Текст книги "Сквозь тайгу (сборник)"

Глава десятая. Охота

Был один из тех хороших зимних дней, когда в атмосфере надолго устанавливается равновесие. Солнце светило ярко. Синее небо, чистый воздух и земля, покрытая белой пеленой, имели праздничный вид. Лес, молчаливый, засыпанный снегом, словно замер в неподвижной позе и всматривался в даль, где виднелись мягкие очертания каких-то гор, а за ними – белые кучевые облака причудливой формы. Старые мохнатые ели, под тяжестью снега опустив книзу темно-зеленые ветви свои, находились в том напряжении, когда бывает достаточно малейшего ветерка, чтобы вывести их из состояния покоя.

Иногда случалось, что с верхнего сучка срывался небольшой ком снега. При падении своем снег задевал за другие такие же сучки, и тогда все дерево вдруг оживало. Большие размашистые ветви, сбросив с себя белые капюшоны, сразу распрямлялись и начинали качаться, осыпая все дерево сверху донизу снежной пылью, играющей на солнце тысячами алмазных огней. В такие тихие дни воздух делается особенно звукопроницаемым. Тогда бывают слышны звонкие щелканья озябших деревьев, бег какого-то зверька по колоднику, тихий шум падающего на землю снега и шелест зябликов, лазающиих по коре сухостоя.

Взобравшись на гребень большого отрога, идущего к реке от главного массива, я остановился передохнуть и в это время услышал внизу голоса. Подойдя к краю обрыва, я увидел Ноздрина и Чжан-Бао, шедших друг за другом по льду реки. Отрог, на котором я стоял, выходил на реку нависшей скалой, имевшей со стороны вид корабельного носа высотою более чем в 100 метров.

Взбираясь по отрогу, я дошел до небольшой седловины и решил здесь же еще раз немного отдохнуть, а затем спуститься к реке по другому распадку. Вдруг из лесу выскочила кабарга. Увидев меня, она шарахнулась в сторону и тотчас скрылась в молодом ельнике. Я хотел было идти по ее следам, но в это время внимание мое было привлечено другим животным. По следам кабарги бежала крупная росомаха. Появление ее было так неожиданно, что я не успел даже снять ружье с плеча. Я знал, что кабарга сделает круг по снегу и вернется на свой след и что по этому же кругу за ней погонится и росомаха. Однако мои надежды не оправдались. Прождав напрасно минут двадцать, я решил пойти по их следам. По ним я увидел, что кабарга один раз как будто споткнулась, а росомаха бежала хотя и неуклюже, но ровными прыжками. Исход этого бегства и погони был очевиден. Скоро, очень скоро кабарга должна будет сдаться.

Следы вывели меня опять на седловину, а затем направились по отрогу к реке. Тут я наткнулся на совершенно свежий след молодого лося. Тогда я предоставил кабаргу в распоряжение росомахи, а сам отправился за сохатым. Он, видимо, почуял меня и пошел рысью под гору. Скоро след привел меня к реке. Лось спустился на гальку, покрытую снегом, оттуда перешел на остров, а с острова – на другой берег.

Я был уже на середине реки, когда услышал окрики. Оглянувшись, я увидел Ноздрина и Чжан-Бао, стоявших у подножия нависшей над рекой скалы и делавших мне какие-то знаки. Я понял, что они зовут меня к себе. Догнать испуганного лося нечего было и думать, и потому, забросив ружье на плечо, я скорым шагом пошел к своим товарищам.

Еще издали я заметил, что они ходили недаром. У Чжан-Бао и Ноздрина был веселый вид; у ног их лежали кабарга и росомаха. Странным показалось мне, что я не слышал их выстрелов, и я спросил об этом Ноздрина.

– Наша стреляй нету, – отвечал за него Чжан-Бао, посмеиваясь в усы.

– Как так? – спросил я, ничего не понимая.

– Они сами сюда пришли, – сказал Ноздрин, закуривая папиросу. Наконец, постепенно из ответов я понял, что случилось.

