Текст книги "Браки рождаются на небесах. Не было счастья, да несчастье помогло"

Глава XIII

Этот протяжный волчий вой тоски привлёк Ай. Большинство волков воют, чтобы обозначить свою территорию. Предупреждая волков-чужаков о своих заповедных владениях. Благодаря вою волки общаются между собой на большие расстояния. Этот же просто выл, беспомощно и обречённо, наполненный обидой, что его выгнали из стаи. Выгнали не одного, а всех годовалых волков, но выл он один. Остальные разбрелись по отдалённым территориям, стараясь лишний раз не высовываться, а этот беспечно выл, выдавая себя.

Вой доносился из-за поворота лога, поэтому страдальца не было видно. Ай поднявшись по косогору вверх вышла на прямую видимость.

Волк, забравшись на вершину огромного валуна, застыл перед ней в свете жёлтой Луны. Он надрывно горлом высказывал свою боль, уставившись на диск полнолуния. Он не был ей знаком.

– Ты, чего, – окликнула она его.

Волк замер, всматриваясь со своей высоты на стоящую внизу волчицу. Он не верил своим глазам.

– Ай!.. – радостно прокричал он и завилял хвостом.

Он ни как не ожидал её здесь увидеть. Она, как раз и было, та самая боль, по которой он так изнывал и мучился. Откинув, все меры предосторожности, он забрался сюда, на вершину горы, чтобы излить свои страдания.

– Откуда он меня знает?.. – подумала она, услышав своё имя. – Хотя, я же побывала во многих стаях, может он и запомнил меня. Но она как не пыталась вспомнить его, ничего из этого не получалось.

– Ты, ушла из стаи ради меня?!! – радостно спросил он, оказавшись совсем рядом.

– Да?.. – удивилась она. – Это новость?! Неужели он из той самой стаи, что я, сегодня покинула?..

Волк продолжал стоять всё на том же отдалении, радостно скулил и приветливо помахивал хвостом.

– То, что он годовалый волк это понятно?!! Но то, что он из этой же самой стаи, ещё больше заинтриговало её. Как я могло его не заметить?!!

Он приблизился ближе. Надо было отвечать на его вопрос: «Ради чего же я ушла из стаи?!!», но она решила избежать прямолинейного ответа.

– Допустим?!

Он ещё более радостно завилял хвостом.

– Как его зовут?.. – подумала она.

– Ты, красиво выл на Луну!!!

– Тебе понравилось?!!

– Очень!.. Можно я тебя буду звать: «Вуй»?

– Зови!.. – согласился волк.

– Вот и хорошо?!! Вопрос с именем мы решили. Что будем делать дальше?!!

– Ай!.. – обратился он, приближаясь ещё ближе и более интенсивно, махая хвостом.

– Особо приближать к себе не стоит?! – рассудила она. – Отталкивать тоже. По крайней мере, он не лишён привлекательности.

– Ай! – повторил он, – Я ждал тебя, и ты пришла!..

– Я тоже рада, – она решила соврать, чтобы не огорчать его окончательно. – А я даже и не надеялась, что найду тебя?!! Ты, ел, что-нибудь??

– Нет, – ответил он, продолжая радоваться своей удаче.

– Надо поймать, хоть кого то, – подумала она и предложила. – Может, выйдем на поле и подкараулим там зайца?!!

– Давай, – согласился он.

– Зайцы обычно выходят к стогам. Да там и наст крепкий – выдержит нас волков, – добавляя: «Нас волков» она хотела подчеркнуть, что теперь они команда.

Глава XIV

Когда сестра Феодосия – Пульхерия подбирала брату невесту. Много она дев пересмотрела целомудренных, но окончательного выбора так и не сделала. Ангел-Хранитель убеждённый, что «Браки рождаются на небесах» и не как иначе, тоже подпал под её старательное поле деятельности.

Нет!.. Он не пересмотрел свой взгляд на эту тысячелетиями проверенную аксиому, но по какому-то земному стечению обстоятельств он решил проверить Афинаиду на целомудренность и порядочность.

Она родилась в Афинах, в семье философа Леонтия, преуспевающего преподавателя Афинской Академии. У Леонтия был самый большой курс в Академии, и он всё рос и рос, расширяя аудиторию.

