Текст книги "Сквозь тайгу (сборник)"

Солнце снизилось к горизонту и как бы село на зубчатые вершины елей и пихт. От деревьев по земле потянулись длинные тени. Тогда я забросил винтовку на плечо и быстро пошел по тропе, чтобы добраться до бивака засветло.

Четырнадцатого сентября обе лодки были готовы. После полудня мы тронулись в путь.

Река Нефикца оказалась тоже заваленной колодником, который очень мешал нашему плаванию. Приходилось часто останавливаться и разбирать его, стоя по колено и по пояс в воде.

Время было позднее, а вода холодная, в особенности по утрам. Заломы встречались чуть ли не на каждом шагу.

Люди сильно зябли и отогревались у костров. Орочи работали топорами; естественно, они поднимали большой шум и отгоняли зверей от реки. Тем не менее мы все же имели свежее оленье мясо, которым и питались все время, пока шли по реке Нефикце.

Семнадцатого сентября мы вышли на Мухень и около устья Алчи нашли еще одну базу. Весьма ненастная погода опять задержала нас здесь. Четыре дня лил холодный дождь. Мы устроились на галечниковой отмели в палатках и все время сидели у огня. В это время года промокнуть опаснее, чем озябнуть зимою, – сразу можно получить плеврит или воспаление легких. Я очень беспокоился за туземцев, моих верных спутников. Они ловили под дождем рыбу, ходили на охоту, рубили дрова. Несомненно, у них была привычка к холоду с раннего детства. Меня удивляли их выносливость и полное равнодушие к ненастью.

Наконец 21 сентября дождь перестал. Тучи на небе, лежавшие до сих пор неподвижной темно-серой пеленой, пришли в движение. Кое-где показались просветы. Сквозь них проглянуло синее небо, и прорвался первый солнечный луч. Словно прожектором, он осветил еще мокрую от дождей землю и разнообразно пеструю листву деревьев.

Тотчас мы уложили в лодки весь свой багаж и поплыли вниз по Мухеню. После принятия в себя реки Нефикцы он выходит на равнину и делается очень извилистым.

Характер растительности тоже очень изменился. Широколиственные леса с значительной примесью хвои остались позади. Теперь по берегам Мухеня, кроме дуба, липы, березы и осины, произрастала в большом количестве сибирская яблоня с таким обилием мелких плодов, что ветви под тяжестью их гнулись книзу и казались окрашенными в кроваво-красный цвет. Еще больше было черемухи обыкновенной. Ее издали можно узнать по поломанным и пригнутым к земле медведями веткам. Большею частью она уже осыпала свои плоды, потерявшие аромат и вкус. Здесь также в изобилии росла калина Саржента, украшенная гроздьями красной ягоды. Незатененные южные склоны гор были покрыты леспедецей двуцветной. Этот кустарник является любимым кормом изюбров. Мелкие листочки его обладают способностью задерживать на себе крупные капли росы. Достаточно утром походить среди леспедецы несколько минут, чтобы вымокнуть так, как будто пришлось перейти вброд глубокую речку.

Надо было торопиться, чтобы наверстать потерянное из-за дождей время. Поэтому мы решили плыть весь день и всю ночь.

Уже по тому, как окрасилось небо, когда солнце скрылось за лесом, и по общему состоянию атмосферы видно было, что ночь будет морозная. Часов в шесть вечера мы переобулись и надели на себя все, что только было можно: одеяла, комарники и порожние мешки. Странный вид мы имели теперь, завернутые в грязные полотнища палаток и обмотанные веревками, чтобы они не сползали с плеч.

Когда на западе багровая заря погасла совсем, казалось, будто на землю спустилось холодное дыхание смерти, которое должно было погубить последние остатки цветковой растительности. Прибрежные деревья, склонившиеся сводом над рекою, образовали как бы туннель, наполненный черною и неподвижною, как смола, водою.

Одна лодка отстала немного, а мы пошли вперед с намерением поохотиться на изюбров, которые должны были еще отзываться на зов берестяного рожка. Мы плыли по течению и не разговаривали между собою. Темные силуэты деревьев, темная вода и такие же темные берега – все утонуло во мраке ночи, и нельзя было разобрать, движется лодка или стоит на месте. От холода я вздрагивал и, очнувшись, видел отражение звездного неба в воде.

