Текст книги "Демон и Бродяга"

Артура пробил пот. Он не сумел бы объяснить, отчего вдруг стало так страшно. Ведь и до того жизнь не была малиной, приходилось ждать неизвестно чего, в неудобной позе, на сыром мху, со скрученными конечностями. Но когда они запели, что-то изменилось принципиально.

Что-то сдвинулось.

– Что, Кузнец, напужался? – Лука закашлялся, попытался улыбнуться, но у него это неважно получилось. Варвара громко стучала зубами, Буба был без сознания. Больше всех повезло Бродяге, он откровенно дрых, пуская слюни.

– Глянь-ка, Кузнец… никак крепость строют…

– Это не крепость.

– А что ж тогда?

– Это могила.

26
МОГИЛА ИСТРЕБИТЕЛЯ

Артур с трудом повернул голову. Шаманы обходили пленников, разделяясь на два живых ручейка, и спускались вниз, к громадной глубокой яме. В яме по-прежнему кипела работа, но бессмысленное перетаскивание грунта опять сменилось ударами ломов. Пока Коваль следил за шаманами, надсмотрщик пригнал откуда-то еще десятка два полуживых, тощих, как смерть, существ и ударами бича заставил их приступить к работе. Несчастные рабы из этой партии выглядели так ужасно, что наверняка не смогли бы поднять тяжелое кайло без дозы наркотика. Их расставили в шеренги вторым фронтом, напротив той бригады, что копошилась внизу, на глубине не меньше трех метров.

– Раз ты Белый царь, так должен нас отсюда вытащить, – рассудительно заметил Лука.

Ковалю совсем не понравились интонации бывшего пулеметчика. Тот словно намекал, что сейчас во всеуслышание огласит имя самого крутого пленника. – Слышь, Белый царь, давай, убей их!

– Заткнись, – посоветовала пулеметчику Варвара.

– А ты мне теперь никто, и рот не затыкай, – ощерился Лука. – Я его святости служил, а не бабе дурной, ясно?

– А я тебя узнал, – подал голос незнакомый пленный, долговязый парень с очковым синяком на вытянутой физиономии. – Ты, ты, девка! Ты же дочка Малиновского, бывшего атамана из Читы, да? Глазам не верю!

– И что с того? – насупилась Варвара. – Я сама атаманша Читы, а ты-то кто?

Парень вместо ответа захохотал, очевидно, травы, подмешанные в водку, не позволяли ему долго сохранять ясность ума. Зато вместо долговязого зашепелявил, забормотал громко молитву один из узкоглазых кряжистых мужиков, одетый в дырявые сапоги и рваную телогрейку, словно погрызенную мышами.

– Варя, что он говорит? Молится? – Артур решил пока не замечать наглого поведения бывшего пулеметчика. Человек от пережитого вполне мог соскочить с катушек.

– Он, это… – Варвара, как ни странно, сохраняла хладнокровие. – А я его как-то видала, ага. Он из нерчинского улуса, большой у них человек, хозяин большой. Мы с ними торговали, дрались пару раз, потом мирились. Ты смотри, что творится, а? Кого эти ироды решили бесам скормить?

– Почему скормить? – настаивал Коваль. – Варя, если ты что-то знаешь, лучше скажи сразу!

Шаманы, тем временем, выстроились в круг справа от грандиозной ямы, запели хором и начали притоптывать. Каждый медленно поднимал левую руку, затем резко ударял о бедро.

– Я его бубубу не шибко разбираю! – Варвара нахмурилась от напряжения. – Вроде снова старая песня. Мужик такое дело говорит… что черные шаманы из брошенных улусов хотят разбудить истребителя людей. И для того им нужны сердца смелых. Им надо сердца, чтобы… нет, не понимаю…

Лука захихикал с закрытыми глазами. Буба молчал, склонившись набок. Бродяга проснулся, повел вокруг себя осоловевшими глазами и снова захрапел.

