Текст книги "Как стать знаменитым журналистом"

И конечно же налицо вера в наличие двусторонних отношений между сверхъестественным (или виртуальным), создаваемым СМИ, и очень многими членами аудитории СМИ. Наиболее экзальтированные медиаверующие пишут письма телезвездам и даже совсем уж мифическим персонажам, создаваемым в СМИ методами современных технологий.

Впрочем, стоит ли говорить обо всем этом в таких деталях, если мы знаем о главном: большинство людей верят СМИ больше, чем собственным глазам и ушам. А в сообщения СМИ о том, что нельзя увидеть своими глазами и услышать своими ушами, вера почти абсолютна. Примеров тому множество.

На таких мелочах, как распространение с помощью СМИ оккультизма, астрологии, квазирелигиозных учений, паранаучных догм и самых кондовых предрассудков, я даже останавливаться не хочу. Это, конечно, яркие, но цветочки, которые не должны скрывать от нас ягодки СМИ как религиозного культа.

Что из сказанного вытекает? По-моему, это и так ясно, но все-таки два-три акцента поставлю.

Если журналисты в своей работе все же пытаются руководствоваться правилом «подвергай все сомнению», то массовая аудитория СМИ к тому, что говорят, показывают и пишут СМИ, относится совсем иначе, руководствуясь императивом «верую, потому что написано в газете, сказано по телевизору». И именно журналисты подталкивают к этому аудиторию.

Кроме того, сами журналисты, как служители всякого культа, вполне успешно и весьма прагматично используют свой статус героев (кто познаменитей) и жрецов (кто менее известен) сконструированной ими религии.

Наконец, если моя теория (или – кто хочет – гипотеза) верна, то достаточно вспомнить, что значили новые оформившиеся религиозные культы для тех обществ, в которых они воцарялись, чтобы понять, какие цивилизационные перемены могут ждать нас, живущих с новой религией каких-то четыре-пять десятилетий, через век-два такого сосуществования.

Однако какая же СМИ религия (надеялся я, что однажды кто-то из студентов задаст мне этот вопрос, но так пока и не дождался), какая же СМИ религия, если современные СМИ исключительно плюралистичны и противоречивы в своих мнениях и оценках, а религиозные доктрины, напротив, весьма догматичны, определенны, каноничны, по сути исключают всякое инакомыслие?

На этот вопрос есть что ответить. Во-первых, насколько классические (мировые) религии были противоречивы в момент своего зарождения, можно судить по нестыковкам, сохранившимся в их священных текстах до сих пор.

Во-вторых, история каждой религии, вплоть до сегодняшних дней, – это есть история многочисленных, малых и больших ересей. Плюрализм и родился внутри религий, а отнюдь не в бытовой жизни, где все достаточно однозначно, ибо царствует здравый смысл, а не вера.

В-третьих, я не утверждаю, что СМИ есть религия в метафизическом смысле (хотя временами и в этом они весьма схожи). А вот на том, что в институциональном и инструментальном смысле современные СМИ являются если и не религией, то культом, Церковью, настаиваю.

Что думает и что говорит каждый верующий, каждый служитель Церкви в мирской жизни и даже в храме – это одно. Но это не значит, что в целом, как члены одной конфессии, они не едины. Взгляните и на журналистов: от полной разноголосицы на периферии культа по мере приближения к его центру, к его святыням, к фундаментальным основам бытия современных медиа плюрализм сначала истончается, а затем и вовсе исчезает.

В-четвертых, глядя с политических и социологических позиций, разве не видим мы, что в современных странах и обществах, где традициями или законом прописана многоконфес-сиональность, именно СМИ взяли на себя социальную и политическую роль, прежде исполнявшуюся религией, – духовной (подчас и на основе бездуховности) и идеологической консолидации населения?

В функционировании СМИ как религиозного культа нет исключительно отрицательного содержания, хотя оно, на мой взгляд, и преобладает. Позитивного тоже немало. Во всяком случае процесс этот, во-первых, неоднозначный, во-вторых, только-только (в исторических масштабах) заявивший о себе. Что будет дальше – увидим.

