Электронная библиотека » Виталий Волков » » онлайн чтение - страница 15

Текст книги "Кабул – Кавказ"


  • Текст добавлен: 12 августа 2024, 14:40


Автор книги: Виталий Волков


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Шрифт:
- 100% +

1979 год. Кабул

«Геологи» и нищенка

После успешно проведенного вывоза министров Курков заскучал. Он было принялся уже вырезать ножичком деревянные фигурки, прямо как отец его, перед запоями, – сядет вот так, бывало, на скамье, глазницы пустые, а руки сами строгают острым ножом что-то ловкое, смешное. К счастью, Алексеич вскоре обрезался и, чертыхаясь да дуя на палец, понял, что вот так уберег его Всевышний от медленного «выхолащивания ума». Не дал, в отличие от бати, спорых рук.

Несколько развлек его переезд группы на новую виллу, раньше служившую тассовским корпунктом, – из Союза перебросили новую партию «геологов», а вскорости ожидалось еще пополнение. Однако, спалив день на хозяйственные хлопоты, Курков как-то еще больше поник, в очередной раз убедившись, что его натуре показана деятельность лишь определенного толка. Что поделаешь, есть животные, что траву жуют, а есть те, что за мясом бегать должны, иначе сердце томится. И обмен веществ нарушается.

Но «мяса» не было: общая, очень уж размытая задача охраны советской колонии была совершенно невыполнима – надо было только представить себе, сколько советников, инструкторов, специалистов пришлось бы прикрывать в разных концах Кабула в случае серьезной угрозы! Раздумывая над этим, Курков чувствовал, что тупеет.

Но, к счастью, вскоре развлечение обнаружилось…

Энергичный племянник Амина, прибрав к рукам КАМ после исчезновения Сарвари, быстро догадался, в каком направлении исчезли беглецы, благо для этого особых оперативных действий и предпринимать-то не пришлось – некоторые разговорчивые московские чиновники среднего звена даже не подозревали, что дошедшие до них слухи о приезде опальных афганских товарищей надлежит хранить в тайне! Вот это обстоятельство и смущало Амина, удерживало от того, чтобы поверить племяннику, горячо убеждавшему его в том, что Москва окончательно отвернулась от Хафизуллы. «Если бы так, то, при известной привычке русских все и вся засекречивать безо всякой на то нужды, тут они уж точно навесили бы стальные замки на рты. На каждый по два, для надежности. И штатских начали бы потихоньку отзывать. А они вместо того людей шлют и шлют. Нет, скорее, Советы вывезли министров по-тихому, дипломатично, без давления, тем самым намекая, что повторения истории с Тараки они больше не желают. Советы и так уже сколько жаловались, что не понимают нашей чрезмерной крови. Чрезмерной… У них, можно подумать, было меньше. Забыли они, как революции делаются. От хорошей жизни быстро забываешь».

Амин помнил, как мялся советский посол, стараясь наставить его на путь гуманизма и убеждая не проявлять излишней жестокости к религиозным лидерам. Мол, народ отвернется… То же говорил ему и советник Сафонов, до которого добрались-таки свидетели того, как укатывают «козлобородых» в тюрьме Паличерхи.

– Товарищ Амин, – говорил Сафонов, хмуря густые брови, так что председатель сразу воскрешал в памяти образ Брежнева, – если кадры из Паличерхи попадут в руки наших идеологических противников, это нанесет ущерб не только вам, но и… – Он запнулся. – Но и делу строительства социализма во всем мире. Масса необразованных, можно сказать, темных крестьян не может сразу порвать с предрассудками. С религиозными предрассудками. Вы уничтожаете мусульманских вождей, а дехкане-то им верят…

Слово «дехкане» Сафонов выдохнул так бережно, по-домашнему, что Амин даже умилился – «ах ты добрячок какой!»

– А разве у вас не выжигал Сталин контрреволюцию каленым железом? Может быть, доведи он дело до конца, вы сейчас жили бы при коммунизме?

