Текст книги "Мертвые повелевают"

III

Едва разсвѣло, какъ Капельянетъ явился въ башню.

Онъ все слышалъ. Отецъ его, спящій крѣпко, можетъ быть еще вовсе не знаетъ о случившемся. Пусть лаетъ собака, пусть около хутора гремятъ выстрѣлы, какъ въ сраженіи: добрый Пепъ, улегшись усталый послѣ дневныхъ трудовъ, ничего не слышигь, словно мертвый. Всѣ остальные въ домѣ провели тревожную ночь. Мать нѣсколько разъ принималась будить мужа, но добилась лишь безсвязныхъ словъ и новаго храпа. Она до зари молилась о душѣ сеньора башни, считая его убитымъ. Маргалида, спавшая около брата, позвала его тихимъ, испуганнымъ голосомъ, услыхавъ первые выстрѣлы. «Слышишь, Пепетъ?..»

Бѣдная дѣвушка привстала на постели, зажгла лампочку и при свѣтѣ послѣдней атлотъ увидѣлъ ея блѣдное лицо и безумные глаза. Стыдливая и застѣнчивая, она, волнуясь, раскрывала величайшія тайны своей наготы, забывъ все, ломая руки, сжимая ими голову. – Убили дона Хаиме? такъ и чуетъ сердце!

И дрожала при отдаленномъ эхо новыхъ выстрѣловъ. «Настоящія четки выстрѣловъ», по словамъ Капельянета, отвѣчалъ первымъ двумъ.

– Это были ваши, правда, донъ Хаиме? – продолжалъ мальчикъ. – Я ихъ сразу узналъ и сказалъ объ этомъ Маргалидѣ. Помню, какъ однажды вечеромъ вы стрѣляли изъ револьвера на берегу. У меня на этотъ счетъ хорошій слухъ.

Затѣмъ онъ разсказалъ объ отчаяніи сестры. Она, молча, разыскивала платье, хотѣла одѣться и бѣжать къ башнѣ. Пепетъ ее проводитъ. Но, вдругъ, къ ней вернулась робость, и она отказалась отъ мысли идти. Она умѣетъ только плакать, и воспротивилась плану юноши пробраться черезъ ограду двора.

Они слышали ауканье около хутора, много спустя послѣ выстрѣловъ. И, вспоминая объ этомъ крикѣ, мальчикъ улыбался съ хитрымъ видомъ. Потомъ Маргалида, успокоенная словами брата, замолчала и оставалась неподвижной въ постели, но всю ночь Капельянетъ слышалъ тревожные вздохи и легкій шопотъ, словно подъ покрываломъ тихій голосъ неустанно и монотонно шепталъ безъ конца слова. Она также молилась.

Какъ только разлился свѣтъ зари, всѣ встали, кромѣ отца, продолжавшаго покоиться мирнымъ сномъ. Выглянувъ въ, сѣни, женщины, угнетаемыя самыми мрачными мыслями, думали увидать ужасающую картину; разрушенную башню и повѣшенный надъ ее развалинами трупъ сеньора. Но Капельяпетъ разсмѣялся при видѣ открытой двери, а около нея, какъ всегда утромъ, дона Хаиме, съ обнаженнымъ бюстомъ, плескавшагося въ тазу, который онъ самъ принесъ съ берега, наполнивъ морской водой.

Онъ не обманывался, смѣясь надъ страхомъ женщинъ. He найдется человѣка, который бы убилъ его дона Хаиме. И это говоритъ онъ, знатокъ людей.

Затѣмъ, послѣ краткаго повѣствованія сеньора о событіяхъ минувшей ночи, онъ началъ разсматривать, прищуривъ глаза съ видомъ человѣка, понимающаго толкъ, двѣ дыры, пробитыя пулями въ стѣнѣ.

– И ваша голова была тутъ, гдѣ теперь моя?.. Чортъ возьми!..

Его взглядъ выражалъ восхищеніе, религіозный восторгъ передъ необыкновеннымъ человѣкомъ, который только что спасся настоящимъ чудомъ.

Фебреръ спросилъ мальчика, кто нападалъ, – довѣряя его знанію мѣстныхъ жителей. И Капельянетъ улыбнулся съ видомъ важной персоны. Онъ слышалъ ауканье. Такъ именно аукаетъ Пѣвецъ: многіе подумали бы, что это онъ. Такъ онъ аукалъ на серенадахъ, танцовальныхъ вечерахъ и послѣ кортехо.

– Но это не онъ, донъ Хаиме: я увѣренъ. Если спросятъ Пѣвца, онъ отвѣтитъ «да», чтобъ придать себѣ вѣсу. Но это былъ другой, Кузнецъ: я узналъ его голосъ; и Маргалида думаетъ тоже самое.

Потомъ, съ серьезнымъ выраженіемъ лица, какъ будто хотѣлъ испытать сеньора, сомнѣваясь въ его храбрости, онъ заговорилъ о презрѣнномъ страхѣ женщинъ: онѣ доказывали необходимость предупредить гражданскую гвардію Санъ Хосе.

