Текст книги "Загадка акваланга"

– Хорошо, достаточно… Оставим это. А как вы по знакомились с Троепольской?

– Ее я давно знаю, – – Коробова поудобней уселась, заложив ногу за ногу, уже не стесняясь того, что круглые крепкие колени совсем заголились. – У нас тут один араб учился, так она с ним любовь крутила. Тот диплом получил и отчалил в свою Арабию. Танька осталась на седьмом месяце. Да вы знаете, как у нас на таких смотрят. Короче, Танькиной дочке уже год, а в доме даже с едой не густо.

– Это имеет какое-то отношение к ограблению? – перебил майор.

– Стала бы я распространяться, если бы не имело, – обиженно поджала губы Коробова.

– Тогда я весь внимание.

– Но представьте себе – недавно заявляется к ним какой-то сириец, земляк Танькиного Фатхи, и вываливает на стол компьютер в фирменной упаковке: проснулась совесть у красавца. Фатхи, мол, передает, что вызвать к себе не может, а эта игрушка – ребенку на молочишко… Танька сразу ко мне – помоги продать аппарат. У меня, конечно, есть на примете кое-кто из перекупщиков, но в компьютерах они, сами понимаете, ни шиша не смыслят. А привести с улицы – рискованно, можно так влететь, что и не очухаешься. Так и стояла эта коробка, а в доме ни рубля… Вдобавок ко всему, дуреха Танька в надежде на компьютерные деньги нахватала в долг тряпок… Ума не приложу, чем теперь будет расплачиваться… Да и Танькина мать на психику давила. Фатхи она всегда ненавидела, а как попала в дом эта буржуйская игрушка – двери открыть боится. Топор у входа стоит – наслушалась рассказов о грабежах. Ну, и накаркала.

– По-моему, мы наконец-то приблизились к сути дела.

– Приблизились, – согласилась Коробова. – Танька сама додумалась, я бы ей ни за что не посоветовала – продать компьютер через комиссионку, то есть отстегнуть семь процентов. А ей что – дармовое. Короче, назначила она цену – тридцать тысяч, чтобы побыстрее. Сейчас такое правило – любую цену ломи, но если вещь не продалась в течение месяца, будь любезен, еще один процент отстегни невесть за что. В Танькином случае – триста рубликов… Не слабо? Вот где грабеж! Но ей повезло. Во вторник выставили, а в среду купили. И вот, заваливается ко мне Танька в пятницу вечером. Сияет, как медный таз. Оказывается, деньги в понедельник должны были выдать, а она договорилась на субботу. Довольна до смерти: в воскресенье успеет на барахолку за обновками… А меня просит с ней в комиссионку подъехать. Одной-то боязно – ну-ка, почти двадцать восемь тысяч! – сладко прищурилась Коробова.

– И вы согласились?

– Как видите, – развела руками Светлана. – Уговорили таксиста подождать – чего уж мелочиться!.. И пошли. Деньги были уже приготовлены в кассе. Таньку даже куда-то внутрь впустили. Вышла довольная, сумку толстую к груди прижимает. Я ее толкаю, мол, не привлекай внимание. Где там!.. А возле магазина всегда народ. Вышли, и машина вроде рядом… И вдруг все поплыло перед глазами. Удар я успела почувствовать, – Коробова замолчала, словно заново переживая случившееся.

– И все? – нарушил молчание майор.

– Врать не буду… Кажется, видела, как падает Татьяна. И какой-то мужчина, крупный, в темном., .

– В магазине возле кассы или по пути хвост за собой не заметили?

– То есть? – подняла тонкие подчерненные брови Коробова.

– Я имею в виду – не увязывались за вами подозрительные типы?

– Ах, знаете, – вспомнила Светлана о взятом сна чала игривом тоне, – я обычно не смотрю на мужчин, это не в моих правилах…

– Кто из ваших знакомых знал о получении денег?