Если взгляд на СМИ как на религию может открыть нам пусть противоречивое, но высокое (в привычной иерархии смыслов) предназначение журналистики, то ее низкое и даже низовое назначение открывается, если мы посмотрим на нашу профессию как на фольклор. Этот взгляд совсем не искусствен, в чем мы легко убедимся.

Вспомним, что такое фольклор. Это народное творчество, народное искусство, являющееся архитипическим выражением ментальной сущности соответствующей общности людей. Будучи естественной основой культуры данного народа и даже его высокого искусства, фольклор тем не менее отличается от искусства не народного (профессионального) рядом содержательных и формальных признаков. Перечислю некоторые из них:

• фольклор творится непрофессионалами;

• он анонимен, точнее – вообще не имеет института авторства;

• фольклор более примитивен, или менее утончен, как содержательно, так и по использованию формальных приемов, известных в высоком (профессиональном) искусстве и творчестве;

• фольклор приземленней, это своего рода бытовое искусство – для своего исполнения он не требует специальных помещений, не нуждается в непременной фиксации своих текстов в виде книги или даже рукописи и т. д.;

• фольклор менее абстрактен, чем профессиональное искусство, он не занимается жизнью идей и часто даже чувств; его сфера – жизнь людей, порой даже предметов;

• фольклор предельно мифологизирован, сказочен; реализм в фольклоре – это нонсенс, хотя внешне фольклор гораздо ближе к жизни обычных людей; фольклор любит чудеса, неожиданные, немотивированные изменения и сюжета, и судеб героев;

• фольклор чаще всего нравоучителен; басня, переставшая после античности быть жанром высокой литературы, по сути чисто фольклорный жанр;

• язык фольклорных произведений, как литературных, так и изобразительных и игровых, гораздо ближе к разговорному или даже просторечному, чем язык профессионального искусства;

• фольклор использует два-три десятка так называемых бродячих сюжетов, причем разрабатываются они на чисто фабульном уровне, без деталировки и тонкой психологической нюансировки;

• в фольклоре ограничен набор героев, причем их поведенческие задачи предельно упрощены; психологическая мотивировка действий фольклорных персонажей, как правило, состоит из одной-двух компонент; но зато фольклор универсален: его сюжеты и мотивы поступков участников фольклорного действа (собственно архетипов) актуальны для всех схожих коллизий;

• фольклор крайне предрасположен к низовым элементам культуры, к физиологии (особенно, когда он не облагорожен литературной обработкой);

• язык фольклора, равно как и его тематика, ниже не то что классического, но даже и среднесовременного литературного языка и тем профессионального искусства;

А теперь, как и в случае с религией, приложим отмеченные характеристики фольклора к основной массе текстов современных СМИ. Совпадение полное, полнейшее, что следует, в частности, из моих лекций, как уже прочитанных, так и тех, что впереди. Я даже не буду приводить примеры – каждый легко сам подберет их тысячами. Было бы время, желание и добросовестность.

Конечно, есть несколько нюансов. Их необходимо отметить.

Первый. Истинным фольклором современности являются не столько тексты современных СМИ, сколько тексты, изобразительная и звуковая продукция современной массовой культуры, в общий корпус которых и входят в основной своей массе «произведения» современной журналистики.

Медиаиндустрия, то есть СМИ как бизнес, и идущая по их каналам журналистская, рекламная и масскультовая продукция, безусловно, являются одновременно и частью, и информационной основой (в техническом и в сущностном плане) индустрии современной массовой культуры.

Второй нюанс – журналистика более инструментальна, чем фольклор. У творцов журналистских произведений отчетливо прослеживается целеполагание. Автор же фольклорист творит бескорыстно и практически бесцельно, во всяком случае без намерения оказать какое-либо фундаментальное воздействие на окружающих, тем более в массовых масштабах. Автор-фольклорист хочет самовыразиться, хочет скорее огласить (или, как сейчас на вульгарном русском говорят, озвучить) свои эмоции и набор простейших умозаключений, может быть – произвести выгодное впечатление на окружающих. Вот и все.

Журналист работает целенаправленно. За деньги (прагматический мотив). И из желания оказать определенное воздействие на сотни, тысячи, миллионы людей (инструментальный мотив).