Сказав это, Амин пронзительно посмотрел в глаза советнику. Его давно интересовал вопрос: верят они или не верят? Есть ли среди них хоть кто-нибудь, кто верит? Сафонов тогда замолчал, хотя его молчание не означало согласия.

С той беседы прошел месяц, и, наверное, теперь Кремль решил попробовать другие способы убеждения: мол, бог с тобой, разбирайся со своими муллами сам, но с репрессиями внутри партии будь поосторожней. Ладно, потом сами поймут, что без большой военной помощи не обойтись. Так и скажу: «Вы мягко стелить хотели – вот теперь смотрите, до чего дошло, помогайте». А уж желающих покачать мышцы там достаточно. Нет, незачем Москве от него отворачиваться. Незачем и некуда.

Председатель Амин посоветовал новому начальнику разведки воздержаться от непродуманных шагов, однако бдительности не терять и проявлять неослабное внимание к советской колонии…

Да, развлечение обнаружилось. Сперва к Барсову с необычной просьбой обратился Ларионов – не мог бы коллега придать ему что-то вроде группы сопровождения, а то как-то неспокойно стало ездить на встречи, словно ходит по пятам кто-то. Просьба была личная, никаких инструкций из Центра Барсов на этот счет не получал, но резонно рассудил, что Ларионов – тоже советский гражданин, а значит, никакого нарушения задания выполнение просьбы не содержит.

– Ты представляешь, какой скандал может выйти, если мы с камовцами схлестнемся, – возражал осторожный Медведев, у которого Барсов все-таки решил спросить совета. – Мы же все зависнем! Да ему мерещится. У него от запоя мания преследования, а мы его всем гуртом пасти будем. На него же и наведем. Тут даже ленивый удивится – с чего это за этим хлыстом русские хвосты таскаются? Хороши геологи!

Барсов понимал, что Михалыч прав. Собственно, другого он и не думал услышать. Ни от Куркова, ни от молодых – от Васи, от Шарифа… И все-таки людей Ларионову Барсов дал. Были у него на этот счет свои стратегические мыслишки. Засветиться на Ларионове было ничуть не проще, чем на министрах, и тем не менее Центр не отзывает ведь «геологов» назад, а, напротив, шлет к ним еще людей! Но, главное, командира Барсова больше, чем безопасность Ларионова, беспокоили его собственные парни, толком не знавшие ни того, что им предстоит, ни того, где им это предстоит – ни города, ни местных особенностей. Даже Курков загрустил, а это дурной знак. Еще неделя такого санатория, и народ уйдет в крутой запой или начнет бросаться друг на друга с кулаками. Потому как и в запой-то толком не нырнуть, боезапас ограничен… Зря все же так и не создали штатного подразделения диверсантов – в деле внештатники, конечно, лучше, а вот в такое межсезонье с ними мрак. Особенно при уменьшении светового дня и удлинении комендантского часа.

Барсов вызвал Алексеича.

Дипломатическая миссия вернула Куркова к жизни. Ларионов разъезжал по городу много, и Алексей, сопровождая его на ГАЗе с тремя-четырьмя ребятами, осматривался, приглядывался и уже вскоре вполне мог совершать прогулки самостоятельно, без поводырей. Особенно ему нравилось, когда посланник встречался с какими-нибудь хмырями неподалеку от бойкой торговой улочки Чикен-стрит. В этих случаях Курков брал себе в пару одного из группы и отправлялся навещать горшечников, ткачей, владельцев прочих лотков со всякой заманчивой всячиной. Но особо он жаловал оружейников.

В лавке старика-индуса, торговавшего бурыми от времени и крови кинжалами и мечами, он готов был проводить целые дни. Индус охотно говорил по-английски, и Куркова согревал Гольфстрим знакомой и даже понятной неспешной речи в океане окружающих его чужих звуков. Старик, казалось, любил свои клинки больше сыновей, помогавших ему в лавке. «Нахлебники, – злобно шипел он им в спины, – не могут афганскую сталь от персидской отличить! Что с ними делать? В горшечники отправлю. Глина – она везде одна».