– Да никто. У меня и близких знакомых осталось после всех этих ужасов раз, два и обчелся… Леня утонул, Юлеева убили, даже Даулет, и тот не появляется.

Майор смолчал о судьбе Сербаева и поспешил перевести разговор:

– Все, кого вы перечислили, работали в кооперативе «Сатурн». Какое отношение вы имеете к нему?

– Я уже говорила Тимо… Тимо…

– Тимошину, – подсказал майор.

– …что никакого. Но о кооперативе знала многое. В моем доме, откровенно говоря, была «сатурновская» штаб-квартира. Так решил Леня, и я не перечила.

– Но ваша фамилия значится в списках кооператива.

– А, это! Я Лене не могла отказать. Как-то заехали с ним в кооператив, тогда еще у него «Волга» была. После Нового года, что ли… Леня дал листок бумаги и велел написать заявление о приеме на работу в «Сатурн» рабочей.

– Вы знаете, что пользуясь этим, на ваше имя вы писывали зарплату – до двух тысяч в месяц.

– А хоть миллион! Все это баловство. Леня мог выписать себе любую сумму. Кто бы ему запретил?

– Видимо, не хотели привлекать внимания чересчур большими суммами. Вот вы и предоставили им эту возможность.

– Не пытайтесь навесить мне криминал. Я за них не расписывалась, так что с меня взятки гладки.

– Верно, Светлана Николаевна. Экспертизой установлено, что в платежных ведомостях ваша подпись подделана. Как говорится, и невооруженным глазом видно. Заботился о вас Леонид Викторович, берег от неприятностей. – Корнеев с удивлением заметил, что глаза женщины увлажнились, горечь и испуг мелькнули в них. Не больше чем на мгновение она потеряла над собой контроль, но тут же взяла себя в руки – вскинула голову и призывно заулыбалась.

– Ну, что ж. И любил! Я для него была не только постельной забавой, – с вызовом бросила женщина. – И он для меня был вовсе не случайным прохожим.

– Простите, что касаюсь ваших интимных отношений, но я просто не представляю, как Ачкасов мог так запросто взять и оставить такую умную и тонкую женщину. Ведь инсценировку с лодкой он готовил загодя. В этом нет ни тени сомнения. Неужели вы ровным счетом ничего не знали? Не бойтесь, это не для протокола.

Женщина молчала, отвернувшись к окну. Пришла пора ходить последним козырем. Только полные тупицы да люди с необыкновенно богатым криминальным опытом могут против этого устоять. Корнеев начал издалека:

– Не будем сейчас о похищенных деньгах. Кстати, в этом случае пострадало не государство, а компаньоны, из которых в живых на сегодня остался только Фришман… – майор умолк, поглядывая на Коробову, давая ей время освоиться с услышанным. Она и в самом деле насторожилась, и когда вопрос был уже готов сорваться с ее языка, Корнеев сказал будничным сухим тоном: – Даулет Сербаев найден мертвым со следами жестоких пыток. Его неузнаваемо изуродовали, страшнее, чем Юлеева.

Полное, холеное лицо женщины залилось зеленоватой бледностью, а секунду спустя вспыхнуло алыми пятнами. Она охнула, крепко сжала веки и уткнулась в ладони.

– Неизвестные мерзавцы не щадят никого, кто мешает им. Их никто не видел, и отсутствие всяких свидетельств увеличивает страшную опасность. О чем-то они хотят дознаться у причастных к «Сатурну» людей. Трудно предположить, кто окажется следующей жертвой. Боюсь, что у вас, Светлана Николаевна, большие шансы. Конечно, в наши обязанности входит оберегать вас, но гарантию мы можем дать только при полной вашей откровенности.