Третий нюанс. Фольклор – это чистая самодеятельность, без претензий на профессионализм. Перед автором-фольклористом нет проблемы овладения профессией или проблемы профессионального решения каких-то сложных творческих задач. Там, где не получается рифмы, вставляется любое более или менее подходящее слово. Там, где недостает значимого и попадающего в нужный ритм слова, вставляется какой-нибудь «блин», или «вау», или «ля-ля-ля».

Журналист же работает осознанно, он ставит и решает определенные творческие и сущностные проблемы, гармонизирует оба решения. Но это лишь означает, что журналист – это профессиональный автор фольклора.

Такое вот определение-оксюморон. Введя его, я осознаю, что несколько утрирую суть фольклора, давшего в лучших своих образцах, особенно тех, что родились до возникновения профессионального искусства, тексты и образы, которые принято и можно считать гениальными. Но то сходство фольклора и журналистики, на которое я хочу указать, думаю, понятно.

Суммируя, могу сказать, что есть место, где религия и фольклор смыкаются, – в развитых, утонченных обществах. В предантичные и античные времена это была мифология (в высшей своей форме – греческая).

В современные времена религия (в смысле вероучения и веры как психологического и идеологического состояния) и фольклор сходятся в массовой культуре и СМИ как ее части. Психологические и поведенческие стереотипы, бродячие сюжеты, культурные герои (культовые – в нынешней вульгарной массмедийной и масскультной терминологии) – все это и суть, и форма современных СМИ, современной массовой и бульварной журналистики и основной массы текстов и образов современной журналистики, включая качественную.

Последний нюанс. Конечно же, современная журналистика, даже массовая и даже в массе своей, так сказать, «научнее» и религии, и фольклора. Она ставит своей целью достижение если и не полной научности своих произведений, то, по крайней мере, их онаучивания – внешнего и даже внутреннего. Но это лишь дань современности, нормам эпохи научно-технического прогресса и информационного (цифрового) общества. Крохи собственно научно упорядоченных текстов, циркулирующих по каналам современных СМИ, погоды не делают.

Ярчайшим проявлением, а главное – самым убедительным фактическим доказательством моего утверждения о том, что современная (нынешняя) журналистика фольклорна по сути и по форме, является появление в конце XXI века уже чисто фольклорных СМИ. Это интернет-СМИ. В них профессионалы журналистики как фольклора сошлись наконец с непрофессионалами, с собственно народом, творящим анонимную и примитивную (то бишь фольклорную) журналистику. Интернет-журналистика имеет предтечу – это рукописные домашние, семейные издания, одно время – довольно популярные в среде интеллигенции. И конечно же – это так называемая стенная печать советских времен, знаменитые стенгазеты. Впрочем, стенгазеты, то есть рукописные самодеятельные внутрикорпоративные издания, вывешиваемые на стене, в каких-то масштабах и формах существуют и сегодня, в школьной и студенческой среде определенно.

Интернет-журналистика (в которой есть и профессиональная составляющая) является особо ярким, но не единственным проявлением фольклоризации современных СМИ. По сути не менее фольклоризировано и телевидение: мыльные оперы, передачи, целиком состоящие из рассказывания анекдотов, всегда пошлых, если они оглашаются при большом стечении публики; передачи, посвященные самодеятельной песне (в том числе и блатной), видеосюжетам, снятым телезрителями; даже столь популярные сейчас на ТВ интерактивные телефонные и интернет-опросы, – все это фольклор, или, если хотите, псевдофольклор, оформленный под профессиональный продукт.

Кстати, все сказанное совсем не означает, что я оцениваю фольклорное начало в журналистике исключительно как негативное. На мой взгляд, СМИ как религия чрезвычайно заорганизовывают журналистику, подчиняя ее интересам владык и жрецов медиацеркви. Это иерархическое, авторитарное начало современных СМИ. А журналистика как фольклор – это демократическое, стихийное начало, размывающее (в основном, снизу) строгую системность современных СМИ и не позволяющее им превращаться в идеологический монолит и механизм, управляемый исключительно сверху.

