Текст книги "Эсташ Черный Монах"

Глава 5. Прекрасная мавританка

Во времена мавров в Толедо насчитывалось около пятнадцати мечетей. Осталось всего лишь три, и только одна мечеть, Лас Торнериас, регулярно посещалась мусульманами. Находившаяся в самом центре города «Маврская мечеть» была местом проведения сборов мавританской общины. Кроме того, всех желающих там обучали арабскому языку.

С некоторых пор Эсташ стал посещать Лас Торнериас, чтобы хорошо освоиться с разговорным языком кастильцев. Он сильно отличался от того, который преподавали в школе переводчиков. Этот язык назывался «альгарабия». В нем было много как испанских, так и арабских слов. На нем общалось почти все население Толедо, что нередко ставило Эсташа в тупик – о чем они разговаривают?! Он просто не понимал этого языка, хотя считал, что арабский освоил более-менее сносно.

Его интерес к «альгарабии» был неслучайным. Однажды после занятий с Рамоном он оказался возле таверны, которая называлась «Алегре моро» – «Веселый мавр». Это было место, где по вечерам обычно собирались мориски – мавры, официально принявшие христианство. Название «мориски» употреблялось только в Кастилии. В Арагонском королевстве их называли просто «мавры», а в Валенсии и Каталонии – «сарацины».

Как обычно, на небольшой площади перед таверной бушевали нешуточные музыкальные страсти. Три мавританские гитары выдавали бешеный ритм, а смуглые танцоры соревновались в технике исполнения фламенко. Так продолжалось довольно долго, пока в круге не осталась всего одна пара – высокий гибкий мавр-байлаор[37]37
  Байлаор – исполнитель фламенко, андалусского танца.


[Закрыть] и совсем юная девушка-мавританка неземной красоты; по крайней мере, так показалось Эсташу.

Она была в красном длинном платье с оборками; оно называлось «bata de cola». Байлаор щеголял в темных брюках, подпоясанных широким поясом, и белой рубашке с широкими рукавами. Поверх рубашки он надел короткую жилетку-«чапеко».

На плечи мавританки была накинута андалусская шаль с очень длинными кистями. Она то закручивалась вокруг ее тонкого стана, подчеркивая стройный девичий силуэт, то ниспадала с плеч, и тогда танцовщица становилась похожей на красивую, мятущуюся птицу.

Ритм задавал байлаор, отбивая его каблуками с подковками. Звонкая дробь была слышна издалека и привлекла внимание Эсташа.

Юноша застыл в восхищении. Ему уже доводилось видеть мавританские танцы, но обычно танцевали изрядно уставшие за день простолюдины; ждать от них изящества и грации не приходилось.

Юная мавританка в красном платье и байлаор, явно большой мастер в танцевальном искусстве, закончили свое выступление, и публика осыпала танцоров цветами и так заорала от восхищения, что на шум начали сбегаться даже те горожане, которые и не думали в этот вечер посетить таверну. И ясное дело, никто из них не ушел восвояси, не отведав в «Алегре моро» доброго вина. (К вящей радости хитрого хозяина заведения, позволившего устраивать подобные развлечения возле таверны.) А танцы тем временем продолжались. Но уже без юной мавританки в красном платье.

Эсташ едва не упустил ее. Она накинула темный бурнус с капюшоном и была такова. Ее сопровождала дуэнья – пожилая женщина с темным мрачным лицом. Юноша бросился за ними и услышал, как она корит девушку за то, что та пренебрегла отцовским запретом и появилась на публике, да еще и станцевала. На что девушка ответила беспечным смехом. Эсташу показалось в этот момент, что зазвенели серебряные колокольчики.

Шли они недолго. Толедо делился на кварталы, внутри которых жители селились согласно социальному положению, ремеслу или религиозной принадлежности. Обитателей внутри квартала объединяли образ жизни, профессия или религия, и они могли рассчитывать на помощь и защиту.