– Господи!.. – по щекам Коробовой часто сбегали мелкие слезы, она их растирала ладонями. – Что же это такое?.. Знала я, товарищ майор, знала, что Леонид собирался исчезнуть. Я ведь была ему больше, чем жена. А с Даулетом… нет, ничего не было. Ну, поощряла его ухаживания, нарочно, чтобы компаньоны думали, что Леню уже забыла, к другому под бок подбиваюсь. Как плохо… Жили, любили не таясь… А люди не терпят, когда кто-то счастлив. Завидуют… Сроду бы Леня не полез в разные махинации, если б можно было нормальным путем приобрести все, что нужно… Все, все кругом повязано взятками. Глядишь, и в магазин волокут, чтобы товар приняли, и в финотдел, чтобы налогами не удавили, а других дармоедов – в банках, бэхээсэсе, санстанциях, исполкомах, пожарках!.. У кооператоров праздники – не красные дни в календаре, а черным-черные.

– Спокойней, Светлана Николаевна. Все это общие рассуждения. Заметьте – никто и никогда не называет конкретных вымогателей, а должностные рэкетиры втихомолку руки потирают и продолжают обкладывать данью все больше и больше народу. Татарское иго…

– Я, товарищ майор, в жизни не встречала ни одного самого крохотного начальничка, который жил бы на зарплату. Или чтоб от взятки отказался. Чем выше – тем больше… Я-то с ними раз в году сталкивалась, а Леня каждый день…

– Надо изобличать и наказывать.

– Всех не накажешь. Им на смену придут такие же. Система. А, что там! Леню-то не вернешь. А мне как-то жить надо… Я ведь не дура, понимаю, что все мое лучшее – в прошлом. И красота уходит, и второго Лени не будет.

– Ваша правда, Светлана Николаевна. Расскажите вы мне толком, как вы его потеряли?

– А просто. Сказал мне как-то, что уйдет на дно, не дожидаясь грозы над «Сатурном». Нутром опасность чуял. Не то, что его компаньоны, дурачье. Обрадовались, кинулись грести, забыли, что за сегодняшним днем – завтрашний. Все равно ответ держать заставят. Вот Леня и решил наше будущее обеспечить… Как, когда уходить будет – не сказал. Но когда я услышала, что он утонул, сразу сообразила, что операция началась. Правда, сначала обидно было, что приурочил он ее к моему дню рождения. Потом дошло, что это такой сюрприз. Ждала. Надеялась.

– И до сих пор надеетесь?

– Разве бы я сказала тогда, – печально улыбнулась Коробова.

– А как вы поняли, что план сорвался, и с ним действительно стряслась беда?

– Да очень просто, – Коробова заколебалась, но, видимо, решив договаривать до конца, продолжила: – Открытка на главпочтамт не пришла. Я каждый день ходила.

– А вдруг еще не поздно? Сами знаете, как почта работает.

– Поздно. Я чувствую

«Похоже, не все вы договариваете, Светлана Николаевна, – подумал майор. – Не стали бы вы открываться перед следователем так легко. Для чего-то вам надо было сообщить мне про открытку. Отвлекающий маневр?..»

– Не опасались получить послание, написанное Леонидом Викторовичем после его смерти? Все ваши намерения могли пойти прахом.

– Леня не малое дитя. Текст на открытке я написала сама, своим почерком… Что-то случилось ужасное…

– Иными словами, вы полагаете, что Ачкасов действительно погиб и это случайно совпало с получением в банке денег кооператива, хотя именно с ними он планировал скрыться. Беда в том, что ни деньги, ни тело до сих пор не обнаружены.

– Не знаю… но что-то случилось. И теперь еще эти

ужасные убийства!

– Вы с Ачкасовым наверняка часто бывали на море. В каких отношениях он был с водной стихией?

– Ближе, чем со мной, – Коробова улыбнулась. – Великолепно плавал с аквалангом и без. Мог часами лежать на воде… В прошлом году в мае в Джубгу ездили. Людей в кемпинге почти не было. Дельфины осмелели – прямо к берегу подходили, так Леня с ними наперегонки пробовал. Уже и спасатели приставать начали, мол, в Турцию уплывет. Успокоили их парой бутылок…

– Ачкасов пил?