На этом можно было бы и закончить, но конечно же логика рассуждений не может не привести нас к еще одной фольклорной форме творчества, популярной и в античные времена, и в Средние века, отчасти сохранившейся в реальной жизни даже сегодня. Журналистика как самое прагматичное из искусств не могла не подхватить эту традицию и этот, я бы сказал, инструмент фольклора, придав ему необходимую для выполнения ее практических целей массовость и мощь. Я имею в виду карнавал с присущими ему формами обмана и самообмана.

Как карнавал, – а журналистика сегодня, особенно телевизионная, преимущественно карнавал, – она лжива всеобъемлюще. Это утверждение стоит того, чтобы разобрать его в отдельной лекции, в конце которой я попытаюсь обобщить идеи, связанные с восприятием журналистики как религии, фольклора и карнавала.

Лекция 11
Сми как карнавал. Круг обмана и четвертая власть

В одной из предшествующих лекций я уже говорил о том, как и с какой целью используются в СМИ, то есть и журналистской тоже, не только правда, но и ложь. Речь шла о чисто прагматическом, инструментальном аспекте этого использования.

Теперь стоит взглянуть на проблему существенно шире. Обсудить тот круг обмана, в который замыкают современные СМИ современного человека. И выяснить место подлинной журналистики в этом круге.

Как известно, человек выделил себя из природы, создав собственную среду обитания и собственные, не вполне совпадающие с природными, циклы своей жизнедеятельности. Конечно, самый распространенный и универсальный жизненный цикл человека все равно связан с природой – это астрономический год, естественным образом разбитый на весенний, летний, осенний и зимний периоды. Общественная и особенно политическая жизнь, однако, и в античные времена уже не подчинялась сменяемости этих периодов. Войны, восстания, дворцовые перевороты не находились в прямой зависимости от годового природного цикла, которому, конечно, продолжало подчиняться хозяйство, в основном замкнутое на земледелии и скотоводстве. Но и в общественной, публичной жизни естественный природный цикл постоянно напоминал о себе через религиозные праздники.

В Средние века и частная, и публичная жизнь людей, особенно в городах, еще больше оторвалась от природного цикла. Даже несмотря на то, что связь жизни любого человека с годовым циклом поддерживала христианская мифология, приравненная к реальности, и мифология фольклорная, восходящая к язычеству.

Естество человека, однако, требовало хотя бы временных возвращений к полному слиянию с жизнью природной, одна из главных характеристик которой – отсутствие привычной общественной иерархии, где все люди делились на властвующих и подчиненных, правителей и подданных.

И в античные, и в средневековые времена это возвращение к естественной жизни людей, к их естественному равенству, основанному на одинаковости физиологии что хозяина, что слуги, реализовывалось через разные виды карнавальных действий, теория которых отлично разработана Михаилом Бахтиным, к чьим трудам я и отсылаю всех желающих. Карнавал как праздник дожил в некоторых странах и до наших дней, но в предельно формализованном и театрализованном виде, утратив свою социальную функцию вовсе, но сохранив отчасти бытовую и физиологическую, ибо возник он все-таки не просто из желания отдохнуть или развлечься, а как естественное проявление архетипов человеческого сознания и поведения, изгнанных жесткой социальной регламентацией с публичной сцены (кроме сцены искусства).

В интересующем меня ракурсе я выделю несколько ипостасей любого карнавального действа, ипостасей, которые, как мы увидим позже, имеют непосредственное отношение к общей теме моего курса лекций.

Во-первых, карнавал на время восстанавливал равенство людей, так сказать демократию «золотого века»: слуга и хозяин получали право на совершение одних и тех же поступков.

Во-вторых, карнавал искусственно ломал обыденную, повседневную жизнь, главной характеристикой которой была не просто иерархичность, а наследуемая иерархичность, иерархичность закостенелая, в которой верхи и низы, господа и подчиненные практически никогда не менялись местами. Поэтому просто демократичности было недостаточно, требовался переворот привычной иерархии вверх ногами – во время карнавалов не только простолюдины приравнивались к богачам, но из простолюдинов избирался карнавальный король, самодержец верховной карнавальной (перевернутой) власти.