Один раз мы спугнули медведя. Он рявкнул и бросился в чащу. Я дремал, зяб, просыпался, старался поплотнее закутаться в палатку, опять дремал и никак не мог согреться.

Перед рассветом мы пристали к песчаной косе, развели большой огонь, около которого погрелись немного, и напились горячей воды.

Взошедшее солнце осветило растительность, побитую морозом. Камни, куски дерева и прибрежный песок забелели от инея. Палатки коробились, как кожухи. Мы просушили их на огне, пошли дальше и в восемь часов утра прибыли на реку Немпту.

Следующий день выпал ясный и светлый. Хотя солнце по-прежнему посылало лучи свои на землю, но они уже не давали тепла.

Двадцать седьмого сентября наш маленький отряд поднимался по реке Немпту до правого притока ее, Бяксора. Здесь мы расстались с лодками совсем. Теперь нам предстоял еще один, последний маршрут по болотам до высот, которые чуть-чуть виднелись на горизонте. Там был Хабаровск.

Релка, давшая нам приют, была покрыта дубняком в возрасте от пятидесяти до ста лет. Около речки я ухватился за какой-то куст и больно уколол руку. Длинные острые шипы и сережки красных кислых ягод убедили меня в том, что я имею дело с амурским барбарисом.

В другом кустарнике, тоже лишенном листвы, я узнал розу даурскую. Мелкие красные шаровидные плоды его уже стали подсыхать. Последняя запись в моем дневнике относится к спирее иволистной, образующей заросли по берегу реки. Вместо красивых розовых цветов на стеблях ее торчали темные помпоны.

Вегетационный период кончился; кустарниковая растительность, лишенная листвы, принимала вид спутанных голых прутьев, в которых трудно разобраться неспециалисту. Зеленые вейниковые луга приняли буро-желтую окраску и по-прежнему волновались, точно грязная, взбаламученная вода. Еще несколько дней – и их станет заваливать снегом.

Река Немпту протекает среди обширных болот и имеет такое же извилистое течение, как и Мухень. Русло ее все время сопровождается рядом стариц, слепых рукавов, маленьких озерков и глухих проток, незаметно переходящих в болота. Низина, по которой протекает река, еще долго не обсохнет: уровень ее медленно подымается, и медленно нарастают слои гумуса. Медленно растительность отвоевывает участки суши у воды. Вода отступает, но не без сопротивления. Она задерживается во время засухи и вновь появляется в ненастное время года. Кое-где над низиной подымаются невысокие релки, поросшие тонкоствольной осиной. Они едва возвышаются над общим уровнем воды в реке, и если бы не древесная растительность, их можно было бы совсем не заметить и пройти мимо. Посредине релки при выкапывании ямки появляется вода уже на глубине двадцати сантиметров.

После столь длительного путешествия силы наши были подорваны, и потому переход через зыбучие болота всем показался очень утомительным. И в самом деле, котомки делались с каждым днем легче, а нести их становилось все труднее, и труднее. Лямки сильно нарезали плечи. Всякая мелочь, положенная в котомку, вроде шкурки бурундука, весившая несколько граммов, давала себя чувствовать.

Иногда мы пользовались тропами, протоптанными сохатыми. Эти крупные животные, несмотря на свой большой вес и как бы кажущуюся неприспособленность ходить по болотам, любят такие места. Они как-то чутьем угадывают, где можно пройти, чтобы не провалиться в «окна».

Там и сям виднелись большие лужи стоячей воды вроде озерков, с которых с криками снимались большие стаи гусей. Этих осторожных птиц здесь было великое множество. Перелет был в полном разгаре. Над болотами носились бесчисленные табуны уток. На фоне бледного неба их хорошо видно; но когда они все разом снижались к земле, то мгновенно пропадали из глаз, и неизвестно было, садились ли они снова на воду или летели дальше. Такого количества водной птицы мне давно не приходилось видеть.