– Вы этого не сдѣлаете. Правда, донъ Хаиме, это – нелѣпость? Гвардейцы существуютъ лишь для трусовъ.

Фебреръ въ отвѣтъ презрительно улыбнулся и пожалъ плечами. Это вернуло мальчику его прежній веселый видъ.

– Я такъ и думалъ: это не въ обычаѣ у насъ на островѣ. Но вы – чужеземецъ! Вы хорошо поступаете: каждый мужчина долженъ защищаться самъ; на то онъ и мужчина; а въ случаѣ нужды обращаются къ пріятелямъ.

И при этомъ онъ принялъ видъ индѣйскаго пѣтуха, воплотивъ въ своемъ лицѣ всю могущественную помощь, на какую могъ расчитывать донъ Хаиме въ минуты опасности.

Капельянетъ хотѣлъ извлечь для себя пользу изъ этого событія и посовѣтовалъ сеньору взять его къ себѣ въ башню. Если Хаиме попроситъ сеньора Пепа, послѣдній не въ состояніи будетъ отказать въ такой просьбѣ. Дону Хаиме слѣдуетъ имѣть его при себѣ; вдвоемъ они постоянно будутъ готовы къ защитѣ. И, чтобъ подчеркнуть необходимость просьбы, юноша напомнилъ о недовольствѣ сеньо Пепа и о планѣ отвезти его въ началѣ слѣдующей недѣли въ Ибису и запереть въ семинаріи. Что станетъ дѣлать сеньоръ, когда лишится лучшаго изъ своихъ друзей?…

Желая доказать пользу своего присутствія онъ началъ высчитывать промахи, совершенные Фебреромъ минувшей ночью. Вздумаетъ ли кто-нибудь высунуть голову изъ двери, когда ему аукаютъ съ оружіемъ наготовѣ? Какимъ-то чудомъ его не убили. А наставленія, которыя ему Пепетъ далъ? Развѣ онъ не помнитъ его совѣта спускаться черезъ окно, сзади башни, чтобъ врасплохъ напасть на врага?…

– Правда! – произнесъ Хаиме, на самомъ дѣлѣ устыдившись своей забывчивости.

Съ гордостыо предвкушая результаты своихъ совѣтовъ, Капельянетъ вдругъ привскочилъ, поглядѣвъ въ отверстіе двери.

– Отецъ!..

Пепъ медленно шелъ по склону, заложивъ руки за спину, съ задумчивымъ видомъ. Мальчикъ всполошился. Несомнѣнно, Пепъ не въ духѣ изъ за послѣднихъ извѣстій: лучше не встрѣчаться съ нимъ. И повторивъ Фебреру еще разъ о необходимости имѣть его своимъ товарищемъ, онъ закинулъ ноги за окно, повернулся на животѣ, опершись на подоконникъ, и исчезъ внизу.

Войдя въ башню, крестьянинъ безъ всякаго волненія началъ говорить о ночномъ происшествіи, какъ будто о самомъ обыденномъ дѣлѣ лишь слегка нарушавшемъ однообразіе деревенской жизни. Женщины ему разсказали… Онъ спалъ крѣпчайшимъ сномъ… Значитъ, ничего не случилось?..

Опустивъ глаза и соединивъ большіе пальцы, онъ выслушалъ короткій разсказъ сеньора. Потомъ направился къ двери осмотрѣть слѣды зарядовъ.

– Чудо, донъ Хаиме, истинное чудо.

Онъ вернулся на стулъ и долго сидѣлъ въ неподвижной позѣ, – какъ будто ему стоило громадныхъ усилій заставлять работать свою медленную мысль.

– Дьяволъ ходитъ на свободѣ, сеньоръ… Надо было ждать: я говорилъ вамъ… Когда хотятъ невозможнаго, все запутывается и конецъ покою.

Затѣмъ поднявъ голову, онъ устремилъ на дона Хаиме холодный, испытующій взглядъ, Слѣдуетъ увѣдомить алькальда: слѣдуетъ разсказать обо всемъ гражданской гвардіи.

Фебреръ сдѣлалъ отрицательный жестъ. Нѣтъ, это – дѣло мужчинъ между собою: онъ справится самъ.

Пепъ продолжалъ смотрѣть на сеньора, приг стально, нѣсколько загадочно, какъ будто въ его мозгу боролись противоположныя мысли.

– Правильно поступаете, – произнесъ немного спустя хладнокровный крестьянинъ.

Чужеземцы думаютъ иначе, но, къ его радости, сеньоръ говоритъ то же самое, что говорилъ его бѣдный отецъ (царство ему небесное!). На островѣ всѣ одинаково думаютъ: старое – вѣрное.

И Пепъ, не спрашивая совѣта сеньора, изложилъ ему свой планъ зашиты. Долгъ дружбы помочь. У него есть дома ружье. Давненько не пускалъ его въ ходъ, но въ молодые годы, при жизни знаменитаго отца (царство ему небесное!). онъ былъ хорошій стрѣлокъ. Онъ на ночь будетъ приходить въ башню къ дону Хаиме, чтобъ тотъ не нставался одинъ и не подвергалея неожиданному нападенію во время сна.

