Текст книги "В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки"

Во-первых, альтернативные модели (кроме, пожалуй, неоавстрийской) на порядок менее абстрактны и общи, чем неоклассическая. Эта бóльшая реалистичность (или поверхностность) прослеживается в отказе от «неоклассического обволакивания» аномалий и является причиной того, что альтернативные подходы не обладают такой универсальностью, которая свойственна основному течению.

Во-вторых, в этих моделях акцентируется не логический выбор, который субъект совершает из имеющихся у него готовых вариантов поведения, а его практическая познавательная деятельность, в ходе которой человек активно включается в окружающий мир и сталкивается при этом с теми или иными проблемами, причем, как правило, не логического, а скорее личностного характера. Альтернативные подходы вскрывают «черный ящик», которым со времени основания экономической науки являлся процесс принятия решений. Выбор изучается не с точки зрения результата, а с точки зрения самого процесса выбора. Соответственно предметом анализа всех альтернативных подходов является не равновесное состояние, а экономический процесс [Hodgson, 1988].

В-третьих, альтернативным моделям экономического поведения в меньшей степени присущ ситуационный детерминизм, столь характерный для неоклассики. Объяснение действий человека следует искать не в изменении внешних условий его деятельности, а в первую очередь в самом человеке, в его внутреннем мире.

В-четвертых, альтернативные подходы придают большое значение истинной неопределенности (по Найту) и не склонны аппроксимировать ее с помощью стохастических ситуаций с известными вероятностями. Представители альтернативных подходов считают, что неоклассическое «приручение» неопределенности – кажущееся, а не действительное решение проблемы.

Существующую для каждого экономического субъекта неопределенность можно трактовать двояко. Прежде всего, это нехватка информации о будущем или настоящем, которую можно восполнить, но не при существующей институциональной структуре. Далее, это в принципе неустранимая неопределенность, связанная с тем, что окружающая субъекта среда состоит из людей, которые также действуют по своим, только им известным соображениям. Поэтому прошлый опыт не может быть ключом к будущему (Шэкл). Каждому человеку доступно лишь частичное, неполное знание, а полное – прерогатива только рынка в целом (Хайек).

Лишенные исчерпывающей информации субъекты не имеют возможности точно рассчитать результаты своих действий и должны как-то уживаться с неопределенностью. Они вынуждены опираться на свои далеко не рациональные (опять-таки в силу отсутствия информации) ожидания, предчувствия, интуицию, оптимизм и т. д. Здесь перед представителями альтернативных подходов встает нелегкая дилемма: избежать не только ситуационного детерминизма, свойственного основному течению, но и полного волюнтаризма и анархии. В качестве выхода из нее институционалисты и представители поведенческого направления выдвигают тезис о том, что поведение людей определяется некоторыми устойчивыми стереотипами: привычками, условностями, нормами. Это дает возможность науке объяснять и предсказывать их поведение.

В-пятых, большая степень реалистичности альтернативных подходов проявляется в ограниченности не только имеющейся в распоряжении хозяйственного субъекта информации, но и в его способности к обработке этой информации и принятию продуманных и взвешенных решений. Даже если бы человек обладал полной информацией о всех имеющихся вариантах поведения, он все равно не смог бы за ограниченное время сравнить их. Оптимизационная процедура, предполагаемая неоклассической моделью, в данном случае невозможна.

В-шестых, в трактовке мотивационного компонента модели человека альтернативные подходы добавляют к традиционным целям – благосостоянию, полезности, удовлетворению потребностей – специфические цели творческой, познающей и действующей личности: самореализацию, стремление к совершенству, радость творчества, достижение большего контроля над внешними обстоятельствами.

Другая группа дополнительно принимаемых во внимание мотивов включает в себя обеспечение душевного комфорта в самом процессе познавательной деятельности и принятия решений – это прежде всего сохранение непротиворечивой системы ценностей, своего душевного мира, а также избежание когнитивных диссонансов, чрезмерного напряжения и т. д.