– Слушайте меня. Если ко мне подойдут вплотную, вероятно, я сумею задержать одного или двоих, – тихо начал Артур. – Я прикажу разрезать веревки, затем развяжу Варвару, но надо быстро…

– Они не подойдут, Кузнец, – зло выговорил Лука. – Ни к тебе, ни ко мне не придут. Разве ты не знаешь, зачем им сердца? Эх ты, какой же ты царь?

Шаманы вскрыли могильник. Оттуда никто не вылез, не полыхнуло пламя, не произошло пока ничего чудесного.

Но словно вынули пробку из бутыли с крепкой месячной брагой. Терпкий, застойный дух разлился в воздухе. Внезапно стало понятно и объяснимо присутствие такого большого числа ровно обтесанных камней. На темном срезе сырой земли стали видны слои этих плотно пригнанных булыжников, которые выполняли роль накатов и, очевидно, великолепно защищали сердцевину траншеи от воды. Рабочие как раз общими усилиями пробили дыру и принялись вытаскивать камень за камнем. Вероятно, они добрались до последнего слоя. Надсмотрщик что-то выкрикнул, работа остановилась. Трое с черными лицами, звеня бубенцами, спустились в яму. Рабочих оттеснили кнутами, те подвинулись и стояли покорно, точно выключенные из сети роботы. Это, конечно же, были не роботы, а живые люди – Артур видел, как вздымаются их ребра, как стекает пот по коже, оставляя грязные дорожки.

– Что они там делают?

– Никак клад отрыли?

«Нет, это не клад, – подумал Коваль. – Это могильник, очень своеобразный, если не сказать больше… Похоже, эта могилка даст фору гробницам египтян… Кто же такой этот истребитель? Что за очередная сказка?..»

Четверо с черными лицами приняли у рабов инструменты и сами взялись за работу. Кто-то отдал команду, Артур никак не мог определить этого главного, чтобы впоследствии прикончить его первым. Зазвенели кандалы, и «каторжан» вообще убрали из поля зрения. Зато, помимо ряженых колдунов, вокруг загадочной траншеи выстроились очень странные молодые люди. В одинаковых светлых рубахах на голое тело, раскрашенных алыми пятнами, босые и стриженные наголо. Очевидно, до того они прятались в землянке, а тут прибежали рысцой и построились шустро, спинами к центру и выставленными вперед оголенными кинжалами наружу. Впереди босоногих бежала старая сгорбленная шаманка и вела за руку первого юношу. Коваль сначала не обратил внимания на некоторые странности этой новой группы, пока ближайший парень не оказался от него в трех метрах.

Он был слеп.

Они все были слепы, причем слепы, скорее всего, от рождения. Но вместо внимания и настороженности, присущей слепым, их желтоватые скуластые физиономии олицетворяли абсолютное спокойствие. Каждый замер там, где его поставила старуха, босиком на острых камнях или в мокром мху. Каждый выставил впереди себя саблю, только это были не сабли.

Артур в походах навидался немало холодного оружия. Этим оружием драться с человеком, вооруженным обычной саблей, не стоило. Слишком широкое лезвие, закаленное особым методом, с прорезью по центру, с утяжелением на острие, покрытое бугорками вроде…

Вроде азбуки для слепых!

Только вот зачем слепым читать то, что написано на оружии?

Вдруг стало темнее. Артур искал причину на небе, но, видимо, глаза его обманывали. Темнота поднималась снизу, из разверстого рта могилы. Три или четыре бубна выводили нелепый, скомканный ритм, но самих музыкантов со своего места Коваль пока не видел. Мужики в траншее прекратили копать в глубину и принялись расширять ступени, сделанные ранее. Камни на их пути вниз закончились, теперь «археологи» передавали по цепочке ведра с глинистой землей и сбрасывали содержимое ведер за пределами траншеи. Две кучи по обеим сторонам раскопок росли очень быстро.