Оказалось, что кабарга, спасаясь от росомахи, случайно попала на утес, нависший над рекой, Чжан-Бао поспешно снял с плеча ружье, чтобы стрелять, но вдруг кабарга заметалась. Она поняла опасность, которой подвергалась, и хотела было бежать назад, но путь отступления ей был уже отрезан росомахой. Тогда она стала жаться к краю обрыва, высматривая, куда бы ей спрыгнуть. В это мгновение росомаха бросилась на нее. Кабарга рванула вперед, и оба животных, потеряв равновесие, полетели в пропасть. Кабарга разбилась насмерть, росомаха еще выказывала признаки жизни. Один раз она хотела было подняться на ноги, но тут же упала на лед. В это время к ней подбежал Ноздрин и ударом палки по голове добил ее окончательно.

Убившихся животных никак нельзя было назвать «трофеями». Оба они достались нам случайно. Все трое мы были свидетелями лесной драмы. Я в лесу видел, как она началась, а Ноздрин и Чжан-Бао – как она кончилась. Забрав мертвых животных, мы пошли домой.

Западный край неба уже нежился в закатном сиянии, над снежными полями кое-где розовел туман, и теневые склоны гор покрылись мягкими фиолетовыми тонами.

Через полчаса мы были на биваке, куда уже собрались все охотники. Рожков принес дикую козулю. Теперь мы были обеспечены мясом по крайней мере на трое или четверо суток. Кабарга в тот же день пошла на ужин, а с росомахи сняли шкуру для чучела.

Дней через десять я решил предпринять еще одну экскурсию по речке Токто, впадающей в Самаргу с левой стороны в 24 километрах от устья. Я намеревался выйти на реку Укумига и от нее через второй перевал выйти на реку Адими, впадающую в море около мыса Суфрен. На этот раз со мной пошли Ноздрин, удэхеец Дилюнга и Чжан-Бао. Наше походное и бивачное снаряжение состояло из ружей, топора, двух полотнищ палаток и продовольствия по расчету на пять суток.

Первую половину пути мы выполнили успешно и к концу второго дня достигли истоков реки Токто, где и решили заночевать в лесу на краю болота, покрытого большими кочками. Каждая из них была почти в метр величины и имела вид гриба, украшенного сверху длинной осокой.

Когда палатка была поставлена, Чжан-Бао и Ноздрин пошли за ельником, а я и Дилюнга – за травой. Подойдя к одной из кочек, я собрал в горсть всю растущую на ней траву, поднял кверху и сказал удэхейцу:

– Посмотри, с одной кочки можно срезать травы на постель.

– Манга! Неу октонгай дэлини (т. е. «Нельзя трогать болотную голову»), – закричал Дилюнга.

Он убеждал меня уйти на другое место, где нет кочек. Из слов Дилюнга я понял, что, по обычаю удэхейцев, болотные кочки табуированы. Их нельзя дергать и в особенности нельзя растущую на них траву заплетать в косу. С человеком, позволившим себе такие шутки, непременно случится какая-нибудь беда.

Не желая нарушать покой своего проводника, я направился к опушке леса, где среди тальников росло много вейников. Через четверть часа мы вернулись с ним на бивак с большими охапками сухой травы.

В это время пришел Ноздрин и сообщил, что он вместе с Чжан-Бао видел лису, которая перебежала им дорогу. Стрелок бросил в нее топором. Она остановилась на мгновение и оскалила зубы, а потом повернула назад и скрылась в траве.

Когда все бивачные работы были закончены, мы уселись около огня и стали снимать обувь. Разговор опять коснулся лисы. Оказывается, что в китайских поверьях животному этому отводится большое место. Лисы, больше чем другие звери, стараются войти в общение с человеком и тем ослабить свое животное начало. Это им удается, и они часто появляются в виде оборотней. Лисы хитры и злопамятны. Человеку, обидевшему их, они стараются сделать какую-нибудь неприятность. Они делают так, что человек блуждает около жилища и никак не может попасть домой, во время ненастья залезет в какую-нибудь яму и вымажется нечистотами и т. п. По мнению Чжан-Бао, сегодняшняя встреча с лисой не предвещала ничего доброго.

Недолго длилась наша беседа. За день мы сильно устали и поэтому рано легли спать.

