Текст книги "В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки"

Наконец, четвертый, чисто методологический способ состоит в том, чтобы постулировать, что верификация предпосылок теории в отличие от верификации прогнозов не имеет никакого значения для оценки ее обоснованности. Поэтому можно предположить, что люди ведут себя так, как если бы они максимизировали ожидаемую полезность [Фридмен, 1994; Фридмен, Сэвидж, 1993].

В целом было бы неправомерно отрицать роль теории ожидаемой полезности как исходного пункта, с которого логично начинать изучение поведения людей в условиях неполной информации (без этого исходного пункта мы не смогли бы открыть даже описанные выше аномалии). Однако использование данной концепции в качестве основы для объяснения и прогнозов реальной хозяйственной действительности требует многих оговорок и большой осторожности. В ряде случаев исследователю более целесообразно исходить из полной неосведомленности хозяйственных агентов, чем пытаться оперировать сомнительными количественными оценками их субъективных вероятностей[219]219
  Под полной неосведомленностью понимается здесь ситуация, когда человек, выбирая между различными вариантами, учитывает лишь наилучший и наихудший из возможных исходов каждого. В этом случае выбор делается по правилу максимина: выбирается вариант с наилучшим из наихудших исходов [Studies in Resource, 1977].


[Закрыть].

Приведенный выше анализ когнитивных компонентов модели экономического человека в условиях неполной информации полностью относился к классу так называемых параметрических ситуаций. В этих ситуациях хозяйственному субъекту противостоит монолитная и нерасчлененная среда, изменения которой являются для него объективными данными, к которым он обязан адаптироваться. В условиях совершенной конкуренции поведение других участников рынка настолько мало влияет на цену благ, что никак не может изменить ограничения, в которых действует каждый хозяйственный субъект, и поэтому соответствующая информация не требуется для принятия оптимального решения[220]220
  Предпосылка существующего, но незаметного влияния других участников рынка находится в противоречии как с предпосылкой совершенного предвидения, так и с принципом всеобщей взаимозависимости, который лежит в основе теории общего равновесия [Albert, 1972, S. 48].


[Закрыть]. В то же время действия самого хозяйственного субъекта не оказывают на состояние среды никакого ощутимого воздействия. Однако в хозяйственной жизни существуют и ситуации другого типа, которые можно назвать стратегическими [Elster, 1979, р. 117–123]. В этих случаях число участников рынка относительно невелико и они сопоставимы, так что поведение одного из них обязательно скажется на состоянии рынка в целом и, значит, на состоянии и поведении других участников. В отличие от «параметрических» ситуаций, которые в принципе можно описать с помощью модели совершенной конкуренции, в таких условиях предпосылка совершенного предвидения и понятие рационального выбора при полной информации с самого начала теряют всякий смысл[221]221
  Это положение иллюстрирует известный парадокс Моргенштерна: уезжая из Лондона в Дувр, Шерлок Холмс видит на платформе преследующего его профессора Мориарти. Он делает вывод, что Мориарти сядет в скорый поезд и приедет в Дувр раньше него. Поэтому Холмс решает выйти из поезда на промежуточной станции. Но Мориарти видит, что Холмс его заметил, и просчитывает его возможные действия, – он также решает выйти на промежуточной станции. В свою очередь Холмс, зная недюжинные логические способности Мориарти, решает не выходить на промежуточной станции, а ехать до Дувра. Очевидно, здесь мы имеем дело с бесконечным, «несходящимся» логическим поединком. Разумеется, в случае не двух, а более участников процесс еще больше усложняется [Morgenstern, 1963, S. 52].


[Закрыть]. Таковы прежде всего ситуации олигополии, двусторонней монополии, любых торгов и т. д.

