Текст книги "В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки"

В этом разделе мы рассмотрим когнитивные компоненты модели экономического человека: предпосылки о доступной ему информации, способах ее переработки и принятия решений (рационального выбора вариантов). Теоретически информированность экономического субъекта и способ выбора можно описать и раздельно, что было проделано в главе 1, однако при более подробном анализе эти компоненты модели экономического человека тесно переплетаются – от характера имеющейся информации зависит и способ рационального выбора, поэтому здесь эти компоненты будут рассмотрены во взаимосвязи.

Как было отмечено в главе 2, предпосылка экономической рациональности выдвинулась на первый план методологических дискуссий начиная с маржиналистской революции, вытеснив в качестве предмета предпосылку собственного интереса. Уточнение предпосылки собственного интереса с помощью средств математического анализа, ее превращение в аксиому максимизации полезности или прибыли означало существенное повышение внимания к доступной хозяйственному субъекту информации и свойственной ему степени рациональности[207]207
  «Современная микроэкономическая теория отличается от традиционной не тем, что отходит от предпосылки максимизации полезности, но тем, что в ней всерьез принимаются ограниченность информации и ограничения вообще» [Kirchgässner, 1991, S. 71].


[Закрыть]. В маржиналистской теории (особенно у Вальраса и Джевонса) неявно предполагалась полная осведомленность хозяйственного субъекта о доступных ему вариантах поведения, выгодах (удовольствиях, наслаждениях) и потерях (тяготах, жертвах), связанных с каждым из них. Если говорить о потребителе, то речь идет главным образом о субъективной полезности различных благ и их ценах. Если говорить о производителе, имеется в виду информация о ценах различных продуктов и производственных ресурсов и технологиях (производственных функциях), с помощью которых последние превращаются в первые. Если подытожить, то речь идет о полной информации о субъективных предпочтениях и объективных ограничениях. Эта предпосылка получила в литературе название предпосылки полной, или совершенной, информации («совершенной прозрачности»)[208]208
  В современной литературе по теории игр разделяют совершенную информацию, когда игрок знает ходы всех других игроков, и полную информацию, когда ему известны получаемые ими выплаты. Например, если фирме известен объем производства ее конкурента, но неизвестны его издержки и, следовательно, прибыль, то она обладает совершенной, но не полной информацией. См. [Montet, 1991, р. 347]. В нашей работе мы употребляем эти термины как синонимы.


[Закрыть]. Иначе ее можно назвать предпосылкой совершенного предвидения, поскольку речь идет о знании результатов пока еще не предпринятых действий, хотя правильнее будет сказать, что в статических моделях маржиналистов вообще не существовало временнóго измерения и, следовательно, грани между настоящим и будущим. (Отсюда и часто упоминаемая в литературе предпосылка мгновенной реакции хозяйственного субъекта на изменения ограничений.) Доступ к этой нужной каждому хозяйственному субъекту информации предполагался свободным и бесплатным. Термин «полная информация», естественно, относится только к нужной информации.

В дальнейшем в связи с победой ординалистского направления теории предельной полезности и теории выявленных предпочтений, в результате которой эгоизм, видимо, окончательно уступил место рациональности в качестве основного конституирующего свойства экономического человека, предпосылка рационального выбора при полной информации стала описываться в терминах «бинарных соотношений», характеризующих определенным образом упорядоченную систему человеческих предпочтений. Эта система должна характеризоваться следующими основными свойствами [Лезурн, 1993; Hargreaves-Heap, 1989, р. 41; Tietzel, 1988].

1. Полнота, то есть каждое благо (или набор благ) может быть сопоставлено с каждым (эквивалентно всеобщей соизмеримости). Это означает, что у индивида есть мнение относительно любой пары вариантов А и Б: либо А > Б, либо А < Б, либо А = Б (> – знак предпочтения).