Глава одиннадцатая. Снежная буря

На другой день первое, что мне бросилось в глаза, – это серое небо, покрытое слоистыми тучами. Отдаленные горы тонули в туманной мгле. Там шел снег.

Опасаясь пурги, мы решили идти домой. Наскоро напившись чаю с сухарями, мы сняли палатки и пошли в направлении на юго-восток. Сперва мы попали в осыпи, где я больно ушиб ногу, потом залезли в ветроломную гарь, причем Чжан-Бао разорвал свои штаны, затем мы вышли на зверовую тропу.

– Вот дорога, – сказал я своим спутникам. – Теперь мы пойдем хорошо.

– Маманды! Канка ба (т. е. «Погоди, еще увидим»), – заметил китаец многозначительно.

Покурив немного, мои спутники пошли дальше в таком порядке: впереди шел Ноздрин, за ним Дилюнга, потом Чжан-Бао. Я замыкал шествие. Не успели мы сделать и полсотни шагов, как вдруг Дилюнга схватил стрелка за пояс и сам быстро вышел вперед, все время к чему-то настороженно присматриваясь.

– Что случилось? – спросил я его.

– Си исай (т. е. «Сам посмотри»), – ответил он, указывая на стрелу, воткнутую в землю.

Это был какой-то знак, но что он означал, мне было неизвестно. Дилюнга обошел стрелу и осторожно двинулся вперед, глядя себе под ноги. Шагов через десять он опять остановился перед заструганной палочкой, лежащей поперек тропы. Это был знак, что отсюда совсем близко насторожен самострел. Действительно, в 3 метрах за палочкой виднелась тонкая нить, протянутая через зверовую тропу.

– Би («вот»), – сказал удэхеец, указывая на лук толщиною в человеческую руку, с большой стрелой на крупного зверя.

Я понял, какой опасности подвергался Ноздрин. Не обратив внимания на условные знаки, он задел бы нить и был бы убит наповал.

От самострела дальше мы пошли целиною.

После полудня погода совсем испортилась. Сумрачное небо словно снизилось к земле. Белесоватая мгла надвинулась на нас, и пошел снег.

На вопрос, далеко ли до фанзы Кивета, наш проводник отвечал уклончиво и, по-видимому, сам не знал, где мы теперь находимся, но все же, по его соображению, к сумеркам мы должны были выйти на реку Самаргу. Так прошли мы по компасу еще два часа. Казалось, гари не будет конца. То встречались участки, совершенно оголенные от леса, то заросшие молодой березой. Местность была как-то странно пересеченная, мелкие распадки чередовались с подъемами на увалы с крутыми и пологими склонами.

Усилившийся ветер, шум в горах, снег и короткие вихри – все говорило за то, что собирается сильная пурга.

Мы прошли уже километров пятнадцать, по моим расчетам, и давно должны были бы выйти на реку Самаргу. Возможно, что мы шли и параллельно ей, но теперь за снегом ничего не было видно.

Между тем ветер с юго-востока перешел на восток, а теперь дул с северо-востока. Я ориентировался по закону Бэйо Балло и понял, что центр циклона шел прямо на нас, а мы ему навстречу. Ветер, дувший теперь с острова Сахалин, то ослабевал на мгновение, то вдруг словно зверь, сорвавшийся с цепи, бросался на людей. Он поднимал тучи снега с земли, и тогда казалось, будто в лесу пожар. Мгновенно деревья пропадали из глаз. Порыв ветра уходил, дымовая завеса исчезала, и большие древесные стволы, запорошенные снегом, опять появились в непосредственной близости. Наконец стало смеркаться. Я заметил, что мои спутники начали уставать. В это время мы вступили в густой хвойный лес. Все словно по команде бросили котомки, Чжан-Бао достал смолье, Дилюнга принес бересту, я из сумочки вынул кусочек целлулоида, а Ноздрин собрал большую охапку хвороста. Через минуту вспыхнул огонек, и завилась струйка дыма; ветер отнес ее в сторону. Через несколько минут костер разгорелся как следует. Потом мы поставили две односкатных палатки лицом друг к другу и принялись таскать дрова.

Чем больше смеркалось, тем сильнее неистовствовала пурга. Ночь провели мы без сна, дремали, зябли и с нетерпением ждали утра.