Анализ подобных ситуаций берет начало еще в теории дуополии А. О. Курно [Cournot, 1974][222]222
  В теории дуополии Курно каждый продавец исходит из того, что величина предложения его конкурента является фиксированной величиной, хотя на самом деле она изменяется под влиянием его собственного поведения. Таким образом, стратегический характер ситуации проявляется у Курно лишь задним числом, ex post, и не учитывается обоими участниками, обнаруживающими некоторую близорукость при составлении своих планов. В теории игр близорукость участников не требуется и стратегический характер ситуации очевиден ex ante.


[Закрыть], через сто лет обобщенной и формализованной для случая любых некооперативных игр Дж. Нэшем [Nash, 1951], однако важной и неотъемлемой частью основного течения экономической теории он стал после применения к экономике теории игр, у истоков которого стояли Дж. фон Нейман и О. Моргенштерн.

Настоящий расцвет игровых методов в экономической теории произошел начиная с конца 1970-х. В теории игр исходы определяются не абстрактной «средой», а взаимодействием субъекта и его партнера-соперника. Первоначально в информацию, доступную субъекту хозяйственной деятельности, входил полный набор не только собственных, но и чужих вариантов поведения. Кроме того, он обладал возможностью рассчитать, к какому исходу приведет для него любое сочетание своих и чужих стратегий, и выбрать оптимальное для себя поведение в зависимости от своей целевой функции. Такие игры «с открытыми картами» представляли собой чисто формальное решение проблемы стратегической неопределенности с помощью «обволакивания»: отсутствие полной информации на одном участке (какая стратегия будет выбрана другим участником игры) компенсировалось ее наличием на другом (все возможные стратегии всех участников и их результаты известны заранее).

Однако уже здесь заложена возможность моделировать такое стратегическое поведение, когда участник игры максимизирует свой долгосрочный выигрыш, хотя в краткосрочном аспекте его действия нельзя назвать оптимальными. Например, монополист не жалеет затрат на то, чтобы разгромить и вытеснить с рынка любого новичка, поскольку это отпугнет следующих претендентов (так называемое хищническое, или разорительное, ценообразование – predatory pricing) [Selten, 1978]. В другом случае фирма демонстрирует свою верность постоянному клиенту, несмотря на краткосрочные выгоды, связанные с «изменой», поскольку в дальнейшем может заработать на укреплении доверительных отношений и своей доброй репутации.

Впоследствии появились игровые модели, в которых заложена асимметричность информации, дающая возможность описывать блеф, создание себе хорошей репутации и другие разновидности стратегического поведения. Но и в этих моделях предполагается, что большая часть информации доступна каждому участнику игры (включая распределение субъективных вероятностей для всех участников относительно недоступной информации) [Montet, 1991, р. 347]. В этом смысле использование инструментария теории игр связано с теми же методологическими проблемами, которые обсуждались применительно к теории ожидаемой полезности: оно позволяет осмыслить и поставить множество новых проблем, давая в распоряжение исследователя точку отсчета и необходимые аналитические инструменты. В то же время применение новых теорий на практике во многих случаях сильно затруднено.

В ситуациях стратегического поведения очень важное значение имеет распределение информации, его равномерность или асимметричность. Использование предпосылки асимметричной информации в экономической теории выходит за рамки игровых моделей. Асимметричность информации создает возможность для оппортунистического поведения, с помощью которого одна из сторон пытается использовать свое информационное преимущество.

Среди известных в экономической теории типов такой ситуации выделяются «отбор худших» (adverse selection), «моральный риск» (moral hazard) и отношения «принципала и агента» (principal-agent). Ситуация отбора худших возникает, когда одна сторона сделки знает о качестве блага больше, чем другая. В пример можно привести уже упоминавшийся рынок подержанных автомобилей, описанный Дж. Акерлофом [Акерлоф, 1994]. Качество такого товара, как автомобиль, можно оценить, только пользуясь им достаточно долгое время. Поэтому его продавец всегда знает о нем намного больше, чем покупатель, и имеет возможность продавать плохие машины. Разобравшись в ситуации, покупатели станут предлагать за все подержанные машины более низкие цены, в результате продавцам машин хорошего качества станет невыгодно продавать свой товар и на рынке останутся только плохие экземпляры. В этом и состоит отбор худших.