В верхней части города, на северо-востоке, рядом с Алькасаром, простирался хорошо укрепленный правительственный квартал, называвшийся аль-Хизам, и доходил до стены и двух ее восточных ворот. Он был окружен полосой укреплений, отделявшей его от остальной части города.

Центральная часть города, между крепостью и Большой Мечетью, предназначалась для торговли. Здесь располагались многочисленные уличные лавки, в которых выставляли свою продукцию ремесленники. От рыночной площади, где торговали лошадьми, мулами и ослами (она называлась Сокодовер), и до крытого рынка Алкана друг за другом следовали лавки кузнецов, портных, скорняков, менял, брадобреев, мясников, сапожников, горшечников, ювелиров, торговцев рыбой, красильщиков и разного рода посредников.

В торговом квартале две крытых закрывающихся на ночь алкасерии (рынки, на которых продавали один определенный товар) соседствовали с фондуками – одновременно гостиницами для бродячих торговцев и складами для товаров. В восточной части торгового квартала в Алкане большей частью проживали евреи; в основном вокруг большого крытого рынка и множества мелких лавок. Будучи общественным местом, торговый квартал закрывался на ночь и постоянно охранялся.

Между правительственной и торговой зонами и стеной находились жилые кварталы; резиденции были на севере, рядом с аль-Хизамом, а бедные кварталы – на юге, на склоне холма, спускавшемся к Тахо. С VIII века мусульмане и христиане там жили вместе, деля сферы влияния, как в торговом квартале. Будучи в основном частными зонами, жилые кварталы не пересекались широкими улицами; там редко встречались открытые пространства, на которых находились торговые лавки.

Красавица и дуэнья привели Эсташа к «adarues», небольшой улице, вход в которую закрывался на ночь. Дома в этом квартале обычно имели лишь один выход на улицу, и жизнь их обитателей протекала за глухими стенами и закрытыми дверями. У самой решетки, которая перекрывала вход в «adarues», девушка пропустила дуэнью вперед, а сама обернулась и бросила быстрый загадочный взгляд на юношу. Видимо, она давно заметила, что он идет следом.

Эсташ остановился, словно вкопанный, не зная, как поступить. Весело рассмеявшись, прелестная мавританка что-то уронила на булыжную мостовую и впорхнула в узкую улочку. Немного помедлив, юноша подошел к решетке, нагнулся и подобрал алую розу – одну из тех, которые достались ей от зрителей.

В этот момент все внутри у него запело. Он удостоился внимания такой прекрасной девушки! Она подарила ему цветок! Это знак внимания в Кастилии стоил дорогого.

Никогда прежде Эсташ не испытывал такого чувства. Внутри у него все перевернулось, и душа запела от радости, в голове начала звучать звонкая и частая дробь каблуков байлаора, а кровь побежала по жилам с такой скоростью, что, казалось, еще немного – и она вырвется наружу.

Не зная, как совладать с этим состоянием, юноша бросился бежать. Он мчался, как молодой олень во время весеннего гона, и прохожие шарахались в стороны, освобождая ему дорогу.

Забежав в дом, где он квартировал, Эсташ едва не сбил с ног сеньора Маурисио. Но юноша даже не оглянулся, а взбежал по ступенькам на второй этаж, заскочил в свою комнату и упал на постель, прижимая розу к груди.

Несмотря на то, что над ним был потолок и чердак, эйфория подняла его к небесам, где он порхал вместе с ангелами. Замкнутого пространства для юноши не существовало; он плыл в эфире на волнах любви, которая ворвалась в его жизнь, как шторм в Ла-Манше, появляющийся совершенно неожиданно и непредсказуемо…

Все последующие дни Эсташ вел себя, как сумасшедший. Даже Рамон это заметил. Юноша уже изрядно продвинулся в «дестрезе», и временами даже побеждал своего учителя, что несколько нервировало махо, считавшего себя непревзойденным мастером боя на ножах. Но Эсташ до этого все же сдерживал себя, благоговея перед авторитетом испанца. А затем он словно с цепи сорвался.

