Текст книги "Владимир Путин. 20 лет у власти"

Второе пришествие Владимира Путина

В этой статье, написанной незадолго до второй инаугурации Путина, вы найдёте и те слова, которыми он ответил на один из пассажей моей статьи, которую вспомнил во время нашего обеда в Кремле, о котором я упоминал выше. Я передаю эти слова в несколько смягчённом виде.

Вот уже пятый год Владимир Путин действует на авансцене российской политики. Все его деяния – и успешные, и провальные – открыты для всеобщего обозрения, а соответственно, и для осмысления и оценок. И тем не менее до сих пор все раздаются и раздаются недоуменные голоса: почему у Путина такой высокий рейтинг? Почему ни одна катастрофа, ни один провал, ни одна трагедия, ни один теракт (а всего этого за последние четыре года случилось немало) не то что не снижает, но даже не колеблет этого рейтинга? Почему очевидно усилившаяся, особенно на федеральных телеканалах, всеохватная и все больше панегирически лобовая пропрезидентская пропаганда, прямо ассоциирующаяся с тем, что многие помнят по брежневским временам (скорее, все-таки по горбачевским, периода 1985–1988 годов), не отталкивает население от Владимира Путина, а напротив – лишь укрепляет его светлый образ?

Почему, наконец, остающиеся до сих пор по существу нерешенными все главные проблемы страны, знание или ощущение чего, безусловно, присутствует в обществе, не заставляют десятки миллионов людей разочаровываться в Путине и его политике, а наоборот, побуждают верить в него или, по крайней мере, смотреть на президента с надеждой?

Социологи так прямо и говорят:

Путин – это президент надежды. Его политику и многие конкретные шаги население оценивает критически, во всяком случае, не поддерживает на те 70–80 процентов, которым равен его персональный рейтинг. Но при этом все равно надеется, что он решит проблемы страны, в том числе и те, которые касаются лично каждого из опрашиваемых.

А на кого еще надеяться?

Легче всего объяснить такое отношение к Путину с помощью упрощенного, но не совсем далекого от реальности политологического силлогизма.

От чего или от кого зависит будущее каждого из граждан России сегодня, когда легче описать, какие общественные и собственно юридические (писаные) законы не действуют, чем те, что действуют?

Будущее каждого зависит: от самого себя, от судьбы, по-разному называемой, и от власти.

На самого себя сегодня мало кто надеется – во всяком случае, из тех, кем управляют и кто зависит от воли других, а таковых абсолютное большинство. Надеяться на судьбу можно, но основания для веры в успех при этом оказываются какими-то слишком зыбкими. Остается надежда на власть. Кстати, для России последних столетий, а последнего двадцатилетия определенно (это уже собственный, а не исторический опыт), власть – это и есть самое точное определение судьбы. Решила власть – разрушила страну.

Решила – уничтожила все накопления. Решила – позакрывала предприятия, лишив людей привычного заработка. Ну и так далее.

Понять обычному человеку, что это не власть, а история, непреклонные законы развития общества, в конечном итоге – сами люди, возжелавшие свободы и в потоках ее захлебнувшиеся, невозможно. Не может обычный человек, если только он не истово верующий во что-либо, мыслить себя как игрушку столь абстрактных и эфемерных сил. Вот соседи, сослуживцы, родственники, начальник на работе, районное или городское начальство – это да. Это то, что на нашу жизнь влияет. И конечно, судьба – общий, не зависящий от тебя и твоего ближнего окружения ход событий, определяемый, однако, самой конкретной из всех абстрактных категорий – властью.

От нее, от власти, надо ждать самых больших напастей, самых подлых ударов. Но зато и самых больших подарков. Если вдруг, по собственной прихоти или услышав жалобы народа, власть станет на время умной и доброй.

А что есть власть? Настоящая, большая, способная быть доброй и умной. Это, конечно, не местное начальство, кондово-алчное, цинично-бессердечное, знакомое в каждом повороте своей лжи. Нет, это не власть. Власть – то, перед чем эти местные владыки сами трясутся. Это Москва. Это Кремль. Это президент.