– Очень мало. Радовался воде, как мальчишка. Многие бабоньки ласково на него поглядывали – их задохлики рядом не смотрелись. Признаюсь, ревновала чуть-чуть.

– Где он хранил акваланг?

– Понятия не имею. У меня в доме есть его комната. Она до сих пор заперта. А взламывать дверь боюсь. Знаете, все казалось, сделаю это – значит окончательно признаю его смерть. Я там ни разу не была, с тех пор, как начала с ним жить. Он и убирал сам. Может, там и акваланг… Вот что, меня все равно выписывают, да и главврач уже несколько раз заглядывал – намекал, что пора закругляться… Поедем вместе и откроем. Сами посмотрите, что там.

– Заманчиво, – сказал, поднимаясь, Корнеев, – с удовольствием отвезу вас домой. Но заметьте – ордера на обыск у меня нет.

– Я вас умоляю, зачем эти формальности!..

Процедура выписки много времени не заняла. Состояние здоровья Коробовой медикам опасений не внушало.

– Светлана Николаевна, вы переодевайтесь, собирайте вещи, я не буду мешать, – сказал майор. – Встретимся у главного входа. Об одном попрошу – не заходите к Троепольской. Она сейчас беседует с моим сотрудником – не будем им мешать. Чувствует она себя неважно, и врач разрешил непродолжительную беседу только в интересах следствия. Увидитесь позже.

– Хорошо. Я, между прочим, уже пыталась проведать Таню, но меня к ней не пустили. Вы не знаете – как ее дела?

– Все будет в порядке. Жду вас внизу.

Спустившись этажом ниже, Корнеев заглянул в палату к Троепольской. У ее кровати сидел лейтенант Тимошин. Лицо его лоснилось, кожа имела свинцовый оттенок. Опять язва допекает. Слегка наклонившись, он участливо беседовал с пострадавшей. Майор перехватил на мгновение вспыхнувший заинтересованный взгляд женщины, но тотчас веки ее устало опустились.

– Татьяна Степановна, прошу извинить за вторжение. Тимошин, можно вас на минутку?

В коридоре Корнеев сказал: – Слушай, Юра, прекрати терзать человека. Она же в полуобморочном состоянии, разве не видно?

– Вы напрасно это, товарищ майор, – обиделся Тимошин. – Я и пяти минут не пробыл в палате. Ждал конца обхода. Скоро заканчиваю. Да и толку не много. А что было после удара – и вовсе не помнит.

– Травма серьезная?

– Открытой раны нет, но последствия могут быть серьезные.

– Ну, ты известный пессимист. Слушай внимательно. Я в управлении появлюсь, может быть, только ближе к вечеру. Поэтому до моего приезда выясни, что нового у Куфлиева, и пора начинать оформление передачи материала по этому ограблению из райотдела к нам.

* * *

Коробова уже ждала, стоя вполоборота к дверям на залитой бетоном площадке у входа, как бы непроизвольно похлопывая себя по левому плечу средним и указательным пальцами правой руки. «Знакомо! – подумал майор. – Сигнал опасности». При появлении Корнеева она резко опустила ладонь на ремень покачивающейся у бедра черной лаковой сумочки, поправила выбившуюся прядь волос и вернула руку почти в прежнее положение, но уже со свободно разжатой кистью. Майор сделал вид, что не заметил ничего подозрительного, сбежал по ступенькам и галантно распахнул дверцу «Жигулей».

– Прошу, Светлана Николаевна.

Женщина опустилась на сидение. Перед тем как последовать ее примеру, майор тщательно протер и без того чистое боковое зеркало. Пока он этим занимался, ему удалось осмотреть пространство позади себя, но того, кто мог принимать сигналы Коробовой, обнаружить не удалось. Перед больницей было сравнительно безлюдно, так как в полдень передачи уже не принимались, а время выписки еще не наступило. Спешили одинокие прохожие, кое-где у тротуара стояли редкие машины. Среди пестрых частников виднелись «шашечки» салатной «Волги», понизу густо забрызганной грязью.