Его атаки, будь это в настоящем бою, закончились бы смертью или увечьем Рамона. В Эсташа словно вселился бес. Он сражался, смеясь, и казалось, предугадывал каждый выпад махо.

– Сеньор Баскет, что с вами случилось? – Наконец Рамон не выдержал и задал вопрос, который давно вертелся у него на языке.

Эсташ совсем недавно узнал, что он Рамон де Севиллано. Все-таки, как и думал юноша, неприкаянный махо принадлежал к древнему испанскому роду. Но что подвигло его на такой неприкаянный образ жизни, об этом Рамон не распространялся.

– Ах, мой уважаемый учитель! Я так счастлив! Но нет, не совсем! – Эсташ сложил свою наваху, заткнул ее за пояс и подошел к испанцу вплотную. – Мне так нужна ваша помощь, дорогой Рамон!

– Если у вас появился соперник, – ответил, посмеиваясь, испанец, – то здесь я вам не помощник. Вы можете справиться с любым кабальеро.

– К счастью, врагов в Толедо я еще не успел завести. Хочу открыть вам свой секрет. Я знаю, вы порядочный человек и никому о нем не расскажете…

Эсташ замялся.

– Конечно, нет. Говорите, мой друг, говорите! – подбодрил его Рамон.

– Ладно! Так и быть! Я влюблен в одну девушку-мавританку, но не знаю, кто она, и свободна ли. Вдруг у нее уже есть жених и они помолвлены. О-о, я этого не переживу!

– Обрисуйте мне ее. Толедо – большой город, но кто его хорошо знает, для того он открытая книга. Смею вас уверить, сеньор Баскет, я изучил город вдоль и поперек, мне известны почти все богатые мавританские фамилии. Не говоря уже о кастильцах. Почему я думаю, что эта девушка из состоятельной семьи? – Тут Рамон хитро ухмыльнулся. – Такой кабальеро, как вы, сеньор, вряд ли обратит внимание на какую-нибудь замарашку.

– Ну, где-то так… – Эсташ улыбнулся в ответ и обрисовал прекрасную танцовщицу, а также улицу, на которой она живет.

Сделал он это весьма цветисто, расписав прелести девушки в такой превосходной степени, что даже близкий человек, руководствуясь рассказом Эсташа, не смог бы ее опознать.

Но Рамон лишь нахмурился, какое-то время в полной задумчивости размышлял, а затем уверенно молвил:

– Эта улица мне известна. Она из разряда престижных. Народ там далеко небедный. И живет на этой улице только один мавр – мориск, уважаемый и богатый меняла, которого зовут Хайреддин бин Абдуррахман аль-Джибрин. У него есть несколько детей, – точное количество не знаю – в том числе и две дочери. Но по вашему описанию, это Абаль – Дикая Роза. Она дочь белой рабыни из народа сакалиба[38]38
  Сакалиба – так именовались все невольники из восточной и юго-восточной Европы, вывозимые в исламские страны. Арабы называли сакалиба наряду со славянами волжских булгар, куманов и других светловолосых тюрок и угров.


[Закрыть], которую меняла купил у проигравшегося в пух и прах идальго. А тот приобрел ее на торгах в Константинополе. Женщина была неимоверной красоты. Так рассказывают. Но вскоре после рождения Абаль она умерла. Конечно же, девушка для менялы – родная дочь, но ее положение в семье шаткое. Она не имеет никаких прав на наследство, так как Хайреддин аль-Джибрин не узаконил отношения с рабыней, хотя свободу после рождения ребенка он ей дал.

«Так вот почему Абаль не столь смугла, как остальные мавританки! – подумал Эсташ. – В ее жилах течет кровь сакалибов». Он не раз слышал от Пьера Фарино, что женщины этого народа – всегда желанная добыча для любого торговца-пирата. Они красивы, покладисты, обладают уравновешенным характером и в хозяйстве просто незаменимы.