Это именно президент, потому что власть едина и неделима. Правительство – это, конечно, тоже власть. Но их там слишком много. И еще они, члены правительства, постоянно меняются. Власть не может быть столь суетливо меняемой – это непривычно, а потому опасно. Даже президентов (настоящая власть) сколько раз меняли в последние годы – столько и потрясений.

Парламент, Государственная Дума – этих еще больше. Это тоже не власть. И надеяться на него, на парламент, смешно.

Высокий рейтинг Владимира Путина – это есть всегда объективно высокий рейтинг центральной власти в России, если она не совершает очевидных и больших глупостей или преступлений, если она хоть сколь-нибудь заботится о благе народа и не погрязает в безделье.

И соответственно, власть, не являющаяся властью распада и безнадежности, всегда является властью надежды. А президент, то есть воплощенная и персонифицированная власть, – президентом надежды.

Высокий рейтинг Путина и надежды, связанные с ним, возникли сразу, как только Путин появился на публичной арене – молодой, решительный, делающий дело (тогда – в Чечне) на фоне старого, дряхлеющего, ничего не делающего Ельцина. А в 1990-91-х Ельцин, как казалось, тоже делающий дело и борющийся за интересы народа, был президентом надежды на фоне потерявшего контроль над страной Горбачева. А до того и сам молодой Горбачев – на фоне раз за разом умиравших престарелых генсеков – был лидером надежды и имел запредельный рейтинг доверия у населения.

Пока ты в Кремле, пока ты успешен и пока, соответственно, не появилась альтернатива тебе, глава государства в России всегда будет иметь высокий рейтинг, и всегда надежды на него будут превышать оценку реально совершенного им.

Закон преемника

Если тот, кто есть в Кремле, успешен, России не нужен альтернативный политик – это не мое мнение, а доминирующее в общественном сознании убеждение. Да и возникнуть такому политику неоткуда, ибо постоянно действующих и отлаженных механизмов (партий и настоящей публичной политики), производящих альтернативы, в России до сих пор нет.

Парадокс, пока являющийся законом для России, состоит в том, что если Владимир Путин останется успешным президентом и во второй срок своей легислатуры, то к 2008 году у нас не появится политик, который мог бы объективно, а не по схеме «наследник» претендовать на лидерство в стране, опираясь на народные симпатии.

Чем успешнее будет Путин действовать в ближайшие годы, что, с одной стороны, и нужно обществу, тем меньше шансов на появление альтернативной ему политической фигуры, что, с другой стороны, отвратительно, ибо подрывает саму основу демократических выборов. Действие этого закона мы повсеместно видим сейчас на губернаторских выборах.

Даже когда местным избирателям уже физиологически обрыдли их областные, краевые и республиканские начальники, нигде на смену им не приходят альтернативные публичные политики. Только либо «наследники», либо специально подготовленные ставленники Москвы (центральной власти), либо, когда процесс оказывается максимально демократическим (точнее стихийным), – случайные люди (как, например, Евдокимов на Алтае), часто – из криминальной среды. Ибо она – единственно организованная, помимо центральной и местной властей и еще крупных бизнес-групп, сила в стране.

Вообще, важно понять, что в России до сих пор только эти четыре силы (центральная власть, региональная власть, крупнейшие бизнес-группы и оргпреступность) являются субъектами политического процесса. До последнего времени был и пятый субъект – КПРФ, единственная настоящая партия России. Не случайно, что она одна могла оспаривать власть Кремля на федеральных выборах (до 2003 года) и конкурировать с властью региональной (региональной бюрократией), бизнес-группами и криминалом на выборах региональных. Но 7 декабря 2003 года нанесло по КПРФ удар такой силы, что пока не ясно, как скоро и в каких масштабах КПРФ возродится.

Так что как бы случайно брошенное Владимиром Путиным 12 февраля сего года замечание о необходимости поиска преемника есть, увы, не прихоть Кремля и не дань его самодержавным комплексам, а пока еще государственная и общественная обязанность центральной власти, ее политическая ответственность перед нацией.

Можно, конечно, не искать преемника. Но тогда до 2007 года надо успеть – ни много ни мало – создать пару-тройку настоящих партий.