Четверо мужчин с закрашенными черной краской лицами принесли на плечах ковер, пыльный, расползающийся. Ковер раскатали между ближним краем ямы и шеренгой пленных. Затем с бешеной скоростью откуда-то приволокли заготовленные жерди, хворост и горючее. Не прошло и минуты, как по обе стороны от ковра запылали два гигантских костра. Тем временем еще больше потемнело, но Артур никак не мог понять природу явления. Солнце никуда не спряталось, все так же болталось в дрожащих потоках воздуха над степью, и облака не мешали светилу выполнять свою работу. Однако мрак наступал не сверху, он, словно роса, оседал на траве, он выползал из низин, как ядовитый болотный газ, он плескался уже у самого основания каменистого холма, грозя затопить и свежевырытую траншею, и привязанных пленников, и шатры с высокими таежными гостями.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

В круг выступили две женщины и двое мужчин. Артур не сразу определил их пол, мужчины лихо разукрасились и ни в чем не уступали своим воинственным подругам. Впрочем, это мог быть вовсе не танец войны и не пляска смерти, но Ковалю показалось, что ничего романтического, и уж тем более сентиментального в этом дерганом танце не было.

Те четверо, что осторожно выковыривали камень за камнем из подземной кладки, почти завершили работу. Они смогли спустить вниз веревки, горящие лампы и спустились сами.

Бубны били все чаще. Четверо танцоров кружились в круге. Круг отвечал им все более частыми хлопками по бедрам, все более резкими приседаниями. Слепые юноши замерли недвижимо, защищая могильник и шаманов от возможного нападения каких-то внешних сил.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

Шаманы разбились на два круга, внешний и внутренний. Внешний кружился быстрее, но во внутреннем начались сложные движения каждого вокруг собственной оси.

Артур сосредоточился и чрезвычайно легко поймал волну мозгового излучения ближайшего стражника. Нельзя сказать, что тот ни о чем не думал, а вел себя и ощущал последним поленом. Голоногий парень думал о еде, ему невероятно хотелось получить свой кусок жареного мяса, свою кружку браги и миску каши. Артур попытался выудить из этого одаренного мозга сведения о странном оружии, но натолкнулся на смесь гордости и страха. Бывший Клинок понял одно – стражу готовили с детства, нарочно ослепляли и выстроили кругом для защиты не от людей.

Черные шаманы кого-то боялись.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

Возле расстеленного ковра откуда ни возьмись появились несколько длинных жердей, на их концах торчали бараньи, медвежьи и лосиные черепа, украшенные кусками шерсти, лентами и вязанками засушенных ягод. Женщины брызгали в костры какое-то снадобье, от него искры взлетали тучей, а резкий аромат пьянил не хуже водки.

– Эй-ха, жоо-лдо, эй-ха…

– Варвара, о чем они поют? – Артур начал сомневаться, что сумеет дослушать до конца. Голова снова начала кружиться, солнце подпрыгивало, деревья и валуны вокруг раскачивались все сильнее, точно находились на борту корабля.

– Я не понимаю, это древние их языки… Кажется, они умоляют господина проснуться. А тебе не все равно, с какой музыкой нас сожрут? Это курултай, Кузнец, черный курултай! Только у них не шибко получается…

– Почему не шибко? – Коваль прикрыл глаза, выносить вращение не было сил.

– Они не умеют, – расхохотался Лука. – Эти дурни, они не настоящие… тебе не понять, Кузнец. Они верят, что надо родиться в семье, которая служила нижнему миру, или как у них там ад кличут. Тогда можно оживлять мертвецов…

«Нет никакого ада», – Артур вспомнил беседы с джинном, но промолчал.

Песня лилась все быстрее, ноги выбивали пыль из ковра, лампы по краям прямоугольной ямы полыхали, как кошачьи глаза. Высоченные костры горели вовсю, но Артуру казалось, что он видит их пламя сквозь мощные фильтры.

К разрушенной кладке в глубине траншеи вернули несколько крепких кандальников с корзинами и крюками. Повинуясь тычкам острых пик, они стали раскачивать камни и разрушать отверстие. Артуру вдруг подумалось, что все остальное имеет мало значения, и костры, и пляски, и даже его плен. Самое важное сосредоточилось сейчас внизу. Он оценивал ширину каменного захоронения метров в восемь, а длину – в два раза больше. В дыру, пробитую по центру, уже могли свободно пролезть трое.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

– Эй-ха, саолды-жжехха…

Пение лилось рекой, но река эта не походила на ленивые полноводные реки русских равнин. Скорее, она извивалась, прыгала по камням и корчилась в расщелинах скал, как непослушные весенние потоки, стекающие с северных монгольских хребтов.