Иногда информационное преимущество имеет, наоборот, покупатель над продавцом. Наиболее ярко это проявляется в страховом деле: люди, которые покупают страховые полисы, часто в отличие от страховой компании знают, что вероятность страхового события для них существенно выше, чем для других людей. Надо сказать, что страховое дело, непосредственно связанное с оценкой вероятности, дает экономической теории, пожалуй, самое большое количество примеров оппортунистического поведения на основе асимметричной информации. Трудности страховых компаний не ограничиваются отбором худших. Заключив договор, клиент перестает опасаться события, от которого он себя застраховал, и начинает вести себя беспечно, чем увеличивает вероятность наступления страхового события по сравнению с объективной вероятностью, из которой исходила компания, продавая полис. Или же, например, имея договор о страховании от болезни, клиент без нужды обращается к врачам, просит выписывать себе дорогие лекарства и пр. [Arrow, 1963]. Компания заранее об этом не знала (иначе она потребовала бы увеличить размер выплачиваемых взносов), так что здесь вновь имеет место асимметричное распределение информации. Эта ситуация называется моральным риском [Arrow, 1963; Pauly, 1968]. Стремясь снизить вероятность отбора худших и морального риска, страховые компании изобретают специальные схемы, при которых клиент платит часть страховки сам или получает премии, если страховое событие не наступает [Zweifel, Waser, 1987].

Проблема принципала – агента чаще всего исследуется на примере взаимоотношений акционеров и менеджера корпорации. Поскольку последний имеет большое информационное преимущество, он может отстаивать интересы не только принципалов-акционеров, но и свои собственные [Arrow, 1985; Pratt, Zeckhauser, 1985]. В результате целевая функция крупных корпораций существенно отклоняется от принятой в традиционной теории фирмы максимизации прибыли и включает в себя различные параметры благосостояния самих управляющих [Кочеврин, 1985; Уильямсон, 1996; Williamson, 1964].

В отличие от традиционной новая микроэкономическая теория активно включает ситуации с асимметричным распределением информации в сферу своих исследований. В особенности это относится к новому институционализму, поскольку асимметрия информации часто бывает связана с функционированием некоторых общественных институтов. Так, и покупатель, и продавец попадают в ситуацию недостаточной и асимметрично распределенной информации при заключении договора о найме. В отличие от работодателя работник, заключая договор, еще не знает во всех деталях будущих условий труда и его оплаты. В то же время наниматель в отличие от работника не знает реальную квалификацию последнего. Кроме того, обе стороны, естественно, не информированы о многих альтернативных вариантах, которые им в принципе доступны. Таким образом, заключение трудового договора напоминает лотерею с обеих сторон [Franz, 1982]. Конечно, договор может быть впоследствии расторгнут, но обе стороны понесут при этом значительные издержки, что заставляет их очень осторожно подходить к его заключению. Новые микроэкономические теории рынка труда и безработицы пытаются вывести из этой недостаточности информации сам феномен безработицы [Ramser, 1981].

Проблема ожиданий. Как уже подчеркивалось, проблема ожиданий является как бы обратной стороной проблемы неопределенности. Как только мы отказываемся от предпосылки совершенного предвидения, нам необходимо иметь какую-либо гипотезу относительно того, как хозяйственные субъекты строят свои ожидания. Однако в современной экономической теории проблема неопределенности и проблема ожиданий – это две разные проблемы[223]223
  См, например [Companion to Contemporary, 1991], где каждой из этих теорий посвящен свой обзор.