Наконец появились первые признаки рассвета. Небо стало очищаться, но зато ветер еще более усилился. Он зашел с севера и, поднимая снег с земли, его заметал.

Собрав котомки, мы снова пошли вперед и не успели сделать и сотни шагов, как сразу вышли на реку Самаргу против самой фанзы Кивета.

Это всех одновременно и обрадовало, и рассердило. В такую погоду ночевать в лесу, рядом с домом! Неудачу свою я приписывал непогоде. Дилюнга – болотным кочкам, а Чжан-Бао – лисе. Китаец и удэхеец считали себя правыми, а мои доводы ошибочными.

Через полчаса мы сидели дома, пили чай и рассказывали давно ожидавшим товарищам свои приключения.

Около полудня с северной стороны надвинулась черная туча с разлохмаченными краями, и ветер сделался чрезвычайно сильным. Он сломал мачту нашей метеорологической станции до самого основания. К сумеркам казаки стали опасаться за крышу дома и на всякий случай привязали ее к соседним деревьям.

Буря свирепствовала всю ночь. Дня через два после этой экскурсии прибыли наконец долгожданные грузы с реки Кузнецовой. К этому времени мой санный обоз был готов и собаки собраны.

Глава двенадцатая. По горным речкам

В организации зимнего путешествия самый важный вопрос составляет собачий корм. Он зависит от количества юколы, заготовленной удэхейцами, что, в свою очередь, зависит от хода рыбы в этом году. Недолов рыбы заставляет удэхейцев убивать часть своих собак и отказываться от дальних выездов на соболевание. 1909 год был средний по ходу рыбы, и это дало мне возможность собрать достаточное количество кормовой юколы. Надо иметь в виду, что всякая собака съедает больше, чем человек, и потому самый громадный груз в наших нартах составлял собачий корм. Поэтому в далекое путешествие мы, к сожалению, не могли взять много собак. Каждую нарту тащит один человек, и в помощь ему впрягается три-четыре собаки. Обоз нашей экспедиции состоял из семи нарт и двадцати восьми собак, приобретенных у самаргинских удэхейцев. 29 декабря мы распрощались с фанзой Кивета и тронулись в далекий путь.

На старых картах сорокаверстного масштаба река Самарга названа Беглянкой и показана маленькой горной речкой. На самом деле она имеет около 200 километров в длину и охватывает бассейны рек Нельмы и Ботчи. Самарга течет в верховьях по продольной долине, в меридиональном направлении, в среднем течении она режет горные складки в крест их простирания и поворачивает сперва на юго-восток, а потом на восток, каковое направление и сохраняет до самого впадения своего в море.

Во время последней бури ветром намело большие сугробы, а в других местах, наоборот, совершенно очистило реку от снега. Чистый и прозрачный лед был от 40 до 60 сантиметров толщины. Во многих местах в нем находились пустоты беловатого цвета, расположенные друг над другом. Это были пузырьки воздуха, поднимавшиеся со дна и примерзшие ко льду. Верхние пузырьки были маленькие, вторые побольше, средние самые большие, потом они опять уменьшались, и самыми маленькими были последние. Во многих местах лед был смешан с галькой и имел вид конгломерата, в котором роль цемента играла замерзшая вода. Размеры камней во льду были различны и в некоторых случаях (исключительно в чистом льду) величиной чуть ли не в конскую голову. Под ними еще полтора метра глубины, где спокойно текла вода. Очевидно, эти валуны были подняты всплывшим льдом с перекатов и плыли вместе с ними до тех пор, пока река совсем не стала.

В первый день мы дошли до местности Путугу, а в следующий – до устья реки Буй (что значит зверь).

Отсюда до знакомой нам сопки Дэлахчи Самарга течет в направлении с северо-запада на юго-восток. С правой стороны вплотную к реке подходят горы Чжангда Гуляни, состоящие из зеленокаменного порфирита с большими шлирами красно-бурого цвета, которые входят в толщу основной породы то горизонтальными клиньями, то вертикальными куполообразными массами. Как раз напротив с левой стороны реки располагается обширное низменное пространство, поросшее поемным, хвойным и смешанным лесом и известное под названием Чжангда Мукудуони. Оно прорезается притоком Уйга и является местом, весьма удобным для заселения.