«После вчерашнего дождя мойку не прошел, – машинально отметил Корнеев. – Как только его из парка выпустили?» Впрочем, на капоте виднелась надпись: «Арендный подряд».

«А, новые экономические веяния… Та еще аренда. Внес план и твори, что угодно… Государству выгодно, и водитель, надо думать, не внакладе… Ишь, какая ряшка! Говорят, у таксистов это профессиональное – от сидячей работы… Одно странно, обычно на подряде они как угорелые мечутся по городу в поисках пассажиров, а этот отвалил голову на спинку и храпит… Замучался, бедолага… Впервые вижу, чтоб таксист спал на улице. Лица не вижу, только подбородок расплывшийся, а вот номер может пригодиться. Установить личность водителя, вздремнувшего в арендованном такси, не помешает, ибо остальные машины – пусты, прохожие тоже ведут себя спокойно…»

Краем глаза Корнеев уловил настороженный взгляд Коробовой и приказал себе расслабиться, затем, вновь пользуясь зеркалом, убедился в отсутствии сопровождения.

– Вы так уверенно ведете машину, словно вам уже случалось подвозить меня домой, – усмехнулась Коробова, успокаиваясь.

– Работа такая, – неопределенно ответил майор и остановился.

– Прибыли. У этой калитки я немало времени провел впустую, высматривая вас.

– А я тем временем от головной боли места себе не находила.

– Сочувствую. Ваше исчезновение очень встревожило меня.

– Приятно сознавать, что хоть кто-нибудь беспокоится о тебе, – сказала Коробова, открывая калитку. – Проходите, я сейчас собакой займусь. А машину можете так и оставить, ничего с ней не случится.

Собака с визгом бросилась навстречу хозяйке. Коробова ласково огладила ее со всех сторон и придержала за ошейник.

– Идите на крыльцо. Веранда не заперта.

Майор поднялся по деревянным ступенькам, снял крючок и отворил дверь в небольшую галерейку. Сзади послышался лай отпущенной собаки, и тотчас ее морда с разгону ткнулась в придерживаемую Корнеевым дверь, когти заскребли по дереву.

«Психологическая атака…» – криво усмехнулся майор, рука машинально дернулась подмышку за пистолетом.

– Фу, Диана1 . Место!.. Ах ты, бесстыдница! Вот как ты гостей принимаешь! – журила хозяйка собаку, поднимаясь на веранду. – Сейчас откроем, – Коробова отомкнула массивный навесной замок и сделала приглашающий жест. Однако майор вежливо посторонился, пропуская хозяйку.

Миновав короткий коридор, выложенный паркетом, они оказались в просторной комнате, обставленной компактной, подобранной со вкусом мебелью. Пронзительно зеленели березы на фотообоях.

– Налево – его комната, – кивнула Коробова. – Если хотите посмотреть, то давайте примемся за дело. А то я уже начинаю колебаться, – она пошарила наверху шкафа, нащупала ключ и привычно отперла дверь.

– А вы говорили, придется взламывать! – не удержался майор.

– Я надеялась, вы откажетесь. Но по дороге поняла, что все равно не отстанете. Так лучше уж сразу. Идите сами. Я не могу… Не готова. Все мерещится, будто… Ладно… Смотрите там, что хотите, а я пока тут приберу.

«Что это? Редкостная по убедительности игра или совершенно несвойственная подобным дамам чувствительность? И все ради того, чтобы меня разжалобить?» – подумал майор.

– Светлана Николаевна, я не имею права входить в эту комнату без вас. Понимаю, что тяжело, но ничего не поделаешь. Раз уж решились… – и майор, не то поддерживая, не то деликатно направляя Коробову, следом за нею переступил порог. Здесь совершенно не чувствовалось нежилого запустения.

– Смелее, Светлана Николаевна, не волнуйтесь.