Скорость нарастала. Четверо в центре круга упали на ковер и забились в падучей, но это был не припадок, а часть сложного танца. Выгнувшись дугой, почти в мостике, но не касаясь ковра руками, колдуны подпрыгивали, тряслись и выкрикивали какое-то длинное слово.

Звон невидимых бубнов и рокот барабанов превратились в близкий камнепад. Ритм распался на несколько пересекающихся тем, то угасающих, то вновь всплывающих. Шаманы внешнего круга завертелись волчками, скинув халаты. Под халатами на них было столько блестящих оберегов, что в свете костров люди стали походить на маленькие рождественские елочки, лишенные корней. Шапки никто не снимал, женщины плюхнулись на ковер, стали перемещаться короткими прыжками на коленях, выстроившись в затылок друг другу.

Громко застонал Буба, но его стон тут же потонул в общей звуковой вакханалии. Орали мужики, привязанные к кольям, визжали женщины, Коваль различал в темноте их распахнутые рты и брызги слюны. Его самого трясло крупной дрожью.

Действо было в разгаре.

Мрак подступил вплотную к редкой цепочке босоногих слепцов, охраняющих коллективное буйство. Между их выставленными вперед кинжалами пробегали молнии, парни тряслись, на их бритых макушках дрожали капли пота, скатывались по лицам. Издалека казалось, будто каждый держит на себе огромный груз. Возможно, так оно и было, подумал президент, они держат весь наш мир, точнее – удерживают его от проникновения туда, в центр. Кому-то очень нужно, чтобы кусок смещенного мира вырвался на поверхность…

Похоже, те, кто прыгал и кружился на ковре, полностью потеряли чувство реальности. Их космы разметало в разные стороны, будто дул ураган, но урагана не было, не чувствовалось даже слабого ветра. Пейзаж за пределами круга стал плоским, безжизненным, степь сузилась до тонкой светлой полоски, небо надвинулось вплотную, ушей Артура больше не достигали иные звуки, кроме воя, выкриков и топота бесновавшихся шаманов.

Он устал ожидать, когда безумцы придут их убивать, устал надеяться на чудо спасения и намеревался уже усилием воли погрузить себя в сон, как вдруг внизу что-то произошло.

Пение прервалось, сменилось тишиной, а затем – одновременным победным воплем. Из расщелины в каменном своде могилы на канатах подняли что-то длинное, мягкое, похожее на сложенный парус.

Белое знамя.

В тишине стало слышно, как вскипает смола на стволах сосенок, попавших в опасную близость от костра.

Визгливый голос отдал приказание, четверо рабов, склонившись, стали бережно разворачивать белое полотнище. Еще до того, как их мокрые спины разогнулись, у Артура перед глазами словно щелкнули фотовспышкой.

Он вспомнил легенду об этой могиле.

Он догадался, для чего им нужны сердца.

27
БЕЛОЕ ЗНАМЯ

Первым сняли с кольев того самого долговязого парня с очковым синяком, превратившим его физиономию в мордочку испуганного лесного хорька. На него навалились вчетвером полуголые крепкие азиаты, лоснящиеся, будто натертые жиром. Чуть позже Артур убедился, что они действительно натерты жиром, а глаза их вынуты еще в детстве, так же, как у внешней стражи.

– Кузнец, оглох, что ли? Эй, так и будем подыхать?!

«А что я-то могу?» – хотел огрызнуться Артур. Такого острого чувства беспомощности он не испытывал очень давно. Пожалуй, пятнадцать лет, с того дня, когда Качальщики нагло выкрали его из каравана папы Рубенса и увезли в лес.

Увезли вместе с молоденькой Надей ван Гог и едва ли не насильно сделали мужем и женой…

Совершенно не ко времени президент представил жену и детей. И от нахлынувшего, теплого, болезненного, бесконечно далекого… его посетило горькое отчаяние.

