волокно компании Bolt Threads для пошива нескольких моделей для подиума и блестящего желтого платья, которое демонстрировали на выставке в музее MоMA. Два года спустя она снова задействовала Microsilk, смешанный с волокном Tencel на основе целлюлозы, при пошиве выставочного платья для тенниса. Английский производитель нижнего белья Strumpet & Pink для одного показа в Род-Айлендской школе дизайна связал пару легких трусов. Дизайнеры Bolt Threads для демонстрации на конференции по биопроизводству создали из твердого белка шелка оправу для очков со шнурком из Microsilk и футляром из Mylo. «Это была маленькая капсула, в которой соединились все эти крутые биоматериалы», – рассказывает Видмайер.

Но и только: это эффектные выставочные образцы, но не ткань в тех объемах, которые пригодны дизайнерам для товарного производства. Microsilk не продается в магазинах и, похоже, некоторое время еще не будет продаваться.

К 2019 году (через четыре года после моего первого визита) компания наладила цепочку поставок, позволяющую, по уверению Bolt Threads, выдавать целые тонны материала. Однако на выпуске продукции это не сказалось. Вместо этого компания переключила внимание на Mylo. Потенциальные потребители проявляют интерес к заменителю кожи больший, чем к белковому микроволокну. По словам Видмайера, когда дело доходит до денежных подсчетов, «выгоднее найти аксессуары из кожи и кожзаменителя». Bolt Threads – это коммерческое предприятие, а не благотворительное общество. Рынок кожи, возможно, гораздо уже рынка текстиля, но зато изготовление этого материала обещает более высокую доходность и менее напряженную конкуренцию.

Платье Стеллы Маккартни из полученного биотехнологическими методами Microsilk фирмы Bolt Threads, выставленное в музее MoMA. Деталь (Bolt Threads)

Каждая концепция нового волокна рано или поздно вступает в противоречие с основополагающей истиной: текстиль – древний и повсеместно распространенный – плод усилий бесчисленных поколений. Люди десятки тысяч лет улучшают волокна. Даже синтетика уже восемьдесят лет подвергается интенсивному совершенствованию.

Выдержать конкуренцию способны лишь лучшие материалы. Многие волокна – от «мэги» (maguey) и рами (nettle) до ланиталя и ардила – почти вышли из обращения. Прежние базовые материалы, в том числе шерсть и пенька, теперь занимают особые ниши.

В Bolt Threads, активно пользующейся научными достижениями и еще недавно недоступными техническими средствами, полагают, что компания может выйти победительницей. Здесь учитываются, во-первых, растущая озабоченность защитой природы, во-вторых, упомянутые функциональные возможности. «Дорабатывая» белки, ученые могут сократить тысячелетия селекции до считаных дней. «Мы выяснили, что способны порождать идеи и демонстрационные образцы быстрее, чем когда-либо сможем довести их до ума», – объясняет Видмайер. Задача, таким образом, заключается в выявлении композиций с наибольшим коммерческим потенциалом.

Получаемое биотехнологическими методами полимерно-белковое волокно – ни природное, ни синтетическое – может оказаться следующим этапом того самого процесса, который начался с селекционного разведения{38}38
  Дэн Видмайер, личная беседа, 16 декабря 2019 года.


[Закрыть].