– Так о какой помощи идет речь? – спросил Рамон.

– Мне нужно с ней встретиться. Обязательно! Желательно наедине. Но как это сделать? Сам я пробраться на эту улицу не в состоянии. Что я франк, видно издалека. А в Толедо не любят, когда чужаки лезут в их личную жизнь. Вы же свой, у вас может все получиться.

– Придется хорошо подумать… – Рамон кисло покривился. – Связаться с маврами или евреями – себе дороже. Впрямую они не лезут на рожон, но в один прекрасный день вас могут найти где-нибудь на задворках с кинжалом в спине. Клинок они обычно оставляют в теле. Таков обычай. Это чтобы душа мертвеца не вырвалась через открытую рану и не начала преследовать убийцу. Что ж, тогда до встречи, друг мой! Я не могу отказать вам в вашей любезной просьбе.

Эсташ проводил Рамона долгим взглядом. Испанец, получив от него кучу денег, преобразился. Теперь он выглядел настоящим щеголем-махо. Рамон прикупил себе плотный плащ-боэмио[39]39
  Боэмио – плащ, имевший форму круга; разрез располагался на правом плече и скреплялся пряжкой.


[Закрыть] красновато-коричневых тонов, короткий черный пиджак, жилет красочной расцветки, плотно облегающие черные штаны до колен, украшенные вышивкой, чулки и широкий кушак из серебристой ткани, перехватывающий талию. Обут он был в низко вырезанные туфли с большими серебряными пряжками, на голове у него красовалась шляпа с большими полями, отделанная галуном. И естественно, за широким поясом у него пряталась превосходная наваха с клинком из знаменитой толедской стали.

Юноша почему-то был уверен, что Рамон все сделает как должно. И не ошибся. Идальго организовал ему встречу с красавицей-мавританкой на одном из рынков Толедо, который находился неподалеку от заветной улочки, где она проживала.

Рынков в городе было много. Они работали каждый день в крытых и закрывающихся на ночь местах – алькасериях. Некоторые из них специализировались на тех или иных товарах. Лавки ремесленников, скорняков и кузнецов, ювелиров и менял располагались на специальных улицах, а прилавки продавцов рыбы, овощей и фруктов тянулись вдоль площадей.

Долгое время единственной торговой площадью города была Сокодовер. Ее название указывало на то, что в эпоху мавританского владычества здесь шла торговля лошадьми, мулами и ослами. Но после реконкисты стали торговать зерном и строительным лесом. На площади и соседних улочках располагались склады, которые одновременно могли принимать и на ночлег, а также игорные дома и таверны.

Рынок, где Рамон обещал Эсташу организовать встречу с прекрасной мавританкой, был небольшим, но весьма популярным в Толедо, особенно среди знати. Он располагался в мавританской алькасерии – помпезном здании с колоннами и со сводчатым потолком, в котором для освещения были прорезаны окна. Здесь торговали заморскими тканями (шелком, атласом, бархатом, дорогим текстилем, который назывался «тканями Антиохии»), ювелирными изделиями, оружием, слоновой костью, красным деревом, различными ароматическими мазями и притираниями, а также корицей, гвоздикой, мускатным орехом, кардамоном, перцем и прочими специями.

На этот рынок поставлял товары сам Абул-Касим Рамишт из Серафа. Он выступал посредником, торгуя товарами из Китая и Индии. Только один из его помощников отгружал товаров на полмиллиона динаров.

О богатстве и щедрости Рамишта в мусульманском мире ходили легенды. Он оплатил в Мекке золотую водопроводную трубу в Каабе[40]40
  Кааба – мусульманская святыня в виде кубической постройки во внутреннем дворе мечети Масджид аль-Харам (Заповедная Мечеть) в Мекке. Это одно из основных мест, собирающее, согласно кораническим предписаниям, паломников во время хаджа. Кааба носит символическое имя «аль-Бэйт аль-Харам», что означает в переводе с арабского «священный дом». Коран называет Каабу первым сооружением, возведенным людьми непосредственно для поклонения Богу.