2. Транзитивность. Если потребитель предпочитает набор благ А набору Б, а набор Б в свою очередь набору В, то он предпочитает набор А набору В. (Если А > Б, а Б > В, то А > В[209]209
  Как показал Ж. Дебре, существование полного и транзитивного набора предпочтений равносильно существованию непрерывной порядковой функции полезности – каждому из возможных вариантов эта функция дает порядковый номер в иерархии полезности. Для случая бесконечного набора вариантов требуется дополнительно ввести условие специфической непрерывности набора предпочтений, которое, однако, является чисто техническим и не имеет содержательного смысла [Debreu, 1959, р. 54–59]. Подробнее о критериях совместимости или последовательности предпочтений см. [Козлова, Энтов, 1972, с. 93–122]. Однако А. Сен настаивает на том, что сама по себе последовательность выборов еще не означает рациональности: последовательно можно, например, делать все противоречащее собственному интересу (поведение, присущее, например, герою стихотворения С. Михалкова «Упрямый Фома»), что не соответствует никакому интуитивному критерию рациональности. «Рациональный выбор, – пишет Сен, – должен хотя бы требовать соответствия между тем, что человек стремится достичь, и тем, как он это делает» [Sen, 1990, р. 13]. Возражение Сена, безусловно, справедливо, если придерживаться обычного, а не экономического критерия рациональности. (Поведение упрямого Фомы действительно соответствует последнему – целевой функцией здесь, очевидно, является желание произвести своим непослушанием впечатление на окружающих.) Однако представляется, что такое поведение может быть скорее исключением, чем правилом.


[Закрыть].)

3. Рефлективность. Если два набора благ совпадают по всем признакам, выбор между ними для хозяйственного субъекта безразличен.

Аксиомы транзитивности и рефлективности составляют так называемую строгую последовательность, или непротиворечивость (consistency), предпочтений.

Первые три аксиомы вместе взятые обеспечивают существование порядковой функции полезности с действительными значениями, в которой предпочитаемые наборы благ обозначаются большими числами, а безразличные – одинаковыми числами. Эта функция полезности, как обычно предполагается, обладает следующими свойствами.

1. Монотонность (ненасыщаемость потребностей). Если набор благ А отличается от набора Б только тем, что содержит больше блага х при равных количествах всех прочих благ, то А предпочитается Б. Иначе говоря, чем больше блага, тем лучше.

2. Замещаемость. Всегда можно найти набор благ, эквивалентный данному, если уменьшить потребление одного блага и одновременно увеличить потребление другого. Это условие эквивалентно математическому свойству непрерывности, которым обладает множество наборов благ. Данное свойство означает, что незаменимых, приоритетных для потребителя благ не существует: все имеет свою цену[210]210
  В этой связи экономическую науку можно определить как науку о вещах, имеющих цену в самом широком смысле слова (в смысле альтернативных издержек). См. [Elster, 1979, р. 126].


[Закрыть].

3. Выпуклость. Линейные комбинации двух равноценных наборов благ более предпочтительны, чем каждый из них в отдельности. Это математическое свойство, обеспечивающее выпуклость кривых безразличия, является следствием закона убывающей предельной нормы замещения и не является во всех случаях необходимым [Hargreaves Heap 1989, p. 41].

Все эти свойства в большей или меньшей степени соответствуют интуитивным требованиям, предъявляемым к последовательному предсказуемому поведению. Конечно, к большинству из них нетрудно подобрать исключения даже в условиях полной информации, в том числе и в хозяйственной жизни. Несомненно, что потребитель не всегда может сопоставить наборы, состоящие из благ разного рода. Безразличие между двумя одинаковыми наборами благ (аксиома рефлективности) нарушается, когда выбор зависит от контекста. Предпочтение большего количества любого блага меньшему не наблюдается в случае, когда предельная полезность его становится отрицательной. Предпосылка полной замещаемости нарушается при иерархичности потребностей, когда отдельные из них (например, физиологические) оказываются на порядок более важными, чем другие, и поэтому подлежат насыщению еще до того, как дело дойдет до удовлетворения других потребностей. (Следовательно, о полной замещаемости в этом случае говорить нельзя[211]211
  Выходом из этой ситуации может быть зачисление самого сильного предпочтения в разряд ограничений, но это в свою очередь предполагает, что между предпочтениями и ограничениями нет той непреодолимой стены, которая обычно возводится в методологии основного течения экономической теории. См. [Elster, 1979, р. 126].