– Не обращайте внимания. Делайте свое дело. Если что выяснится, мне легче станет. Я посижу пока.

Корнеев пододвинул единственный в этой комнате стул, а сам в раздумье присел на подоконник. Осматривать, собственно, было нечего. Не понимать этого хозяйка не могла. Обстановка была более чем скромной. Стол, накрытый клеенкой в бледных цветочках; высокий, наполовину застекленный сервант, на полках которого вразброс стояла дюжина тонкостенных стаканов; две самодельные полки, заполненые потрепанными книжонками, и небольшой черно-белый телевизор.

Корнеева заинтересовала лежащая на верхней полке общая тетрадь в зеленом коленкоре. Поглядывая на хозяйку, он нерешительно протянул руку.

– Господи!.. Да смотрите же!.. Я помогу…

Коробова рывком присела на корточки перед сервантом и обеими руками распахнула нижние дверцы. На пол полетели кусок материи, такой же расцветки сумка, небольшой топорик в чехле и паспорт на акваланг.

Корнеев повертел паспорт в руках.

«Ну-ну… Дата выпуска – тридцатое декабря 1988 года… И это все. К сожалению, ничего больше. При таком многообещающем начале…»

Зеленая тетрадь была заполнена вырезками из различных газет, в которых шла речь о налоговой политике по отношению к кооперативам, – информация общедоступная, никакой ценности для следствия не представляющая.

– Светлана Николаевна, я тетрадочку возьму посмотреть. Не возражаете?

– Берите что хотите, – раздраженно сказала Коробова. – Ему уже ничего не может повредить.

– Паспорт налицо, а акваланга нет. Странно… – бы размышляя вслух, сказал Корнеев, но его слова вызвали неожиданную реакцию.

– Вот именно. Здесь его нет. В других комнатах и быть не может. В машине на стоянке тоже не оказалось… Кому после этого верить?.. Уплыл, выходит, мой миленький! Теперь вы его ловите. Верно сказано, что больнее близких никто не ранит.

Кое-как успокоив Коробову, майор переворошил книжные полки. Мелькали названия и имена авторов множества монографий и справочников по экономике. И ничего больше.

Уже выходя, Корнеев задержался в галерейке:

– А ваши соседи через три дома… – он махнул влево. – Вы знакомы?

– А что такое? – удивилась Коробова. – Джумангалиевы? Здороваемся. А вообще, они все лето в рыбхозе. Поженились недавно. Дом у них развалюха развалюхой, привести в порядок – кучу денег надо. Вот и вкалывают. Молодые, силы и здоровье есть – остальное приложится.

– А вы случайно не видали стоявший за их двором «Камаз»?

– Это грузовик такой?

– Именно. Длинный автофургон. Простоял там не сколько дней, до пятницы. Думаю, он вам попадался на глаза.

– Погодите минутку, я собаку переведу в другое место, и вы получите ответ на ваш вопрос.

Вернулась она быстро, распахнула дверь:

– Прошу – и двинулась по мощеной дорожке вглубь сада. Впереди забелела стена пластиковых тарных ящиков.

– Чувствуется размах, – заметил майор. – Из од них пустых бутылок можно особняк построить…

– Леня говорил, что выбрасывать посуду нехорошо, а сдавать – несолидно. «Боржоми», соки, пиво он завозил машинами. Еще и подшучивал, мол, если что случится… проживешь на стеклотаре. Да где там… Собака в день по три бутылки сливок получала…

– Вы, Светлана Николаевна, пригласили меня осмотреть недвижимость?

– Нет. Хочу, чтобы вы убедились, что отсюда никакого обзора. Разве с яблони высматривать этот ваш «Краз».

– «Камаз»…

– Пусть так. Я в них не разбираюсь… А что, угонщики? – голос женщины внезапно сел. – Вы так переживаете, словно он золотом груженый.