[Закрыть], заменив прохудившуюся серебряную. Кроме того, основал мастерскую по производству китайского шелка, которая приносила ему баснословные барыши. Именно этим шелком покрыли Каабу, когда прежнее покрывало пришло в негодность.

Когда Эсташ увидел прекрасную мавританку, его сердце заметалось в груди, как птица в клетке. Она пришла на рынок в сопровождении неизменной дуэньи. Рамон узнал, что такие походы Абаль совершает раз в неделю. Старуха время от времени бурчала на девушку, чтобы та прикрыла нижнюю часть лица, согласно мусульманскому обычаю, куском полупрозрачной ткани, но красавица лишь небрежно отмахивалась.

Ее окрестили, как и всех детей Хайреддина бин Абдуррахман аль-Джибрина, к тому же мать Абаль была сакалиба, а девушки этого народа не закрывали лицо, поэтому и она не следовала мусульманскому обычаю. Правда, на рынок красавица шла в бурнусе с капюшоном, который не давал рассмотреть ее прекрасное лицо в деталях.

Эсташ приблизился к девушке почти вплотную. Она направилась к лавкам ювелиров, где долго и придирчиво начала рассматривать драгоценности. На ней было немного украшений, и все недорогие. Похоже, девушке просто нравились различные безделушки, которые она лишь примеряла перед зеркалом, но не покупала. Да и кошелек у ее пояса выглядел уж больно тощим. Видимо, Хайреддин бин Абдуррахман аль-Джибрин не очень баловал свою внебрачную дочь.

В какой-то момент Абаль подняла глаза – и встретила горящий взгляд юноши. Ее лицо вмиг стало пунцовым, она беспомощно оглянулась на дуэнью, но той было не до нее. Старуху окружили женщины-хитанос[41]41
  Хитанос – испанские цыгане.


[Закрыть].

Первые хитанос, которые называли себя «кале», появились в Испании совсем недавно. Они были христианами, чем снискали симпатии у местного населения. Хитанос испанцы приняли хорошо; возможно, еще и потому, что их было немного. Им дали возможность кочевать по стране, разделенной на отдельные королевства.

Мавры их тоже особо не притесняли. Они были превосходными музыкантами и танцорами (не исключено, что напарник Абаль был как раз из племени хитанос), а некоторые женщины племени кале обладали вещим даром и гадали на площадях и улицах городов Испании.

Именно такие гадалки и взяли в оборот дуэнью, которая под их гипнотизирующими взглядами оказалась совсем бессильной. Она что-то беспомощно лепетала, порываясь присоединиться к своей воспитаннице, но ее робкие попытки были сродни трепыханью рыбы в сети.

Эсташу невольно попался на глаза Рамон. Он стоял несколько в стороне и хитровато посмеивался. Похоже, это была его проделка с «нашествием» хитанос. Юноша знал, что от гадалок так просто не отвяжешься. Значит, у него есть время…

Отбросив прочь стеснительность, что оказалось совсем непросто, он приблизился к девушке вплотную и сказал:

– Ясная сеньорита, примите мое сердечное приветствие… и этот скромный дар.

Эсташ поклонился девушке и с этими словами протянул ей ту самую золотую цепь с драгоценной подвеской, которую он снял с убитого пирата.

Это был очень смелый, даже неразумный порыв. Такие ценные подарки от незнакомых людей в семьях мавров запрещалось принимать; только от родственников. На что надеялся в этот момент юноша, было трудно сказать. Но этот дар он преподносил от чистого сердца, и, похоже, Абаль это поняла.