Что легче? Ответ очевиден…

Итак, для любого лидера России пока не стоит вопрос о том, как ему быть настолько успешным, чтобы альтернативный политик, претендующий на власть, не появился или, появившись, проиграл.

Вопрос существенно иной: как просто оставаться успешным (или казаться таким)? Правильный ответ на этот вопрос исключает в принципе появление альтернативы и автоматически обеспечивает тому, кто такой ответ дает, высочайший рейтинг доверия среди населения.

Как это удается Путину, особенно сейчас, когда воспоминания о Ельцине все больше и больше стираются, когда груз собственных ошибок и провалов нынешнего президента должен бы клонить (но не клонит) его рейтинг к земле?

Об этом стоит поговорить подробнее.

Путин в телевизоре

Но сначала о том, почему безудержно панегирическая телепропаганда образа действующего президента и назойливо частое его присутствие на телеэкране не приводят к усталости общества от Владимира Путина. Хотя, казалось бы, такая усталость давно должна наступить.

Все очень просто – даже если отрешиться от успешности Путина как президента, хотя в данном случае эта успешность тоже работает.

Те, кто морщатся от слишком частого появления Путина на экране и от чрезмерной благостности президентского телеимиджа, просто забывают, что уже довольно давно политика в России (как и в других «цивилизованных странах») функционирует не только по законам собственно политики, но и по законам массовой культуры и шоу-бизнеса.

И в этом смысле любой более или менее известный политик – это, как сейчас выражаются, «звезда», а точнее «телезвезда». Собственно, без такой телезвездности современной политики и особенно современных политиков на Западе (а мы в этом смысле давно уже Запад) нет вообще.

Путин – суперзвезда. А суперзвезда и должна появляться на телеэкране не только чаще других, но и вообще так часто, как только возможно.

Мало уже кто может сказать, что сегодня поет Пугачева и о чем она, почем. Но каждодневное обязательное появление «Аллы» на экране фиксирует статус суперзвезды вне зависимости от качества и содержания ее песен.

Ни один музыкальный критик (я имею в виду, естественно, масскультную музыку) не задается вопросом: а зачем Киркоров каждодневно торчит в телевизоре? Ответ очевиден. Если бы он или Пугачева перестали, как сейчас принято выражаться, светиться на экране, то очень скоро они пали бы до уровня просто звезд, а затем и вообще исчезли из сознания публики.

Главное в шоу-бизнесе – появляться не тогда, когда есть что сказать публике (многие в этом случае вообще не появлялись бы, но до такого счастья мы не доживем), а появляться гораздо чаще, чем другие. Причем другие тоже должны непременно быть, но в дозах, не создающих опасности главным звездам, держащим монополию в данном жанре.

То же самое и современный политический бизнес. Лидер, исчезающий на недели и месяцы, чтобы «не надоесть нации», – сегодня это просто не лидер. В лучшем случае заговорят о его болезни. В худшем его не будут воспринимать всерьез.

Российские региональные бароны стремятся контролировать хотя бы по одному телеканалу не столько для того, чтобы громить в любое время дня и ночи своих конкурентов. Конкурентов и не будет, если главная звезда на региональном телевидении – это ты. Находясь даже в Москве, это очень легко проверить, взглянув на передачи канала ТВЦ.

Меня поражают язвительные прогнозы некоторых политологов: дескать, если телепропаганда Путина в таких масштабах будет продолжаться и далее, он просто надоест стране. Умные и современные люди, а в этом плане мыслят стереотипами, да еще брежневской эпохи.

Очевидно, что Кремль совершенно целенаправленно использует механизмы массовой культуры для поддержания статуса Владимира Путина как политической суперзвезды. А его, Кремль, и два главных телеканала пытаются обвинить в том, что они чуть ли не вредят президенту.

Поскольку создание двух-трех полноценных партий в России – дело долгое и не исключено, что на нынешнем этапе бесперспективное, то хочу дать простой, но эффективный рецепт того, как к 2007 году выпестовать десяток более или менее полноценных (по крайней мере, внешне) публичных политиков.

Это с легкостью могут исполнить два человека – Константин Эрнст (Первый канал) и Олег Добродеев (ВГТРК, канал «Россия»). Им достаточно запустить по принципиально уже разработанной технологии «Фабрики звезд» и «Народного артиста» два новых телепроекта – «Фабрика политиков» и «Народный политик».