Болота по-своему тоже красивы и богато населены, но мы так устали, что нам было теперь не до наблюдений. Мы выбивались из сил, потому что отдыхать можно было не тогда, когда этого требовал организм, а когда попадались релки, где можно было снять котомки и лечь на землю.

Двадцать седьмого сентября мы подошли наконец к сопкам, отделяющим озеро Петропавловское от бассейна реки Немпту. Вдоль этой возвышенности проходит телеграфная просека и по ней тропа к селению Анастасьевка.

Первый русский человек, которого мы встретили здесь, был производитель работ Дальневосточного переселенческого управления Двигандев. Он издали заметил каких-то подозрительных людей, пробиравшихся по лесу с котомками за плечами, и решил, что имеет дело с контрабандистами. Скоро все разъяснилось, и мы крепко пожали друг другу руки.

Весь путь от Советской гавани мы совершили целиной по лесу, имея под ногами мягкую перегнойную почву, мох или листву. Это сказалось тотчас, как только мы вышли на дорогу с жестким каменистым грунтом. Мои спутники сразу сбили ноги и потому, не доходя трех километров до селения Анастасьевка, еще засветло должны были встать биваком. На другой день мы с трудом дотащились до деревни, где нашли приют и отдых у Двиганцева. 30 сентября мы прошли селение Волконское и 1 октября вступили в Хабаровск.

Весь маршрут от Советской гавани до Амура, длиною в 1873 километра, был пройден в 106 суток. Он распределился так: пешком с котомками сделано 863 километра, а на лодках – 1010 километров. Экспедиция пересекла пять водоразделов.

Путь наш окончен.

Рассказы

Фальшивый зверь

С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имеющуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась, и я выехал на Дальний Восток, сердце мое от радости замирало в груди. Среди моих попутчиков оказались люди, уже бывавшие на берегах Великого океана. Я расспрашивал их о тайге и о ее четвероногих обитателях. Больше всего меня интересовал тигр. Он казался мне каким-то особенным существом, и я начинал его почти так же боготворить, как и амурские туземцы.

По прибытии в город Владивосток я познакомился со всеми известными зверопромышленниками и с затаенным дыханием слушал их рассказы про полосатого зверя. Мой мозг все время работал в одном направлении. Обыкновенную кошку, разгуливающую между камнями по траве, я мысленно увеличивал в сотню раз, представлял ее себе тигром в лесу около высоких скал. Помню, как первый раз вступил я в тайгу и с чувством благоговения думал о том, что наконец-то я нахожусь в настоящих джунглях, где на свободе разгуливает тигр, который находится, может быть, совсем недалеко от меня. В этот момент притаившаяся в зарослях белка с фырканием бросилась на дерево. Я сильно испугался, сердце мое сжалось в груди, я круто повернулся и чуть было не выстрелил в сторону шума.

Потом я стал привыкать к таежным звукам и разбираться в них: рев изюбра, свист пятнистого оленя, крик дикой козули и кабарги и пронзительное взвизгивание бурундука – все стало мне уже знакомо. Среди птичьих голосов я различал крики желны, удода, кукушки, пестрого дятла, ронжи, ореховки и орлана белохвостого.

Но тигр не выходил из моей головы. Я часто видел его во сне, и я то в виде зверя, то в виде человека убегал, спасался, влезал на дерево и переживал невероятные приключения. Старые охотники говорили, что это такой зверь, которого чем больше искать, тем труднее увидеть, а потом встретишь его в таком месте и как раз тогда, когда менее всего ожидаешь. Зверопромышленников, которым случалось видеть тигра в лесу, я считал людьми особенными. «Ведь есть же такие счастливцы», – думал я и в тайниках своей души завидовал им. Тогда я решил до тех пор скитаться по тайге, пока мечта моя не осуществится. В конце концов тигр сделался моей навязчивой идеей. В нем, как в оптическом фокусе, сосредоточились все мои помыслы и стремления. Целыми днями бродил я в лесу, забирался в самые дебри, где было много скал и пещер, и рассматривал следы на земле. Я представлял себе тигра лежащим в зарослях винограда. Вот он встал, встряхнулся и зевнул, потом подошел к тополю, поднялся на задние ноги, выгнул спину и потянулся, как кошка, царапая кору дерева, затем он посмотрел влево и вправо и пошел на охоту.