Она беспомощно оглянулась на дуэнью, которая уже почти вырвалась из заколдованного круга, понося последними словами нахальных хитанос, а затем решительно схватила цепь, быстро спрятала ее в свой кошелек и тихо обронила, даже забыв от растерянности поблагодарить за ценный подарок:

– Завтра… в соборе Святой Марии. Ранняя месса…

– Я буду там, – дрожащим от волнения голосом сказал Эсташ и поторопился отойти от лавки ювелира, потому что дуэнья, злая, как тысяча чертей, разметав гадалок, уже спешила к своей воспитаннице.

Большая мечеть Тулайтулы была в свое время переделана из вестготского собора, построенного в честь Девы Марии на месте, где она явилась митрополиту Ильдефонсу в 656 году.

После взятия Толедо христианами собор Святой Марии был перенесен в мечеть. Он включал в себя одиннадцать нефов, из которых центральный был самым широким. Молитвенный зал имел почти двести футов в ширину и сто двадцать футов в длину, а с северной стороны он имел эспланаду, частично вырубленную в скале; там происходили ритуальные омовения. Собор был обрамлен цветными мраморными колоннами со стилизованными капителями.

Эсташ пришел к собору ни свет ни заря. Он плохо спал, несколько раз просыпался среди ночи, а ближе к утру у него и вовсе сон пропал. Тогда он поднялся, надел свои лучшие одежды и даже надушился парфюмом, который прикупил на всякий случай – словно щеголь-махо, и едва не бегом направился к собору.

Ожидание начала мессы превратилось в муку. Время не бежало, а капало медленным каплями, притом на голову юноши.

Но вот к собору потянулся народ, – не сказать бы, что много; раннюю мессу стояли только самые истые христиане – и Эсташ начал вглядываться в прихожан женского пола. Все сеньоры были в мантильях, правда, разного покроя, цвета и стоимости. Некоторые накидки стоили очень дорого, так как были разукрашены бисером, шелками и бархатом. Месса была праздничной, поэтому многие мантильи были богато орнаментированы.

Вдруг сердце Эсташа словно оборвалось. Возле собора появилась Абаль! Она шла как-то робко, но это были пустяки. Главное – девушка была одна, без дуэньи! Похоже, она просто сбежала из дому. Или старуха крепко спала, или не любила подниматься слишком рано.

Абаль вошла в собор, и Эсташ поторопился ей вслед. Он догнал ее и встал рядом – сразу за несколькими скамьями, которые предназначались для богатых горожан и титулованных особ, которые имели собственные стулья и даже кресла. Он едва не забыл снять шляпу и поклониться, проходя мимо дарохранительницы – святая святых собора.

Следуя за Абаль и повторяя все ее движения, Эсташ при входе в собор припал на правое колено и осенил себя крестным знамением. После этого он подошел к установленному слева от входа сосуду со святой водой и опустил в него кончики пальцев. Все это он проделал машинально; в его голове не было ни одной богоугодной мысли, которые должны были посещать всех верующих, пришедших на мессу.

Эсташ стоял так близко, что плечом прикасался к девушке. Она вся дрожала.

– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te. Benedicimus te. Adoramus te. Glorificamus te. Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam, Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens.Domine Fili unigenite, Jesu Christe…[42]42
  Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволение. Хвалим Тебя. Благословляем Тебя, поклоняемся Тебе. Славословим Тебя. Благодарим Тебя, ибо велика Слава Твоя, Господи Боже, Царь Небесный, Боже Отче Всемогущий. Господи, Сын Единородный, Иисусе Христе…


[Закрыть] – тянул священник.

Какое-то время они безмолвно слушали мессу, а затем Эсташ все же осмелился начать диалог и тихо сказал:

– Меня зовут Эсташ…

– Абаль… – прошелестело в ответ.

– Простите мою назойливость… но я не в силах бороться с собой. Вы прекрасны, сеньорита! Когда я вас увидел, во мне все перевернулось. Я стану самым счастливым на свете человеком, если вы позволите быть вашим кавалером! Не погубите меня отказом!