[Закрыть].) Таким образом, если исходить из критерия опровержимости Поппера, то все эти аксиомы придется считать опровергнутыми в качестве эмпирических гипотез. Однако, поскольку данный набор предпосылок имеет методологический статус «твердого ядра» (см. главу 1), он вполне может быть принят для определения экономически рационального действия в условиях полной информации. Другое дело, что сама предпосылка полной информации является, конечно, чрезвычайно нереалистичной и резко ограничивает применение экономической теории к реальной хозяйственной жизни, где неопределенность и нехватка информации являются неустранимым фактом.

Поэтому не случайно, что изучение проблем неопределенности, поиска и обработки информации и формирования ожиданий, которые приобретают первоочередное значение в условиях неполной информации, стало магистральной линией развития экономической теории XX в. Эта область исследований не получила заметного развития на ранних стадиях маржинализма и неоклассической теории. В известном смысле исключением был К. Менгер, придавший большую важность проблеме доступной экономическому субъекту информации (см. главу 2). Однако пионером в данной области следует назвать американского экономиста Ф. Найта, рассмотревшего микроэкономические проблемы неопределенности и риска в специальной работе [Knight, 1971][212]212
  Русский перевод главы, посвященной обсуждаемым здесь проблемам, – [Найт, 1994].


[Закрыть].

Центральной проблемой для Найта было теоретическое объяснение предпринимательской прибыли, которой не находилось места в модели совершенной конкуренции, где весь доход распределялся без остатка между факторами производства. Согласно Найту, прибыль возникает оттого, что реальная экономика в отличие от модели совершенной конкуренции характеризуется ситуацией «истинной неопределенности». В отличие от ситуации риска, когда набор возможных исходов и соответствующие каждому из них значения вероятности известны, так что хозяйственный субъект может заранее измерить риск и застраховаться от него, истинная неопределенность характеризуется неизвестным распределением вероятностей. Такая ситуация бывает связана с беспрецедентным характером каждого нового предприятия, который не дает возможности опираться на прошлый опыт и знать вероятность того или иного исхода. Бремя истинной, неизмеримой неопределенности берет на себя предприниматель, которому и достается в виде прибыли или убытка разность между неизвестной заранее выручкой и фиксированными платежами собственникам использованных факторов производства. От этой «предельной ответственности», по словам Найта, нельзя застраховаться, плату за нее нельзя считать ни доходом с капитала, ни заработной платой.

Найт, как уже было сказано, исследовал микроэкономические аспекты неопределенности. Но начиная с 1930-х гг. быстрое распространение получили исследования макроэкономических аспектов этого феномена. Здесь, безусловно, сказалось непосредственное влияние Великой депрессии, в ходе которой ярко проявился потенциал неопределенности, нестабильности, анархии, характерный для капиталистической экономики. Для теоретического осмысления этих явлений необходимо было усложнить модель экономического человека, отразив в ней воздействие неопределенности. Главными достижениями здесь были труды шведской школы (в первую очередь Г. Мюрдаля) и «Общая теория занятости» Дж. М. Кейнса.

Общей проблемой, что вполне понятно в контексте Великой депрессии, была для Мюрдаля и Кейнса проблема равенства (неравенства) инвестиций и сбережений. Мюрдаль решал эту проблему так: все ценностные показатели, такие как доход, прибыль, издержки, сбережения, инвестиции, относящиеся к определенному временнóму интервалу, могут оцениваться в начальный момент этого интервала (ex ante) и в конечный (ex post). Причем если оценка ex post делается по бухгалтерским балансам, то оценка ex ante основывается лишь на ожиданиях экономических субъектов, которые в условиях неопределенности, естественно, не обязаны быть точными. Но именно оценка прибыли и издержек ex ante является решающей при выборе инвестиционных планов. Поэтому инвестиции, по Мюрдалю, всегда равны сбережениям ех post, но не равны ex ante.

Как отмечает в связи с этим Дж. Шэкл, впервые в истории экономическая теория должна была основываться на представлениях о неизвестном будущем, возникающих в человеческом воображении.