На второй день нового года наш маленький отряд достиг первого большого притока Самарги – реки Кукчи. По этой реке через перевал Де лежит путь на реку Сурпак (Сукпай), приток Хора. Местность около Кукчи носит название Мукда. Там я сделал дневку и произвел астрономические наблюдения.

Река Самарга от устья реки Кукчи до реки Буй течет почти в меридиональном направлении. Если отсюда идти вниз по течению, то с левой стороны будут слагающиеся из метаморфизованных песчаников возвышенности Уаля Селини, протока Ундека и местности Улени и Си, затем две речки Окчжа и Чжадо. Самарга проходит в щеках между гор Кабахта, склоны которых состоят из высоких террас, покрытых осыпями. При более близком знакомстве это оказались большие обломки базальтовой лавы. Снаружи метаморфизованная порода принимает буро-красный оттенок. Края обломков под влиянием тех же атмосферных явлений несколько округлены. Камни слабо держатся на своих местах и легко обваливаются в долину. Ниже горы Кабахта Самарга принимает в себя приток Чжору с перевалом на реку Нельму, ниже будет местность Саге Мукудуони и два ключика Яй и Омуге. Около устья последней есть выступающая в долину скала с тем же названием. Возле рек Кукчи и Самарги находится высокая кольцеобразной формы гора Кямо. Она очень похожа на древний разрушенный вулкан. Ниже сопки Кямо с правой стороны Самарги находится местность Лухуну, и после щек в горах Кабахта до речки Курими и ключика Бугу следует обратить внимание на скалы, состоящие из кремнистого сланца. Здесь сохранилась надпись «1885 Д. И.», оставленная геологом Д. Л. Ивановым. Я счел своим долгом подновить ее, насколько это было возможно. После реки Бугу в Самаргу впадает еще два небольших ключика: Умугды и Ульга, затем следует местность Пукдотани около речки Чжаами, впадающей в реку Буй, о которой уже говорилось выше.

Географу следует посетить реку Самаргу зимою и посмотреть, как она замерзает. Там он увидит весьма интересные явления. В местности Кабахтэана русло проходит у левого берега и так подмывает его, что образуется нечто вроде нависшего карниза. Здесь вода волнуется, всплескивается на лед и тотчас замерзает. По-видимому, русло реки сжимается с боков и повышается; повышаются и ледяные карнизы по сторонам его. В конце концов получается нечто вроде коридора, по которому с большой стремительностью идет вода. Уровень ее находится на высоте глаза человека. Причиной этому является, может быть, опять-таки донный лед. Мы полюбовались красивым зрелищем и пошли дальше.

Если мы проведем условную линию от устья реки Холонку (мыс Сосунова) через среднее течение Самарги, около Кукчи через верхнее течение Анюя и нижнее Хунгари, то получим идеальную границу двух флор: маньчжурской и охотской. Одна из них входит в другую клиньями, причем проводниками охотской флоры будут горные хребты, а проводниками маньчжурской – долины. Этим и объясняется наличие хвойных лесов (лиственница, ель, пихта) в нижней части Самарги и широколиственных маньчжурских (пробковое дерево, орех, виноград, даурская береза и актинидия) – около реки Кукчи.

В связи с таким распределением растительности находится и распределение животных. Когда стало известным, что около Кукчи встречаются все вышеперечисленные представители маньчжурской флоры, можно было вперед сказать, что там должны обитать тигры, кабаны, изюбры, что и подтвердилось в действительности. Фауна нижнего течения Самарги характеризуется главным образом медведем, лосем, кабаргой, лисой, соболем и росомахой.

В день нашего прибытия на реку Кукчи удэхейцы-охотники поблизости от нашего бивака нашли свежие следы большого тигра. Опасаясь за своих собак, я велел их забрать в палатку и всю ночь поддерживать большой огонь. Несмотря на это, перед рассветом, когда костры потухли совсем, собаки всполошились. Они ворчали, скалили зубы и жались к людям. С восходом солнца выяснилось, что другой тигр, поменьше, судя по оставленным следам, близко подходил к биваку, но, предупрежденный собачьим лаем и голосами людей, поспешил ретироваться.