В-третьих, карнавал, как временный институт всеобщего равенства и перевернутой иерархии, не мог разрушать фундаментальные основы общественного устройства (например, право собственности), ибо тогда после его окончания в обществе воцарился бы хаос. Поэтому демонстрация равенства проходила на уровне символики (одежда, шутовские знаки высшей власти) и того, в чем действительно люди были равны друг другу и в обычной жизни, но в силу условностей иерархического общества не могли это демонстрировать, – в физиологических проявлениях своего организма: в любви, в еде и в питии, иногда в физическом единоборстве.

В-четвертых, отказ от условностей обыденной, не естественной жизни требовал временного снятия общественных табу, всего того, что запрещалось моралью, законом или религиозной догмой. Карнавал разрешал богохульство, насилие, прелюбодеяние, оргиастические проявления сексуальных инстинктов, сквернословие, чревоугодничество, пьянство, наряду, естественно, с неподчинением власти, даже карнавальной.

В-пятых, карнавал предполагал максимальное веселье как противоположность обыденному унынию, то есть ставил развлечение, игру, шутовство, обман выше труда, серьезности и общественной добропорядочности. Смеховая культура карнавала демонстрировала одновременно и несерьезность, то есть временность действа, и его пародийность – насмешку уязвленных в обыденной жизни низов над социальной иерархией как искусственной, ненатуральной, противоречащей фундаментальному, прежде всего физиологическому, равенству людей.

Наконец, в-шестых, карнавал четко фиксировал свои границы: день и час падения всех табу и время, отведенное на растабуированную жизнь. Все участники карнавала знали, что карнавал – это не сама действительность, а временный выход из нее, что это обман, но обман конечный, уложенный в строго отведенный срок, после завершения которого все вернется на круги обыденных социальных и политических условностей, четко регламентированных властью, законом, религией, общественной моралью. Все знали не только час, в котором карнавал начнется, но и день и час, когда он закончится. Все знали, что время карнавала скоротечно, а обыденной жизни – бесконечно (или, по крайней мере, – по гроб жизни). Все знали, что карнавал – это данность, реальность, но он не может длиться всегда: и низ снова станет верхом, догмы восстанут из площадной пыли, и ты, три дня свободный, вновь на месяцы, годы и десятилетия превратишься в раба царствующего порядка.

Словом, карнавал был честным обманом. О времени его прихода, его кратковременности и сроке его обязательного завершения каждый был предупрежден заранее.

Карнавальная стихия и культура, основанные на архетипах человеческого сознания и поведения, так или иначе, в тех или иных формах дожившие до наших времен, четко ориентировались на этот главный свой закон: карнавал скоротечен и преходящ (если только речь не идет об образе жизни маргинальных групп), обыденная жизнь постоянна и бесконечна (до конца века человеческого).

И вот, человеческая цивилизация создала массовую культуру и средства массовой информации, то есть современный вариант карнавальной культуры и средства ее доставки в каждый дом, в каждую семью. Скоротечный и конечный обман античного и средневекового карнавала превратился в постоянную реальность. Круг суровой жизненной правды, изредка, не чаще четырех раз в год, разрываемый считаными днями обмана, сменился круглогодичным циклом обмана. Да, карнавального, но обмана. В этом круге, циркулируя по каналам СМИ, и живет сегодняшняя журналистика, в которой, как мы уже выяснили, хватает и своего обмана, своей лжи, своих умолчаний.

Из античности и Средних веков вернемся в наше время и всмотримся в экраны телевизоров, стоящих в каждой квартире и работающих каждый день, все то время, пока обитатели этих квартир находятся дома. Что они, люди современности, видят на этих экранах?

Если относиться к увиденному серьезно, то это дом умалишенных тюремного типа, в котором постоянно убивают, насилуют, дерутся, занимаются сексом, крадут детей и взрослых, издеваются над ними, причем с особым садизмом, и так далее и тому подобное. Параллельно, вторым пластом, идет демонстрация совсем уж запредельных, фантастических ужасов, оттого не становящихся менее ужасными, – насилием и сексом занимаются уже не люди, а вампиры, вурдалаки, гигантские насекомые, роботы, монстры всех видов и размеров.

Третий пласт демонстрируемого – реальные люди (не киногерои и не сконструированные на киностудиях монстры) или играющие реальных людей актеры (подсадные утки), в многочисленных ток-шоу рассказывающие о своих сексуальных и иных подвигах, на 90 % придуманных сценаристами, а потому отличающихся от фантастических гораздо большей правдоподобностью.