– Золотом не золотом, но груз довольно ценный, кстати, имеет непосредственное отношение к «Сатурну» – детищу Леонида Викторовича. Ведь не станете же вы отрицать, что кооперативом руководил он, а вовсе не Фришман?

– Что же тут отрицать? Но ведь Лени нет, а я чем могу помочь? Господи, со всех сторон несчастья… смерти, какие-то пропажи, угоны. Я от этого просто с ума сойду!

– Ради бога, Светлана Николаевна! Я больше не буду вас тревожить и сейчас покину ваш дом, но на прощание прошу прислушаться к моему совету. Спустите собаку, хорошо заприте калитку и не принимайте никого, кроме самых близких людей. Рядом орудует банда, чтобы достичь своих целей они не пощадят никого. Терять им нечего, да и чувствуют они, что остались считанные дни до их захвата.

– Это правда?.. Вы действительно напали на их след? – заволновалась женщина. – Ох, скорее бы…

– Действительно, – сказал Корнеев.

Когда майор уходил, он слышал как Коробова, вняв его наставлениям, с грохотом задвигает мощный железный засов на калитке и спускает с цепи собаку.

* * *

Куфлиев вернулся из Кульсары разочарованным. Скорее по привычке, чем по необходимости, усевшись за стол, он стал перелистывать папки с «сатурнов-скими» документами. Когда появился Корнеев, Куфлиев приветствовал его вялым взмахом руки.

– Присаживайся куда-нибудь.

– Как поездка?

– Дела там, дорогой Игорь Николаевич, неважные: никто ничего не знает, никто ни за что не отвечает… В обязанности кладовщика в Кульсары входило только отпускать представителю «Сатурна» указанное в требовании количество деталей. Сербаев приезжал туда уже с флизелином, который получал у Юлеева в Гурьеве… А может и без флизелина. Что происходило в примыкающем к заводу помещении, не интересовало никого… Не удалось также выяснить, на чем основывалось такое безразличие, а с гибелью Сербаева надежда распутать узел в Кульсары приближается к нулю. Глупо думать, что тамошний кладовщик будет стучать сам на себя. Да и не знал он наверняка механики хищения… Копать надо в Гурьеве. Ах, жаль, что нет у нас всезнающего Юлеева…

– А что, Юлеев в одиночку принимал продукцию?

– Считай, что так. Перед поездкой в Кульсары я разговаривал с механиком Кругловым, который вместе с Юлеевым подписывал акты приемки. На вопрос, сколько ему осталось до пенсии, он, деликатно потупившись, признался, что ему всего сорок пять. Судя по лицу, не меньше тридцати из них он беспробудно пьет… Учитывая, что в распоряжении завсклада все запасы спирта, можно смело утверждать, что механик действительно ничего не видел. Если наши предположения о размахе хищений подтвердятся, то этот «специалист» получит срок, достаточный, чтобы осознать вред, проистекающий от дармового спирта, – мрачно пошутил Куфлиев.

В дверь осторожно постучали, и в проеме появилась масляная физиономия Фришмана.

– Милости просим, Борис Ильич. Из всех членов «Сатурна» вы единственный не оставляете нас своим вниманием.

– Все шутите, товарищи. А между тем три человека погибли. Хороши, нечего сказать, шуточки…

– Ну, об Ачкасове я бы те взялся говорить так определенно. Пока, несмотря на все старания, тело его не обнаружено, – сказал майор.

– И какая хитрая бестия стоит за этими убийствами! – начал Куфлиев. – Единственный, на мой взгляд, вероятный мотив преступлений – желание избавиться от свидетелей и соучастников. Если предположить, что и Ачкасов погиб, то единственный, кому выгодно такое развитие событий, – это вы, Борис Ильич. Ведь, на сколько я понимаю, других партнеров у вас не было?