Кроме своего преподавательского дара, у него была манера – давно им уже проверенная, чтобы расположить человека к себе, он всегда беседую с ним, радужно улыбался, а прощаясь, как правило, старался приобнять его за локоть – что говорило само за себя:

– Дерзай!.. И все у тебя – будет хорошо!!

Политика расточать улыбки и тепло, давала свои результаты. Хотя на первый взгляд казалась лживой и напрочь прошитой белыми нитками, но он продолжал, придерживаться своего мнения и эта политика внимания давала, свои щедрые плоды – молва о нем слыла по всему полуострову и за его приделами.

Леонтий очень любил свою дочь – в завещании он хотел поровну расписать своё имущество между тремя своими отроками – было у него ещё два сына, но вмешался Ангел.

– А зачем, Вам, это?.. – спросил профессор.

– Я хочу испытать Афинаиду на алчность, порядочность и твёрдость духа, – ответил гость.

– Можете не сомневаться, она порядочная девушка.

– Дополнительные испытания, в этом вопросе ни когда не бывают лишними.

– Но, как? – опять удивился отец. – Не оставить ей ничего??

– Ну, почему ничего? – успокоил его посетитель. – Оставьте ей сто золотых!

– Всего сто монет?

– И не только?..

– А, что ещё, если всё имущество, вы, предлагаете отписать Валерию и Гезию? – так звали его сыновей.

– А, вы, пожелайте Афинаиде – «Счастливой судьбы».

Находясь под чарами философ, так и написал: «Дочери своей завещаю сто монет и счастливой судьбы».

– Вот и хорошо!..

– Ничего хорошего, – продолжал расстраиваться профессор. – Вы, же мой Хранитель, а предложили мне такое?..

– Вот по тому-то и предложил я такое?!!

– Увидев, Вас я обрадовался, – не слушал его Леонтий, – думал, Вы, проводите меня в рай, а Вы пришли мучать меня.

– Я и пришёл, чтобы проводить тебя в рай. А то, что ты называешь мученьем, так может быть в этом и кроется дорога к счастью Афиноиды. И кто, как не отец должен помочь и направить дочь свою по этому пути?!!

– А может, ещё, что-нибудь добавим, – упрашивающим голосом, опять принялся выклянчивать любящий отец.

– Вот ещё? И этого много будет!! Ставь подпись! Не тяни!

Леонтий заскрипел пером в углу листа, теряя силы.

– Вот! Это, то, что надо?! – обрадовался Хранитель и, не дожидаясь, когда профессор передаст ему завещание – сам взял его из рук, посыпая подпись песком.

Только Ангел зря терял время – работая над завещанием. Братья вообще ничего сестре не дали, и даже более того – прогнали её со двора. Она пошла в дом своей тётки по матери, но дело было летом – тётя жила за городом.

Поскитавшись и помыкавшись, она дождалась осени. Тётя настояла на том, чтобы племянница потребовала от братьев свою долю в наследстве, но получив повторный отказ – тётя отвезла её в Константинополь, к тёте по отцу. В Константинополе Ангел под видом монаха, посоветовал тёткам обратиться с этой просьбой в монастырь к Пульхерии. Сестра императора, как раз возобновила поиски невесты для брата.

Красота и внутренний мир Евдокии, она к тому времени приняла христианства, и жила на подворье, при монастыре, помогая немощным, покорила Пульхерию. Она была в восторге, одно её смущало – «ей двадцать лет, все лето скиталась – чем зарабатывала на хлеб на сущий?» Преодолевая смущение, она спросила:

– А, вы, девственница?

– Да, – ответила Евдокия.

Радости Пульхерии не было предела.

– Не может быть??! Счастье то какое!!

Вечером она записала в своём дневнике: «Девушка необыкновенной красоты, невероятного и гармонично телосложения и роста. Светлые волнистые волосы, дополняют её красоту. Удивительный, вдумчивый взгляд, говорит о ней, как о безукоризненном человеке. Мысль её собрана и целенаправленна, а разговор на столько мил, что не может не вызвать расположение к своей речи. Прямо совершенство и не как иначе…

Я в восторге!! Надеюсь брату мой выбор понравиться? – она подумала, что поставить: точку или вопросительный знак… не много подумав, поставила знак. Перевернув дневник, сестра-регентша мелким подчерком написала – «Спасибо Ангел-Хранитель, – она написала большой красивый вензель «L», но задумалась и, чтобы не навредить старому другу добавила четыре точки.