Наконец, в-седьмых, следует отметить, что для всех альтернативных подходов характерен большой удельный вес методологических исследований (эксплицитной методологии) и, в частности, критики методологии основного течения. Поэтому основные черты модели экономического человека в альтернативных подходах обычно выражены намного более рельефно, чем в неоклассическом направлении.

Значительная область пересечения различных альтернативных подходов подводит к мысли о возможности их теоретического синтеза[230]230
  Об этом см. [Hodgson, 1988].


[Закрыть]. Однако «близкий к поверхности» характер всех этих теорий, на наш взгляд, делает невозможным построение из них цельной и единообразной теоретической системы, сравнимой по простоте и универсальности с неоклассическим основным направлением. Между близостью к жизни и теоретической стройностью должен быть всякий раз сделан выбор, связанный с большими альтернативными издержками.

Наиболее непримиримо по отношению к неоклассическим попыткам избавиться от неопределенности, заменив ее распределением вероятностей, настроены авторы небольшой группы теорий, которые можно было бы охарактеризовать как радикально субъективистские, или теории экономического воображения. Среди этих авторов следует в первую очередь назвать английского экономиста Джорджа Шэкла [Shackle, 1972; 1979], занимающего промежуточное положение между посткейнсианским и неоавстрийским подходами[231]231
  Среди его последователей нужно отметить английских экономистов Б. Лоусби, П. Эрла, Н. Кея.


[Закрыть], а также приверженцев австрийской теории Л. Лахмана [Lachmann, 1986], Дж. О’Дрисколла и М. Риццо [O’Driscoll, Rizzo, 1985]. Радикальный субъективизм можно трактовать как третий этап проводившейся австрийской школой субъективизации экономической теории после введения в нее субъективных потребностей (Менгер, Бём-Баверк, Визер) и субъективных целей и средств (праксеология Мизеса)[232]232
  Эта периодизация принадлежит Л. Лахману. См. [Runde, 1988].


[Закрыть]. На этом «динамическом» этапе в центре внимания теоретика должны оказаться субъективные ожидания и процесс принятия решения, то есть то, что предшествует выбору. Теорию Шэкла легче всего охарактеризовать от противного. К тому же Шэкл и сам вначале описывает отвергаемый им подход – это так называемый детерминизм, в котором мы без труда узнаем хорошо известную неоклассическую модель. Шэкл доказывает, что в этой модели «настоящий» выбор подменен пассивной реакцией: внешние условия в сочетании с системой предпочтений (вкусов) субъекта без всякого активного участия последнего дают однозначный исход. Поскольку вкусы заданы заранее и неизменны, поведение человека предопределяют внешние условия.

Таким образом, выбор в детерминистской модели не имеет никакого самостоятельного значения, а является лишь подчиненным элементом, встроенным в целостную систему общего равновесия и максимизации совокупной полезности для всего общества.

Совершенно иначе смотрит на вещи радикальный субъективист. В противоположность детерминистскому его подход может быть назван волюнтаристским. Его экономический человек – настоящий солипсист. Реальность, которую он рассматривает и оценивает, – это не объективная, а мысленная реальность. По словам Шэкла, экономическая теория должна быть частью теории мысли – эпистемики[233]233
  Концепция Шэкла имеет много общего с теорией американского когнитивного психолога Келли, в которой любой действующий индивид уподобляется ученому, пытающемуся прогнозировать и контролировать окружающий его мир с помощью моделей – воображаемых конструкций, отражающих лишь определенный аспект реальности. См. [Kelly, 1963].


[Закрыть]. Она существует только в данный момент, когда человек должен сделать выбор. Если в теории Менгера на субъективную ценность блага не влияло прошлое, то шэкловский человек, выбирая тот или иной вариант поведения, не может, кроме того, знать многое в настоящем, а также будущее, – оно неизвестно, потому что зависит среди прочего и от будущих выборов самого субъекта, и от выборов других субъектов. Кроме того, с накоплением новой информации планы могут измениться и в процессе самого планирования, и в ходе реализации планов. Более того, именно незнание, согласно Шэклу, – необходимая предпосылка настоящего активного выбора, именно оно раскрепощает воображение, играющее в акте выбора определяющую роль (Шэкл употребляет броский термин «свобода незнания»)[234]234
  Напомним, что у Бентама и маржиналистов свобода, напротив, обусловливалась полной информацией о настоящем и будущем. Сравним также гегелевскую и Марксову свободу как осознанную необходимость. Шэкл, как мы видим, придерживается романтического понятия свободы как неограниченной свободы творчества. Следует также отметить, что в отличие от теоретиков неоавстрийской школы Шэкл не наделяет исчерпывающим знанием не только индивида, но и рынок, и в частности рынок будущих благ. Согласно Шэклу, рынок «знает» только действующие в настоящий момент контракты и сиюминутные намерения его участников, что недостаточно для долгосрочной определенности.