Тенденция к конкретизации модели человека, и прежде всего рост значения неопределенности и связанных с ней ожиданий, ярко проявилась в трудах Дж. М. Кейнса.

В основе теоретической системы Кейнса лежала предпосылка неполной информации, доступной хозяйственным субъектам, в рамках которой поведение их предполагалось в основном вполне рациональным. Теория Кейнса выходила за рамки неоклассического основного течения экономической науки. (Подробнее о модели человека Кейнса см. в главе 2.)

Но в рамках основного течения также предпринимались энергичные попытки описать феномен неопределенности. В большинстве случаев экономисты-неоклассики предпочитали иметь дело с ситуацией риска, а не неопределенности (по Найту), поскольку в первом случае сохранялась возможность применить традиционную технику анализа, тогда как в случае «истинной неопределенности» по Найту экономистам оставалось лишь констатировать ее наличие и беспомощность своего инструментария.

Естественно, предпринимались попытки встроить неизвестное будущее в систему общего равновесия, играющую важную роль в неоклассической теории. Первой такой попыткой можно считать гипотезу Дж. Хикса. Хикс ввел в рассмотрение цены будущих благ, предположив, что они определяются заранее, как на товарных биржах, и поэтому могут приниматься в расчет при определении оптимальной линии поведения. В том же духе феномен неопределенности будущего инкорпорировали в систему общего равновесия Ж. Дебре и К. Эрроу: они предполагали, что вероятность того или иного события заранее известна экономическому субъекту и рынку в целом. Ситуация общего равновесия в этом случае предполагает единственный набор вероятностей, соответствующий тем «субъективным» вероятностям, которые существуют в сознании всех экономических агентов. Это совпадение вероятностей позволяет каждому из них застраховаться от будущей неопределенности. Человеку как бы нет необходимости ожидать поступления дополнительной информации и откладывать решение о покупке и продаже на будущее: он совершает сделку немедленно, приобретая будущие блага, привязанные к определенному моменту (dated goods), как при фьючерсных сделках на товарных биржах. Поскольку оценки вероятностей будущих событий у других агентов рынка будут точно такими же, контракт всегда будет заключен.

За пределами теории общего равновесия феномен неопределенности и риска трактуется основным течением в рамках теории поиска и теории ожидаемой полезности (микроэкономика), а также теории рациональных ожиданий (макроэкономика).

Типичный способ реагирования основного течения на необъяснимые в его пределах явления можно назвать «обволакиванием»: традиционная теория, как жемчужница, окружает острый предмет своим веществом, то есть применяет к необъяснимому в ее рамках явлению тот же оптимизационный инструментарий на другой, более поздней или более ранней стадии, и в результате мы имеем гладкую, блестящую, эстетически привлекательную теорию – жемчужину [Автономов, 1993б, с. 61][213]213
  Дж. О’Дрисколл и М. Риццо также употребляют для характеристики этого процесса термин, вызывающий ассоциации с обитателями моря: «sponginess» от английского «sponge» (губка) [O’Driscoll, Rizzo, 1985, р. 231].


[Закрыть]. Такой подход приводит к распространению экономической рациональности на другие области, ранее ею не охваченные, и делает экономического человека суперрациональным. Примером здесь может быть теория поиска Дж. Стиглера [Стиглер, 1995]. В этой теории доступ к информации не является свободным и бесплатным, то есть требует определенных затрат. Вместе с тем поиск наилучшего варианта поведения приносит немалые выгоды. Таким образом, мы можем считать информацию обычным экономическим благом, к которому есть основания применить традиционную неоклассическую логику. Новые характеристики информации – ее труднодоступность, платность – задаются как внешние ограничения, в которых работает максимизационный аппарат хозяйственного субъекта: человек затратит на поиск информации оптимальное количество времени и сил, при котором предельные издержки будут равны предельной выгоде от продолжения поиска.