Курков слушал, внимал, вникал в особенности иранского кинжала, чем вызывал восторг старика, хрипло клокотавшего в бороду: «Вот кто в холодном оружии толк знает! Русские да англичане, только они и знают».

– Нет, – вступал в спор Алексеич, – откуда англичанам знать? Сейчас некому уже знать. Колоний нет, дикие звери на людей не бросаются. Мирная Европа.

– Ах, – обижался за колонизаторов индус, – ах, ноу. Ко мне англичанин раз в неделю заходит. Этот знаток – не тебе чета. Он в клинках – мастер. Я бы его вместо моих бездельников к себе взял, компаньоном. Так ведь не пойдет. Нет, англичане – не американцы, не зря в Индии учились.

– А что, старик, штатников, наверное, здесь нет больше? Все с августа разъехались, как стрельба пошла?

– Это почему же? Как ходили, так и ходят. Ходят ведь не пока не страшно, а пока деньги есть. И еще, сынок, запомни – сюда, кто стрельбы боится, вовсе не поедет. Американцы хоть в ножах толка вовсе не знают, но парни не из пугливых, верно?

И еще у старика стелился слабенький, едва уловимый аромат гашиша. Курнуть травку не тянуло, но вдыхать сладковатый воздух доставляло Куркову удовольствие.

Кончилось это удовольствие тем, что он все-таки опоздал и Ларионов уехал, завершив свою встречу. Когда Курков с напарником вернулся в чайную, где он, как обычно, оставил парней прикрывать посланника, те лишь руками развели – Алексеич, ты чего, охренел?

– Что ж вы, дети малые? Мне вас за руку водить? Ну, Костя молодой, зеленый, но ты то, Василий, с какого хрена меня дожидался? Может, меня повязали уже! Сами должны были ехать! – наскочил на ребят Алексеич, хорошо усвоивший, какой должна быть лучшая тактика в обороне, но Вася смотрел в пол хмуро и имел на этот счет свои мысли.

– В следующий раз, Алексей Алексеич, давайте я по городу погуляю, а вы здесь посидите. Хорошо?

– И куда же ты, умник, отправишься?

– А найду куда. Не пальцем сделан…

– Ладно, – сказал Курков, объясняясь уже с Барсовым, – если они нас пасли, то теперь точно голову сломают. А посланнику объясним спокойно: проверяли оперативную ситуацию, действовали профессионально грамотно. А что? Был ведь под контролем? Был. Цел, невредим – и все нормально.

Курков знал, что Григорий Иванович из-за пылинки в глазу в печенку въедаться не будет.

– Ты, Алеша, в следующий раз, когда задумаешь свою спецоперацию с лоточниками проводить, поставь хоть в известность. А то знаешь, сидишь и думаешь – может, тебя твои торгаши на шашлык уже пустили… Армия как-никак, не на картошку приехали.

– В армии, Григорий Иваныч, приказывают, а у нас, видишь, пока просят. Так что не армия мы, а бригада юных пионеров, что-то вроде Тимура и его команды. Тимур, видать, ты у нас. Ну, а я? Кто там у них был, у этих… А, Симаков Валерий, несознательный элемент.

Барсов сделал вид, что принял шутку, но все же задумался – не стоит ли сменить Куркова на Рафа? Не потому, что перестал доверять Куркову, нет. Но вновь, как и тогда, в Праге, он натолкнулся в товарище на чужеродную шершавую фактуру. Вроде цемента. «Да, Алексеич, не быть тебе генералом. Дай тебе Бог, мужик, до трех звездочек дослужиться с твоими шуточками. Надо же, Симаков!» – еще обсасывал последний разговор Барсов, когда прибежал взволнованный Стас Тарасов.

– Товарищ Барсов, у нас какие-то цыганята крутятся. Прямо у входа табор разбили!

«За мир во всем мире. Миру – мир. Миру – мир. За мир во всем мире», – повторял про себя, как заклинание, Курков, когда шел от Барсова. И чем больше нанизывалось этих миров на невидимый острый шампур, тем большее раздражение поднималось в нем к их круглой безликой симметрии. «За гуманизм и дело мира!» Бред. Если человек – мера всех вещей, то о каком мире можно говорить? Человек даже сам с собой никак не заключит мира, а пока нет этого в себе самом – нет мира в мире и быть не может.