Также мало удивился крестьянинъ рѣшительному отказу сеньора, видимо оскорбившагося предложеніемъ. Онъ мужчина, а не ребенокъ, нуждающійся въ защитѣ. Каждый остается пусть у себя и да совершится воля судьбы.

Пепъ кивками головы согласился и съ этими словами, Такъ именно говорилъ и его отецъ, a равнымъ образомъ всѣ добрые люди, слѣдуюіпіе стариннымъ обычаямъ. Фебреръ истинный сынъ острова. Затѣмъ, въ восхищеніи отъ энергіи, проявленной дономъ Хаиме, онъ предложилъ другой планъ. Разъ сеньоръ не желаетъ его присутствія въ башнѣ, онъ можетъ ходить на ночь въ Канъ Майорки. Ему соорудятъ постель, гдѣ угодно.

Фебреръ почувствовалъ искушеніе. Видѣть Маргалиду!.. Но нерѣшительный тонъ, съ которымъ отецъ приглашалъ его и безпокойство, съ которымъ тотъ ожидалъ отвѣта, заставили его отказаться. Нѣтъ, очень благодаренъ, Пепъ: онъ останется въ башнѣ. Могутъ подумать, что онъ мѣнялъ свой ночлегь изъ-за страха.

Крестьянинъ снова покачалъ головой съ видимымъ одобреніемъ. Онъ понимаетъ его тактику; такъ именно поступилъ бы и онъ самъ въ его положеніи. Но это отнюдь не помѣшаетъ Пепу нѣсколько меньше спать ночью и, заслышавъ крики или выстрѣлы около башни, выдти на улицу со своимъ старымъ ружьемъ.

И такъ какъ эта обязанность спать тревожно и быть готовымъ подставить свою шкуру, защищая стараго хозяина, заставила его, наконецѣ, потерять спокойствіе, крестьянинъ возвелъ кверху глаза и скрестилъ руки:

– Ахъ, Господи! Господи!..

Дьяволъ свободно ходитъ: онъ снова повторяетъ это. He будетъ теперь покою. Все потому что не вѣрятъ ему, идутъ противъ старинныхъ обычаевъ, установленныхъ мудрыми людьми, болѣе мудрыми, чѣмъ нѣнѣшніе… Чѣмъ все это кончится!

Фебреръ пытался успокоить крестьянина и невольно высказалъ мысль, которую хотѣлъ со хранить въ тайнѣ. Пепъ можетъ радоваться. Онъ уѣзжаетъ навсегда, не желая смущать покоя Пепа и его семьи.

Ахъ! На самомъ дѣлѣ сеньоръ уѣзжаетъ!.. Радость крестьянина была такъ велика, такъ непосредственно было его удивленіе, что Хаиме сталъ колебаться. Онъ какъ бы прочелъ въ маленькихъ глазкахъ мужика, заблестѣвшихъ отъ неожиданнаго пріятнаго извѣстія, нѣкоторое злорадство. Этотъ крестьянинъ воображаетъ, пожалуй, что его неожиданный отъѣздъ продиктованъ стремленіэмъ бѣжать отъ враговъ?..

– Я уѣзжаю, – произнесъ онъ, глядя непріязненно на Пепа; – но не знаю когда. Потомъ… Когда сочту нужнымъ. А пока останусь здѣсь: пусть встрѣтится со мной тотъ, кто меня ищетъ.

Лицо Пепа выражало разочарованіе: исчезла его радость; но онъ готовъ былъ одобрить и эти слова и прибавить: такъ именно поступилъ бы его отецъ, и такъ думалъ онъ самъ.

Когда крестьянинъ поднялся, намѣреваясь уйти, Фебреръ, стоя около двери, замѣтилъ у хутора Капельянета, и это напомнило ему о желаніи мальчика. Если не затруднитъ его просьба, пусть позволитъ атлоту остаться: мальчикъ будетъ съ нимъ въ башнѣ.

Но отецъ сурово отнеся къ этой просьбѣ. Нѣтъ, донъ Хаиме. Если ему нуженъ товарищъ, то вотъ онъ, мужчина, взрослый мужчина. Мальчикъ долженъ учиться. Дьяволъ ходитъ свободно.

Пора уже воспользоваться своей властью, а то семья распадется. На слѣдующей недѣлѣ онъ намѣренъ отвезти его въ семинарію. Это его послѣднее слово.

Оставшись одинъ, Фебреръ спустился къ берегу. Дядя Вентолера конопатилъ и смолилъ пазы у своей лодки, вытащенной на сушу. Лежа въ ней, словно въ громадномъ гробу, онъ отыскивалъ своими слабыми глазами щели и когда находилъ какой-нибудь изъянъ въ килѣ, его радость изливалась громкимъ латинскимъ пѣснопѣніемъ.

Замѣтивъ, что судно двигается, что въ бортъ уперся сеньоръ, старикъ лукаво усмѣхнулся и пересталъ пѣть.

– Эге, донъ Чауме!