Императору выбор сестры понравился. Феодосий в народе слыл человеком добрым, отзывчивым и очень способным. Они часто встречались в библиотеке. Евдокии Феодосий сразу понравился. Она влюбилась в него, а когда он предложил ей – «стать его женой» – она согласилась. На 7 июня 421 года была назначена свадьба. Братья Евдокии, узнав об этом – поспешили в Константинополь. К этому времени они уже успели промотать отцовское наследство, но заняв сто монет, поспешили на свадьбу, где и предстали перед сестрой – прося прощения. Она их великодушно успокоила:

– Что, вы, братцы?!! Если бы, вы, меня не обидели, я бы не нашла своей любви – такого чудесного человека!

Глава XV

Когда они начинали играть в догонялки, то Вуй, еле успевал за Ай, выполняющей порой неимоверные пятиметровые прыжки.

Не торопясь, пересекая от 8 до 10 километров в час, но порою, совершая броски, и до ста километров в день они перекочевали в тундру. Ай решила, что им с Вуем лучше уйти из лесных массивов, чтобы не мешать стаям выживать и не путаться лишний раз по чужим территориям, подворовывая и обкрадывая у народившихся волчат. Но больше всего она хотела показать Вуя Буль-Буль и услышать её мнение о своём суженом.

Представляя Вуя Буль-Буль, она решила: «Если же, он поведёт себя не так, то огрет его хвостом не раздумывая».

Но применять задуманный её ход обороны старой подруги не пришлось. Вуй вёл себя подобающе, и применять грозное оружие не пришлось.

Буль-Буль, находясь под воздействием чая, дыма и глубинной медитации выказала Ай полное спокойствие, что говорило, как хороший знак.

Бесконечные просторы тундры радовали Вуя. Еды было предостаточно. С начало их выручали птичьи гнезда. На смену кладкам пришли птенцы, но когда и они подросли и научились летать, пришёл черёд заняться охотой на оленей.

Ай понимала: «Что вдвоём гнать стадо они не могут?»

Она решила вести выборочную охоту, отдавая предпочтение животным хилым и слабым. Благо у неё проснулся дар рентгеноскопии – волчица видела больных суставной болезнью животных. Воспалённые конечности излучали дополнительное тепло, не проходившее бесследно мимо её взора.

Она забиралась на возвышенность и, явно демонстрируя своё присутствие, обозревала стадо, улавливая травмы будущих жертв. Больные олени, увидя волков, начинали гарцевать выказывая свою прыть.

– Смотри, какой я бодрый, – говорили их действия. – Как я резво перебираю ногами?! И это ещё, я не перешёл на галоп?!!

Но, у всех у них, как правило, были поражены костно-суставные ткани. Больные – воспалённые места посылали красно-температурные излучение и Ай улавливала их своим видением.

Здоровые же олени никак не реагировали на присутствие волков. Они преспокойно поедали ягель, готовые в любую минуту опасности пустится наутёк без всякой подготовки.

Успех охоты полностью зависел от поведения жертвы и главное, чтобы задуманное действие шло по заранее продуманному плану.

Как только, волки спускались к стаду, животные тут же приходили в движение. Особенно бахвалились самые больные.

– Мой бег трусцой разве не показывает вам: «Какой я сильный?!!» – говорило их гарцевание.

Продолжая хвастаться, слабые олени выказывали свою мощь.

– Вам явно не угнаться за мной?!! – говорил их бег. – Не теряйте время и силы напрасно!!

– Сейчас хвастунам надо чуть-чуть прибавить оборотов, – рассуждала Ай, контролируя гонку.

Перейдя на галоп, бахвалы начинали прихрамывать, не ровно дышать и отставать от основной массы.

– Теперь надо выбрать самого слабого из этой массы больных особей, – решила волчица.