Неужели это конец?

Неужели все закончится так бездарно и бессмысленно, под ножом вшивого дикаря, да еще в такой дали от дома, что никто не найдет тело? Неужели стоило биться за выход страны к океану, за победу над флотом Карамаза, за нерушимость границ и подохнуть только потому, что какой-то придурок из зеркала сочинил неразрешимую загадку? Разве не проще было принять предложение настоятелей в храме Девяти сердец и вернуться в собственную молодость, к молодой счастливой жене?..

Артуру казалось – он сейчас с радостью отдал бы ногу или руку за возможность мгновенно перенестись домой, к Наде. И гори они огнем, эти Малахитовые врата, эти турки и монголы и старец, с его абсолютно неясными перспективами…

Слепые палачи с ворчанием набросились на следующего пленника. Непонятно было, по какому признаку они выбирают жертву и как вообще ее находят. Разве что по запаху? Коваль не видел, кого они там схватили, сняли с кольев и потащили вниз, к яме.

Очевидно, степные шаманы для таких вот ответственных операций готовили особую когорту слепых бойцов. Вероятно, их отбирали у родителей-кочевников в раннем возрасте, ослепляли и учили только одному – беспрекословному подчинению. Коваль с восхищением следил за тем, как двигались слепцы. Замечательная в своей жестокости и предусмотрительности идея! Незрячий вряд ли выдаст место, которое никому нельзя показать, незрячий никогда не видел золота, его не пьянили переливы драгоценных камней и улыбки красоток. Его не надо убивать после того, как спрятаны и зарыты сокровища, его можно оставить рядом, творя любые безобразия, занимаясь развратом или, напротив, пытая невинных жертв. А если у слепых детишек развивать боевые навыки, развивать их способности к восприятию на слух и на ощупь, то результаты окажутся более чем интересные…

Парня потащили вниз, к белому знамени, и почти сразу вспыхнули еще два костра. Долговязый орал и брыкался, пока его не перевернули навзничь и не залили в рот густую коричневую жидкость, подозрительно похожую на смолу. Парень, видимо, обладал изрядной силой, ему удалось скинуть с себя двоих мучителей, но подбежали другие и одолели несчастного. Его уложили ничком, вывернули руки и прикрутили щиколотки к запястьям так туго, что тело человека выгнулось дугой.

На пленнике распороли рубаху, оголили грудь и бросили его в такой беспомощной позе подле костра. Откуда-то выскочила лохматая тетка, голая по пояс, вся разрисованная красной краской и облепленная пухом. Мотив шаманской песни тут же изменился, женщина затянула свою мелодию. Похоже, что она подражала кудахтанью курицы и крику петуха. Она размахивала чем-то мохнатым, пестрым, подпрыгивала, трясла обвисшей грудью. Когда блики костра упали на ее сморщенное, искаженное от крика лицо, стало видно, что в руках у нее обезглавленная курица, и кровь, выплескиваясь из горла птицы, оставляет на теле шаманки все новые разводы.

В басовитый хор мужчин нестройно вплелись несколько высоких женских голосов. Пели что-то вроде:

– Эййэ хылээ-де-ырр…

У Коваля появилось ощущение, будто в темечко загоняют гвоздь. Бесконечно повторяющийся на трех нотах заунывный мотив, обрывающийся на подъеме, хлопки и резкий звон бубнов и тошнотворно-сладкая вонь запретных трав, щедро высыпаемых в костры, сводили с ума.

– Кузнец, ты слышал? – наклонилась Варвара. Чтобы перекричать толпу завывающих фанатиков, ей приходилось изо всех сил напрягать голосовые связки. – Им нужно окропить знамя, Кузнец! Это могила Тэмучина, степняки бредят им! Отец мне говорил, что…

Что говорил папа Малиновский, Артур так в тот момент и не узнал. Женщина потрясла над головой петухом, оросила себя и дрожащего связанного парня дождем багровых капель. Тем временем рабы медленно разворачивали знамя. Для льняной тряпки, пролежавшей в склепе больше тысячи лет, знамя сохранилось подозрительно хорошо. Хотя в нем имелось немало прорех и обветшали края, в целом символ страшной эпохи выглядел вполне сносно. Между камнями шустро вбили девять жердей, протянули между ними веревку. Знамя больше походило теперь на неровно подвешенный парус, потерявший свой корабль. С ткани сыпалась мелкая белая пыль, что-то вроде талька или песка. Сумасшедшая бабка, тряся грудями, забралась под знамя, и, пока прислужники расправляли реликвию, она превратилась в неопрятный скачущий пельмень.