Онъ освѣдомленъ обо всемъ. Ему разсказали женщины Кана Майорки, и теперь эта новость передается въ квартонѣ шепотомъ, какъ водится говорить о подобныхъ вещахъ, – чтобъ не услышали люди правосудія, которые лишь способны все запутывать. Значитъ, къ нему приходили минувшей ночью и ауканьемъ вызывали изъ башни?.. Хи, хи! И, вѣдь, его также… Его самаго, встарину, когда онъ ухаживалъ за своей покойницей въ промежутки между двумя поѣздками, вызывалъ ауканьемъ одинъ товарищъ, превратившійся въ соперника. Но, владѣя болѣе ловкой рукой, онъ отбилъ у него дѣвушку: всего – одинъ глубокій ударъ въ грудь пріятеля, заставившій того долго бороться между жмзнью и смертью. Потомъ, онъ постоянно былъ на сторожѣ, выходя на сушу, опасаясь мести врага. Но годы идутъ, все забывается, и пріятели кончили тѣмъ, что вмѣстѣ занялись контрабандой и плавали между Алжиромъ и Ибисой или испанскими берегами.

Дядя Вентолера смѣялся дѣтскимъ смѣхомъ, довольный этими юношскими воспоминаніями, воскрешавшими въ его памяти исторіи выстрѣловъ, ударовъ ножами, ночныхъ вызововъ. Увы! ему уже больше не будутъ аукать! Это – удѣлъ молодежи. Въ его голосѣ звучали мелонхоличныя ноты: теперь не существуетъ для него этихъ перепетій любви и борьбы, необходимыхъ спутниковъ счастливой жизни.

Фебреръ предоставилъ ему пѣть обѣдню и задѣлывать киль. Въ башнѣ онъ нашелъ на столѣ корзину съ обѣдомъ. Капильянетъ оставилъ ее, не дожидаясь, повинуясь, несомнѣнно, настоятельному зову отца. Пообѣдавъ, Хаиме сталъ разсматривать двѣ дыры, пробитыя пулями въ стѣнѣ. Возбужденіе опасности прошло, и теперь, хладнокровно оцѣнивая серьозность ея, онъ почувствовалъ гнѣвъ мести, болѣе сильный, чѣмъ тогда ночью, когда онъ побѣжалъ къ двери. Нѣсколькими милиметрами ниже – и онъ свалился бы въ темнотѣ къ порогу двери, какъ подстрѣленное животное! И такъ могъ погибнуть человѣкъ его класса, жертвою предательства и слѣжки какого-то мужика!..

Его гнѣвъ перешелъ въ порывъ мстительности: онъ ощущалъ необходимость вызывать, быть дерзкимъ, казаться спокойнымъ и грознымъ передъ этими людьми, въ толпѣ которыхъ скрывались его противники.

Онъ снялъ ружье, осмотрѣлъ заряды, вскинулъ его на плечо и сошелъ съ башни, направившись по тому же пути, какъ вчера вечеромъ. Когда онъ проходилъ мимо Кана Майорки лай собаки заставилъ выдти къ двери Маргалиду съ ея матерью. Мужчины были въ дальнемъ полѣ, гдѣ работалъ Пепъ. Мать съ плаксивымъ видомъ, едва произнося слова отъ волненія, могла только схватить сеньора за руки.

– Донъ Чауме! Донъ Чауме!

Онъ долженъ очень беречься, рѣже выходить изъ башни, быть на – сторожѣ отъ своихъ враговъ. А Маргалида, молча, необыкновенно широко раскрывъ глаза, смотрѣла на Фебрера взглядомъ, говорившемъ о восхищеніи и тревогѣ. Она не знала, что сказать. Ея простая душа какъ бы замкнулась смиренно, не находя словъ для выраженія своихъ мыслей.

Хаиме пошелъ дальше. Оборачиваясь, онъ нѣсколько разъ видѣлъ Маргалиду, стоявшую подъ навѣсомъ, глядѣвшую ему вслѣдъ съ видимымъ безпокойствомъ. Сеньоръ, какъ раньше, отправлялся на охоту, но, увы, избралъ тропинку по горѣ, шелъ къ сосновой рощѣ, гдѣ на одной изъ лужаекъ находилась кузница.

Во время пути, Фебреръ обдумывалъ проекты нападенія. Онъ рѣшилъ дѣйствовать немедленно. Какъ только верро покажется въ дверяхъ своего жилнща, онъ дастъ по нему два выстрѣла изъ ружья. Онъ сдѣлаетъ свое дѣло при солнечномъ свѣтѣ, и ему больше посчастливится: его двѣ пули не ударятъ въ стѣну.

Но, дойдя до кузницы, онъ нашелъ ее запертой. Никого! кузнецъ исчезъ; одѣтая въ черное старуха не встрѣтила его гнѣвнымъ, непріязненнымъ блескомъ своего единственнаго глаза.

Онъ сѣлъ подъ деревомъ, какъ въ тотъ разъ, съ ружьемъ наготовѣ, выглядывая изъ-за ствола: нѣтъ ли въ этомъ запертомъ домѣ засады. Прошло много времени. Лѣсныя птицы, ободренныя тишиной и безмолвіемъ кузницы, летали по площадкѣ, не обращая вниманія на охотника, неподвижнаго, забывшаго о нихъ. Медленно по полуразрушенной крышѣ двигалась кошка, съ ужимками тигра, въ надеждѣ поймать безпокойныхъ воробьевъ.