Хитрецы уже ничего не выказывали. Они в беспомощной растерянности крутили головами, выискивая для себя убежище, и уже не так прытко перебирали ногами. А самые слабые плелись уже в самом хвосте погони, готовые вот-вот упасть. Вот они то и интересовали загоняющих волков больше всего.

– Сейчас самое главное, – провыла Ай. – Заставить отстающих допустить, как можно больше ошибок и не дать им возможности прийти в себя.

Вуй понял её замысел и ускорил настигающий бег. Но, слабых и старых оленей было много, он не знал, кого из них, выбрать и принялся метаться между ними.

– Не распыляйся Вуй, – призывала Ай сосредоточиться напарника на одной выбранной жертве, которую она гнала беспрестанно.

Он тут же внял её просьбе и пришёл ей на помощь. Энтузиазм придал дополнительную силу загонщикам, а жертва, увидев подкрепление в стане преследующих хищников, стала ещё больше нервничать и ошибаться.

Выбранный волками самый слабый олень уже несколько раз падал. Он в очередной раз оступился и повторно травмировал своё больное колено и сильно отстал от всех. После последнего падения он уже был не в силах подняться и стал лёгкой добычей погонщиков.

Вуй за время миграции по тундре возмужал. Его плотное тело говорило о силе. Стройность и длинные ноги подчёркивали ловкость. Вытянутая морда – красоту, а оскал острых и крупных зубов доказывал о возможности выжить. Но, при всём при этом, Ай не чувствовала в нём характера. Хотя, выше перечисленные качества давали ему шанс и он этот шанс получил.

После гона Ай уже не могла развивать такую скорость, как раньше. Теперь, на бескрайних просторах бесснежной тундры олени легко отрывались от неё, а в одиночку волку с оленем не справиться. Надо было возвращаться в лес, там, в глубоком снегу охотиться на лосей и кабанов было бы гораздо легче.

Второй причиной возвращения на прежнее место обитания было то, что надо было повысить значимость Вуя, а подготовленное им жилище для совместной жизни, как раз бы и предало ему эту уверенности. Благо нора была, вряд ли кем-то занята из-за своей не перспективности. Она располагалась в сильном затенении и волчатам, там будет явно не доставать солнца, но на первое время, пока они будут ещё маленькие, и не будут выбираться из норы на поверхность, вполне, подойдёт.

– А дальше видно будет, – заключила она. У неё на примете было место, очень удобное, высоко в горах, где чистый воздух, много света и нет посторонних глаз. Это место ей очень нравилось. Она просто хотела там жить!..

А, Вуй!.. Он и в самом деле очень старался, хотя не всегда у него получалось задуманное… Но в старании, ему было не отнять…

Что, в норе Вуя было привлекательно, так это её внешняя незаметность. Она была скрыта корнями поваленной сосны. Ураган не полностью свалил дерево – часть его корней продолжали оставаться в земле, питая его жизненными соками роста и сохраняя здоровый зелёный вид, что служило дополнительной маскировкой.

В заснеженных лесах, возвратившейся паре пришлось сменить тактику охоты. Здесь, не было необходимых для обзора возвышенностей, да и множество деревьев усложняли сеансы рентгенологии. Но на смену её старым методам пришли новые способы и приёмы.

Растительный рацион пищи лосей принуждал их выпускать множество струй газа, которые и улавливал чувствительный нос Ай. Обоняние не подводило её. Выбираясь на след сохатого, волчица обследовала кору деревьев и кустарников, покусанных рогатым животным. Стараясь найти, как можно больше нужной, для себя информации о состоянии здоровья потенциальной жертвы. И обследование это начиналось с изучения корья и лыка, на которых и оставались те самые необходимые ей данные. Когда от мест укусов на слое деревьев шёл дурной запах гнилых зубов, это говорило само за себя – у животного больные зубы – значит, ему трудно добывать, пережёвывать пищу и в связи с этим оно больное и слабое. За такой жертвой есть смысл продолжить преследование и добиться желаемого. Как правило, такие животные при обнаружении их были не способны не только предпринять попытку спастись бегством, они просто были не в состоянии даже уверенно стоять на ногах и постоянно падали и ползли.