Уверяю, что в случае принятия моего предложения кого бы Кремль ни выдвинул в качестве преемника на выборы 2008 года, победить ему будет непросто – слишком сильные конкуренты из этих политических телефабрик бросятся на бой с ним. Кстати, прошу считать это официальной заявкой обоим телеруководителям, подтверждающей мои авторские права на саму идею и на обе программы, под какими бы названиями они ни вышли, – сценарную разработку готов выслать по первому требованию.

Профессия: президент

Не только в среде мирных обывателей, но даже и в головах многих политиков, политологов и журналистов бытует совершенно фантастическое представление о том, что президент, стоит ему захотеть, может все. И следовательно, проблема состоит в том, что президент (в данном случае Владимир Путин) что-либо хорошее и полезное для страны сделать не хочет. Или (мягкий вариант) не знает, что нужно сделать, чтобы было хорошо. А знал бы, то непременно сделал.

Нет ничего более далекого от реальности, чем эта убежденность в том, что начальник, а уж тем более президент, может все. Впрочем, это почти всеобщее заблуждение легко объясняется тем, что большинство людей сами никогда не были начальниками.

Конечно, и закон о влиянии отдельных личностей на ход общественного развития тоже существует, но по сути это закон исключений, а не нормы. А закон нормы, то есть фундаментальный закон, гласит: начальник может только то, что позволят ему подчиненные.

Этот закон лапидарен в формулировке, но сущностно весьма сложен. Один отдельно взятый подчиненный не ровня начальнику, но все они в совокупности, особенно в больших иерархиях, даже превышают его по силе. Конечно, начальник может снять любого подчиненного. Но для того чтобы снять именно того, кто тормозит дело, нужно знать, кто тормозит. А поди разыщи его в глубинах подчиненного тебе аппарата. А чем больше начальник, тем больше у него подчиненных. Вроде бы – показатель силы. На самом деле – мера бессилия.

А ведь кадровое оружие – возможность снимать и назначать – одно из самых мощных и эффективных в боевом арсенале начальника. Однако и оно, будучи примененным неправильно или неточно (а это случается очень часто), не дает ничего.

Я не буду раскрывать далее в общем-то хорошо всем известную систему борьбы начальника с его подчиненными, лишь еще раз обращу внимание читателей на то, что, став президентом, Владимир Путин оказался практически один на один с сотнями тысяч сплоченных аппаратным искусством и корпоративными и бизнес-интересами чиновников.

Только главнейших из них, которыми ему нужно руководить фактически лично, больше сотни: члены правительства, руководство парламента, силовые министры, высший генералитет, собственная администрация, руководители различных центральных ведомств, губернаторы самых важных регионов, наконец, так называемые олигархи.

Я легко себе представляю, как Путин, исполненный, возможно, самых благих намерений и умных планов, оказавшись в главном кабинете Кремля, отдал первые десять распоряжений, выполнение каждого из которых сдвинуло бы Россию на несколько лет вперед. И через некоторое время понял, что все десять его распоряжений в лучшем случае просто не выполнены, а в худшем – выполнены прямо противоположным образом. И когда президент попытался выяснить, кто и почему проигнорировал распоряжения главы государства, не смог обнаружить не то что концов, но даже начал этих концов.

Вряд ли это было именно так, но по сути иначе быть не могло.

Я даже имею подтверждение этому от самого президента. В начале 2001 года у меня вышла статья, в которой, в частности, указывалось на опасность создания в России корпоративного государства. При встрече Владимир Путин мне сказал: «О каком корпоративном государстве вы говорите! Элементарной управляемости страной нет».

Неизбежность авторитаризма

Что в этих условиях сделал бы на месте Путина любой другой, оказавшийся в кресле президента? Каждый легко ответит на этот вопрос сам, я же напомню, что к моменту прихода Путина к власти на российской политической сцене действовали следующие главные субъекты, или, как сейчас модно выражаться, акторы: центральная власть, региональная власть, олигархи (крупнейшие бизнес-группы), оргпреступность, КПРФ.