Впоследствии, когда мне действительно пришлось видеть тигра на воле, он не произвел на меня такого впечатления, как в первый раз.

Однажды, это было в 1900 году, я бродил по широкому распадку к востоку от селения Многоудобного, в долине реки Майхе (впадающей в залив Уссурийский).

Время было осеннее, и утренние морозы уже разукрасили древесную и кустарниковую растительность и темно-фиолетовые, пурпурные и золотисто-оранжевые тона. Лес начинал сквозить, и уже появились первые признаки листопада. Ночью был небольшой дождь, и поблекшая буро-желтая трава не успела еще обсохнуть. Солнечные лучи пробирались в самую чащу леса и играли в каплях воды, превращая их в искрящиеся алмазы.

Тогда постоянным моим спутником в скитаниях по тайге был сибирский стрелок Поликарп Олентьев, прекрасный человек и хороший охотник. В этот знаменательный день он остался на биваке починять обувь, а я с дробовым ружьем пошел искать рябчиков. Я шел по небольшой дорожке и смотрел по сторонам. Мне вспомнились рассказы зверопромышленников о том, что тигр любит ходить по тропам. Известный в крае охотник Иван Пашкеев на реке Сице (приток Сучана) именно так встретил тигра, которого и убил одним удачным выстрелом прямо в лоб. Я взглянул себе под ноги и вдруг увидел на тропе свежие тигровые следы. Страшный хищник был впереди и шел в том же направлении, как и я. Читатель может себе представить, что со мной сделалось! Чувства мои смешались: я попеременно испытывал то страх одиночества перед опасностью, то благоговение перед царственным грозным зверем, то охотничью страсть и любопытство. Однако чувство страха взяло верх. Я вспомнил, что в руках у меня дробовое ружье и в сумке один только патрон с пулей. Назад возвращаться было далеко и поздно. Я постоял, подумал, перезарядил ружье и пошел дальше. Тропа подошла к небольшой горной речке. С одной стороны берег был обрывистый, а с другой – пологий, галечниково-песчаный. Как только я вышел на отмель, тотчас опять увидел следы больших кошачьих лап. Они были еще влажными и не успели обсохнуть. Наблюдатель со стороны увидел бы, как изменились моя походка и выражение лица. Я не шел, а крался, часто останавливался, прислушивался и озирался по сторонам. За рекой опять начиналась тайга, а за ней старая гарь. Не успел я дойти до опушки леса метров сто, как вдруг увидел того, кого искал. Огромный тигр лежал на брюхе, поджав под себя задние ноги. Голова его покоилась на передних лапах, вытянутых вперед. Он чуть шевелил хвостом и как будто немного поднял голову и посмотрел в мою сторону. Я очень испугался и поспешно спрятался за большой кедр. Что делать? Стрелять? Но такого зверя одним выстрелом не убьешь, а раненый, он еще опаснее. Стрелять в воздух? Но этим только привлечешь его внимание к себе. Тихонько уйти назад? Но как это сделать? Сердце мое готово было выскочить из груди, на лбу выступили крупные капли пота, ноги онемели и отказывались повиноваться, руки дрожали. Вероятно, на лице моем были написаны ужас и отчаяние. Выглянув из-за дерева, я увидел тигра на том же месте. Длинное желтое тело его было испещрено поперечными черными полосами. В это мгновение под ногой у меня хрустнула веточка, и страшный зверь вновь взглянул в мою сторону. Словно электрический ток прошел через мое тело от головы до пяток. Сердце во мне «захолонуло». Я считал себя погибшим безвозвратно. Вдруг я увидел человека, идущего через поляну. Как предупредить его об опасности: стрелять, кричать, бежать навстречу? Я не знал, что делать, растерялся и в то же время чувствовал, что этот человек с ружьем в руках является моим спасителем. Он шел, ничего не замечая, а тигр по-прежнему лежал на брюхе. «Какой, однако, дерзкий зверь!» – подумал я. В это время человек поравнялся с тигром и перешагнул через него и ничтоже сумняшеся пошел дальше. Тогда я вышел из своей засады. Очарование исчезло. Вместо тигра на поляне лежала большая колодина темного цвета и без выступающих частей, которые можно было бы принять за хвост или голову. Мало того, из самой середины спины воображаемого зверя торчал большой узловатый сук. Вновь пришедший, увидев меня, проворно снял с плеча винтовку. Я окликнул его и в знак мирных отношений приставил свое ружье к дереву. Моим спасителем оказался крестьянин из села Шкотово Пырков. Я чистосердечно рассказал ему о том, как меня напугала колодина.