– Зима губит слабых и старых, – заключила Ай, давая Вуя команду к нападению.

Она позволяла ему исполнить роль Вожака. Именно Вожак владеет правом валить жертву в последней, удушающей схватке, доказывая стае, свою значимость и лидерство. Лишь после его мёртвой и уже не отступающей хватки происходит заваливание жертвы на землю. И вот тогда, вся стая приходит на помощь, подключаясь как можно большим участием, показывая и демонстрируя друг другу коллективизм и слаженность семьи.

Вуй не оставил ни каких шансов обречённому животному.

– Здоровым зима не страшна, – подумала в очередной раз Ай, приступая к трапезе.

Не редко случалось так, что преследуя жертву, они натыкались уже на её окоченевший от голода и холода труп. Такое преследование не требовало практически ни каких сил, но приходилось вгрызаться в мёрзлое мясо окоченевших несчастных, но благо у Ай и Вуя были здоровые зубы.

Если на их пути долго не встречалось еды Ай принималась осматривать небо, выискивая, где кружат вороны и беркуты, намереваясь отобрать у них хотя бы остатки былого пиршества. Но такое происходило редко, лес их баловал, поэтому голодать им не приходилось.

Глава XVI

Евдокия, заранее улыбаясь, вошла в оранжерею. Оранжерея служила Феодосию мастерской-галереей, здесь он писал свои натюрморты с натуры, особенно в зимнее время, когда природа замирала, а здесь она продолжала играть буйством красок. Императрице непременно хотелось знать, что за сюрприз готовит ей муж? Но увиденное изображение на полотне привело её в шок – перед ней один в один всплыл её сон. На картине, среди буйно—цветущего множества мелких цветков, рассыпавшихся по полотну, точно бисер – были запечатлены глаза.

Усиленное сердцебиение и страх сковали её, в глазах потемнело и, если бы она не ухватилась за ветвь апельсинового дерева, то непременно бы упала. Картину она видела всего одно мгновение, но этого мгновения хватило ей – это была – та самая картина, которую она видела во сне.

Сколько времени, провела она, в таком состоянии она не знала – её заставили встрепенуться голоса – Феодосий и визирь шли в её сторону.

– Что делать? – подумала она. – Может сказать, что зашла подышать апельсиновым ароматом, так ею любимого дерева?

Но она сразу отвергла такую причину оправдания, что-то говорило ей – «Не надо».

– Тоже мне? – улыбнулась она над рассуждениями своего внутреннего оправдательного монолога. – Акт предательства?.. Смех, да и только!!

– А почему я не могу посмотреть картину??

– Нет!.. Не могу… Он же просил, не мешать? Нет. Пусть лучше будет – «Зашла подышать ароматом цветения апельсинов», – заключила она.

Апельсиновые деревья росли посередине слюдяной оранжереи. Упираясь, вершинами в самый конёк прозрачной крыши, они ежегодно снабжали императорский двор спелыми плодами, а зимою Евдокия подолгу находилась здесь, вдыхая бодрящий аромат лета.

– Чего я, так нервничаю? – успокоила она себя – но состояние совершенного – чего то не совсем хорошего не покидало её. Внутренняя борьба, кипевшая в ней, опять заглушила все звуки.

– Что?? Что сказать? – стимулируя бурные рассуждения, принялась она придумывать, теперь уже окончательное оправдание. Она стояла под цветущим апельсиновым деревом, она села на скамью, взяв в руку опавший цветок цитруса и, замерла в ожидании, прислонившись головой на шершавый ствол.

Император и визирь прошли мимо, не заметив её.

– Хрисафий, твои советы для моих картин бесценны. Я сегодня хотел её подарить императрице, но – боюсь, что уже не получиться?

– Ваши картины всегда, вполне законченный вариант!! И, я имею в виду, не только сюжет, но и действие исполнения! Поэтому, ваша, похвала в мой адрес, явно преувеличена!.. Но – мне приятно.

Хрисафий Этомма принадлежал к именитой древнейшей фамилии. Он был самым младшим в семье. Год, от года взрослея, он становился все красивее и красивее. С годами к нему добавилась ещё и чувствительность – он скорбел о человеческих несчастьях и с серьёзным видом задумывался – как изменить мир, не в каком – то частном эпизоде, а масштабе всеобщем. Сразу было видно – это человек с большими дарованиями. Мать глядя на него не могла нарадоваться.