Время шло и шло. Ожиданіе и неподвижность успокоили Фебрера. Что дѣлаетъ онъ здѣсь, вдали отъ своего дома, въ горной глуши уже подъ вечеръ, поджидая врага, относительно виновновности котораго онъ имѣлъ лишь смутное указаніе? Кузнецъ, можетъ быть, у себя. Навѣрно, онъ заперся, увидавъ его, и безполезно его ждать. А, можетъ быть, онъ ушелъ далеко со старухой и не вернется до поздней ночи. Навѣрное ушелъ.

И съ ружьемъ въ рукахъ, чтобъ при встрѣчѣ первымъ напасть на врага, онъ двинулся назадъ къ долинѣ.

Опять онъ встрѣтилъ по дорогѣ и въ поляхъ крестьянъ и дѣвушекъ, и тѣ смотрѣли на него пристально, съ любопытствомъ, едва отвѣчая на его привѣтствіе. Опять на прежнемъ мѣстѣ онъ увидѣлъ Пѣвца, съ перевязанной головой, окруженнаго пріятелями, которымъ онъ говорилъ, энергично жестикулируя. Замѣтивъ сеньора башни, прежде чѣмъ товарищи успѣли его удержать, онъ нагнулся, схватилъ два камня изъ затвердѣвшихъ бороздъ и бросилъ въ него. Пущенное слабой рукой мужицкое оружіе не долетѣло и наполовину. Затѣмъ, взбѣшенный презрительнымъ спокойствіемъ Фебрера, продолжавшаго идти впередъ, атлотъ разразился угрозами. Онъ убьетъ майоркинца: объ этомъ онъ громко заявляетъ! Пусть всѣ знаютъ, что онъ поклялся уничтожигь этого человѣка.

Хаиме печально улыбнулся при этихъ угрозахъ. Нѣтъ, не взбѣшенный ягненокъ приходилъ къ башнѣ Пирата убить его. Его гнѣвные крики достаточно краснорѣчиво говорили противъ этого.

…Сеньоръ спокойно провелъ ночь. Послѣ ужина, когда братъ Маргалиды ушелъ въ печальной увѣренности, что отецъ непремѣнно отвезетъ его въ семинарію, Хаиме заперъ дверь, приставилъ къ ней столъ и два стула. Онъ опасался нападенія врасплохъ во время сна. Погасилъ огoнь и курилъ въ темнотѣ, забавляясь попыхиваньемъ маленькой сигары: пламя ея, какъ у головешки, росло по мѣрѣ того, какъ онъ затягивался. Ружье лежало возлѣ, а револьверъ за поясомъ: при малѣйшемъ движеніи двери, онъ пуститъ ихъ въ ходъ. Его слухъ привыкъ къ ночнымъ шорохамъ и дыханію моря, и Хаиме искалъ среди нихъ какого нибудь звука, какого-нибудь указанія на присутствіе въ безмолвной глуши другихъ человѣческихъ существъ, кромѣ него.

Прошло много времени. При свѣтѣ сигары онъ взглянулъ на кружокъ часовъ. Десять. Вдали залаяли собаки, и Хаиме показалось, что онъ узналъ лай пса Кана Майорки. Можетъ быть, песъ предупреждалъ о прохожемъ, приближавшемся къ башнѣ. Врагъ уже близко: можетъ быть, онъ остсрожно пробрался съ тропинки и и спрятался въ вѣтвяхъ тамарисковъ.

Хаиме выпрямился, Схватилъ ружье, отыскалъ за поясомъ револьверъ. Какъ только онъ услышитъ крикъ вызыва или легкій трескъ двери, онъ бросится черезъ окно и нападетъ на врага съ тылу.

Время шло и шло… Никого! Фебреръ хотѣлъ посмотрѣть на часы, но руки его не повиновались его волѣ. Въ темнотѣ уже не свѣтилась красноватая точка сигары, Выпрямившая голова въ концѣ концовъ, упала на подушку; глаза его закрылись: онъ слышалъ крики вызова, выстрѣлы, проклятія, но все это было въ ненормальномъ состояніи, словно онъ очутился въ иномъ мірѣ гдѣ ни издѣвальства, ни нападенія не пробуждали въ немъ чувствительности. Потомъ… ничего: густая тѣнь, глубокая, нескончаемая ночь безъ малѣйшихъ проблесковъ видѣній…^ Его разбудилъ солнечный лучъ, пробившійея сквозь щель окна и ударившій ему въ глаза. Съ дневнымъ свѣтомъ воскресла бѣлизна стѣнъ, какъ бы дышавшихъ ночью мракомъ и варварской тайной минувшихъ вѣковъ.

Хаиме всталъ довольный и, разобравъ выстроенную у двери баррикаду изъ мебели, засмѣялся, устыдившись этой предосторожности и почти сочтя ее за трусость. Женщины изъ Кана Майорки смутили его своимъ страхомъ. Кто явится къ нему въ башню, зная что онъ насторожѣ и встрѣтитъ выстрѣлами! Отсутствіе Кузнеца, когда онъ ходилъ къ кузнецѣ, и спокойная ночь заставили призадуматься Хаиме. Ужъ не раненъ ли верро? He попала ли въ него какая-нибудь изъ его пуль?..