Выше Кукчи километров на двенадцать Самарга принимает в себя второй большой приток Исими, по которому можно выйти на реку Ботчи. Между этой рекой и маленьким ключиком Джюкда находится сопка Сингачжалегени, а затем еще ключик Уаки. Правый край долины Исими при соединении ее с рекой Самаргой оканчивается сопкой Кохтоа. В 3 километрах от нее мы нашли самое большое удэхейское стойбище Ягуятаули. Еще ниже, но немного выше реки Кукчи – другое селение Пяфу. Обитатели того и другого жили в юртах из корья; эти удэхейцы сохранили в наибольшей чистоте свой физический тип и все обычаи и нравы лесных людей. С правой стороны Самарги между этими стойбищами мы видим две горы Юку и Чуганьга, состоящие из порфира, потом ключик Сеели и еще две горы Лендоо и Пяфу, в обнажениях которых виден песчаниковый сланец.

В этот день дальше мы не пошли. Вечером я записывал в свой дневник много интересного. От удэхейцев я узнал, что выше есть еще два стойбища Курнау и Элацзаво, а затем начинается пустынная область. Один из удэхейцев, Ваника Камедичи, ножом на куске бересты начертил мне реку Самаргу со всеми притоками. Когда я впоследствии сличил ее со своими съемками, то был поражен, до какой степени она была верно составлена и как правильно выдержан всюду один и тот же масштаб.

В здешних местах главным ориентировочным пунктом будет гора Миле, с которой видны реки Копи и Нахтоху. От Миле река Самарга течет в направлении от северо-северо-запада к юго-юго-востоку. Километрах в пятнадцати от нее находится другая высокая гора Пио. В обнажениях ее на реке выступает андезит. Между этими двумя сопками долина Самарги значительно расширяется и носит название Курнау. Правый край долины образует возвышенности Гула и Цзаа, слагающиеся из хлоритизованного порфирита и известкового песчаника. Ниже долина опять расширяется и образует обширное пространство, покрытое лесом, состоящим из широколиственных пород, и известное под названием Подоляго, Сантола и Актэвуани. Там, где Самарга разделяется на две речки, с запада впадает еще небольшая речка Цзовуани, вследствие чего и местность стала называться Элацзаво, что значит Трехречье. Около устья ее Самарга шириною 100 метров. От моря до Элацзаво удэхейцы поднимаются на лодках десять суток, а обратно по воде спускаются в два с половиной дня. Из этого читатель ясно может представить себе, какова быстрота течения реки Самарги.

В среднем течении ее встречаются открытые полыньи, а в лесу, в местах, защищенных от ветра, – незамерзающие протоки. В морозные дни от них подымаются испарения. Около таких проталин на чистом льду можно видеть изящные розетки инея, напоминающие узоры на заиндевелых окнах зимою. Если стереть иней рукой, то оказывается, что в этом месте изо льда торчит травинка или тоненький прутик. Служат ли они объектами, около которых конденсируется пар, или они сами служат проводниками его из воды на поверхность? Вопрос этот может быть выяснен только путем специальных исследований.

Чем ближе мы подходили к Сихотэ-Алиню, тем больше было снегу. Собаки не видели перед собой дороги и отказывались идти. Они останавливались и оглядывались назад. Чжан-Бао и один из удэхейцев пошли вперед на лыжах протаптывать дорогу собакам, так как за ночь лыжница заносилась снегом.

Десятого января экспедиция наша достигла небольшой речки. За последние дни стрелки и казаки очень утомились, и потому я решил сделать дневку.

По мере того как мы удалялись от моря, температура воздуха падала все ниже и ниже. Утром она снижалась до – 35°, днем термометр показывал – 26°, а к вечеру опять доходил до – 32 °C.

Воспользовавшись дневкой, я на другой день решил отправиться на экскурсию. Сопровождать меня вызвался Чжан-Бао. Мы хотели встать пораньше, но оба проспали. Часов в девять утра, после утреннего завтрака, мы взяли ружья и направились на соседнюю сопку. Подъем на нее не был затруднителен, и минут через сорок пять мы были на ее вершине.