Взаимоотношения между этими акторами были сложными. Возьмем эти взаимоотношения в несколько утрированном виде.

Региональная бюрократия, олигархи, оргпреступность и КПРФ – все работали на ослабление либо подчинение себе центральной власти. И только КПРФ как легально существующая партия имела на это законные основания. И лишь КПРФ действовала в этой борьбе, используя более или менее демократические методы и процедуры. Все остальные акторы были и глубоко авторитарны внутри себя, и уж конечно не демократическими средствами воевали с конкурентами (друг с другом) и с центральной властью.

Более того, четыре нижних в приведенном списке субъекта находились в корпоративных отношениях, в том числе и отстроенных против центральной власти друг с другом. Например, КПРФ и региональная власть (не вся, конечно). Или региональная власть (тоже, надеюсь, не вся) и криминал. И разумеется, всюду, где можно, оргпреступность проникала в бизнес, в том числе и крупный.

Наконец, и сама центральная власть, не будучи монолитной и безгрешной, смыкалась фактически в борьбе против самой себя с крупным бизнесом, региональными баронами, в том числе и сепаратистски настроенными, и даже с оргпреступностью. А вот от КПРФ пыталась держаться подальше, хотя и вынуждена была сотрудничать с отдельными ее членами. Но это как раз не предосудительное сотрудничество – как всякое сотрудничество с легальной, пусть и оппозиционной партией в рамках республиканского строя.

И последнее, что здесь нужно заметить. Центральная власть, вырисовывающаяся в этой системе в виде исключительно или почти исключительно положительного героя, в реальности являла собой и еще бюрократию в худшем смысле этого слова, то есть управляющую силу, максимально игнорирующую интересы общества – по крайней мере, до того предела, за которым может последовать общенациональный социальный взрыв.

Но иного механизма управления страной, кроме как центральная власть и бюрократия, ни у какого главы государства нет.

Если отбросить всякого рода нюансы и политические пристрастия, то мы увидим, что все действия Владимира Путина как президента страны после того, как он получил власть, были абсолютно логичны и неизбежны. Он последовательно и методично разрушал, ослаблял или уничтожал всех крупнейших альтернативных центральной власти политических акторов как угрозу единству управления страной и ее единству вообще. Причем действовал Путин, как правило, авторитарно, ибо демократическими методами, если только не считать таковым народную революцию, столь мощных авторитарных противников победить нельзя.

Начал Путин с самых легких, но и самых политически активных соперников центральной власти – с олигархов, особенно тех двоих, что фактически монополизировали информационное пространство страны, а следовательно, могли в современных условиях нанести публичное поражение самому Президенту. И с глав региональной власти – ликвидация Совета Федерации как органа контроля губернаторов над действиями центральной власти, Кремля.

В деструктивной части действия Путина по этим двум направлениям были эффективны. В конструктивной – весьма неоднозначны, а порой и откровенно слабы. Наиболее яркий пример – новая конструкция Совета Федерации. Но деструктивная цель, как во всякой войне, доминировала (и справедливо) над конструктивной.

Далее наступила очередь КПРФ. Ее ослабили в два приема. Сначала за счет объединения «Единства» и ОВР с сателлитами в предыдущей Думе, а затем – в ходе предвыборной кампании в Думу нынешнюю.

Довольно спорный вопрос, нужно ли было тратить столько усилий для разгрома КПРФ, но, видимо, логика была простая. Создать реальную и мощную провластную некоммунистическую партию просто невозможно. Поэтому нужно, создав хотя бы фантом такой партии, расчленить электорат коммунистов. Так возникли «Единая Россия» (первая часть задачи) и блок «Родина» (вторая часть).

Что же касается оргпреступности, то, естественно, этот полностью нелегально действующий субъект российской политики ни в один, ни в два, ни даже в пять приемов не уничтожить. Здесь, соответственно, и успехов меньше всего. Да и борьба серьезная, по сути, не начиналась.

На кого мог положиться Путин в этой борьбе одновременно на четырех фронтах с учетом коллаборационизма самой центральной власти? На тех, кто достался в наследство от Ельцина, – лишь в борьбе с КПРФ. Во всем же остальном – только на своих людей, на лично преданных, пусть менее опытных, чем старожилы кремлевской политики ельцинского периода.