– Которая? – спросил он.

– Вон та, – сказал я и указал на полянку.

– Да она вовсе не похожа ни на какого зверя, – ответил Пырков и искоса посмотрел на меня, как бы желая удостовериться, в трезвом ли я виде и в своем ли уме. – Впрочем, бывают такие случаи, – продолжал он, – когда охотник убивает человека вместо зверя. Я сам один раз стрелял в пень, приняв его за медведя. Пойдемте-ка в деревню, там заночуем. Пожалуй, ночью дождь будет.

Мы пошли по тропе, и, когда стали проходить речку, я указал на следы тигра.

– Так вы приняли колодину за тигра и испугались? – начал опять Пырков. – Хорошо, что не обратно.

– Как обратно? – не понял я.

– А вот, если бы вы тигра приняли за колодину и без опаски подошли бы к нему вплотную, так мы не шли бы с вами сейчас рядом. Такие случаи тоже бывают. Этот зверь хитрый. Сообразив, что за ним следят, он сначала уходит, а потом опишет петлю и заляжет около своего следа, чтобы напасть на охотника сбоку или сзади. Одному по тигровому следу ходить не следует.

Через полчаса мы дошли до бивака, где Олентьев уже согрел чай и ждал моего возвращения. Мы немного отдохнули, покурили у огонька и втроем отправились дальше.

Когда мы подходили к деревне, солнце только что скрылось за горизонтом. Вершины далеких гор порозовели в его закатных лучах. Запах сырости в лесу стал острее. Кое-где над домами появились тонкие струйки белесоватого дыма. С востока надвигалась тихая осенняя ночь.

Восхождение на Авачинский вулкан

Авачинская сопка расположена в тридцати километрах к юго-западу от Петропавловска-на-Камчатке и в двадцати от моря.

Это четвертый с юга вулкан, высотою в 2660 метров, находящийся в действии с отдаленнейших времен. Он принадлежит к типу Везувия и стоит в одном ряду с Кроноцкой сопкой, будучи отдален от нее расстоянием в пятнадцать километров.

Первоначальный конус Авачинского вулкана разрушен давно, вторичный также. Нынешний конус насыпан далеко не до прежних размеров. Если стоящую рядом Козельскую сопку рассматривать как остаток первоначального конуса вулкана, то кольцевой вал сопки – Сарай, Монастырь, Игореву и Южную Сомму – надо рассматривать как остатки вторичного конуса – вал вторичного кратера.

Современный конус Авачинской сопки находится в одном и том же положении с 1828 года, несмотря на целый ряд, правда небольших, извержений с того времени. Этот вулкан один из самых красивых. Внешним своим видом он весьма напоминает сахарную голову.

Центральное место занимает деятельный конус, вокруг которого находится кольцо, разорванное в трех местах. Остатки этого кольца и есть сопки Сарай, Монастырь, Горка Фауста и Игорева. С южной стороны Соммы находится скала Кутхи (древнего божества камчадалов, обитавшего, по их преданиям, на вершинах огнедышащих гор). Здесь есть утес, имеющий форму человека в кухлянке и малахае. Это место было священным у камчадалов.

Края Козельской сопки и Соммы изборождены глубокими барранкосами[18]18
  Барранкос – рытвина, идущая от вершины сопки книзу, по которой сбегает вода от тающих ледников и лава во время извержения вулкана.