Эсташ произнес эти фразы – заранее заготовленные! – через пень-колоду. Он вдруг забыл арабский язык, и мучительно вспоминал нужные слова. Закончив говорить, он с надеждой воззрился на девушку. Она вдруг стала пунцовой. Абаль стояла, склонив прелестную головку, и со стороны казалось, будто все ее внимание сосредоточено на молитве «Gloria».

Пауза несколько затянулась. Эсташ уже начал терять терпение, когда девушка наконец заговорила; естественно, шепотом:

– Я благодарна, вам, сеньор Эсташ, во-первых, за ваш чудесный подарок, а во-вторых, за столь высокую оценку моей внешности. Это не совсем так, в Толедо много девушек красивей меня, тем не менее я вам признательна. Что касается вашего желания стать моим кавалером, то вы не волнуйтесь, в нем нет ничего предосудительного, затрагивающего мою честь. Наоборот – я польщена. И готова ответить вам взаимностью.

Дальнейший разговор Эсташ потом вспоминал с трудом. И он, и Абаль были настолько потрясены неожиданным влечением друг к другу, что несли какую-то чушь. Собственно говоря, как и все влюбленные.

Но самым удивительным было то, что, как выяснилось, девушка заприметила Эсташа еще во время танца. И в этот момент, как она поведала юноше, ее будто ударила молния…

Эсташ был первым у Абаль. До этого к ней просто никто из молодых людей не решался подступиться. Даже нахальный байлаор-хитанос, партнер по танцам, и тот тушевался. Все знали, что у Хайреддина аль-Джибрина всегда есть под рукой парочка-другая махо, которые спустят шкуру с наглеца.

Какие у менялы были планы начет внебрачной дочери, девушка не знала; да и кто бы ей сказал? Воля отца – закон. Но ее утешало то, что о замужестве речь пока не заходила, так как она была еще слишком молода.

Они общались на испанском, который Эсташ знал неважно. С арабским было еще сложнее, так как Абаль большей частью разговаривала на «альгарабии». Это обстоятельство и подвигло юношу присоединиться к страждущим у мечети Лас Торнериас, жаждавшим досконально изучить этот смешанный язык, без которого в Толедо делать было нечего, особенно на рынке.

По мере того как он продвигался в изучении «альгарабии», их разговоры становились более интересными и обстоятельными. Хотя временами слова им были вовсе не нужны. Они просто сидели в каком-нибудь садике за пределами городских стен, тесно прижавшись друг к другу, и вели мысленную беседу. И в эти моменты им было так хорошо, что никакими словами не передать их чувств.

Абаль научилась ловко обманывать дуэнью – не без помощи Рамона. Махо, который нечаянно стал другом Эсташа, хотя между ними была существенная разница в годах (может, потому, что Рамон де Севиллано был очень одинок; родня его была далеко, а в Толедо с ним просто боялись общаться, зная его непредсказуемый нрав и драчливый характер), достал у хитанос снотворное зелье, которое девушка время от времени подливала своей дуэнье. И старая сеньора спала, как сурок зимой.

А отцу Абаль была практически безразлична; жива, здорова, одета, обута, еды на столе вдоволь – и ладно. К тому же у него были еще и другие дети, и он был слишком занят своими делами.

И конечно же, такая идиллия долго продолжаться не могла. Толедо был слишком маленьким городом для большой любви. А юноша и прекрасная мавританка как-то незаметно для самих себя влюбились друг в друга, что называется, без памяти. И постепенно потеряли бдительность.

О, юность, как ты беспечна! Влюбленным молодым людям кажется, что мир вокруг них пропитан любовью. Что люди добры и желают им только хорошего. Но они не знают, или им никто не подсказал, что чужое счастье вызывает зависть, которая жестока и коварна, и ни перед чем не остановится, лишь бы стереть с лица счастливого человека радостную улыбку.

Эсташ даже не подозревал, что над его головой сгущаются мрачные тучи…