Отсюда можно было хорошо проследить реку Самаргу от места нашего бивака до горы Миле, о которой упоминалось выше. На этом участке она течет от западо-северо-запада к востоко-юго-востоку между базальтовыми возвышенностями, которые, быть может, находятся в связи с кольцеобразной сопкой Кямо. От безымянного ключа вниз по течению географические названия в долине Самарги идут в следующем порядке. По левому берегу от Дыровитого утеса (Када Сангани) ряд невысоких сопок, оканчивающихся утесом Хонтоаса, за которым расстилается обширное низменное пространство с речкой Пакту, потом горы опять подходят к речке и на протяжении 5 километров образуют отвесные обрывы. За ними до самой горы Миле – другая большая низина, покрытая горелым лесом. Правый берег более гористый. Сначала идет ряд сопок, разобщенных короткими развалистыми долинами, поросшими хвойно-смешанным лесом. Ниже реки Пакту начинается равнина, прорезанная лавовым потоком. Западная часть ее носит название Тиляни, а восточная – Онго. Затем следует река Фухи, а ниже ее – ключик Тюхе и утес Дукдумогуени и, наконец, местность Ялахчи. Как раз против утеса Полялиги находятся обрывы горы Миле.

Полюбовавшись видом долины реки Самарги, мы спустились в долину реки Пакту и пошли вверх по ней. Я стал присматриваться к следам, которых здесь было довольно много. Вот характерный след зайца. Он двигался мелкими прыжками, глодал кору тальника, затем чего-то испугался и проворно убежал в кусты. Тут же неподалеку виднелись следы глухаря. Сначала он шел размеренным шагом, потом остановился (оба следа стали рядом) и поднялся на воздух. При первых взмахах крыльев он испещрил снег веерообразными полосами. Немного дальше изюбр перешел через реку и направился к горам. По пути он тоже глодал кору деревьев и обкусывал кончики мелких веток. Потом попался след соболя, пробиравшегося с колодника на колодник. Так прошли мы километра четыре, но, несмотря на обилие следов, самих зверей мы не встретили. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг Чжан-Бао остановился и сказал:

– Хай-ся-цзы («медведь»).

Я взглянул в указанном направлении и действительно увидел старый, уже занастившийся след медведя средней величины. Очевидно, его кто-то побеспокоил в берлоге, в которую он залезает во второй половине октября. Такие медведи-шатуны всегда очень злы, и встреча с ними считается опасной.

– Его далеко ходи нету, – сказал Чжан-Бао. – Наша скоро его могу догоняй.

Он был прав: зимой медведь не будет долго ходить по снегу и постарается забиться под первый попавшийся колодник.

Мы пошли дальше. Следы шли вдоль сопки зигзагами. Медведь подходил к большим деревьям, заглядывал под опрокинутые корневища, копался в осыпях и разбрасывал мерзлый валежник на земле. В одном месте наводнением нанесло много мелких веток, сверху их занесло опавшей листвой и засыпало снегом. Медведь залез под этот мусор, но что-то ему не понравилось. Он пролежал, видимо, только несколько часов и пошел снова к реке.

– Пойдем дальше, – сказал я китайцу.

Чжан-Бао осмотрел свое ружье и стал продираться сквозь чащу, стараясь как можно меньше шуметь. Минут через десять он остановился и, не говоря ни слова, протянул вперед руку.

Интересное зрелище предстало перед нашими глазами.

Большой старый кедр лежал на земле. При падении он разломился на несколько частей. На том месте, где он рос, стоял большой пень, полый внутри и на одну треть открытый с нашей стороны. В середине его сидел медведь. Он разбросал вокруг весь снег и лапами сгреб целый ворох мерзлого мха, которым и обложил себя спереди и с боков до пояса. Большие лепешки мха случайно или преднамеренно лежали у него на плечах и на голове. Сверху мох был украшен еще капюшоном из снега. Зверь сидел неподвижно и, по-видимому, спал. Можно было подумать, что он мертв, если бы не пар, выходивший из ноздрей.