Тут произошла очередная заминка. Оказалось, что до конца расправить чудовищный флаг не могут, край полотнища был стянут тугими шнурами. Шнуры разрезали, Ковалю показалось, что из складок знамени что-то выпало, какой-то маленький предмет, его тут же подобрали и унесли куда-то в сторону.

Выпавший предмет забрал высокий сутулый человек с вытянутым назад черепом и уродливо изогнутой шеей. Коваль видел этого мужчину пару секунд, ему показалось, что на темечке у того не волосы, а хохолок из длинных, грязно-белых перьев. И рожа похитителя сильно отдавала чем-то птичьим – хищная, вытянутая вперед, словно клюв…

Похожий на лебедя мужчина не задержался у костра. Он спрятал находку под одеждой и кинулся вниз по склону.

– Хувайлид! – позвал Артур. – Хувайлид, сволочь, ты где?! Погибнем ведь, выручай, бабочка чертова!

Слепцы сняли со второго пленника веревки, перевернули его и распяли между забитыми в каменистую почву крюкам. Варвара молилась шепотом, Лука хихикал. Возле спящего Бродяги появились двое с черными лицами, запрокинули ему голову, насильно влили в глотку новую порцию самогона. Одежда старца промокла, в воздухе резко понесло сивухой.

Шаманы начали новый танец и новую песню. Вход в могилу продолжал расширяться, вниз спустили еще несколько ламп. Стало очевидно, что нижняя каменная кладка представляет собой потолок, часть купола, опирающегося на квадратные колонны. Колонны уходили куда-то вниз, дно склепа скрывалось в тени. Вниз осторожно спустили крепкую лестницу с широкими деревянными ступенями, затем вторую и сбросили несколько толстых канатов.

Рядом с измазанной в белом песке и перьях женщиной появился широкоплечий мужчина, одетый в одну лишь медвежью шкуру. Нет, это была не совсем медвежья шкура. Шерсть, видимо, выстригли и обваляли в совиных перьях. Артур узнал того кадра, который поил его в шатре самогоном. Круглая безухая голова, вся в пучках перьев, непонятно, то ли приклеенных, то ли у него волосы росли так, черный нос крючком, едва не достающий до подбородка, когти на руках…

Задние лапы медведя волочились за ним по земле, человек подпрыгивал, приседал, крутился волчком и снова изображал разъяренную птицу, распустившую крылья. Прочие гости праздника кружили с такой скоростью, что профессиональных ледовых фигуристов давно бы стошнило.

Шаманы давно выпали из реальности. Порядок на курултае поддерживали те, кто не вошел в главный круг, человек восемь помоложе, тоже с накрашенными лицами, но без хлыстов и без огромных меховых шапок. Под командой одного из младших адептов кандальники короткими рывками тянули канаты. Очевидно, снизу, из ямы, поднимали что-то очень тяжелое, мышцы рабов вздулись, плечи дрожали, ноги разъезжались.

Последующее произошло настолько внезапно, что соседи Артура не сразу сообразили. А когда до измученных людей дошло, какая участь их ждет, поднялся дикий вой и стон. Кто-то отчаянно матерился, кто-то плакал и звал маму, кто-то плевался и хохотал, как Лука.

Человек-сова ударом ножа вспорол грудь первой жертве, ловким движением запустил под кожу руку и вырвал сердце. Затем он размахнулся и широким движением облил знамя. Получилось своеобразное граффити. Артур мог лишь надеяться, что первая жертва умерла быстро.