[Закрыть]. Если первая из них рассматривается исключительно в микроэкономическом контексте, то проблема ожиданий традиционно связана с макроэкономическими и в особенности с макроэконометрическими исследованиями. Эта традиция идет от Дж. М. Кейнса, в теоретической системе которого ожидания играют чрезвычайно важную роль. Однако Кейнс трактовал ожидания как данные и не оставил никакой гипотезы относительно их формирования. Создатели эконометрических моделей, описывающих зависимость между временны́ми рядами макроэкономических переменных, должны были сами тем или иным способом эндогенизировать ожидания, чтобы встроить их в свои уравнения[224]224
  Насколько они при этом действовали в духе Кейнса, остается до конца не выясненным. Логическая последовательность и ясность изложения не принадлежали к основным достоинствам этого выдающегося мыслителя. С нашей точки зрения, содержание «Общей теории денег, процента и занятости» дает достаточно оснований для того, чтобы сделать вывод о том, что Кейнс не исходил из возможности моделирования ожиданий как эндогенной переменной.


[Закрыть]. Первым предложенным способом была гипотеза адаптивных ожиданий[225]225
  Впервые употреблена в работе [Koyck, 1954] при анализе инвестиционной функции.


[Закрыть]. В простейшем виде эта гипотеза записывается так:

где y_t – фактическая величина переменной в момент t; y^e_t – ожидаемая величина этой переменной для момента t, формируемая в момент t – 1; b – коэффициент адаптации.

Содержательно гипотеза адаптивных ожиданий означает, что изменение ожиданий зависит от результата их проверки в ходе последнего наблюдения: чем больше была обнаруженная ошибка, тем больше (с определенным коэффициентом пропорциональности b) будет пересмотр ожидаемой величины. Так как y^e_t-1, в свою очередь зависит от проверки ожиданий в момент t – 2 и т. д., то ожидаемую величину можно записать как функцию всех предыдущих проверок с весами, уменьшающимися в геометрической прогрессии (так называемая модель с распределенными лагами) [Pesaran, 1991, р. 162]. Поскольку коэффициент адаптации меньше единицы, процесс исправления ошибок не должен привести к возникновению еще больших ошибок.

Гипотеза адаптивных ожиданий широко использовалась в макроэконометрических моделях (как кейнсианских, так и монетаристских [Макашева, 1985, с. 26–34]) до середины 1970-х гг., когда состоялась «революция рациональных ожиданий». Гипотеза адаптивных ожиданий имеет, с точки зрения экономистов, два существенных недостатка. Первый из них связан с ее чисто экстраполяционной природой: факторы, влияющие на формирование ожиданий, сводятся лишь к прошлой динамике соответствующей переменной (другие переменные не учитываются), при этом веса, придаваемые прошлым ошибкам, являются фиксированными и не зависят от изменений среды (государственной политики, технологии и т. д.). Такая модель подразумевает инерционное, пассивное поведение хозяйственного субъекта, его невнимание к происходящим в экономике изменениям.

Второй недостаток имеет методологический характер – поведение в соответствии с гипотезой адаптивных ожиданий, как правило, не является оптимальным. Дело в том, что самой по себе форме регрессионного уравнения (а гипотеза адаптивных ожиданий применялась именно в этих уравнениях) свойственны некоторые специфические допущения о рациональности экономического субъекта [Автономов, 1993б, с. 86–89]. Во-первых, предполагается, что на протяжении данного периода средний экономический субъект принимает решения, пользуясь неизменным набором показателей (спецификация уравнения не меняется с течением времени). Во-вторых, удельный вес каждого из показателей также остается неизменным, поскольку коэффициенты при них являются постоянными (разумеется, за исключением специальных исследований, когда анализируется дрейф коэффициентов при сдвиге периодов измерения). Наконец, в-третьих, предполагается, что реакция на изменение независимых переменных является симметричной: одинаковые по размеру рост и падение параметра вызывают одинаковое по модулю, но разное по направлению изменение моделируемой переменной. Никакой оптимальности, основанной на рациональных расчетах, здесь не требуется, так что уровень рациональности эконометрического человека ниже, чем в основном течении экономической теории. В то время как конституирующая для основного течения предпосылка оптимизационного поведения распространялась на новые области, сфера ожиданий оставалась практически необъясненной в терминах модели максимизирующего экономического человека. Однако эти теоретические недостатки сами по себе вряд ли вызвали бы пересмотр трактовки ожиданий в экономической науке, если бы не стагфляция 1970-х гг., в ходе которой макроэконометрические модели, основанные на гипотезе адаптивных ожиданий, перестали давать минимально приемлемые результаты [Мэнкью, 1995].