Нам предстояло или тихонько ретироваться, или стрелять. Чжан-Бао первый поднял ружье. Два выстрела слились почти одновременно. Снежный капюшон свалился с головы медведя, он вздрогнул, рванул было вперед и тут же ткнулся мордой в снег. Наши выстрелы оказались смертельными.

Чжан-Бао остался на месте охоты, чтобы снять с медведя шкуру, пока он еще не окоченел. На обратном пути я встретил удэхейца Ваника Камедичи и рассказал ему о случившемся.

– Гы байта («худо, грех»), – отвечал он мне и при этом добавил, что они никогда такое сонное животное не бьют. Каждый охотник знает, что всякого зверя сперва надо разбудить криком или бросить в него камень и стрелять только тогда, когда он подымется со своей лежки. Это закон, который нельзя нарушать. Человек, не соблюдающий его, рано или поздно поплатится жизнью.

В тот же день убитое животное было доставлено на бивак. Часть мяса мы взяли с собою, большую часть отдали удэхейцам, а шкуру отправили к устью реки Самарги для доставки ее весною на пароходе в город Владивосток.

Дня через два мы дошли до ключика Сололи, по которому нам надлежало подниматься на Сихотэ-Алинь. Тут был пустой балаган, выстроенный гольдами, которые ежегодно после Нового года приходят сюда с Амура и соболюют на землях, принадлежащих самаргинским удэхейцам. Пользуясь своей численностью, они не обращают внимания на протесты последних.

Сопровождавшие нас удэхейцы расположились в балагане, а мы – в своем шатре. Мне хотелось определить географические координаты устья ключика Сололи, но так как небо было не совсем чистое, то я решил совершить еще одну экскурсию по реке Самарге. Истоки ее находятся в высоком горном узле, откуда берут начало реки Анюй, Копи, Хор и Самарга, текущие в разные стороны от Сихотэ-Алиня. Таким образом с Самарги можно выйти на Уссури, Амур и обратно к морю.

В верховьях Самарга течет вдоль Сихотэ-Алиня в направлении от северо-северо-востока к юго-юго-западу. От ключика Сололи она начинает отклоняться к югу, потом к юго-востоку. Долина реки Самарги около моря неширокая, но выше Кукчи она значительно расширяется. Небольшие разбросанные сопки, сглаженные контуры, многочисленные мелкие ручьи и общая заболоченность их долин свидетельствуют о постоянных эрозийных процессах и о древнем строении Сихотэ-Алиня, который, по существу, представляет собой остатки бывших когда-то величественных гор. Подтверждение этому мы находим и в плавниковом лесе, скопившемся большими завалами на поворотах реки и там, где она разбивается на протоки. В нижнем течении Самарги завалов нет вовсе.

Самым верхним притоком Самарги будет река Даагды. Удэхейцы говорят, что там часто встречаются кости сохатых, из чего они делают вывод, что лоси уходят туда умирать – это их место упокоения «Буниа».

Геологический состав горных пород от ключика Сололи до Дыровитого утеса характеризуется главным образом глинистыми сланцами с плитняковой и листовитой отдельностью. Кроме того, здесь встречается еще какая-то темная порода, похожая на андезит.

В верхнем течении реки интересно отметить наледи. Под этим именем надо понимать воду, идущую поверх льда. Просачиваясь по трещинам в горных породах, она выходит в береговых обнажениях на дневную поверхность и тотчас покрывается тонким слоем льда, который не выдерживает давления ноги человека. Глубина наледей различна: от 1 до 10–15 сантиметров. Издали их можно узнать по заиндевелым деревьям и по клубам пара, который поднимается от воды утром при восходе солнца и вечером, когда температура воздуха понижается. Если воды из береговых обнажений выходит много, она бежит вниз по реке до тех пор, пока не найдет какое-нибудь отверстие во льду. Тогда здесь образуются красивые бирюзового цвета водопады с водоворотами. Если вода по трещинам горной породы выходит на дневную поверхность высоко над рекой, то, стекая вниз по береговым обрывам, она намерзает в виде очень красивых ледяных каскадов, которые все увеличиваются в размерах, и кажется, будто здесь действительно был водопад, но замерз. На самом деле воды выходит так мало, что летом можно пройти мимо и не заметить ее вовсе.