[Закрыть]. По Шэклу, выбор экономического субъекта беспредпосылочен, он сам есть первоначало и первопричина, он создает нечто из ничего [Shackle, 1979]. При этом в отличие от неоклассического человека, цели которого известны и остается лишь выбрать оптимальные средства для их достижения, шэкловский человек выбирает и цели, и средства. Внешней информации («новостей» в терминологии Шэкла) для этого выбора недостаточно: альтернативные способы поведения не существуют объективно во внешнем мире – они порождаются самим выбирающим, его активным воображением, которое, получая информацию в виде «новостей», структурирует ее, формируя альтернативы, а затем оценивая их возможность (реализуемость). В реальном времени неопределенность будущего, по Шэклу, принципиально неустранима, а это означает, что выбор человека принципиально непредсказуем. Это исключает применение к экономике методов равновесного анализа – субъективные состояния хозяйственных агентов, а значит, и состояния окружающего их мира сменяются, как в калейдоскопе, и не стремятся к какому-либо устойчивому пределу[235]235
  Или, как пишет Л. Лахман: «Возникает образ рынка как особого рода процесса, движимого взаимодействием между силами равновесия и силами изменения» [Lachmann, 1986, р. 61].


[Закрыть]. Что касается мотивации выбора, то Шэкл также трактует ее в чисто субъективистском духе. Во-первых, люди выбирают не между вещами, а между намерениями их приобрести. Во-вторых, цель выбора состоит в немедленном достижении хорошего эмоционального состояния выбирающего, который приобретает надежду (и, видимо, некоторое чувство облегчения от того, что выбор уже сделан) ценой принятия на себя определенных обязательств.

Особого внимания заслуживает подход Шэкла к определению вероятности различных исходов человеческого поведения. Отправным пунктом для Шэкла является тезис Кейнса о том, что «нет никакого научного основания для построения каких бы то ни было исчислимых вероятностей» [Keynes, 1937]. Описываемый Шэклом процесс – двухшаговый. Во-первых, продукты воображения проходят тест на невозможность, то есть отбрасываются те из них, на пути осуществления которых уже сейчас вырисовывается некоторое фатальное препятствие. Оставшиеся варианты обладают разной степенью осуществимости, которую и следует определить на втором этапе. Для этого Шэкл вводит понятие возможности (possibility), принципиально отличающееся от общепринятого понятия вероятности (probability). В теории ожидаемой полезности рассматриваются ситуации, в которых фиксирован набор альтернатив, их вероятности известны и в сумме равны единице. Шэкл считает, что эти ситуации встречаются в игре в рулетку, но нетипичны для подлинного экономического выбора, например принятия инвестиционного решения. Этот выбор, который требует от бизнесмена наибольшей психической нагрузки и ответственности, всегда является уникальным, то есть делается однократно, в достаточно неповторимой ситуации. Вероятность какого-либо исхода в момент решения определить нельзя, поскольку для этого необходима серия независимых друг от друга испытаний, а сам выбор изменяет условия будущих выборов. И все же каждый выбирающий интуитивно ощущает разницу в степени возможности разных исходов. В модели Шэкла хозяйственный субъект выбирает пару наиболее важных, с его точки зрения, исходов для данного варианта поведения и определяет возможность каждого через величину «потенциального удивления» (potential surprise) от того, что это событие произойдет (в диапазоне от «отсутствия удивления» до «крайнего удивления»). При этом мера возможности каждого исхода не зависит от возможности любого другого. (Возможности в отличие от вероятностей не образуют в сумме фиксированную величину.)