Слепые слуги вернулись и уверенно накинулись на Луку. Ряд бритых стражников разорвался, пропуская их, и снова сомкнулся. Лука заорал, как поросенок под ножом. Его тонкий истошный крик резал уши. Варвара молилась в голос.

– Сволочи, будьте вы прокляты! – выкрикивали в темноте русские пленники.

– Чтоб вам сдохнуть, ироды!

– На том свете сочтемся, погань вонючая!

– Слышь, Кузнец, а ты – мужик ничего! – Варвара улыбнулась сквозь слезы.

– Ты тоже молодчина!

Артур про себя решил, что сумеет остановить себе сердце, чтобы не дожидаться начала процедуры. Он никак не мог определить, вытащили из внутреннего кармана зеркальце или нет. Во всяком случае, Хувайлид не подавал признаков присутствия. Он и прежде часто пропадал без предупреждения, но никогда еще не оставлял своего протеже перед лицом явной смерти.

Из второго пленного не торопились вынимать сердце. Человек-сова присел над ним, показал всем лезвие длиной в локоть, затем поставил колено на поясницу голого распятого человека и сделал круговой надрез на голени.

После третьего надреза на руке человек-сова плюхнулся жертве на спину и принялся методично вспарывать кожу вдоль позвоночника. Распятый молчал до тех пор, пока шаман не добрался до затылка. Наверное, он орал на пределе, но вопли пляшущей братии заглушали его жалобы. Распятый бился лицом о землю, наверняка он мечтал о смерти, но умереть ему не позволяли. Черный шаман занимался своим делом не просто профессионально, но с большой любовью. В кулаке у него появился другой нож, с коротким изогнутым лезвием, он стал потихоньку снимать кожу со спины несчастного, орудуя своим мясницким инструментом.

Коваль хотел бы этого не видеть, но кошмарное зрелище по-своему завораживало. Человек постепенно превращался в кусок мяса, в живое пособие по анатомии. Луку приволокли, уложили рядом и несколько раз ударили по голове. Не оглушив, его не могли связать. Артур не мог не порадоваться за верного пулеметчика Бродяги, с него, к счастью, не собирались сдирать кожу заживо; колдунов интересовало его сердце.

На ковре творилось что-то невероятное. Женщины-шаманки бились в истерике, колотили кулаками в землю, трясли тряпками с нанизанными на них черепами мелких грызунов, их песня походила на печальный речитатив, ускоренный до темпа хип-хопа. Мужчины крутились, как бешеные волчки, полы халатов раздувались, руки летали, из распахнутых ртов летели отрывистые заклинания. Бубны выстукивали вязкий завораживающий мотив на три такта, им вторили колотушки, кто-то насвистывал, кто-то выл, довольно удачно подражая волку.

Из раскопа показалось нечто овальное, метра два в длину, на первый взгляд похожее на… исполинскую детскую колыбельку.

– Что, Белый царь, неохота помирать? – Из мрака перед носом Артура материализовалась страшная чумазая рожа. Один из молодых шаманов, с шапки свисают мелкие звенящие игрушки, широкие восточные скулы, безумные глаза, черные зрачки – как блестящие монеты.

– Неохота. Кто ты такой, мы знакомы? – Коваль ухватился за слабую надежду. Разговорить этого типа, усыпить бдительность, заставить развязать веревки!

– Мы не знакомы, – расхохотался шаман. – Но про тебя много говорят. Слухи о Белом царе русских докатились до Великой степи. Мы думали, что ты похож на повелителя небесного царства, а ты – просто испуганный хорек. Зачем ты забрался в чужой курятник, тебе мало курочек у себя дома?

Внизу истошно завопил Лука. Белое знамя перечеркнула очередная багровая линия. Двухметровую колыбель вынули, наконец, из подземного хранилища, завели под ее днище бревна, потянули на канатах в сторону.

– Не бурят это, не из наших, – шепнула Варвара, когда молодой шаман отвернулся. – Я чую, выговор у него, как у степняка!