Еще ближе к реальности четвертый пласт (или четвертый круг обмана): в нем простые люди в многочисленных телеиграх добывают себе победу – деньги или славу. Эти игры хороши тем, что в них действительно участвуют люди с улицы – это чувствует каждый зритель, то есть связь с реальностью уже полная. За тем, правда, исключением, что победа в телеигре приносит реальную славу (причем весьма краткосрочную) лишь каждому тысячному или десятитысячному победителю, да и максимальные денежные призы получаются не чаще.

Нормальная человеческая психика, разумеется, не может реагировать на все это (особенно на ужасы первого и второго пластов) адекватно, иначе все зрители сами бы сошли с ума. Включаются защитные механизмы, позволяющие зрителям отстраняться от восприятия увиденного как реальности. Обман воспринимается как обман. Но, понимая, что это обман, зрители не могут перестать видеть, а следовательно, и воспринимать его, то есть жить в нем. Отчасти – и соучаствовать в нем. Тем более что телевидение постоянно перемешивает обман с реальностью – через третий и четвертый пласты, а также и через следующие, все больше и больше стирающие грань между обманом и реальностью. Это постоянно крутящаяся по телевидению реклама (пятый пласт, или пятый круг обмана) и пласт реальных событий, освещаемых на телевидении в собственно журналистских программах. Они тоже посвящены насилию, сексу и обману – прежде всего политическому, финансовому, общественному (шестой круг обмана). Да, в этом шестом круге журналистика пытается добиться правды, она разоблачает обман (иногда, частично, впрочем, и создавая его). Но это мало меняет телевизионную реальность, всю разверстанную между обманом мифологическим и обманом реальным.

Итак – каждый день. Итак – круглый год. Карнавал – круглый год, тотальный карнавал.

То есть человек, до появления массовой культуры и телевидения живший в ситуации карнавала – перевернутого верха и низа, в том числе и телесного – максимум четыре раза в год и крайне ограниченный срок, теперь живет в карнавальной (обманной) ситуации постоянно.

Согласитесь, это достаточно нестандартная ситуация. В принципе, мир не должен выдержать постоянного нахождения в ней. Карнавал, перенесенный на повседневную жизнь, должен вызвать хаос, уничтожить мировой порядок. Иногда кажется, что мы к этому приближаемся – когда, например, с экранов телевизоров разного рода преступления переходят в жизнь; когда реальные террористы используют формы и методы террора, почерпнутые из фильмов; когда телевидение создает из ничтожных людей общественных кумиров; когда с помощью телепропаганды создаются империи и оси зла, враги человечества, а потом реальная политика занимается их уничтожением; когда СМИ выбирают нациям лидеров. Все это – результат существования многих кругов обмана, встроенных в систему современных СМИ.

Что же мешает окончательному распаду мирового порядка, наступлению вселенского хаоса? Возможно, мешает лишь пока.

Думаю, преградой на пути победы хаоса над порядком являются:

• во-первых, здравый смысл человечества и каждого из людей, позволяющий все-таки отделять обман, даже самый тотальный, от реальности;

• во-вторых, высокая, настоящая культура, тоже, по счастью, присутствующая в СМИ, хотя и не творимая в них;

• в-третьих, реальная журналистика, то есть та часть журналистики, постоянно прописанной в СМИ, которая занимается поиском правды в потоках лжи, отстаиванием интересов реальных людей, разоблачением обмана и в самой жизни, и в СМИ, то есть того обмана, который творится самими журналистами.

Первичен здесь конечно же здравый смысл. И его оборотная сторона – ирония, не позволяющая человеку даже во время карнавала забывать о нереальности столь приятного состояния.

Высокая культура, всегда утопичная, не может быть приземленной, предельно рационализированной, основанной на здравом смысле. Она тоже обман, но из разряда нас возвышающих обманов. А вот журналистика в этом случае оказывается здравым смыслом человечества. И это, согласитесь, высокое предназначение, хоть и базирующееся на самой низкой правде – на правде реальной жизни.