Абсолютизируя свободу творческого воображения субъекта, модель Шэкла недооценивает внешние ограничения человеческой деятельности, которые в области экономики имеют особое значение, и, что самое важное, подрывает возможность существования какой-либо теории выбора. Волюнтаристский подход Шэкла к экономическому выбору как к беспредпосылочному явлению таит в себе опасность полного агностицизма. Можно утверждать, что эту опасность осознавал и сам Шэкл, не абсолютизировавший свой подход[236]236
  Приведем, например, такое его высказывание: «Как только полная база данных собрана (отчасти путем наблюдения и использования прямого знания, отчасти благодаря гипотезе, порожденной воображением), в дело вступает старая добрая логика – ничего нового не требуется» [Shackle, 1972, р. 389].


[Закрыть]. Очевидно, что в выборе, который делают реальные хозяйственные субъекты, всегда сочетаются и «творческий», и «детерминированный» компоненты [Bohm, 1989, р. 77], причем в различных соотношениях.

Концепция активного, творческого выбора в неопределенной обстановке, которую разрабатывает Шэкл, в наибольшей степени описывает специфически предпринимательскую деятельность, в особенности на спекулятивных рынках, где будущее действительно в значительной степени, независимо от прошлого. (Здесь теория Шэкла может быть противопоставлена гипотезе эффективности рынков, объясняющей то же самое явление, оставаясь на позициях рациональной максимизации[237]237
  О гипотезе эффективности рынков, способах ее проверки и применения подробно см. [Кузнецов, 1989].)


[Закрыть].) Хотя, по словам самого Шэкла [Shackle, 1979, р. 139], каждый выбор в некотором смысле предприятие, но очевидно, что в ситуациях потребительского выбора и вообще во всех областях, где велик удельный вес рутинного поведения, применение его концепции гораздо менее обосновано.

Пожалуй, наиболее законченный альтернативный вариант теории принятия решений в условиях ограниченной информации дает теория ограниченной рациональности, впервые разработанная Г. Саймоном и развитая его последователями. Эта теория лежит в основе так называемой поведенческой (behavioural) экономической теории. (Перевод «бихевиористская экономическая теория» мы считаем неточным, поскольку он порождает ассоциации с психологической концепцией бихевиоризма. Экономические теории, основанные на этой концепции, тоже существуют [Alhadeff, 1982], но не имеют ничего общего с саймоновской парадигмой.)

К поведенческой экономической теории можно отнести совокупность теорий, описывающих процесс принятия решений в различных областях экономики (чаще всего внутри организаций и фирм – этим занимается школа Г. Саймона в Питтсбургском Университете Карнеги – Меллона, – но также и применительно к домашним хозяйствам – данные процессы исследуются школой Дж. Катоны в Мичиганском университете[238]238
  Теорию этой школы чаще называют не поведенческой, а психологической экономической теорией (psychological economics). (Не путать с экономической психологией – см. главу 1). Границы поведенческой экономической теории не поддаются точному определению. Помимо названных двух школ к ней принято также относить английских экономистов, работавших в Оксфордском и Стерлингском университетах, включая и Дж. Шэкла (на него, таким образом, претендуют целых три альтернативных подхода). Здесь мы ограничимся американскими школами как более известными и влиятельными. См. [Behavioral Economics, 1988, vol. 2, р. 1–16].


[Закрыть]). Этим она принципиально отличается от неоклассической парадигмы, а также от австрийцев, для которых важен и интересен не процесс принятия решения, а его результат. С другой стороны, заметно ее отличие и от радикальных субъективистов, отождествляющих фирму с индивидом. Приверженцы поведенческой теории ищут рациональность не в самом решении, оцениваемом по его результатам, а в процедуре его принятия в конкретных организационных рамках. Опора на эмпирические исследования: массовые опросы, описание отдельных случаев принятия решений (case studies), а также на компьютерную симуляцию поведенческих алгоритмов, – еще одна черта, отличающая поведенческую теорию.