По этой причине и потянулись в Москву питерские юристы, питерские чекисты, питерские экономисты. И еще генералы чеченской войны, ибо чеченская кампания – это, по сути, место рождения Путина как публичного политика, и его главный до сих пор политический успех, и полигон, на котором была испытана система методов его политических действий.

А система эта такова. Громко и публично обозначить зло, с которым президент собирается бороться, или цель, которую он хочет достигнуть. Далее – публичное же обозначение тех, кто препятствует искоренению зла или достижению цели. Далее – сообщение о бескомпромиссности борьбы («будем мочить в сортире»). Затем, естественно, «мочение» тех, кто не сложил оружие. Капитулировавшим – более или менее приемлемые условия сдачи.

На войне все спрямленнее. В мирной политике приходится и отступать, и лавировать, и выжидать момент, когда созреют условия для решающего удара. Эти политические маневры президента мы видели на протяжении всего первого четырехлетия его пребывания в Кремле.

Вспомним, что еще совсем недавно Путин, уже давно окруженный всеми своими питерскими силовиками, юристами и даже экономистами, имеющий право отправить премьер-министра в отставку фактически одним росчерком пера, в ответ на свое требование радикальной реформы правительства получил публичный ответ Михаила Касьянова: радикальной реформы не будет – будет тонкая настройка.

Несмотря на свой пресловутый высокий рейтинг, практически не менявшийся все четыре года, лишь к самому концу своего первого срока правления, консолидировав под своей президентской дланью губернаторов, посадив в СИЗО самого богатого человека страны и разгромив коммунистов, Путин смог продемонстрировать, что отныне только он начальник в России. И ответить, наконец, на реплику Михаила Касьянова о «тонкой настройке» – отправить премьер-министра, фактически поставленного на этот пост Ельциным, в отставку.

А теперь о рейтинге

Фиксируемый всеми социологическими опросами высокий уровень доверия населения страны Владимиру Путину складывается из позитивного отношения к делам и словам президента.

При этом неизбежно подсознательное сравнение дел и слов нынешнего президента, с одной стороны, с опытом предшествующего правителя, чьи дела и слова еще живы в памяти людей, а с другой стороны – с неким идеалом, с желанным образом президента – главного начальника России.

Понятно, что политика Бориса Ельцина являет для абсолютного большинства граждан страны такой фон, на котором Владимир Путин выглядит весьма и весьма позитивно.

В качестве же идеального образца, к которому общественное сознание примеряет действующего президента, всегда выступают не умозрительные политические конструкции, на которые ориентируются политологи и иные крайне рационально мыслящие особы, а конкретные исторические фигуры. Точнее, их мифологизированные, но все-таки опирающиеся на реальность образы. Даже не заглядывая в архивы соответствующих социологических опросов, я с уверенностью могу сказать, что это Петр I (Великий), Екатерина II (Великая же) и Иосиф Сталин.

Что объединяет эти три весьма противоречивые и неоднозначные, в том числе и по плодам их деятельности, фигуры – западника Петра, космополитку Екатерину и славянофила Сталина?

Победоносность, всевластие, длительность правления и рост могущества и территорий России за годы этого правления. Не случайно, что определение «Великий» фактически официально закрепилось за двумя из них, да и Иосиф Сталин, безусловно, получил бы такое поименование, если бы это было возможно в XX веке в светском и немонархическом государстве.

Таким образом, Владимиру Путину, если бы он сознательно стремился иметь тот высокий рейтинг доверия, который у него сложился сначала почти стихийно, нужно было бы ориентироваться на эти образцы. Что, впрочем, с какого-то момента и стало практической задачей кремлевской администрации.

Нужно было демонстрировать всевластие, в первую очередь проявляющееся в покорении не столько народа, сколько многочисленных начальников, считающихся в России вполне серьезно едва ли не большим злом, чем даже вполне мифологическое ныне «татаро-монгольское иго» или еще реально памятная многим «немецкая оккупация».

Победоносность лучше всего, естественно, проявляется в военных победах, но в наше время еще и в международном авторитете лидера. Ну и в победах при одолении самых острых проблем, терзающих общество и страну.