Онъ провелъ утро на морѣ. Дядя Вентолера довезъ его до Ведрá, восхваляя легкость и другія качества лодки. Онъ ежегодно поправлялъ ее, и въ ней не осталось ни щепочки отъ первоначальной постройки. Они ловили рыбу подъ прикрытіемъ скалъ до вечерней поры. Возвращаясь къ башнѣ, Фебреръ увидѣлъ Капельянета: тотъ бѣжалъ по берегу, размахивая чѣмъ-то бѣлымъ.

Барка врѣзалась носомъ въ мелкій песокъ. He успѣли они выдти на сушу, какъ мальчикъ закричалъ съ нетерпѣніемъ человѣка, приносящаго важныя извѣстія:

– Письмо, донъ Чауме!

Письмо!.. Дѣйствительно, въ этомъ уголкѣ міра самымъ необычайнымъ событіемъ повседневной жизни является прибытіе письма. Фебреръ повертѣлъ его въ рукахъ, разсматривая, какъ нѣчто странное и далекое. Посмотрѣлъ на штемпель, потомъ посмотрѣлъ на адресъ… Рука знакомая: вызывала въ его душѣ такое же впечатлѣніе, какъ лицо друга, имя котораго мы не можемъ припомнить. Отъ кого?..

Капельянетъ тѣмъ временемъ давалъ поясненія по поводу великаго событія. Письмо принесъ пѣшеходъ въ серединѣ утра съ почтоваго парохода изъ Пальмы, прибывшаго въ Ибису ночью. Если хочетъ отвѣтить, долженъ сдѣлать, это, не теряя времени. Судно отходитъ въ Майорку на слѣдующій день.

По дорогѣ къ башнѣ Хаиме разорвалъ конвертъ и отыскалъ подпись. Почти въ ту же минуту въ его памяти всплыли образъ и имя: это – Пабло Вальсъ. Капитанъ Пабло писалъ ему, послѣ полугодового молчанія, и письмо было длинное – нѣсколько страницъ бумаги коммерческаго формата, сжатымъ почеркомъ!

При первыхъ строкахъ майоркинецъ улыбнулся. Капитанъ здѣсь, въ этихъ строкахъ съ его грубой, недисциплированной индивидуальностью, сердитый, симпатичный и нападающій. Фебреръ какъ – бы видѣлъ надъ бумагой его громадный толстый носъ, его сѣдые бакенбарды, маслянистые глаза съ пятнышками табачнаго цвѣта, его круглую шляпу, надвинутую на затылокъ.

Письмо начиналось страшнымъ вступленіемъ: «Дорогой безсовѣстный»! И въ томъ же стилѣ слѣдовали первые абзацы.

– Это вещь серьезная – прошепталъ онъ, улыбаясь. – Надо прочитать послѣ.

И, спрятавъ письмо, какъ человѣкъ, старающійся продлить свое удовольствіе и откладывающій моментъ самаго наслажденія, Фебреръ простился съ мальчикомъ и поднялся набашню.

Онъ сѣлъ у окна, откинувши корпусъ назадъ, опершись спиной о столъ, и началъ читать. Взрывъ комической ярости, нѣжныхъ ругательствъ, негодованіе за забывчивость наполняли первую страницу. Пабло Вальсъ изливался въ безпорядочныхъ потокахъ шутливыхъ фразъ, какъ болтунъ, который долго былъ обреченъ на молчаніе и терпѣлъ пытку «нѣмого поневолѣ». Онъ выставлялъ на видъ Фебреру его происхожденіе и гордость, побудившія его бѣжать, не простившись съ друзьями. «Однимъ словомъ, раса инквизиторовъ». Его предки сожгли предковъ Вальса: пусть этого не забываетъ! Но чѣмъ-нибудь должны же хорошіе люди отличаться отъ дурныхъ, и онъ, отверженный, чуета, еретикъ въ глазахъ тѣхъ и другихъ, въ отплату за нарушеніе дружбы занялся дѣлами Хаиме. Объ этомъ ему, навѣрное, нѣсколько разъ писалъ его пріятель Тони Клапесъ. Дѣла послѣдняго идутъ, какъ всегда, хорошо, только вотъ недавно случились у него непріятности. У него захватили двѣ барки съ грузомъ табаку.

«Но не будемъ уклоняться въ сторону: къ сути. Какъ тебѣ извѣстно, я человѣкъ практическій – истинный англичанинъ, не любитель попусту терять время».

И практическій человѣкъ, англичанинъ, не желая уклоняться въ сторону, заполнилъ еще два листа негодующими тирадами противъ всего окружающаго: противъ своихъ собратьевъ по расѣ, робкихъ и приниженныхъ, лизавшихъ руки враговъ, противъ потомковъ старыхъ преслѣдователей, противъ дикаго отца Гарау, отъ котораго не осталось и праха, противъ всего острова, знаменитой Башни, гдѣ прочно осѣли его соотечественники, ради любви къ тамошней почвѣ, любви, за которую приходилось всегда расплачиваться одиночествомъ и оскорбленіями.