Войны складываются из благих намерений, обернутых в плохие возможности. А плохие эти возможности состоят из нейтральных лошадиных сил, помноженных на человеческие комплексы. А комплексы – это бином из обид соприкасающихся друг с другом людей. А обида – это самолюбие, помноженное на некоторый коэффициент, что-то вроде ускорения свободного падения. Следовательно, единственный способ достичь «мира во всем мире» – это всеобщее и полное одиночество при наличии ресурсов. Еды да питья. Ну, а у нас-то все наоборот: ресурсы уменьшаются, а одиночество отрицается. Поскольку какой-то очередной бородатый мыслитель, сам похожий на неандертальца чертами черепа, щитом лобной кости, решил, что человек – существо социальное. Что не спится ему одному ночью. И, следовательно, никакого мира в обозримой перспективе. Одни войны, войны, войны. А войны, они за что ведутся? За родину. За свободу, за справедливость, за источники существования, против агрессоров – но в конечном итоге за родину. Не за мир во всем мире. Нет на сегодня других воюющих единиц, кроме родин. Люди могу воевать за разное, но армии гибнут за нее.

Это только мы можем – за мир во всем мире. Мы, стая одиноких волков. Кто за мир во всем мире воевать пойдет? Монахи разве. Алкаши. Авантюристы. Шариф мог бы. И я мог бы. Но не хочу. Не хочу за мир, лучше за родину. Свои комплексы? А какая разница, все равно не хочу. Не хочу совсем одиноким. Но это пройдет. Чувствую, накатит еще одна моя последняя война, и после нее я буду готов к одиночеству. Сон в руку.

Цыгане, похоже, обосновались у виллы надолго. Они пестрили, шумели, накатывали волной на ворота и вдруг отступали, но в цыганских приливах и отливах Барсов улавливал систему, и это настораживало его опытный глаз. Он отправил на прогулку троих ребят с внимательным Михалычем во главе, дабы те посмотрели, как поведут себя новые соседи, но цыгане не обратили внимания на Медведева, разве что мальчишки-попрошайки, как обычно, покрутились волчками вокруг ног да похватали дядек за рукава цепкими, как щенячьи зубы, черными пальцами.

Потом цыгане вдруг, в один миг пропали, словно порывом ветра их развеяло, зато вместо них из жаркого воздухе возникла нищенка.

– А что если мы спокойненько, по-тихому, протрясем ей мозги? – предложил решительный Шариф. – Если бродяжка – никто и не заметит, а если топтуша, тогда посмотрим, кто тухлятинку щупать придет.

– Как бы нам самим тут мозги не протрясли. Мы и так здесь, как медведи в малиннике. Разжились.

– Да к ней близко не подступишь. От нее несет, как от скисшего арбуза. Потом от вшей бегать устанешь.

Такой возник вокруг нищенки деловой разговор.

Курков предложил вызвать полицию – мол, пускай проверят, нечего всяким тереться около советского объекта.

– А если как раз они нас и просвечивают? После гробов?

– Не тот почерк. Полиции мы без надобности, а КАМ иначе работает, мы же их и учили объектно-линейному принципу. Нет, тут кто-то другой, у кого людской ресурс ограниченный. Заплатил нищенке мелочь – вот и торчит здесь, смотрит. Ей не все равно, где сидеть? Может, паки, может, западные наши друзья, а может, просто ограбить нас хотят. Мало ли, какое у нас тут богатство нарыто!

Вызвать полицию оказалось непросто. Пришлось обращаться в посольство, брать переводчика, объясняться чуть ли не с самим Голубевым. Чертова бюрократия. Послу было невдомек, при чем тут вообще нищенка. Странные, не ко времени появившиеся геологи действовали ему на нервы. Он чувствовал, что Москва все время ему что-то недоговаривает и дни его сочтены… Словом, Барсов проклял не только все иностранные разведки мира и всех чиновников МИДа, но и Куркова с его вечными «идейками». Тем не менее нищенку забрали и больше она их не беспокоила. Однако легче на душе у Барсова от этого не стало. То и дело у виллы мелькали любопытствующие мальчишечьи рожицы, а его ребята, возвращаясь из города, докладывали, что спиной чувствуют чье-то неослабное внимание к их скромным персонам.