Рост могущества и территорий, а равно длительность правления как критерии успешности правителя в пояснениях не нуждаются. Вопрос состоит в том, что в сегодняшней политической реальности России соответствует этим критериям.

Надо думать, что рост могущества – это экономические успехи и укрепление военной безопасности. Территориальный рост пока невозможен, но, по крайней мере, нужно было приостановить распад страны, шедший при двух предыдущих президентах – Горбачеве и Ельцине.

Аналог длительности правления в условиях демократических норм ограничения срока пребывания у власти – это сожаление общества об уходе данного президента даже и в законный срок, вполне искренние просьбы об отказе от конституционной догматики ради сохранения в Кремле того, чье правление обществу нравится.

Очевидно, что в случае дальнейшей успешности путинского президентства такие просьбы, причем не только притворные и эгоистически-расчетливые, но и совершенно душевно и политически искренние, будут нарастать как снежный ком.

Насколько деятельность Владимира Путина соответствовала этим «великим критериям»? Судя по его рейтингу, в значительной степени.

Были успешные дела, а там, где их недоставало (а недоставало часто) или и не могло доставать объективно, имелись правильные слова. Дела и слова, нравящиеся народу, обществу.

Я коротко разберу всего два таких дела и отдельно скажу о путинских словах.

Чечня и Ходорковский

Любое общество, а уж российское тем более, не ждет, чтобы пришедший к власти новый глава государства решил все существующие проблемы страны. Но вот решения самых кричащих проблем – этого общество не просто ждет, но жаждет.

Чечня и была для российского общества одной из двух-трех таких самых кричащих проблем на протяжении почти всех 90-х годов. Все, что воспринималось как угрозы для России в целом и каждого из ее граждан в отдельности, как в фокусе собиралось в проблеме Чечни: распад страны, слабость армии и спецслужб, преступность, терроризм, политическое бессилие руководства, продажность и коррумпированность правящего класса, униженность перед внешним миром и глубочайшее падение в собственных глазах и т. д.

Тому, кто избавил бы Россию от всего этого ужаса, не меркнущего даже на фоне еще не забытой трагедии распада СССР, просто суждено было стать любимцем народа.

Избавил Путин. Теперь, кстати, это очевидно даже для тех, кто и два, и тем более три года назад говорил, что действия Путина в Чечне полностью неправильны. Ведь нельзя не признать, что сегодня и психологически, и сущностно проблема Чечни переместилась во второй ряд вызовов для России.

Короче говоря, на примере Чечни Владимир Путин продемонстрировал свою способность делать дело и быть победителем.

Причем делать такое дело, которое казалось уже безнадежным, и быть победителем над тем, что победить почти невозможно.

Может быть, и есть народы, которые останутся равнодушными к лидеру, способному на такое, но русский народ к ним не относится.

В первое президентство Путина было немало таких побед, пусть менее ярких внешне, но крайне чувствительных именно для рядовых граждан. Например, прекращение невыплат зарплат и пенсий. Одно это для десятков миллионов людей стало не меньшей победой Путина, чем Чечня.

Так до конца и не ясно, что же послужило главной причиной ареста Ходорковского, но сделать лучшего дела для народа и одержать большей победы в его глазах президент не мог. Особенно накануне выборов.

В понятии «нефтяной олигарх», справедливо или несправедливо – другой вопрос, для большей части общества сосредоточилось все зло мира, все причины бед простых людей (избирателей). Политик, поднявший руку на олигарха, да еще наказавший его, есть сегодня безусловный спаситель Отечества.

Об этом, кстати, стоило бы помнить г-ну Березовскому, своими нападками на Путина лишь укреплявшему веру российских избирателей в президента.

Слова

Всех дел не переделаешь, да и бюрократия не даст. А кроме несделанных дел есть еще и прямые провалы, и проблемы, о которых все говорят, но к решению которых власть не только не подступалась, но, судя по всему, даже и не знает, как подступиться: всеохватная преступность и не менее всеохватная коррупция; полнейшее всевластие бюрократии, и не снившееся в советские времена; детская беспризорность; позорно массовое нищенство; вымирание страны; окружение России натовскими и американскими военными базами и т. п.