– Наконец – то, может хоть он жениться и у меня будут внуки, – рассуждала она. Старших сыновей нельзя было назвать дальновидными, они наотрез отказывались жениться, а предпочитали лишь прожигать отцовское наследство. Но на все её уговоры жениться младший отвечал:

– Ещё не время… Матушка!!!

Род Этомма был не из бедных, но преумножить свои богатства можно было, лишь получив должность при императоре, а там таких достопочтенных при дворе было – «хоть пруд пруди» и без Этомма. Красота и не превзойдённый ум младшего родственника натолкнули старших сородичей на мысль – его кастрации – так на семейном совете решили доверить рост благосостояния рода – Хрисафию.

У кастрированных мужей возрастало трудолюбие и деловитость – появлялось много свободного времени, которое они, как правило направляли на повышение, того же самого трудолюбия и деловитости – от чего проворно продвигались по карьерной лестнице при дворе, к тому же не вызывая ревности у императора и мужской половины двора.

Но, Хрисафий планов семейства не оправдал. Он ударился в философию. Откинул деловитость. Запустил себя и перебрался жить на площадь – в конуру, подобно собачей, перестал ходить в университет и ел чечевицу, как самый последний нищий или раб.

Матушка приходила к нему – просила одуматься и вернуться домой.

– Зачем? – спрашивал сын. – Мне и здесь хорошо!

– Жениться ведь надо?? Я внуков хочу понянчить успеть!! – жалостливо просила женщина.

Совершенно не ведая о планах и свершениях старших сыновей рода Этомма, она приходила и умоляла Хрисафия. На что он с грустью ей сообщал:

– Уже не время… МАТУШКА!..

Не смотря, на свой не презентабельный вид – в народе он слыл мудрецом и дельным советчиком, за что и был, почитаем и любим людьми. Даже самые замкнутые и нелюдимые очаровывались его красотой и подкупающей в общении улыбкой, но чиновники при дворе всячески искажали его мысли и суждения.

Утром он отправлялся на рынок за чечевицей. Вернувшись, перебирал её. Непригодными для еды зёрнами, он кормил голубей. Из оставшихся, приплюснутых с обеих сторон, бобов варил себе кашу.

Хрисафий сидел, возле своей будки и его радовало – все…

К нему, за советом приходили художники, после его наставлений у них мазок ложился увереннее и точнее, а картины, как бы намалёванные в спешке – приобретали неимоверный колорит, и уходили на аукционе под дробный стук молотка.

Поэтам он советовал:

– Не веди размазанных оборотов – «пиши, как бей» – обрывисто и ясно, чтобы мысль прослеживалась, и рифма не терялась.

Пришедший стихотворец понимающе кивал.

– Ты не можешь описывать день – дольше, чем он существует на самом деле??

Он восторгался всем и всеми, кроме самого себя. К своим занятиям Младший Эттома относился равнодушно, хотя у него не было недостатка в сочинении сюжетов картин. Фантазия мысли, придавала его рисунку, такую широту смелости суждения разных жизненных и церковных трактатов, что ему мог бы позавидовать каждый. Сцены, его открытые и казавшиеся на первый взгляд развязными, хранили какую-то глубину, но ни когда не выходили за переделы недопустимости – за границы непристойности.

Но, не только за советом приходили к нему – были и такие – кто приходил поиздеваться – над его, чудо учёностью. Один такой посетитель – всегда появлялся, наполненный ехидством. Он вёл, какие-то тёмные дела, постоянно вися на волоске, но считал себя очень умным и сорил деньгами налево и направо.

– Скажи учёный муж, – развязно бравировал он, считая себя верхом совершенство, – а почему из белых бобов и черных бобов каша всегда получается светло-жёлтая??

– А потому, что из светлых ремней и из черных ремней рубцы всегда получаются красные!!

Вскоре его поймали на контрабанде, выпороли и сослали на галеры и больше он к будке на площади – у огромного валуна не приходил.