В то же время необходимо подчеркнуть, что она не ограничивается чисто описательными методами, а содержит обобщенную модель принятия решений. Причем эта модель в целом остается в рамках экономической науки, хотя иногда и пользуется понятиями, заимствованными из арсенала психологии или социологии. Иными словами, поведенческая теория – это экономическая теория, обогащенная эмпирическими наблюдениями и пытающаяся обобщить их результаты.

Теоретическая деятельность школы Карнеги – Меллона основана на работах Герберта Саймона[239]239
  Нобелевский лауреат в области экономики, занимавший в то же время должность профессора психологии и информатики.


[Закрыть]. Он провел ряд эмпирических исследований того, как реально протекает процесс принятия решений в фирмах [Cyert, Simon, Trow, 1956], дал этим исследованиям первое теоретическое оформление [Simon, 1955; 1957] и, наконец, разработал на основе этой теории нормативные алгоритмы принятия «правильных» решений [Newell, Simon, 1972]. Здесь мы рассмотрим только созданную Саймоном обобщенную дескриптивную модель экономического поведения – теорию ограниченной рациональности.

Отправной точкой для Саймона послужила необходимость пересмотреть нереалистическую предпосылку полной информации, входившую в неоклассическую модель человека (или – если информация является неполной, как в теории ожидаемой полезности, – предпосылку знания полного набора возможных исходов с их вероятностями). Процесс принятия решений в модели Саймона можно описать двумя главными понятиями – поиска и принятия удовлетворительного варианта (satisficing).

Как и Стиглер (см. главу 3), Саймон исходит из того, что перед человеком, принимающим решения, нет готовых альтернатив, их нужно искать самому. Но в отличие от теории поиска в теории ограниченной рациональности не предполагается, что в процессе поиска вариантов можно максимизировать полезность. Для этого нет необходимой информации: субъект не может заранее знать исходов каждого варианта, во-первых, из-за неопределенности, несводимой к риску, во-вторых, из-за своих ограниченных счетных способностей[240]240
  Проблема саймоновского субъекта состоит не столько в том, что у него мало информации, сколько в том, что ее слишком много для ограниченных возможностей ее обработки [Hodgson, 1989, р. 101].


[Закрыть] и, в-третьих, из-за того, что у него, вопреки неоклассической теории, нет всеобщей и последовательной функции полезности, которая позволила бы сравнить разнородные альтернативы [Simon, 1979, р. 285]. Из тех же самых соображений он не может выбрать оптимальный вариант из уже полученного набора альтернатив.

Таким образом, в отличие от неоклассического подхода, в котором из неполноты информации не вытекает никаких ограничений на способности экономического человека к рациональному расчету, теория Саймона выводит из ограниченности информации ограниченность рациональности. Согласно Саймону, хозяйственный субъект выходит из положения следующим образом: поиск вариантов ведется до тех пор, пока не будет найден первый приемлемый (удовлетворительный) вариант, а затем прекращается. Приемлемость или неприемлемость варианта Саймон определяет с помощью заимствованной из психологической науки категории «уровень притязаний» (aspirations level), разработанной Куртом Левином [Lewin, 1935]. Концепция уровня притязаний предполагает, что в каждый момент у человека есть некоторое представление о том, на что он может (имеет право) рассчитывать. Уровень притязаний – это как бы висящая перед человеком планка, которую он собирается перепрыгнуть. Планка установлена не слишком низко – то, что чересчур просто, не приносит удовлетворения, – и не слишком высоко – человек склонен ставить перед собой только разрешимые задачи. Уровень притязаний не является застывшим, планка все время сдвигается в зависимости от результатов последнего прыжка. Если он был успешным, уровень притязаний поднимается вверх – человек ставит себе более высокую цель. В случае неудачи и следующей за ней фрустрации уровень притязаний опускается, поскольку человек начинает более критично относиться к своим способностям. Вариант считается удовлетворительным, если он позволяет человеку преодолеть планку – уровень притязаний.