В русле этой идеи стала развиваться новая теоретическая дисциплина – теория поиска, прочно встроенная в основное течение. Главное ее достижение – переход от доступного хозяйственному субъекту полного набора возможных вариантов к подвижному переменному набору, зависящему от усилий самого выбирающего. Казалось бы, сделан шаг в сторону большей реалистичности исходных предпосылок модели экономического человека. Однако по сути дела требования к информационному потенциалу и интеллектуальным способностям субъекта не снижаются, а наоборот, возрастают: ему приходится, перед тем как приниматься за свое главное дело – выбор оптимального варианта поведения, – решить еще одну задачу – установить оптимальный размер нужной ему информации. Иначе говоря, в итоге он должен знать не только очертания кривых спроса и предложения для своего продукта, но и то, какие выгоды и неприятности сулит ему вычисление этих кривых с той или иной степенью точности. Таким образом, здесь все равно не обойтись без предпосылки полной информации (совершенного предвидения), от которой Стиглер стремится отказаться. Просто он сталкивается с этой проблемой на шаг позже, чем в старой версии неоклассической теории, исключающей неопределенность. Перед нами – типичный пример «обволакивания». В принципе такой способ решения проблемы неполной информации ведет к бесконечному регрессу: следующей стадией будет определение оптимальных затрат на процедуру по определению оптимальных затрат на поиск информации и т. д. Если нас интересует приближение предпосылок модели экономического человека к реальности, то рано или поздно все равно придется заменить расчет интуитивной оценкой. В таком случае не понятно, почему не сделать этого на ранней стадии, отказавшись от оптимального поиска информации [Winter, 1964]?

Ответить на этот вопрос можно, если принять во внимание, что целью теории поиска и других подобных попыток неоклассического «обволакивания» является не реалистическое описание того, как человек принимает решения, а создание абстрактной модели человека, позволяющей принимать в расчет некоторые аспекты феномена неполной информации для объяснения поведения экономических показателей при полном сохранении инструментария современной экономической теории.

Особое место в современной экономической теории занимает так называемая теория ожидаемой полезности, у истоков которой стояли Дж. фон Нейман и О. Моргенштерн [Нейман, Моргенштерн, 1970]. Она лежит в основе объяснения всех ситуаций, связанных с неполной информацией. В этих ситуациях понятие экономической рациональности как выбора варианта, максимизирующего функцию полезности, или прибыли, теряет свою определенность. Фон Нейман и Моргенштерн предложили для этих случаев свой критерий рациональности. Они доказали, что в условиях, когда наше знание о будущем носит вероятностный характер, рациональным выбором (то есть выбором, совместным с существованием стабильной и транзитивной системы предпочтений) со стороны каждого индивида является выбор варианта с максимальной ожидаемой полезностью[214]214
  Для доказательства необходимо соблюдение так называемых пяти аксиом фон Неймана – Моргенштерна. Современную версию их см. [Шумейкер, 1994, с. 32–34].


[Закрыть]. Смысл самого понятия ожидаемой полезности достаточно прост. У экономического субъекта есть выбор из некоторого количества вариантов. Каждый из последних имеет несколько возможных исходов. Субъекту заранее известна полезность каждого исхода, и он может примерно определить его вероятность. Тогда ожидаемой полезностью каждого варианта будет величина

где u – полезность исхода i; p – его вероятность; n – число исходов, то есть сумма полезностей всех возможных исходов, взвешенных по их вероятностям (математическое ожидание).

Подход на основе теории ожидаемой полезности является в неоклассической экономической теории не просто одним из возможных альтернативных способов решения проблем неполной информации, а универсальной общей парадигмой таких решений. Вероятности, которые включаются в формулу ожидаемой полезности, могут быть различными по своей природе (так, фон Нейман и Моргенштерн считали их объективными, а Сэвидж – субъективными [Savage, 1954][215]215
  Сама идея ожидаемой полезности принадлежит еще Даниилу Бернулли [Бернулли, 1993].


[Закрыть], их значения могут быть рассчитаны в результате рационального поиска информации, описываемого рассмотренной выше теорией поиска, а могут быть продуктом интуитивного озарения. Так или иначе, если предположить, что значения вероятностей получены, можно исходить из того, что индивид занимается максимизацией ожидаемой полезности, и даже рекомендовать ему это делать (фон Нейман и Моргенштерн делают из своей теории однозначные нормативные выводы).