[Закрыть], деятельный же конус почти гладкий. Вершина его сильно усечена. С нее вниз на юго-запад свешиваются, явственно видимые за тридцать километров, три потока лавы, которые в 1909 году застыли, дойдя только до подножия конуса. Вблизи эти потоки представляют собой чудовищные глыбы черновато-бурой лавы, хаотически нагромождённые друг на друга.

Авачинская сопка – постоянно действующий вулкан. Грозная ее деятельность наводила ужас на ительменов[19]19
  Ительмены – древние обитатели Камчатки.


[Закрыть] и на русских в XVII столетии.

Извержения этого вулкана отмечены в следующих годах: 1737, 1773, 1827, 1828, 1829, 1855, 1878, 1881, 1894 и последнее – в 1909 году.

О некоторых из них сохранились довольно подробные описания. Так, 27 июля 1827 года, в четыре часа утра, жители Петропавловска увидали, что с севера неслось и сыпалось так много пепла и песку, что затмилось солнце. На другой день в три часа дня слышались необыкновенно сильные удары и гул наподобие грома. То же повторилось и 29-го числа в восемь часов утра. Затем появился такой удушливый запах серы, что нельзя было пробыть и четверти часа на открытом воздухе. Тогда большая часть Авачинской сопки обрушилась в кратер, откуда, точно из бездны, тучами вылетали песок и камни.

К утру 30 июля атмосфера немного очистилась, но запах серы стал еще более удушливым. Подземные удары были так сильны, что жители ежеминутно ждали гибели. По словам очевидца Степана Крашенинникова, Авачинский вулкан до этого извержения был много выше Коряцкого (теперь обратно), но во время землетрясения он при страшном взрыве провалился.

Фирновые поля[20]20
  Фирновые поля – начало ледников. Фирновые поля образуются из накопления атмосферных осадков в областях вечного снега.


[Закрыть], накопившие в течение многих лет громадные толщи льда и снега, приняв на себя потоки лавы, мгновенно растопились. Внезапно образовавшаяся от таяния льда вода, нагретая до состояния кипятка, прорвав Сомму, страшным разрушительным потоком устремилась вниз, увлекая за собой пепел, песок и пемзу, и достигла океана, пройдя тридцать с лишним километров. За этим первым энергичным извержением последовал более спокойный период, хотя темные клубы дыма поднимались вверх из кратера и, не переставшая, шел грязный дождь. Этот второй период продолжался до октября.

Следующее большое извержение было 28 мая 1855 года. В этот день с семи часов утра вдруг послышался страшный грохот, и тотчас из кратера Авачинской сопки поднялось густое облако дыма и пепла, застлавшее большую часть неба; вслед за тем кверху взвился высокий столб огня. В течение многих дней продолжалось сильное извержение, от которого содрогалась земля. На сотню километров кругом вулкана было все засыпано пеплом. Так образовались сухие тундры, только последнее время начинающие зарастать кедровым стланцем[21]21
  Кедровый стланец – низкая (стелющаяся по земле) поросль кедра.


[Закрыть] и можжевельником.

Извержение 1909 года принадлежало к слабым и никаких несчастий людям не принесло. Оно продолжалось всего лишь несколько дней, но зато картина была замечательно эффектная, особенно ночью, когда лава лилась по склону, обращенному к Петропавловску. Внизу, вокруг вулкана, горели леса. Из кратера все время взвивались кверху длинные языки пламени и огромные снопы раскаленных добела камней. Небосклон, покрытый густо-черными тучами, изрыгнутыми сопкой, освещался кровавым заревом кратерного огня. Это извержение сопровождалось сильным подземным шумом и колебаниями почвы, явственно шедшими от действующего вулкана.

С 1909 года по настоящее время извержений более не было, но тем не менее вулкан принадлежит к числу постоянно действующих. Все время из жерла его вырываются пары и газы. Деятельность сопки то усиливается, то ослабевает. Правильной периодичности между усилением деятельности вулкана и ослаблением ее не наблюдается.

Иногда явственно виден высокий столб паров и газов, подымающийся к небу; иногда же, наоборот, сопка только чуть курится. Вследствие этого восхождение на Авачинский вулкан и в особенности спуск в его кратер сопряжены с некоторым риском.