«Что ж, пойдем по классике», – рассудил Барсов. Выезды с Ларионовым были прерваны, а вокруг виллы установили дежурство – нет-нет, да и обойдут окрестную территорию, осмотрятся. Во время таких обходов Шариф обратил внимание на «форд», прописавшийся на соседней улочке. Аккуратный Барсов, хоть и клял Куркова за мнительность, все же решил пробить номера – благо для этого не надо было вновь обращаться к Голубеву. Аппарат Ларионова сработал быстро, своих людей в МВД и госбезе у шурави пока хватало. Машины оказались посольскими. Посольства США. В каком-то смысле это известие успокоило Барсова. Гораздо меньше хотелось бы ему услышать, что их «пасут» британцы. Или, еще хуже, обученные ими повстанцы Раджи. И уж совсем худо было бы узнать, что геологами занялись специалисты из КАМа. А штатники что, штатники – противник явный и здесь, в Кабуле, пока не опасный, больше чем на сбор информации вряд ли способный. Прав был Курков – ресурс у них ограниченный. И все-таки полной ясности американский след не дал, а шестое чувство подсказывало Барсову, что, помимо штатников, кто-то еще сверлит его ребятам лопатки недобрым неослабным взглядом.

Брэд Пит был озабочен и раздражен. У него пропала его любимая ложка. И виноват был не кто иной, как заваривший все это Грег Юзовицки из Лэнгли.

Когда к господину Питу стала поступать массивная информация о том, что у русских не только военная разведка проявляет в Кабуле повышенную активность, но туда уже прибывают специальные части, он погрузился в глубокую думу. Судя по всему, эти сигналы совпадали с теми, что получали в Лэнгли по другим каналам – их обычные «проверьте» да «уточните» в ответ на его сообщения на сей раз не следовали. И Питу было чему удивляться. Во-первых, удивляться следовало самому себе: в его годы нечего было радоваться очередной надвигающейся заварушке в опасной близости от собственного зада. Во-вторых, просматривалась во всей этой истории какая-то досадная, пахнущая туфтой примитивность: Советы всерьез зашевелились только сейчас, а американские газеты уже с августа, после восстания в Герате, только и писали о вторжении русских как о неизбежности. И американские газеты, и французские, и, конечно, английские. Даже осторожные немцы те тоже включились.

Все всё знали, все всё понимали, только один резидент Пит да сами русские еще не разобрались в этом. Тараки мог держаться в Кабуле и в крупных городах целую вечность, плюя на всех горных партизан, извести которых в Афганистане не удавалось никогда и никому, так же как никому не удалось бы выкурить коммунистов – не зря же умные русские дважды отказали «поэту» в большой армии. Вот и в Герате он справился.

Но это Питу отсюда видно, а на большой земле, как водится, темные очки опять в моде. Скорее всего, снова пущена «большая утка». Как это делается в мире послевоенной свободной прессы, резидент понимал отлично. Журналист нынешний, по сути, человек небогатый, ему, чтобы кушать, простите, писать и писать требуется, и писать сенсацию. Кто-то рискует первый, кидает в мир догадку посмелее, ту самую утку, и понеслось, как ком с горы. Другие уже, хочешь – не хочешь, только о том и вынуждены говорить, хоть за, хоть против, неважно. Чтобы не выпасть, как говорится, из обоймы.