Свободная профессиональная качественная журналистика есть здравый смысл человечества. Этим она искупает многие свои грехи.

Итак, что же мы выяснили за последние две лекции?

Я утверждаю, что СМИ сегодня становятся религией, может быть, даже метарелигией (или скорее квазиметарелигией), или, по крайней мере, Церковью (квазицерковью), а журналисты – ее жрецы (некоторые – и полубоги).

Также я утверждаю, что журналистика сегодня все более фольклоризируется.

Два этих процесса вроде бы противоположны. Религия – это высшее, духовное, норма верха и иерархии. Фольклор – низовое, бытовое, примитивно окультуренная пошлость, норма низа и демократии.

Но массовая культура, которая сожительствует вместе с серьезной (а с несерьезной, массовой, бульварной тем более) журналистикой в СМИ, естественным для себя образом примиряет, гармонизирует эти два противоположных начала. Так Иисус Христос становится superstar, то есть звездой и религии, и фольклора, и ставшей ими журналистики. Все противоречия снимаются прежде всего благодаря тому, что карнавальный обман, ставший круглогодичным и всеохватным (аудитория присоединяется к нему через экран телевизора), не оставляет времени для рефлексии.

А поскольку СМИ и журналистика в сознании абсолютного большинства людей одно и то же, поскольку журналистика сама карнавализируется (ярчайший пример на нашем телевидении – передачи Леонида Парфенова на НТВ: его авторская программа «Намедни», ныне закрытая, и спроектированная им программа «Страна и мир», но это еще утонченные формы карнавализации), оставаясь четвертой властью политической и став первой властью духовной (квазирелигией), мы и видим, что именно СМИ и именно посредством журналистики творят уже не просто массовую культуру (этим занимается главным образом шоу-бизнес и рекламный бизнес), а массовую политическую культуру, политический масскульт.

Это, видимо, и есть сущностная основа того, что называют медиакратией, то есть политическим насилием, проводимым посредством СМИ в предельно приятных аудитории, то есть населению, формах.

Здесь непременно нужно сказать еще несколько слов о пересечениях СМИ и массовой культуры и о самом масскульте. Ибо именно эти пересечения и являются материальным полем, создающим круг обмана, в котором вынужден и хочет жить современный массовый человек.

Что касается пересечения, а во многом и совпадения современной массовой культуры (масскульта), СМИ и журналистики, то эти взаимоотношения можно легко проиллюстрировать с помощью простейшей графики.

СМИ шире, объемнее журналистики – далеко не все, что распространяется по их каналам, является журналистским продуктом. Журналистики же вне СМИ не существует.

Продукция масскульта распространяется не только через СМИ, хотя СМИ, во-первых, – один из главных каналов тиражирования масскульта, а во-вторых, придают масскульту (и всему, что с ним связано) запредельную массовость, то есть в принципе институируют масскульт. Все-таки рок-концерт на стадионе – это сто тысяч зрителей (потребителей масскульта), а тот же концерт в трансляции по телевидению – это десятки и сотни миллионов зрителей. Иногда – даже миллиарды. СМИ, кроме того, придают масскульту статус если и не официальной, то, по крайней мере, общественно признанной «культуры», особенно когда масскультные действия транслируются по общенациональным или государственным каналам.

Часть собственно журналистской продукции, циркулирующей по каналам СМИ, является одновременно и продукцией масскульта. Прежде всего это конечно же продукция массовой и бульварной журналистики. Только качественная журналистика и ее продукция находятся вне общего объема массовой культуры, хотя и такая журналистика отчасти транслирует образы и тексты масскульта: например, посредством неизбежного рецензирования его наиболее значимых (по масштабу, типичности, популярности и т. п.) явлений, посредством показа и описания этих явлений в репортажах качественных СМИ (они не могут не замечать столь массовых явлений), путем интервьюирования деятелей масскульта, приобретших весомый общественный статус.

Таким образом, массовая культура в очень значительных масштабах прямо или косвенно присутствует в современных СМИ, а значит, и распространяется ими на общенациональную аудиторию каждой страны, иногда – на аудиторию группы стран. Американская массовая культура транслируется вообще на весь мир, на мировую аудиторию – в первую очередь за счет кинопродукции Голливуда.