Как уже отмечалось выше, теория ожидаемой полезности во всех своих в настоящее время многочисленных вариантах имеет дело не с «истинной неопределенностью» в смысле Найта, а с той ситуацией, которую Найт называл риском.

Важно отметить, что трактовка рациональности в теории ожидаемой полезности является гораздо более ограничительной, чем трактовка рациональности как максимизации целевой функции в случае, когда имеет место полная информация [Arrow, 1986, р. 390]. Это означает прежде всего, что теорию ожидаемой полезности гораздо легче верифицировать, чем максимизацию полезности в условиях определенности. Достаточно организовать эксперимент – искусственную ситуацию выбора, при которой значения вероятностей разных исходов доступны и выбирающему, и экспериментатору, а исходы выразить в денежных суммах – практически речь идет о выборе между различными лотереями. В ходе этих эмпирических проверок гипотеза максимизации ожидаемой полезности много раз была опровергнута. Практически сразу же после выхода в свет работы фон Неймана и Моргенштерна начало складываться целое направление, которое можно было бы назвать описанием аномалий, не укладывающихся в данную гипотезу[216]216
  Примеры приведены, в частности, в работах [Алле, 1994; Шумейкер, 1994].


[Закрыть]. Не вдаваясь в их подробное исследование, рассмотрим те из полученных результатов, которые имеют непосредственное отношение к свойствам экономического человека.

Прежде всего в ряде экспериментов было зафиксировано постоянство предпочтений [Mosteller, Nogee, 1951], зависимость их от контекста, в котором задавался вопрос. Например, предложив участникам эксперимента один и тот же выбор между лотереями в качестве игры и в качестве страховки от потери определенной суммы денег, исследователи получили совершенно разные результаты [Shoemaker, Kunreuther, 1979]. Само наличие в формулировке вопроса слова «страховка» порождало у испытуемых ассоциации, склоняющие их к более осторожному выбору, тогда как слово «игра» располагало их к более терпимому отношению к риску. Другим регулярно наблюдаемым феноменом является асимметрия в оценке приобретений и потерь: при прочих равных условиях потеря определенной вещи значит для человека больше, чем ее же приобретение. Одним из примеров такой асимметрии является так называемый эффект владения (endowment effect)[217]217
  Впервые описан в работе [Thaler, 1980].


[Закрыть]. Он проявляется в том, что люди склонны выше оценивать вещь, которой они уже владеют, по сравнению с той же вещью, которую они еще не приобрели. Участникам эксперимента был предложен выбор между красивой кружкой и некоторой суммой денег [Kahneman et al., 1990]. Было установлено, что при сумме в 3,5 долл. достигалось безразличие между этими двумя вариантами. Другим испытуемым сначала подарили кружку, а потом предложили обменять ее на деньги. В этом случае цена составила около 7,12 долл., то есть примерно в два раза больше! Очевидно, что во втором случае расставание с кружкой рассматривалось участниками эксперимента как потеря чего-то своего, тогда как в первом случае речь шла о приобретении вещи, к которой они еще не успели привязаться. Если дать эффекту владения экономическую интерпретацию, можно сделать вывод, что люди склонны оценивать действительные издержки выше, чем альтернативные издержки такой же величины. Однако и потеря потере рознь. В другом эксперименте лишь 46 % из 200 опрашиваемых ответили, что если они потеряют билет на театральное представление стоимостью 10 долл., то купят новый билет. В то же время 88 % той же группы ответили, что купят билет, если перед покупкой обнаружат, что потеряли 10 долл. [Kahneman, Tversky, 1982]. Видимо, эффект владения сильнее проявляется в отношении к вещам, имеющим свою индивидуальность, чем к обезличенным денежным суммам.