Легко заметить, что выбор удовлетворительного варианта требует от экономического субъекта гораздо меньшей информированности и счетного искусства, чем в неоклассической модели. Ему уже не надо иметь точную информацию об исходе данного варианта и сравнивать его с исходами альтернативных вариантов в рамках общей функции полезности. Достаточно смутного интуитивного представления о том, что данный вариант выше или ниже приемлемого уровня. При этом сравнивать варианты между собой вообще нет необходимости[241]241
  Ситуация значительно усложняется, если предположить, что на отбор варианта дается определенный отрезок времени. В этом случае субъекту, вполне возможно, придется выбирать между несколькими удовлетворительными вариантами. Тогда субъект повышает уровень своих притязаний и процедура отбора повторяется вновь.


[Закрыть]. Вместе с тем концепция ограниченной рациональности все еще достаточно обща и абстрактна, что позволяет применить ее к широкому кругу явлений. Поэтому до сих пор она остается единственной альтернативой максимизационной модели человека, претендующей на универсальность и применимой в эмпирических исследованиях и нормативных рекомендациях.

Прямым продолжением идей Саймона можно назвать концепцию американского экономиста Роналда Хайнера [Heiner, 1983]. Противники теории ограниченной рациональности часто выдвигают следующий аргумент: в отличие от максимизационной модели она не дает однозначных и устойчивых предсказаний экономического поведения. Хайнер доказывает, что дело обстоит прямо противоположным образом. Субъект традиционной неоклассической микроэкономики должен адекватно реагировать на любое, даже самое незначительное, изменение окружающих условий, которое необходимо учесть для того, чтобы достичь оптимума. Следовательно, его поведение обладает абсолютной гибкостью, и надежно предсказать его даже на самый краткий отрезок времени невозможно. Реальные же люди для того, чтобы с максимальной надежностью ориентироваться в условиях неопределенности, располагают готовым набором правил поведения, причем не универсальных, а применимых к наиболее часто встречающимся в экономической жизни ситуациям. В ряде случаев отклонения от этих правил могли бы быть выгодны, но в силу неопределенности среды установить правильный момент для отклонения не представляется возможным.

Легко заметить, что речь здесь идет о выборе удовлетворительного варианта по Саймону. Поскольку набор этих правил ограничен, поведение людей, придерживающихся их, в условиях неопределенности предсказать легче, чем непрерывные скачки, которые предписываются оптимизационной моделью. Мало того, оказывается, что в сложных ситуациях следование правилам удовлетворительного выбора выгоднее, чем попытки глобальной оптимизации[242]242
  Автор приводит аналогию с кубиком Рубика. Кубик может находиться в 43 млрд возможных позиций, и для каждой существует свой способ максимально быстро прийти к цели. Однако все знатоки собирают кубик, пользуясь небольшим набором алгоритмов, практически не зависящих от исходной позиции. Такой путь заведомо не оптимален, но тем не менее быстрее всего приводит к цели. (Знание этих алгоритмов можно считать оптимальным объемом информации с точки зрения теории поиска, о чем говорилось выше, но Хайнер последовательно остается в рамках парадигмы ограниченной рациональности.)


[Закрыть].

Для того чтобы формализовать свою модель инерционного поведения, Хайнер выводит формулу так называемого универсального условия надежности. Это условие сводится к тому, что человек изменяет свое поведение, если степень надежности (отношение вероятности сделать выбор в правильный момент к вероятности изменить поведение не вовремя) превышает некоторый допустимый предел, который равен отношению возможного убытка от принятия решения не вовремя к возможной выгоде от принятия своевременного решения. Следовательно, взвешивается как выгодность принятия решения, так и его вероятность. Таким образом, решение принимается лишь в тот момент, когда это надежно, а в других случаях человек просто никак не реагирует на новую поступающую к нему информацию, хотя при удаче он мог бы получить дополнительную выгоду. Выбор субъекта в итоге оказывается относительно независимым от конкретной ситуации и в значительной мере определяется заранее заданным правилом поведения.

Модель Хайнера объясняет часто встречающуюся в хозяйственной жизни относительную негибкость поведения, а также феномен порогов, хорошо знакомый психологам: поведение меняется лишь тогда, когда внешний раздражитель превышает некоторую пороговую величину.