Нл не будемъ уклоняться въ сторону: порярядокъ, методъ и ясность. А главное, будемъ писать – практически. Недостатокъ практическаго характера – вотъ, что насъ губитъ».

И онъ говорилъ дальше о папессѣ Хуанѣ, важной сеньорѣ, которую Пабло Вальсъ всегда видѣлъ издали, будучи въ ея глазахъ воплощеніемъ всякаго революціоннаго нечестія и всѣхъ грѣховъ его расы. «Съ этой стороны не питай надеждъ». Тетка Фебрера, если вспоминала о немъ, то лишь для того, чтобъ пожаловаться на его плохой конецъ и восхвалить правосудіе Господа, карающаго всѣхъ, кто идетъ по дурнымъ путямъ и измѣняетъ святымъ традиціямъ семьи. Добрая сеньора то думала, что онъ живетъ на Ибисѣ, то выдавала за достовѣрное, будто ея племянника видѣли въ Америкѣ и занялся онъ тамъ самыми низкими дѣлами. «Однимъ словомъ, порожденіе инквизитора, твоя святая тетушка не помнитъ о тебѣ и не жди отъ нея ни малѣйшей помощи. Въ городѣ теперь ходятъ слухи, что она отказалась отъ мірскихъ почестей, и, можетъ быть, отъ папской «золотой розы», которую такъ и не получила, что отказываетъ состояніе своимъ придворнымъ священникамъ и намѣрена уйти въ монастырь и пользоваться тамъ всѣми удобствами привилегированной дамы, Папесса удалялась навсегда: не приходится ничего ждать отъ нея. «И вотъ, маленькій Гарау, выступаю я, – я, отверженный, чуета, длиннохвостый, и хочу, чтобы ты почиталъ и обожалъ меня, какъ Провидѣніе».

Наконецъ, практическій человѣкъ, врагъ отступленій, сдержалъ свое обѣшаніе: стиль письма сдѣлался точнымъ, комерчески – сухимъ. Прежде всего, длинная реляція объ имуществѣ, которымъ Хаиме владѣлъ до отъѣзда съ Майорки; имущество было обременено всевозможными обязательствами и ипотеками. Затѣмъ, перечень кредиторовъ, длиннѣе перечня имущества; къ нему приложенъ отчетъ о процентахъ и обязательствахъ, запутанная сѣть – память Фебрера была безсильна разобраться въ ней; но съ ея помощью Вальсъ подвигался впередъ, увѣренно, какъ сыны его расы, способные распутывать наиболѣе запутанныя дѣла.

Капитанъ Пабло цѣлыхъ полгода ие писалъ своему другу, но ежедневно занимался его дѣлами. Онъ сражался съ самыми свирѣпыми ростовщиками острова: на однихъ кричалъ, другихъ побѣждалъ хитростью; прибѣгалъ то къ словамъ убѣжденія, то къ бравадамъ; выдавалъ впередъ деньги въ уплату наиболѣе срочныхъ долговъ, грозившихъ наложеніемъ ареста и продажей. Итогъ: онъ привелъ въ порядокъ состояніе своего пріятеля, но, послѣ страшной борьбы, оно воскресло урѣзаннымъ, почти ничтожнымъ. Фебреру осталось всего нѣсколько тысячъ дуро. Можетъ быть, не наберется и пятнадцати: но это все же лучше, чѣмъ жить въ прежней обстановкѣ знатнаго сеньора безъ куска хлѣба, жертвою требовательныхъ кредиторовъ. «Пора тебѣ вернуться. Что ты тамъ дѣлаешь? Хочешь что ли на всю жизнь остаться Робинзономъ, въ башнѣ пиратовъ?» Немедленно возвращаться! Онъ сможетъ жить скромно; жизнь на Майоркѣ дешева. Кромѣ того, онъ можетъ опредѣлиться на государственную службу: съ его именемъ и связями добиться этого не трудно. Можетъ заняться торговлей, подъ руководстомъ такого человѣка, какъ онъ. Если пожелаетъ ѣхать Вальсу не трудно будетъ найти ему мѣсто въ Алжирѣ, Англіи или Америкѣ. У капитана всюду пріятели. «Возвращайся скорѣй, маленькій Гарау, симпатичный инквизиторъ: вотъ тебѣ весь мой сказъ».

Остатокъ вечера Фебреръ провелъ за чтеніемъ письма и въ прогулкѣ по окрестностямъ башни. Онъ былъ взволнованъ полученными извѣстіями. Воспоминанія прошлаго, вытѣсненныя деревенской, уединенной жизнью, теперь ярко всплыли, словно событія вчерашняго дня. Кофейня Борне! Пріятели по Казино!.. Вернуться туда, разомъ перейти къ городской жизни, послѣ почти дикаго затворничества въ башнѣ!.. Онъ какъ можно скорѣе отправится: рѣшено. Поѣдетъ завтра же, съ обратнымъ рейсомъ парохода, доставившаго письмо.