В результате победил другой способ встраивания в экономическую теорию феномена ожиданий. Это так называемая гипотеза рациональных ожиданий[226]226
  Впервые сформулирована в работе [Muth, 1961].


[Закрыть], о которой уже неоднократно писали в нашей экономической литературе [Макашева, 1988, гл. 2; Энтов, 1983]. Эта гипотеза требует от участников экономического процесса, чтобы в своих ожиданиях они либо оптимально использовали всю имеющуюся и относящуюся к делу информацию, в том числе учились на своих сшибках (слабая формулировка [Begg, 1982, р. 29]), либо соответствовали предсказаниям теоретических моделей (сильная формулировка [Muth, 1961, с. 316]).

Сохраняя основополагающие для неоклассической теории предпосылки оптимального поведения и полной расчистки рынков, гипотеза рациональных ожиданий несколько ослабляет предпосылку полной информации. Предполагается, что, вычисляя ожидаемую динамику относительной цены своего товара, которая определяет их величину предложения, производители точно знают динамику цен своего товара (числитель дроби), но не общего уровня цен в экономике (знаменатель) [Lucas, Sargent, 1979, р. 306–307]. Используя всю доступную им информацию о прошлых и настоящих ценах на отдельные товары других отраслей, они могут лишь определить средний ожидаемый уровень цен как результат оценки регрессионного уравнения, в котором независимыми переменными будет вся известная на данный момент информация. Короче говоря, рациональные ожидания – это в среднем правильные ожидания. Краткосрочные ошибки возможны, но они чисто случайны, не носят систематического характера (говоря техническим языком, их математическое ожидание равно нулю и автокорреляция между ними отсутствует) [Kirchgässner, 1991, S. 90].

Таким образом, гипотеза рациональных ожиданий разрубает гордиев узел – проблему соотношения объективных и субъективных вероятностей, которая причинила немало трудностей в теории ожидаемой полезности. Разницей между ними становится возможным пренебречь. Из этой предпосылки непосредственно следует тезис о бесполезности экономической политики, направленной на то, чтобы «обманывать» хозяйственных субъектов в течение достаточно долгого времени, как делала это кейнсианская политика стимулирования спроса путем инфляционного повышения номинальных доходов[227]227
  На самом деле тезис о бесполезности систематической политики регулирования спроса требует для своего доказательства не только рациональных ожиданий, но и других, далеко не бесспорных предпосылок. См. [Блауг, 1994, с. 638].


[Закрыть]. Как сильная, так и слабая версии гипотезы рациональных ожиданий требуют от хозяйственного субъекта большей информированности, способности оценивать и перерабатывать информацию, чем те, что свойственны ему в реальной жизни [Pesaran, 1987]. Гораздо реже отмечается, что, используя гипотезу рациональных ожиданий, экономисты тем самым предполагают, что функция полезности для всех людей одинакова. Иначе на основе оптимально использованной доступной информации или прогноза теоретической модели люди примут разные решения, а в этом случае гипотеза рациональных ожиданий теряет свою прогнозную способность.

Гипотеза рациональных ожиданий имеет и другие недостатки. Так, она неявно подразумевает, что к моменту принятия решения хозяйственный субъект уже прошел через некоторый процесс обучения, научивший его приближать свои ожидания к объективным вероятностям будущих событий. Однако в общественной жизни объективных вероятностей просто не существует: движимые субъективными ожиданиями действия обучающегося субъекта меняют условия задачи, которую он пытается решить, так что проверить обоснованность своих ожиданий ему не удается. В этих условиях нет гарантии, что процесс обучения будет сходиться и приведет к результату, заложенному в гипотезе рациональных ожиданий [Bray, 1985].

Наконец, эмпирическая проверка данной гипотезы достаточно сложна, так как вместе с ней проверяется и правильность модели, положенной в основу формирования рациональных ожиданий. В тех же случаях, когда ее удается провести, гипотеза рациональных ожиданий часто оказывается опровергнутой [Buck, 1985]. Однако следует констатировать, что в настоящее время она стала неотъемлемой частью инструментария основного течения современной экономической теории [Мэнкью, 1995]. Революция рациональных ожиданий способствовала утверждению методологического индивидуализма – даже противники гипотезы рациональных ожиданий из лагеря посткейнсианцев строят теперь свои макроэкономические модели на определенных микроосновах, – и модели максимизирующего экономического человека в области макроэкономики.

Подводя итоги, мы можем сделать вывод, что все попытки отойти от предпосылки полной информации и учесть ограниченность информации, трудность ее получения, неопределенность и ожидания в рамках неоклассической оптимизационной парадигмы неизменно приводят к тому, что ослабление требований к информированности и рациональности в одном компоненте модели оборачивается ужесточением их в других компонентах. Методом «обволакивания» неоклассическая теория «присваивает» и «усваивает» сложные процессы сбора и обработки информации, оставаясь при этом сама собой, то есть сохраняя свой аналитический аппарат. Однако «усвоенные» процессы, переведенные на язык оптимизации, неизбежно во многом теряют сходство со своими реальными прототипами.

Основное течение, ядром которого является неоклассический подход, господствует в современной западной экономической науке. Границы его постоянно изменяются, включая новые достижения экономической теории: игровые модели, теорию поиска, гипотезу рациональных ожиданий и др. При этом сохраняются общие методологические принципы, характеризующие неоклассический подход, и в первую очередь модель человека, проанализированную в главе 3. Теоретические направления, использующие иные модели человека (например, кейнсианская макроэкономика), имеют тенденцию со временем выпадать из основного течения.

Одной из основных причин господства неоклассического подхода является его всеохватность, готовность единообразно, с помощью модели рационального, максимизационного поведения объяснить не только все явления, которые традиционно было принято относить к экономическим, но и процессы, протекающие далеко за пределами хозяйственной жизни. Критики неоклассического подхода, отмечая его отдельные слабые места и предлагая свои частные альтернативы, до сих пор не претендовали на создание всеобъемлющей системы.

В то же время наряду с неоклассическим существуют и альтернативные исследовательские подходы, пользующиеся большим или меньшим влиянием[228]228
  Определение «альтернативные» в нашей работе означает «не совпадающие с основным течением».


[Закрыть]. Это влияние значительно возросло в результате кризиса в 1970-е гг. неоклассического синтеза, представлявшего собой основное течение с 1940-х гг. и состоявшего из неоклассической микроэкономики и кейнсианской макроэкономики (последняя в интерпретации Дж. Хикса и А. Хансена). Мнения экономистов о том, что явилось слабым звеном этого синтеза, разошлись. Большинство выступило за то, чтобы снести кейнсианско-хиксианскую макроэкономическую надстройку и достроить неоклассическую микроэкономику неоклассической же макроэкономикой, основанной на предпосылке рациональных ожиданий. Меньшинство предлагало разрушить все здание неоклассического синтеза и выдвинуло различные альтернативные принципы, на которых можно было бы построить экономическую теорию. Внимание к альтернативным школам экономической мысли в этот период значительно усилилось. Среди них принято выделять австрийскую теорию, посткейнсианство, институционализм, поведенческое направление, радикальную экономическую теорию, хотя четкую демаркационную линию между ними провести трудно и идеи некоторых экономистов укладываются не в одну, а в несколько школ сразу [A Modern Guide to Economic Thought, 1991, р. 3]. Данные подходы, естественно, различаются и по используемым в них моделям человеческого поведения. Однако выделить единую модель человека для каждого из подходов не так просто.

Важной чертой современной западной экономической теории является ее углубляющаяся специализация. В послевоенный «период мы практически не встретим экономических трудов под популярнейшим в XIX в. заглавием „Основы (начала, принципы) политической экономии“ или „Общая теория денег (капитала, занятости и пр.)“». Сам жанр теоретического трактата, дающего последовательное системное изложение всех основных проблем экономической науки, видимо, безвозвратно ушел в прошлое. Монографии наиболее выдающихся экономистов обычно представляют собой сборники статей, написанных данным автором в разное время и по разным специальным поводам.

Таким образом, характеризуя модель человека в различных направлениях современной западной экономической теории, необходимо уточнять, о каких именно разделах теории идет речь, ибо в каждом из них модель человека имеет свои особенности. Исследовательские подходы, существующие в экономической науке, имеют определенную специализацию, во многом обусловленную их моделями человека. В некоторых областях экономики (например, на финансовых рынках) от человека требуется более сильная «количественная» мотивация (то есть стремление добиться максимального результата в принятых единицах измерения – в данном случае в деньгах) и большая степень экономической рациональности, чем в других (например, в сфере личного потребления). Поэтому резонно предположить, что влияние основного течения, вооруженного моделью рационального максимизирующего поведения, в первом случае будет сильнее, чем во втором, и, напротив, альтернативные подходы будут более активны во втором случае, чем в первом. Но в целом дело обстоит сложнее: приверженцы основных подходов стремятся играть не только на своем поле – они активно вторгаются на чужую территорию. В результате в каждой из областей экономического анализа мы можем обнаружить не один, а несколько подходов, часто конфликтующих друг с другом.

Можно сказать, что модель человека в послевоенной западной экономической теории напоминает матрицу, строки которой образуют различные методологические подходы, а столбцы – различные экономические проблемы. Разумеется, многие элементы этой матрицы будут нулями – практически не существует методологических подходов, позволяющих объяснить все проблемы (неоклассический подход в принципе на это способен, но, как уже отмечалось, за счет утраты содержательности и нетривиальноcти выводов).

В данной главе мы пройдем по отдельным строкам (исследовательским подходам) матрицы[229]229
  Анализ различных столбцов (отдельных областей экономической теории) с точки зрения применяемых в них моделей человека см. в работе [Автономов, 1993б, гл. 3].


[Закрыть].

При этом следует учесть, что помимо перечисленных выше основных альтернативных подходов существуют и другие разновидности моделей человека, не оформившиеся в самостоятельные исследовательские подходы, но представляющие большой теоретический интерес. К ним следует отнести концепции переменной рациональности и другие, которые также будут рассмотрены в данной главе.

Альтернативные исследовательские подходы в некоторых аспектах сильно отличаются друг от друга. Например, посткейнсианцы занимаются прежде всего специфически макроэкономическими проблемами: предпочтением ликвидности и т. д., а неоавстрийцы, напротив, не признают существования специфически макроэкономических проблем и твердо стоят на позициях крайнего методологического индивидуализма. Такие посткейнсианцы, как Шэкл, подчеркивают роль экономического воображения, непредсказуемости поведения, вытекающего из человеческих представлений о будущем, тогда как институционалисты делают особый акцент на повторяющихся привычных формах человеческого поведения, сложившихся в прошлом.

В то же время большинство альтернативных подходов имеет общие черты, во многом связанные с неприятием отдельных компонентов неоклассической модели человека. Некоторых экономистов, чьи взгляды будут разобраны в данной главе (Шэкл, Нельсон и Уинтер и др.), трудно однозначно причислить к сторонникам того или иного подхода. Поэтому прежде чем подробно разбирать отдельные альтернативные теоретические парадигмы, нам представляется уместным вкратце обрисовать их общие черты, относящиеся к модели человека.