Рациональность, описываемую в теориях Саймона, Хайнера и др., можно считать ограниченной лишь относительно формального максимизационного критерия. В то же время описываемая ими модель принятия решений полностью соответствует более широким критериям рациональности, распространяющейся не только на результаты действия, но и на процесс принятия решений.

Как и многие другие альтернативные подходы, концепция ограниченной рациональности подверглась «неоклассическому обволакиванию». Многие авторы интерпретируют процедуру выбора удовлетворительного варианта как оптимальную при наличии ограничений на информацию и способности человека к ее обработке[243]243
  См., например [Kirchgässner, 1991, S. 31–33]. Некоторые теоретики иллюстрируют этот тезис с помощью модели повторяющихся игр [Kalai, Stanford, 1988].


[Закрыть]. Чаще всего при этом ссылаются на эволюционный аргумент, впервые высказанный А. Алчианом [Alchian, 1950] и М. Фридменом [Фридмен, 1994, с. 35]: в результате естественного отбора выживают хозяйственные субъекты, выработавшие правила поведения, соответствующие максимизационной модели. Нам представляется, что возражения, высказанные в литературе против эволюционного аргумента, вполне убедительны: в процессе естественного отбора отбираются относительно, а не абсолютно лучшие, а процессы культурной эволюции в целом никак нельзя назвать ведущими к оптимуму [Selten, 1990; Simon, 1992].

Чрезвычайно интересным с точки зрения развития модели экономического человека представляется дополнение поведенческой теории с помощью экспериментальных исследований, предпринятое немецким экономистом Р. Зельтеном [Selten, 1990]. Зельтен обнаружил, что, даже разъяснив участникам эксперимента их логическую ошибку, не удается изменить их поведение. Выяснилось, что факторы, ограничивающие рациональность, лежат в области мотивации. Этот факт свидетельствует о том, что имплицитно предполагаемое в неоклассической модели тождество мышления и поведения – между выбором (решением) и соответствующим ему действием нет никаких посредствующих звеньев и, следовательно, нет возможности для их расхождения – здесь нарушается.

Зельтен разработал модель принятия решений, состоящую из трех уровней: уровня привычки, уровня воображения и уровня логического рассуждения. На каждом из этих уровней может возникнуть свое решение проблемы. Столкнувшись с проблемой выбора, субъект может ограничиться низшим уровнем – поступить по привычке, подключить воображение и, наконец, использовать все три уровня. Если каждый из уровней предлагает свой вариант решения, то окончательный выбор падет на один из них, причем не обязательно на тот, который выработан на высшем из задействованных уровней. Окончательный выбор делает не логическое мышление, а мотивационный центр мозга, недоступный рациональному анализу [Selten, 1988] (все это, на наш взгляд, чрезвычайно близко тому, что понимал Кейнс под animal spirits).

Главным приложением теорий поведенческой школы Карнеги – Меллона стала теория фирмы. Напомним, что традиционная неоклассическая теория рассматривает фирму как абстрактный условный объект, «который не должен вызывать каких-либо неуместных ассоциаций с „реальными“ компаниями» и представляет собой «индивидуальный центр принятия решений, задачей которого является лишь приспособление выпуска и цен одного или двух воображаемых продуктов к простейшим воображаемым изменениям в данных» [Machlup, 1963, р. 261] (см. также [Махлуп, 1995, с. 83]). Решения этого центра преследуют цель максимизировать прибыль и принимаются на основе полной информации и о спросе, и о производственных возможностях фирмы. Таким образом, фирма здесь представляет собой всего лишь разновидность экономического человека – рационального максимизатора[244]244
  С одним исключением: маржиналистский потребитель может предпочесть приращению дохода дополнительный отдых. Фирма или человек, ее олицетворяющий, такой возможности не имеет: для него доход превыше всего [Scitovsky, 1943].


[Закрыть]. Традиционная неоклассическая теория фирмы не предполагает существования фирмы как особого общественного института и даже как группы людей, у каждого из которых могут быть особые интересы[245]245
  Подробнее о модели человека в различных теориях фирмы см. [Автономов, 1993б, с. 94–102]. Глубокий и подробный разбор менеджеристских теорий фирмы, представляющих собой отдельное направление наряду с неоклассическими и поведенческими, см. [Кочеврин, 1985, гл. 5].