Ковалю было все равно, какой у молодого убийцы выговор. Возле расстеленного ковра корчились уже два ободранных человеческих тела. Сова почти закончил свою увлекательную работу, он срезал с изнанки кожи сухожилия и нервы с такой же невозмутимостью, с какой работает мясник при разделке коровьей туши. Особо бережно и старательно, чтобы не порвать и не сделать лишних порезов, он стягивал кожу с черепа. При этом он не догадывался оборвать мучения либо нарочно стремился закончить процедуру до того, как остановится сердце страдальца.

– Почему ты зовешь меня царем? Я – не царь.

– Неужели? – Чернолицый выговаривал русские слова правильно, но с заметным акцентом. – Много мы слышали. Темники ханские не осмеливаются делать так, как делаешь ты. Мандарины китайские и ламы в Тибете не делают так, как ты. Только цари русские поступают так, как хочет их левая нога. Захотел – раскачал и стер столицу древнюю, сто тысяч человек без крова, без лепешки пресной оставил. Захотел – сослал народ целый, десять тысяч кибиток загнал в голодную степь… Так только царь может делать. Разве мало тебе было крови дома? Разве не напился ты чужой смерти там?

От такой эрудиции Коваль несколько опешил.

– Если ты говоришь о разрушении Москвы, то это решал не я, а Хранители равновесия. А в южные степи я высылал тех, кого к выселению приговорила Дума. Я смотрю, тебе много известно о нашей жизни? – перешел в наступление президент. – В таком случае ты должен знать, что нам не нужны ни Монголия, ни Китай, ни Корея. Нам нужны лишь наши прежние границы…

– И Большая смерть, так? – расхохотался шаман. – Тебе нужна смерть в стеклянных капсулах, чтобы держать в страхе весь мир. Ты получишь свою смерть, ты нажрешься ею до отвала! Когда проснется истинный повелитель мира, каждый преданный ему царь получит свой отрез белого знамени…

Женщины-шаманки бились, как в припадке, танцующие мужчины повторяли один и тот же стих. Громоздкое сооружение, вынутое из-под земли, по круглым бревнам выкатили на ковер, молодые служители скинули нательные рубахи, упали на колени и принялись обтирать боковины удивительной конструкции. Не прошло и минуты, как в сполохах костров засиял золотой саркофаг.

– Не хочешь отдавать сердце, Белый царь? – глумился пьяный кочевник. – Ты еще можешь вымолить прощение. Тогда тебя не убьют, да. Ты можешь стать верным нукером истребителя, если пожелаешь… Что это такое, Белый царь? Зачем тебе это?

Шаман держал в руке зеркальце Озерников.

«Если сейчас разобьет – джинна мне не видать. И Малахитовых ворот не видать, как своих ушей. Как же его успокоить?..»

Что-то произошло внизу. Девятихвостовое белое знамя Истребителя отяжелело от крови. Неровные полосы и кляксы покрывали его, а внизу, под знаменем, катались несколько шаманов, исступленно ударяя себя кнутами.

На саркофаге покоилась овальная крышка. С расстояния почти в пятьдесят метров Артуру было непросто разглядеть, из цельного золота отлито последнее пристанище полководца или блестит лишь тонкий сусальный слой? Одно он мог сказать точно – крышку никто бы не смог приподнять снаружи. По всей ее поверхности бежали сложные значки, закорючки, пиктограммы, но не было ни ручек, ни колец для просовывания брусьев, ни пазов для того, чтобы вставить лезвие топора.

Крышка дрожала. Сам саркофаг стоял твердо. Судя по продавленным, искрошенным в щепки круглым бревнам-волокушам, найденный кусок золота весил несколько тонн.

Но крышка вздрагивала.

– Зачем тебе зеркало, в котором нет отражений? – настаивал шаман.

Только теперь Коваль заметил, как изменилось зеркальце, доставшееся врагам. На холм к этому моменту практически опустилась ночь. Солнце светило, но было похоже на луну, пробивающуюся сквозь грозовые тучи, в сумраке мерцали только огни костров. Степняк крутил в ладони зеркальце, словно раздумывая, швырнуть его о камень или оставить серебряную рамку себе.

Оно стало непрозрачным с обеих сторон. Будто выдернули вилку из розетки, с обеих сторон – серые, покрытые ссадинами и потеками овалы.