Через неделю такой писака задерганный уже не знает, где тут, в лавине, мимо него несущейся, выдумка, а где факт, – и вот здесь-то утка оживает, начинает существовать собственной жизнью. Брэд Пит, когда-то работавший под журналистской крышей в Египте, мог дать голову на отсечение, что за месяц умелой работы с коллегами он запросто создал бы миф о планах Кремля по перевороту в Тель-Авиве. Миф, в который поверили бы не только в Израиле и в Штатах, но даже в самой Москве! Потому как утка, утратив связь со своим начальным источником и как следует разжирев, имеет свойство обратной силы – даже те, кто точно знают, что почем, даже ее создатели задаются порой вопросом: «А может быть, все так и есть? Ведь со всех сторон подтверждается!» И ведь главное что: что все это происходит безо всякого насилия над свободной прессой, упаси боже!

Поэтому задача хорошего разведчика – разобрать, где за рядами газетных строк скрывается точно запущенная умелыми руками общественная механика. Кончилась экзотика мужественных одиночек с холодными взглядами и узкими губами, не крадут больше бумаги из секретных сейфов, потому как и красть-то не надо, все за тебя журналюги ушлые делают. Им теперь все доступно. Потому как свобода. Только научись их читать. Правильно читать. И вот для правильного этого чтения работают специальные центры, институты, фирмы, где толковые ребята на умных железных машинах все сравнивают, вычитывают да высчитывают. Но у него, Брэда Пита, здесь института нет. Ему бы сейчас с русскими посоветоваться – что там их компьютеры думают про все это?

Питу совсем не нравилось, что о планах Вашингтона он сейчас знал, пожалуй, не больше, чем о намерениях русских. А хотелось бы знать. Пока он мог лишь догадываться, что его шефы, пожалуй, вовсе не против, если Советы и впрямь влезут в силок по уши. Потому как на самом деле шефы его не верят, что коммунисты здесь сами собой провалятся. Они хорошо изучили твои сообщения, господин Пит! И со Вьетнама они поумнели. Русские потеряют Афганистан тогда, когда влезут сюда со своей интернациональной помощью. Так считает он, так теперь, видимо, думают и в Лэнгли. Не сейчас, не сразу, но обязательно потеряют. Это как в муравейник добровольно забраться. А с вопросами и возражениями – к британцам. К британцам, господа. Они эту историю хорошо прошли.

Да, умны стали парни в Лэнгли. Умны. Но не мудры. Они сейчас считают себя стратегами. Они уже победили Советы. Это венец их стратегии. А вот что дальше будет – на это их мозгов не хватает. Надо бы этих умников всех до одного отправить на семинар профессора Оксмана. Старого его университетского приятеля Чака Оксмана. Вот с кем бы сейчас повстречаться Питу. Выпить виски, помолчать, посмотреть этому чудаку в глаза. Хорошее выражение – мудрость чудака. Тот самый Оксман на лекциях говаривал: мудрость – это умение не желать прожитого раз счастья. И всегда добавлял, что мудрость историка – это не впадать в соблазн преувеличения исторических аналогий, потому что история человечества коротка и пока не знает ни одной победы, а лишь одни поражения.

Когда Пита отзовут отсюда и отправят на пенсию, он тоже будет читать лекции и в меру сил сеять зерна мудрости, видно, лишь и доступной чудакам. Чудакам, хоть немножко разбирающимся в специфическом, путанном в мелочах и петельках, но в чем-то основном, в главном очень устойчивом, могучем и злопамятном восточном мире. Который пусть лучше «держат» англичане, евреи или даже русские, чем никто. Потому что иначе в эти пески из черных вод Кабула выползет такое чудище, какое нынешним послевьетнамским умникам и в страшных снах не снилось.

Но больше всего господина Пита беспокоил вопрос о том, куда могла подеваться его детская еще, серебряная чайная ложка. Его талисман, переживший столько переездов, сколько не снилось иному коммивояжеру, вдруг словно растворился в прошлом, как сахар в чае. Людям, человекам Брэд Пит давно научился не доверять, и тем больше он полагался на надежность иных предметов. Даже не на надежность – на верность. Верность вещей, единственных свидетелей времени. «В любимых вещах есть свобода от людей», – выгравировал бы он на ложке, если бы только беглянка нашлась. Однако ложка пропала без следа, и исчезновение этого его домашнего животного перед надвигающейся бурей казалось Питу дурным знаком.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации