Текст книги "Загадка акваланга"

– Еще немного, и пришлось бы стрелять, – докладывал стажер, дежуривший в наблюдении. – Не ждать же, пока загрызет толстяка… Короче, доставили сюда обоих – и хозяйку, и таксиста. Фамилия – Кельбаев. Его сейчас перевязывают. С женщиной будете говорить? Она в коридоре. Или не надо было трогать?

– Зови.

Белокурая, в ярком гриме, Коробова кокетливо уселась на скучный казенный стул, смирно уложив на колени пухлые руки.

– Игорь Николаевич, миленький, я так перепугалась, так перепугалась… в дом какой-то громила ввалился, а за ним еще, еще… Я же не знала, что это – свои… Думала, бандиты… Я ведь и в магазин теперь редко выхожу. Если б кто шепнул, что меня охраняют, я бы по-другому себя вела:

– Не сомневаюсь, – сухо бросил майор.

– И давно мне такая честь?

– Дольше, чем вы предполагаете. И ваши встречи с троицей гостей для нас не секрет.

– О чем вы говорите?.. Троица… масленица… – улыбка на ее лице утратила игривость. – Что происходит?

– Этих убийств могло и не быть. Если бы вы, Светлана Николаевна, не побоялись и сообщили нам о появлении бандитов.

– Ну да, вам легко рассуждать!.. А Юлеев!.. Да когда я узнала, что с ним сделали…

– То же, что и с Даулетом Сербаевым.

– – А что, требовалось, чтобы и со мной?

– Кого вы испугались? Швали – наркоманов, насильников, которые действуют исподтишка, а при виде милицейской фуражки не знают, куда бежать! Не оружием они сильны, а тайным страхом и пособничеством вам подобных.

– Как у вас все гладко!.. Насильников?.. А что же вы, если следили за мои домом, не вступились за меня? Допустили, чтобы надо мной надругались!..

– Сейчас не время дискутировать. Не до этого… Можете подать заявление об изнасиловании. Преступники пойманы, уверен, что отпираться они не будут. Допускаю, что в чем-то мы и ошиблись.

– В чем-то!.. – передразнила Коробова. – Делаете вид, что все знаете, а доказательств-то и нет, – пошла она в наступление. – Я этих бандитов никогда не видела и говорить об этом не желаю.

– Не настаиваю. Но ваш дом буквально усеян отпечатками их пальцев… Соседи показали, что видели, как все трое заходили к вам, оставив машину в переулке, а вы собаку придерживали. И их показания в сумме перевесят запирательство даже такой гостеприимной хозяйки, как вы. Кстати, Жангалиев просил узнать, как там его рубашка, которую он оставлял вам зашить и постирать, готова?

– На кой черт она мне?

– Светлана Николаевна, поймите меня правильно. Чем доброжелательнее, откровеннее вы будете со мной, тем меньше времени будет пустовать ваш очаровательный дом. Может случиться так, что ваши более красноречивые приятели отведут вам роль организатора ограбления и прочих акций с вытекающими отсюда конфискацией имущества и максимальным сроком.

– Ах, господи, напугали!.. Я все заведомо отрицаю.

– Учтите, сейчас будет идти борьба за каждый год… И вы ошибаетесь, если считаете, что этим отчаянным парням все безразлично. До высшей меры каждому из них может не хватить той капли вины, которую они спихнут на другого.

– Говорите, наконец, прямо – что вам от меня нужно?

– Во-первых, что из себя представляет таксист Кельбаев?

– Вы уже не знаете, за что схватиться, – нервно засмеялась Коробова.

– Ну, смелее.

– Я тоже сначала думала, что погубил Юлеева Фришман. Он у меня на дне рождения угрожал ему, орал, слюной брызгал. Речь шла о какой-то тайне. Борис, конечно, слизняк… Но мало ли как дело могло повернуться. Они ведь с Даулетом вслед за Юлеевым вышли… Но потом ведь и сам Даулет…

– Об этом мы информированы вполне. Я вас о Кельбаеве спрашивал.

– Знала я, что вы на него клюнете, – Коробова облокотилась на колено, подперев ладонью подбородок. – Когда толстяк-таксист вез нас к комиссионному, то всю дорогу приставал к нам с «серьезными» предложениями. Хохмы ради я дала ему свой адрес. Надо же было стрелки развести. Наплела, что недавно с мужем разошлась, а он до сих пор ревнует, жизни не дает…

– Так это просто флирт? – разочарованно спросил майор. – И к событиям он не имеет никакого отношения?

– За исключением одного. При выписке из больницы он вас за моего бывшего супруга принял. Чуть не досталось вам на орехи. Я, можно сказать, вас спасла… а вы меня в тюрьму прочите, – Коробова кокетливо надула губки.

– Это вы, Светлана Николаевна, сами туда спешите. И на кой мне черт, простите за откровенность, тащить вас из ямы, если вы так по-идиотски сопротивляетесь?

– Браво, Игорь Николаевич!.. Давно надо было на меня прикрикнуть. Мне-то ведь и скрывать нечего.

Рассказ Коробовой был долгим и, казалось, искренним. Ее показания во многом совпадали с жангалиевскими. Оба не хотели отягощать свое положение запирательством. Но между строк этих показаний внезапно начали проступать новые подробности кровавой драмы.

* * *

В соседнем кабинете стажер вел допрос пострадавшего от любви таксиста.

Майор вошел в кабинет, когда Кельбаев подписывал протокол, испытывая явное облегчение, что отделался от непонятной, ко явно опасной истории. Пугливо косясь на Корнеева, прихрамывая, он тяжело двинулся к выходу, но у самого порога остановился.

– А Света?.. Коробова?.. Я подожду ее, можно?

– Коробову десять минут назад из моего кабинета проводил конвой, – сухо информировал майор. – Так что ждать придется довольно долго.

– Долго?.. Ну, я пойду. А машину когда забрать?

– Машину получите через автоинспекцию, когда полностью протрезвитесь. Лихо это вы. Не страшно?

– Это я к Свете ехал. Не на работу же… Два дня у бабки отдыхал. Надирались до чертиков… И сегодня… для храбрости принял… Знал бы, что это ваши тогда за мной увязались – нипочем бы не удирал.

– Идите, Кельбаев, проспитесь.

– Да, да… считайте – уже ушел, – почему-то шумно обрадовался тот и рванулся к дверям, едва не сбив с ног входившего Куфлиева.

– Видал, Талгат, какие у нас клиенты? Не каждый твой хозяйственник такими габаритами похвалиться может.

– Я давно подозревал, что ты ни в грош не ставишь нашу службу. «Камаз», понимаешь, обыскивай, флизелин на горбу таскай!.. Работа, значит, нам, а результаты – вам.

– Цену набиваешь?

– Теперь, когда работа над автофургоном закончена, появилась возможность кое-кого удивить.

– Чем же?

– Скажем, тем, что в кабине, за сидением, обнаружена серая спецовка производства швейной фабрики «Восход». Пятьдесят четвертый размер, пятый рост.

– Что же тут сенсационного?

– Не нравятся тебе спецовки таких размеров? – его узкие лукавые глаза заискрились.

– Мне не нравится, когда морочат голову всякими пустяками.

– Вай, вы посмотрите на него! Это выше моих сил – своими руками отдаю то, что могло чудодейственным образом вознести меня по служебной лестнице. И кому?.. Неблагодарному угрюмому угрозыску!

– Легкое движение, – вещал Куфлиев, становясь в позу факира, – и… – он сделал многозначительную паузу, – преступление раскрывается, – на ладони капитана появилась грушевидная пластинка белого металла с отверстием в узкой части и трехзначным номером над крупными буквами «Ж» и «Д» – в широкой. – Дарю, – царственным жестом он протянул пластинку Корнееву. – Вот что оказалось в одном из карманов несимпатичной спецовки…

…Начальник линейного угрозыска, неторопливый и круглолицый Уран Баймуратов увлеченно читал «Советскую милицию» и, не отрываясь, посоветовал Корнееву пойти и получить багаж, как и все прочие смертные, предъявив жетон.

– Не хитри, Уран. Я понимаю, что у тебя перерыв и тебе лень валандаться со мной. Ну, прикрепи ко мне кого-нибудь из твоих молодцев.

– Ладно. Уговорил. Пошли. Самому интересно, что ты там выловишь.

– Авось да поймаем что-нибудь.

– В понятые возьмешь?

– Не положено, чин мешает. Подбери кого-нибудь.

Содержимое потертого чемодана, сданного девятого июля примерно в час дня человеком с оригинальной фамилией Иванов, не поражало воображение: бумажник с тремя двадцатипятирублевками, паспорт на ту же фамилию, но с фотографией пропавшего без вести бухгалтера Ачкасова, железнодорожный билет, купленный шестого июля до Актюбинска на поезд, отходящий в шестнадцать часов девятого числа. Кроме того, две банки консервов «шпроты», сборник детективов в мягкой обложке, бутылка водки, флакон одеколона «Русский лес» и коричневый чешский несессер – предмет вожделений всех командировочных.

Баймуратов, внимательно рассматривавший розовую полоску билета, удивился:

– Впервые вижу, чтобы загодя брали в общий. На этот поезд вообще народу немного. Есть еще два других с более удобным графиком.

– Маленькая хитрость, Уран. Некто Иванов имел большое желание избежать всяких неожиданностей, а в этом отношении общий вагон дает солидные преимущества: постоянная сутолока и безразличие проводников.

– Все-то ты знаешь, Корнеев… Ну что, заактируем чемоданчик?

– Рановато.

Корнеев аккуратно замерил разницу расстояний между внешними и внутренними стенками. Остальное было делом минуты. Тонкое пространство двойного дна устилали пачки денег в крупных купюрах. Сто тысяч в банковской упаковке и тридцать россыпью. Глаза понятых расширились.

– Да, Корнеев, ты, конечно, хват, – признался Баймуратов, ошарашенный не меньше понятых. – А где же владелец этих сокровищ?

– Пока в розыске. Целая компания его дружков уже переселилась на кладбище, а сам он пока под вопросом. Якобы утонул.

– Неплохо. Временно утонувший. Тебе сопровождающих давать?

– Как-то и не вспомню, чтобы у нас майоров милиции грабили.

Последнюю фразу Корнеев произнес уже на пороге.

Сдав деньги, Корнеев, чтобы проверить одну из версий, поспешил к дому покойного Фришмана. Короткая беседа с его вдовой оказалась столь результативной, что майору сразу же пришлось продолжить визиты к родственникам усопших.

Двери квартиры Юлеевых на этот раз оказались запертыми. Корнеев долго давил кнопку звонка, пока наконец-то, после тщательного исследования через глазок, из-за двери послышалось глухое: «Кто?» Майор не успел ответить, звонко щелкнул замок, и дверь нехотя открылась.

Лицо женщины носило следы прежней депрессии. Но времени уже не было: золотое содержимое кармана рубашки, казалось, жгло грудь сквозь легкую ткань.

– Тамара Сагаловна, прошу, всего несколько слов. Это срочно. Розыск убийц вашего мужа подходит к концу. Ваши ответы на мои вопросы чрезвычайно важны.

– Проходите. Я целыми днями одна. Никого не хочется видеть… И с Васей творится что-то непонятное. После смерти Ефима домой приходит только переночевать, и то не всегда. Конечно, понимаю – мало радости слышать мое нытье.

– А где он сейчас?

– Завеялся, наверное, к своему дружку, Генке, на работу. А что там хорошего? Котельная, одно слово…

– Хотелось бы поговорить с ним – может, что под скажет. Парень он у вас толковый.

– Правду говорите. Из армии одни благодарности приходили. Только никак не определится: работы ему хочется такой, чтобы и люди уважали, и денежки водились… Сейчас все ищут, чтобы полегче да времени свободного побольше. Вон, Генка – целыми днями спит в котельной. И моего приваживает, чтобы на дежурстве не скучать.

– Вы не подскажете – где это?

– Да рядом, в домоуправлении, на углу Карла Маркса.

– Скажите, Тамара Сагаловна, а в центральной городской больнице у вас или у Василия знакомые есть?.. Врачи там, медсестры…

– Ну, у меня из медиков только наша участковая, Елена Петровна. Я обычно не обращаюсь к врачам. Боюсь больниц больше, чем болячек.. И Васенька, тьфу-тьфу, здоров. Постойте… Вот разве что Катя, она мед сестрой в хирургии. И как раз в центральной. Но я давно о ней не слышу, а спрашивать – чего лезть в чужие дела. Девушка хорошая…

– Фамилии случайно не знаете?

– Ну, как же!.. Они ведь еще до армии с Васей дружили. Переписывались… Остапенко Катя.

– А, кажется, я ее знаю. Такая яркая, красивая блондинка.

– Что вы? Совсем наоборот. Катенька – шатенка. Но красавица, ничего не скажешь. Да и Васенька мой недурен. Была бы пара…

– Больше медиков знакомых у вашей семьи не было?.. Простите, у мужа, например…

– Исключено, Ефим все время уделял работе. И болеть ему было некогда.

– Тогда еще раз прошу прощения и разрешите откланяться. Передайте Василию, пусть свяжется со мной. Нет времени зайти – можно позвонить, вот телефон.

– Судя по всему, он сегодня останется у Гены в котельной… Да вы загляните, туда – они до утра трепаться будут.

– Это, пожалуй, не к спеху. До свидания. Жду звонка от Василия.

– Обязательно передам. Извините, что не провожаю – ноги что-то… Дверь сами захлопните. Тимошину майор позвонил из таксофона.

– Привет, Юра!.. Ну как, окопался в больнице?.. Молодец, рад за тебя. Глянь-ка по своим спискам Остапенко Екатерину… Возможно, что и Александровна… Есть? Отлично… Лично беседовал?.. Еще лучше… Правда, она далеко не блондинка… Как это – блондинистей не бывает? Очень ей идет? Думаю, что еще не раз придется нам беседовать с этой обольстительной Екатериной… И у тебя по всем показателям подходит?.. Глаз с нее не спускай. Обнаружились следы… Слушай, лучше, не привлекая внимания, бери эту барышню и вези в горотдел… Ну, для выяснения некоторых деталей… Культурно, не пугая. Если ничего нет – извинимся. В больнице работу не сворачивайте, будьте начеку. Ею могут интересоваться разные такие молодые люди… Не отпускать никого, держать до выяснения. Похоже, что эта блондинка – та самая шатенка с кладбища… Все, некогда болтать. Встретимся в горотделе…

* * *

Оживленные голоса Корнеев услышал издали. Перед дверью его кабинета образовалось необычное скопление розыскников. Больше всех петушился: розовощекий стажер:

– Брать надо немедленно, и делу конец! – потрясал он кулаком, – Но где же девушка? Где Тимошин?.. В больнице сказали, что выехали. Почему же так долго? Капитан может и не знать, с кем связался. Может быть совершено нападение!.. О, прекрасно, вот и Игорь Николаевич!

«Когда-то и я был таким же нетерпеливым, уверенным в собственной непогрешимости. Черт возьми! Как давно, если мерить событиями и делами, и как, в сущности, недавно», – подумал майор.

– Что за шум, Николай Тимофеевич?.. Тимошин опытный работник… Заходите, – пригласил майор, открывая дверь. – Думаю, беспокоиться нужно пока не о нем, – он иронически посмотрел на стажера и уселся на свое место. – Так кто введет меня в курс дела? Что вас встревожило?

– Товарищ майор, ваше задание выполнено – опасная преступница обнаружена! – звучало это так комически-торжественно, что грех было не посмеяться. Но положение было серьезное. – Установлено несомненное сходство медсестры Остапенко Екатерины Александровны, 1970 года рождения, с фотороботом женщины, разыскиваемой по делу об убийстве на кладбище. Как мы выяснили в автоколонне, таксист, проходящий свидетелем по этому делу, сейчас на линии. Машина не радиофицирована, поэтому связаться с ним невозможно. В семнадцать ноль-ноль у него конец смены. Диспетчер предупреждена.

– Тогда все в порядке. Никуда от Тимошина эта самая Остапенко не денется. Не думаю, что она окажет серьезное сопротивление. Так, фоторобот – это хорошо… Но есть и кое-что новенькое. Вот, – майор выложил на стол небольшой сверток, – это мне удалось добыть сегодня. Серьги, я уверен, те, которые нам не обходимы…

Дело это получило в управлении достаточно широкую известность, а в городе породило бездну слухов и домыслов. Беспрецедентное убийство месяц назад потрясло Гурьев. Несмотря на все усилия милиции, несмотря на демонстрацию по телевидению фотороботов, составленных с помощью свидетелей, завершения дела не предвиделось.

События разворачивались приблизительно так, как их описал невозмутимый пожилой таксист:

«Привез, значит, я на кладбище морщинистую, в оспинах казашку со слегка трясущейся головой. Согласился подождать ее возвращения. Вышла она. Я еще тогда подумал – богато живет, серьги какие нацепила – и молодой уши оттянут… Пойти помочь? Проводить?.. Нет, крепкая еще бабка, говорит – аллея недалеко. В таком возрасте пора и о собственном месте побеспокоиться, а она вон и сумку какую яркую тащит, красную с желтым. Бойко чешет, есть еще порох в пороховницах. С полчаса прошло. Засыпаю и все, уже и газета из рук начала выпадать. А ее нет и нет. Мимо никак пройти не могла – выход с кладбища рядом. А вдруг сердце? Середина рабочего дня, людей мало. Зря не пошел со старухой, стал себя упрекать. О!.. Вон вышли трое. Лица мрачные. Оно и понятно – место не для веселья. А сумка-то, гляди – знакомая, красная с желтым. Не встречал такой ни до, ни после. Сумку, раздутую, несла девица, видная из себя, но какая-то кислая, поникшая. С одной стороны у нее мозгляк такой, желтый, словно только что из могилы. С другой – крепкий парень, плечистый. Не успели выйти, девица, вроде, с дружками поцапалась. Зло что-то шипела, словно в лицо плевала, худому. А все же, похоже, чего-то боится… Скорее всего, второго. Но, наконец, решилась. Перебежала улицу и в троллейбус – прыг!.. А те гаврики в другую сторону, машину ловят, на меня косо поглядывают. Страшно торопятся. Сообразили, что я кого-то с кладбища жду. Что-то сумка ваша, ребята, меня в сомнение вводит, думаю. Не нравитесь вы мне, ей-богу. Проверить вас надо, а то мотанете – и поминай, как звали… Начал я к ним машиной подползать, тут у них глазки забегали. Я, когда из кабины вылезал, монтировку прихватил, мало ли что… Спрашиваю – что за товар дефицитный с кладбища везете, парни? Покажите, может, и я чем разживусь?.. Тут тощий бритву выхватил. Я говорю – спрячь, а то испугаюсь, боязлив я еще с тех пор, как в десантных служил – а сам все ближе подхожу. Чем это ты, сынок, говорю, клеенку припачкал?.. Открывай, открывай. Я ведь не отстану… Что, люди собираются? А мне людей пугаться нечего… Тут они как дернут назад на кладбище… Ну, у меня уже возраст не тот, чтоб за молодыми гоняться. Крикнул я людям, кто поближе к воротам стоял, чтоб переняли, но те или не поняли, или не захотели связываться. В общем, мальчики рванули и сумку бросили. Кинулись мы гуртом к сумке, а она опрокинулась – там склончик небольшой был – а из нее неуклюже выкатилась криво отрезанная человеческая голова со слипшимися от крови волосами. Лицо в грязных потеках, скалится золотыми зубами. Вот они-то ее и погубили, другого объяснения придумать не могу. Да, еще. Серег в ушах не было. Не иначе, как их те мародеры с собой прихватили». Уголовному розыску стало известно, что старуха-казашка была потомком вымирающего древнего рода, никаких наследников не имела, да и завещать-то было нечего.

Попетляв по кладбищу, парни, видимо, где-то перелезли через забор и скрылись. Севшая в троллейбус девушка также исчезла. Отпечатки их пальцев в картотеке не значились. Следы на месте преступления ничего не дали. Не принесла успеха и кропотливая разработка причастности к преступлению других посетителей кладбища. Возможно, убийцы специально явились сюда в поисках подходящей жертвы. Мельком их видела пожилая чета, пришедшая на могилу погибшего, в автокатастрофе сына. Женщина ничего толком не разглядела, показания же ее мужа и таксиста послужили основой для создания фотороботов. Оба мужчины больше внимания уделяли девушке и лицо ее удалось восстановить неплохо. Фотороботы парней были чересчур схематичны и никаких надежд не оставляя.

* * *

Фотографию, переснятую с личного дела, таксист повертел так и эдак и с сомнением покачал головой. Зато доставленную на очную ставку кареглазую» блондинку среди трех с трудом подобранных женщин опознал сходу:

– Зря ты, красавица, масть меняла. Куда б ты делась… Дура, жизнь загубила…

Призвав к сдержанности таксиста и закончив, документальное оформление очной ставки, Корнеев остался наедине с Остапенко.

Обреченно свесив голову и упрятав лицо в ладони, она тряслась от рыданий, но и пяти минут не прошло, как взяла себя в руки и засыпала подробными показаниями майора, не забыв попутно поинтересоваться, дают ли женщинам исключительную меру и как бы вообще получить поменьше.

Пока майор допрашивал Остапенко, опергруппы выехали по адресам убийц, охотно названным подследственной.

– Ну, зачем вам вызывать пенсионера?.. Я сама расскажу, добровольно. Помню старичка. С бабкой своей копался у памятника… Нет, ну я прошу вас, запишите явку с повинной! Что хотите, сделает. Помогите, чтоб поменьше дали, – клянчила Остапенко.

– Меру вашей вины определит суд.

– Суд… суд… заладили одно и то же! Ту, что на кладбище, уже не вернуть. А я молодая, красивая! Я же жить хочу!.. Что у нее за жизнь была? Только и знала, что лопатой деньги гребла, да в кубышку складывала. Вон, три сотни с собой таскала… А я себе обновку купить не могу. Ведь цены, цены какие?.. Тысяча за простенькое платьице! Костюм кожаный – пять! Трусы – и те четвертной…

– Вы юбку оставьте в покое. А то я, знаете, смущаюсь, – остановил ее Корнеев.

Остапенко приутихла было, но лотом снова завелась:

– А где деньги брать? Кругом только и шуму – проститутки!.. доходы!.. валюта!.. Может, в Москве или где еще, а у нас не разгонишься. Разве что Грузинов на рынке за двадцатку ублажать. Торгашей проклятых…

– Я не об этом вас спрашиваю, гражданка Остапенко!

– Живут в бараке – Доме колхозника, неделями не моются. Козлом от них разит… А может, под базарных блатных ложиться но трешке за сеанс? Или за укольчик?.. Я-то в больнице работаю. Знаю, как легко на иглу садятся…

– Больно уж мрачно это все у вас выходит.

– А вы пишите, пишите. Пусть так на суде и прочтут. Может, поймут, что не от хорошей жизни все это. Вот и Вася мой попался. Таскала ему таблетки, сколько могла… Только это не пишите…

– Глупо бояться ответственности за мелкое воровство, привлекаясь по двум убийствам.

– Фрол говорил, что наркотики – гиблая статья, звонковая. Как ни крутись, досрочно не освободишься.

– Не переживайте. Не тот случай, ведь вы сами не потребляли. От чего лечиться?.. Разве что от воровства… А что это за наставник у вас такой? Грамотный!

– Фролов Слава, Васин знакомый. Он его и на иглу посадил. До армии Вася чистенький был. Афган его искорежил, вернулся – не узнать. Такие страсти рассказывал.

– Например?

– Как братскую помощь оказывали… Зашел, говорит, в дом, все ценное выгреб, стариков в угол, дочку изнасиловал на их глазах, гранату в окно – и к ихнему аллаху в гости.

– Ну, может, это эпизод из личного военного опыта вашего Васи. Садистов и циников достаточно в любом обществе.

– Я тоже думаю, он заливает. Но неужели же те, кто наших парней «озверил» среди камней Афганистана, думали, что они, почуявшие запах крови, забудут его?.. Как и запах конопли. Помню, в Гурьеве стояли страшные морозы – собаку на улицу не выгонишь, а Вася кинулся в Актюбинск, коноплю обдирать. Прошел слух, что там есть нетронутое поле почти в центре города.

– Значит, законченный наркоман?

– Потому и зависел от Фрола – у того всегда водилось, было чем раскумариться. Захоти Слава – он бы и меня ему отдал. Но тому это дело до лампочки – была бы игла.

– Но не бесплатно же Фролов снабжал наркотиком?

– Вот и пошли на кладбище. Но убивать никого не хотели.

– Подробнее. Какое было оружие?

– Да какое оружие! У Васи нож. Большой. А Геня взял палки. Эти… с веревкой.

– Нунчаки?

– Да.

– Не собирались убивать?

– Не знаю. У них спросите.

– Зачем же вас взяли?

– Ну, мало ли… Может, отвлечь какого-нибудь мужика.

– Завлечь, так точнее.

– О чем говорить, сами все понимаете. А нож и палки – пугнуть, чтоб не сопротивлялся… А тут эта старуха ползет, серьги качаются. Работа ручная. Издали видно – тяжелые. А когда еще и улыбнулась, Геня зашел со спины – и хвать по голове палкой… Я ни о чем таком и не думала… Она упала, а они ей челюсти разжимать. Хотели взять зубы, а как?.. Я отвернулась, плохо стало. А когда снова глянула – старуха лежит головой в кусты… Ничего не видно. Кровищи, конечно… Но почему-то не страшно. Вася уже сумку в руках держит… Старухину. А на улице я сразу от них откололась – и в троллейбус… А вечером обо всем узнала. Они мне позвонили – прийти побоялись. Встретились. Зашли к Фролу за «травкой».

– Почем торговал?

– Не торговал он тогда – угощал. Недавно где-то морфия раздобыл, так Вася возле него кругами ходил. А у Фрола был сегодняшний…

– Фришман?

– Ну да. Я его и раньше там встречала. Брал у ребят Фрола икру. Для перепродажи. А Фрол за посредничество имел с каждого, кому помогал, да еще и налог брал за то, что дает спокойно работать.

– Про это мы знаем. Так что там с Фришманом?

– А-а, да Вася ему старухины серьги за две тысячи продал… с половиной, кажется.

– Фришман догадывался, что золото ворованное?

– Он не дурак был. Нынче и за лом умному человеку хорошо заплатят, – она замолчала, устало прикрыв глаза.

– Вам плохо?

– Мне страшно, – она выпрямилась и скрестила на груди руки. – Страшно с тех пор, когда показали наши фотороботы по телевизору.

– Вы тогда и перекрасились?

– Что я – дура? Я стала блондинкой в тот же день, когда все случилось. Утром, когда пришла на работу, все заохали: «Умница… красавица… царевна…» Особенно мужики. Никому и в голову не пришло сравнивать меня с фотороботом. Я своего добилась – на другой день никто и не вспоминал, какой я была.

– А сообщники баши – тоже дрожали?

– Да их так нарисовали, что родная мама не признает. Жили и радовались.

– Мне трудно понять, как вы решились на второе убийство?

– Разве есть доказательства? Свидетели?

– Да… Сосед Фришмана по палате. Он запомнил его слова. Нечасто жертва называет убийцу красавицей, светлым лучиком, договаривается о свидании, не так ли?

– И суд примет во внимание показания слабого зрением, слухом и, в конце концов, головой, калеки?

– Безусловно. Особенно по отношению к лицу, уличенному в зверском убийстве. Кроме того, имеются еще факты… И ваши друзья, которых вот-вот доставят, думаете, будут молчать? Так что признание для вас выгоднее…

– Выгоднее, выгоднее, – нервно перебила его Остапенко. – Неужели я этого хотела?.. Он сам во всем виноват. По телевизору так отчетливо показали конфигурацию и рисунок серег, что Фришман не мог не вычислить авторов дела… на кладбище. И пригрозил, что мы в его руках. Даже не поленился к Фролу приехать, чтоб объявить об этом… А когда Вася узнал, что Фрол с ребятами, пытаясь получить деньги с Фришмана, мучали его, но не добили… сразу прибежал ко мне. Выяснили, действительно – у нас лежит. Так вот, Вася весь трясется, бледный, я его таким никогда не видела. Просит: «Сделай, мол… Если не сделаешь – всем крышка».

– Что конкретно?

– Уничтожить Фришмана.

– Он посоветовал, каким способом?

– Ничего подобного – я же медсестра!

Майора передернуло.

– И вы согласились?

– Вася начал доказывать, что Фришман обязательно донесет. А кто укол сделал – сроду не найдут… Я же любила его!

– Слабое смягчающее обстоятельство,

– А то, что он грозил мне? И прикончил бы! Знаете, как я боялась?.. Убеждал, что этот Фришман ворюга и жулик, из-за него и шуму поднимать не будут…

Майор встал, прикрыл исписанные листы папкой и подошел к окну.

Во двор въехал «воронок». Из него вывели двух парией.

– Можете полюбоваться – ваших красавцев доставили, – майор жестом пригласил Остапенко к окну.

– А ну их к чертям! – коротко огрызнулась та.

– Вы бы их туда послали с год назад – не сидели бы здесь. У вас, по крайней мере, есть преимущество – вы первая сделали чистосердечное признание. Я оформлю все, как положено. Мне искренне жаль вас. Вы дали впутать себя в страшные дела. Потеряно очень много, но же все… Вот ручка, бумага – пишите.

* * *

Тимошин понимал, что Корнеева удержал от участия в захвате убийц не только интерес к показаниям Екатерины Остапенко.

Трудно, недавно побеседовав с женщиной, потерявшей при трагических обстоятельствах мужа, ехать арестовывать ее сына, местонахождение которого она указала сама. Причем, тяжесть преступления ее единственной опоры не давала ни малейшей надежды на снисхождение.

Наспех собранные сведения о личности Василия Юлеева оказались достаточно скудны.

Обычный паренек, ничем, не выделявшийся в школе. Средних способностей. В аттестате, полученном не без труда, красовались только две отличные оценки – по физкультуре и военной подготовке. Преподаватель НВП, лысый майор-отставник, с умилением вспоминал, что мальчик в сборке и разборке автомата без труда бил школьный рекорд, а строевым шагом обладал прирожденным, Эти навыки и неплохая физическая подготовка сделали из него образцового солдата. Характеристика, выданная при увольнении в запас, гласила: «…Пользуется уважением товарищей, политически грамотен, дисциплинирован, подлинный представитель Советского народа и Вооруженных сил на братской афганской земле…» Сущий ангел-воитель.

Взяли этого бескрылого ангела. В котельной, где дежурил его напарник – Геннадий Дюков, тощий, угловатый и угреватый молодой человек. Оба сидели на пропахшей кошками старой продавленной кушетке с нечистым матрацем и лениво, без азарта перебрасывались картами.

В просторном подвальном, помещении котельной, загроможденном пыльными трубами, редко появлялись посторонние.

Вскинув на вошедшего пожилого участкового в нескладно сидящей форме настороженный взгляд, ладный крепыш левой рукой вытащил из пачки папиросу, заслонив локтем коробок спичек, а правую – небрежно опустил в карман черной легкой куртки. Выжидательно посматривая на вошедшего, он как бы прикидывал – с чем вынимать из кармана руку, как будут развиваться события.

Данных о наличии у преступников огнестрельного оружия не было, но оно вполне могло оказаться.

– Опять в котельной посторонние, Дюков? Сколько раз повторять – пусть друзья домой к вам ходят, а не на работу. У вас объект повышенной опасности. Или хотите, чтобы как в студенческом общежитии, котел взорвался?.. Там ваш коллега увлекся нардами… Жертвы были. Небось, слышали? Весь город шумел…

Мрачный оператор неопределенно-утвердительно кивнул. Юлеев, успокоившись, вынул из кармана зажигалку, безрезультатно пощелкал ею, высекая лишь искры, и, воспользовавшись лежащими на столе спичками, закурил.

– О!.. Так у вас еще и курят на объекте?.. Попрошу посторонних немедленно очистить помещение!.. Или будем составлять акт?..

– Уходи, Вася, ладно, – Дюков поднялся и прошептал, чтобы не слышал участковый: – Вернешься, когда этот хмырь уйдет…

– А посмотрю-ка я, чем ты тут занимаешься. Бутылок пустых накопилось, небось?.. – по-стариковски ворча, капитан боком спустился с лестницы и, не глядя на приятелей, направился в угол подвала.

Демонстративно распрощавшись с усевшимся на кушетке Дюковым, Юлеев, убыстряя шаг, направился к выходу. Он легко взбежал по ступенькам и скрылся за дверью. Послышался короткий шум, затем резкий приглушенный хрип. И все стихло.

Насторожившийся Дюков вскинул голову и невольно приподнялся. Мгновенно утративший мешковатость участковый держал в руке пистолет, устрашающе направленный на Дюкова.