Образъ Маргалиды воскресъ въ его памяти, какъ бы съ цѣлью удержать его на островѣ. Онъ видѣлъ ее бѣлую, съ очаровательными круглыми формами и стыдливыми, опущенными глазами, старающими скрыть, словно грѣхъ, черный блескъ своихъ зрачковъ. Оставить ее! Больше не видѣть!.. А она достанется кому – ннбудь изъ варваровъ, и тотъ изсушитъ ея красоту полевой работой, обратитъ ее мало – по – малу въ подъяремное животное, черное, безмолвное, морщинистое!..

Но пессимистическія соображенія быстро положили конецъ мучительнымъ колебаніямъ. Маргалида не любитъ его, не можетъ любить. Нѣмая растерянность и таинственныя слезы – вотъ все, чего онъ добился своими объясненіями въ любви. Къ чему попытки завоевать то, что всѣмъ кажется невозможнымъ? Къ чему вести глухую борьбу со всѣмъ островомъ изъ-за женщины, о которой онъ не могъ сказать навѣрное, любитъ ли она его?..

Радуясь полученнымъ извѣстіямъ, онъ снова проникся скептицизмомъ. «Никто не умираетъ отъ любви». Ему будетъ стоить большихъ усилій покинуть эту землю завтра: онъ ощутитъ глубокую тоску, когда скроется изъ глазъ африканская бѣлизна Кана Майорки. Но разъ онъ освободится отъ островной среды, разъ не будетъ жить среди мужиковъ и вернется къ прежней жизни, можетъ быть, Маргалида обратится въ блѣдное воспоминаніе, и онъ первый посмѣется надъ страстью къ атлотѣ, дочери бывшаго арендатора его семьи.

Больше онъ не колебался. Ночь проведетъ въ одинокой башнѣ, какъ первобытный человѣкъ, какъ одинъ изъ тѣхъ, что жили, сторожимые опасностью, готовые умереть. Завтра вечеромъ онъ будетъ сидѣть передъ столомъ кофейни, при свѣтѣ электрическихъ рожковъ, будетъ смотрѣть, какъ ѣдутъ мимо тротуара коляски и проходятъ по центру Борне женщины красивѣе Маргалиды. На Майорку! Онъ не будетъ жить во дворцѣ; громадный домъ Фебреровъ навсегда потерянъ для него, согласно революціонной и спасительной комбинаціи, изобрѣтенной другомъ Вальсомъ. Но будетъ у него маленькій, чистенькій домъ въ Террено или въ другомъ кварталѣ около моря, и тамъ онъ будетъ окруженъ материнской заботливостью мадò Антоніи. Ни огорченій, ни стыда не ждетъ его тамъ. Его даже не будетъ смущать присутствіе дона Бенито Вальса и его дочери, которыхъ онъ такъ невѣжливо оставилъ, не извинившись. Богатый чуета, какъ сообщалъ его братъ въ письмѣ, живетъ теперь въ Барселонѣ для поправленія здоровья, Несомнѣнно, – полагалъ капитамъ Пабло – это переселеніе предпринято съ цѣлью найти зятя, вдали отъ предразсудковъ, преслѣдовавшихъ на островѣ его соплеменниковъ.

При наступленіи сумерокъ явился Капельянетъ съ ужиномъ въ корзинѣ. Пока Фебреръ жадно ѣлъ, почувствовавъ на радостяхъ хорошій аппетитъ, мальчикъ ходилъ по комнатѣ, разыскивая пытливыми глазами письмо, возбудившее его любопытство. Нигдѣ не видно. Радость сеньора, въ концѣ концовъ, заразила и его; онъ также сталъ смѣяться, не зная чему, считая своимъ долгомъ быть въ хорошемъ настроеніи, разъ въ хорошемъ настроеніи донъ Хаиме.

Фебреръ шутилъ надъ его скорымъ отправленіемъ въ семинарію. Онъ хочетъ сдѣлать ему подарокъ, но подарокъ необыкновенный, какого тотъ и представить себѣ не можетъ. При этихъ словахъ его глаза смотрѣли на ружье, висѣвшее на стѣнѣ.

Когда мальчикъ ушелъ, онъ заперъ дверь и при огнѣ свѣчи занялся осмотромъ и распредѣленіемъ предметовъ, находившихся въ его комнатѣ. Въ старинномъ деревянномъ ящикѣ, съ грубыми украшеніями, вырѣзанными ножомъ, было старательно сложено Маргалидой и пересыпано пахучими травами привезенное имъ съ Майорки платье. Онъ надѣнетъ его завтра утромъ. Съ нѣкоторымъ страхомъ онъ подумалъ о страданіи и пыткѣ, которыя ему причинятъ сапоги и воротничекъ, послѣ длиннаго періода деревенской свободы. Но онъ хочетъ уѣхать съ острова точь – въ – точь такимъ, какъ пріѣхалъ. Остальное онъ подаритъ Пепу, а ружье его сыну. И онъ со смѣхомъ представлялъ себѣ мину маленькаго семинариста передъ этимъ, нѣсколько запоздавшимъ, подаркомъ…