[Закрыть].

Школа Карнеги – Меллона также не проявляет интереса к фирме как институту, но стремится раскрыть особенности реального процесса принятия решений в экономической организации. Согласно концепции ограниченной рациональности, фирмы и другие организации принимают не оптимальное, но удовлетворительное решение, однако исходной (сложной), а не упрощенной задачи [Cyert, March, 1963, р. 78–80]. Кроме того, организации борются со сложностью окружающего их мира, заменяя абстрактную, глобальную цель (такую как максимизация прибыли) более конкретными подцелями (subgoals), достижение которых действительно можно контролировать. Наконец, третий прием состоит в разделении сложной задачи принятия решений между несколькими специалистами, координируя их работу горизонтальными и вертикальными связями. Эти идеи были изложены Г. Саймоном в его монографии «Административное поведение» [Simon, 1947].

В дальнейшем в их духе были проведены широкие эмпирические исследования, теоретическое осмысление которых содержится в книге коллег Саймона Р. Сайерта и Дж. Марча «Поведенческая теория фирмы», которая до сих пор сохраняет важное теоретическое значение и является своего рода библией данного направления.

Авторы рассматривают фирму как коалицию индивидов и подразделений. При этом не существует человека (предпринимателя) или группы людей, которые могли бы навязать свою волю всем остальным, контролируя и стимулируя их [Cyert, March, 1963, р. 27–28]. Поэтому различные цели, которых добиваются разные подразделения фирмы, вовсе не обязательно должны интегрироваться в одну общую цель. На практике дело обстоит так, что в центре внимания оказывается то одна, то другая из возможных целей, которые часто даже противоречат друг другу. Ограниченная рациональность участников организационной коалиции не дает им возможности удерживать в поле зрения все проблемы и согласовывать их непротиворечивым образом.

Субъективный произвол участников коалиции ограничен бюджетом организации и разделением обязанностей и компетенций в ее рамках. Более того, в организациях, существующих достаточно долго, складывается свой набор формальных и неформальных процедур, которые играют роль прецедента в судебной практике и способствуют стабильности целей организации. Коалиционное соглашение изменяется сравнительно редко, в основном под действием движения уровня притязаний различных участников фирмы.

Ограниченная рациональность и отсутствие единоличной ответственности порождают и своеобразное явление, которое Сайерт и Марч назвали организационной расслабленностью (organizational slack), свойственной большим коалиционным организациям. Проявляется оно в том, что некоторые члены коалиции получают больше, чем минимум, необходимый для того, чтобы удержать их в организации: завышается заработная плата, лишние привилегии получают управляющие; быстрее, чем это действительно нужно, растет бюрократический аппарат и т. д. Это означает, что организация заведомо не может максимизировать прибыль, так как факторы производства оплачиваются не по их предельной производительности.

Что же касается процесса сбора и обработки информации, то исследование Сайерта и Марча (основанное, напомним, на изучении практической деятельности американских компаний) дает следующие сведения. Поиск информации предпринимается фирмой не регулярно, а скорее как исключение. Он происходит в тех случаях, когда действующие организационные решения доказали свою неэффективность [Cyert, March, 1963, р. 78]. Возможные новые варианты поведения фирмы сравниваются не между собой, как предполагает неоклассическая теория, а с действующими решениями, а также оцениваются с точки зрения соответствия некоторым важнейшим параметрам (их не более полудюжины, главным является наличие в бюджете организации необходимых средств для осуществления проекта) [ibid, р. 78–80]. Таким образом, эта процедура полностью соответствует саймоновской гипотезе ограниченной рациональности – поиск и выбор удовлетворительного решения – и институционалистской ориентации на привычные, устоявшиеся способы поведения (см. ниже о теории Р. Нельсона и С. Уинтера). Грань между поведенческим и институциональным подходами здесь размывается, хотя разница в расставляемых акцентах сохраняется: поведенческую теорию не интересует происхождение институтов и их сочетание в рамках экономической системы, а институционалисты не стремятся к моделированию эмпирических процессов принятия решений.