Другого рода аномалия лежит в основе получившего широкую известность феномена обращения предпочтений (preference reversal) [Slovic, Lichtenstein, 1983]. Американские исследователи П. Слович и С. Лихтенштейн предложили участникам эксперимента выбрать между лотереями с примерно одинаковым математическим ожиданием, но различающимися тем, что одна из них предлагает небольшой выигрыш с высокой вероятностью, а другая – большой выигрыш с низкой вероятностью. Большинство выбрало более вероятный небольшой выигрыш. Затем экспериментаторы предложили испытуемым представить себя на месте владельца каждой лотереи и ответить, за какую цену они согласились бы их продать. Хотя по сути дела этот вопрос не отличался от первого, заметное большинство респондентов назначило более высокую цену за лотерею с маловероятным большим выигрышем. Аналогичные результаты были получены этими авторами несколько раз: люди неизменно стремились сыграть в лотерею с большей вероятностью выигрыша, но определяли более высокую цену (как продажи, так и покупки) за лотерею с большим выигрышем и меньшей вероятностью. Несмотря на все попытки других экспериментаторов опровергнуть феномен обращения предпочтений путем учета различных побочных факторов, им пришлось прийти к выводу, что в основе даже простейших проявлений человеческого выбора не лежат никакие оптимизационные принципы [Grether, Plott, 1979]. Теоретическое объяснение этой аномалии заключается в том, что цена лотереи и выигрыш измеряются в одинаковых (денежных) единицах, и, думая о том, какую цену назначить, респондент невольно сопоставляет ее именно с величиной выигрыша [Tversky et al., 1990]. Этот вывод был подтвержден и экспериментально: когда деньги были заменены неденежными выигрышами, эффект обращения предпочтений в два раза уменьшился [Slovic et al., 1990]. Такой феномен, который можно считать разновидностью эффекта контекста, получил название эффекта точки отсчета (anchoring effect).

Американский психолог А. Тверски доказал, что если выбираемые альтернативные лотереи оцениваются отдельно по нескольким критериям (например, выбор между попытками поступить в различные колледжи определяется платой за обучение, его качеством и т. д.), то транзитивность выбора гарантирована только в том случае, когда вес каждого компонента в общей оценке данной альтернативы является линейной функцией, то есть плата за обучение всегда определяет итоговый выбор, скажем, на 40 %, независимо от того, равняется ли она 10 тыс. или 100 тыс. долл. в год – предпосылка, обоснованность которой весьма сомнительна [Tversky, 1969].

Ряд обнаруженных аномалий связан с характерным для большинства людей стремлением избежать риска даже дорогой ценой.

Так, выяснилось, что выигрыш, который испытуемый получает со 100 %-й вероятностью, он оценивает непропорционально выше, чем выигрыши с высокими вероятностями, близкими 100 %: 99 % и т. д. (так называемый эффект определенности, обобщающий известный парадокс Алле [Алле, 1994, с. 230–233; Kahneman, Tversky, 1979]). Этот результат свидетельствует о том, что состояния определенности и неопределенности индивиды рассматривают как качественно, а не только количественно различные. Это в свою очередь означает, что они менее склонны к риску, чем предполагается в теории субъективной ожидаемой полезности.

Похожий результат дает так называемый парадокс Эллсберга [Ellsberg, 1961]. Перед испытуемым находятся две урны с черными и красными шариками, и он получает 100 долл., если вытянет из каждой красный шарик. Про урну А известно, что черных и красных шаров там поровну, про урну Б неизвестно ничего, но, отвечая на дополнительный вопрос, участники эксперимента также оценивают вероятность вынуть оттуда красный шар в 50 %. Тем не менее они предпочитают доставать шары из урны А – объективная вероятность оценивается выше, чем равная ей субъективная! Здесь мы уже имеем дело скорее с неприятием неопределенности (по Найту), чем с неприятием риска.

Другую аномалию можно назвать переоценкой больших и недооценкой небольших вероятностей. Представим себе, например, такие варианты выбора между двумя лотереями [Eichenberger, 1992, S. 18].

Ситуация 1:

лотерея А – игрок получает 5000 марок с вероятностью 90 %,

лотерея Б – игрок получает 10 000 марок с вероятностью 45 %.