Имя Хрисафия росло и почиталось, а он всё оставался, тем же сидящим около будки философом, но с дарованием – гордо держать себя даже с людьми «Великими». Из «Великих» к нему заходили даже министры. Но чаще конечно их посыльные. По здравости своей он понимал – от «Великих» надо держаться по дальше, но ему нечего было терять – имение его окончательно разорилось и было продано родными, они, повергшие его на жизнь в будке, уже умерли, так и не дождавшись его величия.

Ангел-Хранитель, думая – кого предложить на должность канцлера при дворе решил пообщаться с Хрисафием. Переодевшись в одежду чиновника и приняв вид перса – предав смуглость лицу, он представился советником при дворе по вопросам Востока.

После продолжительной беседы Ангел спросил:

– Ты, так считаешь?

– Да, – не задумываясь, ответил доморощенный повеса, спокойно жующий кашу.

– Но от «Великий Мира Сего» много пользы!!

– Самая лучшая польза – это не видеть их.

– А если этого, не избежать?

– Тогда сделать вид, что не видишь.

– И что – это даст?

– Это даст то, что они, почувствовав это, возможно – укротят свою надменность. При чем, для своего же блага и блага окружающих!!

– Уж не тот ли, ты, хвастун, передразнивающий за глаза своих господ, считая – это чудесами храбрости?? – спросил его советник.

– Я предпочитаю не интересоваться ни теми, ни другими.

– Отчего, ты, с твоим умом не пойдёшь служить императору при дворе? Если бы, ты, к своей мудрости – прибавил немного лести, то далеко бы пошёл! – Хранитель решил проверить, насколько он верен своим идеалам.

– А зачем? – народный мыслитель, запустил очередную ложку в котёл с чечевицей.

– Чтобы не есть чечевицу?

– Вы, же, Уважаемый Советник, отказались от моего угощения? А если бы, вы, познали вкус и толк чечевицы, то быть может – вам бы и не понадобилось льстить при дворе??!

– Вы, совсем не хотите служить?

– Служить хочу!!! Прислуживаться не желаю!

Через два дня его пригласили во дворец и назначили визирём. Жаль, что господа Этомма не дожили до этого звёздного часа.

Став вторым человеком в государстве, он не перестал, есть чечевицу.

Хрисафий смотрел на картину и понимал – подсказать, чтобы-то ни было, он не в силах. Картины была настолько глубинна по своей сути, что он даже не находил слов, чтобы выразить – то состояние восхищения, которое на него нахлынуло… Особенно его поразили глаза. Он не мог уловить, что в них… Но, что-то таинственно-пугающее исходило из них, но это излучение не отталкивало, не смотря на пугающую таинственность, в них, прежде всего, была столько трепетной заботы. И это отрешённая, обречённая озабоченность притягивала.

– Какие не превзойдённые глаза?!! – с восхищением выразил канцлер свой восторг, после долгого молчания. – Как, Вам, удалось это?!!

– Вы, находите?!! – обрадовался император.

Но, Феодосию не верилось, что картина окончена, ему казалось, что в ней чего-то не хватает, какого-то мелкого, заключительного стрижка. Не достаёт того самого последнего мазка, который и говорит сам за себя – «Работа закончена».

– Какое-то подспудное чувство, говорит мне, что её ещё рано снимать с подрамника?.. – не согласился Флавий с советником.

– Не могу вам ничем помочь!.. Картина, настолько, захватывает, что у меня даже нет дара речи, чтобы выразить – описать, это самое состояние, – Хрисафий замолчал, всматриваясь в глубину глаз на полотне, казавшихся ему Вселенной.

– До чего знакомые глаза?!! – заинтересовался визирь. – Но, я не могу припомнить, где я мог их видеть?.. Это, ваши фантазии?.. Или, есть натурщицы?..

– Это глаза императрицы, но я писал их по памяти!.. – сообщил Феодосий.

– Да… – согласился Хрисафий. – У неё сейчас именно такие – встревоженные и озабоченные глаза.

– Вот именно это беспокойство я не могу до конца перенести на холст…

– Задача из разряда не исполнимых, но, вы далеко продвинулись!.. – Этомма не мог не восторгаться воплощением замысла художника.