Ситуация 2:

лотерея А – игрок получает 5000 марок с вероятностью 0,2 %,

лотерея Б – игрок получает 10 000 марок с вероятностью 0,1 %.

Легко убедиться, что математическое ожидание выигрыша у лотерей А и Б одинаково и в ситуации 1 (45 000), и в ситуации 2 (10 000). Однако в ситуации 1 большинство участников эксперимента выбрали лотерею А, а в ситуации 2 – лотерею Б. Можно сделать вывод, что субъективная вероятность выше объективной при больших значениях последней и ниже при малых [Шумейкер, 1994, с. 61]. Некоторые авторы в этой связи предложили включить в функцию ожидаемой полезности и полезность самой вероятности!

где р – объективная вероятность, f(p) – субъективная вероятность, U – функция полезности, х – величина выигрыша [там же, с. 67].

Следующая аномалия связана с асимметричным поведением людей в случаях выбора между выигрышами и между проигрышами. Выясняется, что, выбирая между выигрышами (ситуация 1 в приведенном выше примере), испытуемые не склонны рисковать и предпочитают «синицу в руках» (лотерею А) «журавлю в небе» (лотерее Б). Если же заменить в этой ситуации выигрыши на проигрыши, то участники эксперимента предпочтут лотерею Б – возможность потерять 10 000 марок с вероятностью 45 % [Eichenberger, 1992, S. 20].

Все описанные выше и многие другие аномалии выбора относятся к искусственным ситуациям эксперимента. Иногда, приближаясь к реальным рыночным условиям, в частности применяя реальные денежные выигрыши, экспериментаторам удавалось несколько ослабить аномалии в тех случаях, когда их причиной являлись обычная небрежность и случайные ошибки [Chu, Chu, 1990; Eichenberger, 1992, S. 46]. Но вовсе устранить их оказалось невозможным. Более того, в ситуациях, когда главную роль должны были играть не точные вычисления, а интуитивная оценка, аномалии при введении денежных стимулов даже усиливались [Thaler, 1991, р. 155–156]. Аналогичные результаты были получены и в случае, когда участникам эксперимента предоставлялась возможность учиться на своих ошибках (эксперимент был повторен несколько раз). Кроме того, аномалии обнаруживались и в ходе некоторых полевых исследований, преимущественно в области страхования, где вычисление ожидаемой полезности имеет непосредственное хозяйственное значение [Шумейкер, 1994, с. 51–53].

В целом экспериментальные проверки теории ожидаемой полезности показывают, что люди часто не могут адекватно обработать доступную им информацию, наталкиваются на границы своих когнитивных возможностей[218]218
  «На уровне индивидуального принятия решений максимизация ожидаемой полезности скорее исключение, нежели правило» [Шумейкер, 1994, с. 62].


[Закрыть]. Было выдвинуто несколько альтернативных гипотез, учитывающих этот факт (мы рассмотрим их в главе 4). Однако среди экономистов, придерживающихся основного течения, теория ожидаемой полезности сохраняет свое основополагающее место как исходная предпосылка рационального поведения, неизбежная в рамках экономического анализа (см., например [Eichenberger, 1992, S. 40–41]). Реакцию экономистов на обнаруженные аномалии можно разделить на четыре вида. В первом случае гипотеза максимизации ожидаемой полезности сохраняет свое значение как исходного пункта анализа выбора в условиях неполной информации, однако наличие аномальных ситуаций ограничивает сферу ее возможного применения: «хорошо структурированные повторяющиеся ситуации, в которых решения принимают хорошо подготовленные специалисты» [Шумейкер, 1994, с. 63]. Во втором случае происходит модификация аксиом теории ожидаемой полезности, позволяющая учесть некоторые аномалии [Loomes, Sugden, 1982; Machina, 1982].

Третий способ реакции сводится к типичному неоклассическому «обволакиванию» – переинтерпретации полученных результатов за счет расширения понятия альтернативных издержек. Если включить в их состав психические или когнитивные издержки, понимаемые для каждой аномалии по-своему, то любую аномалию можно объяснить в терминах рационального выбора, хотя это объяснение, очевидно, будет в значительной степени тавтологическим.