– Минуточку, товарищ капитан, товарищ майор! – обеспокоенно завертел головой Фришман. – О чем вы говорите?.. Какие партнеры? Тоже мне, мафия… Я сроду не старался выглядеть самым честным евреем на свете. Бывало кое-что, но это все в прошлом. Да и грехи-то были, матерью клянусь, не уголовные, а так – дребедень хозяйственная. Стыдно даже вспоминать об этом.

– А мы и не спрашиваем, – осадил его Куфлиев.

– Нет, это замечательно! Вы всего-навсего шьете мне три убийства… да еще и с применением пыток! – не унимался Фришман, ерзая на стуле. – Боря Фришман – садист! Ну, потеха… Да я, если хотите знать, после тех снимков куска мяса в рот взять не могу. С души воротит… И представить страшно, кто пошел на такое зверство. Не Луков же с работницами, требуя недополученную зарплату, ха-ха! Я, кстати, намерен с ними рассчитаться из собственных средств…

– А может, кто-то из вашего окружения?

– Да никто! – категорически перебил капитана Фришман.

– А что вы скажете, – вмешался в разговор сидящий у окна Корнеев, о ташкентском кооперативе «Юлдуз», том самом, которому адресовались тридцать километров флизелина? – он снова раскрыл папку. – Все-таки на накладной печати «Сатурна».

– Ни сном, ни духом! – он поползал глазами по накладной. – Ну, подпись, это ясно, не моя… а печати всегда у Ачкасова хранились. Мне их Коробова в среду отдала. У нее дома, при свидетелях.

– Свидетели надежные?.. Подтвердят?

– Ну, зачем вы так? Это же Юлеев и Сербаев.

– Да-а-а, Борис Ильич, факты не в вашу пользу. Давайте-ка вернемся к «Юлдузу».

– Клянусь чем угодно, я даже не подозревал о его существовании. Да и какой мне резон продавать флизелин, когда его можно переработать у себя. Любой коммерсант знает, что товар продавать выгоднее, чем сырье. Что я – слаборазвитая страна?

– Но, положим, производство ваше от нее недалеко ушло, – усмехнулся Куфлиев. – Но есть кое-что и похуже – документы на такое количество материала отсутствуют. А раз так, то флизелин ворованный, что и подтверждает нам, что детали при транспортировке не упаковывались. Значит, кроме наказания за хищение придется возвращать государству деньги за невыполненную работу… Так что и ваш благородный жест – просто заблаговременный расчет с частью долгов. Для суда, правда, – это факт положительный. Одним словом, Борис Ильич, советую набраться мужества и рассказать все как есть. Как председатель вы всегда служили прикрытием, так неужели вы и теперь собираетесь выгораживать запутавшихся дельцов?

Фрипшан увял. Улыбка застыла на его лоснящемся лице, как приклеенная. При последних словах капитана он поднял голову и быстро взглянул на него:

– Если бы я знал, чего вы от меня хотите. Я понимаю так – виноват, значит, сажайте, потом все равно выпустите. Я на вас за этот незаконный акт даже жаловаться не буду – вот честное мое слово.

«Намекает на желательность изоляции», – подумал Корнеев, и решил проверить, верна ли его догадка:

– Вы, Борис Ильич, словно путевку в престижный санаторий выпрашиваете. Неужто так в тюрьму хочется?.. Боитесь, что ли?.. Так поделитесь вашими подозрениями, а мы проверим. Не стесняйтесь…

– Ошибаетесь, товарищ майор, не угадали. Просто тюрьма – место тихое, охрана надежная. Что-то в последние дни много событий, и все – рядом. И поверьте, я ни сном, ни духом…

– А где «Камаз» вашего кооператива? Уж это председатель знать обязан…

– На стоянке, скорее всего. Где ему быть?.. Вы же наслышаны, что всеми серьезными делами у нас заправлял Ачкасов, так что я до сих пор концов не найду… Когда Сербаев отправлялся в рейс – он оформлял документы и забирал машину. Мне оставалось только бумаги подписать… Но этих накладных на тридцать километров флизелина я не подписывал, и про «Юлдуз» действительно впервые слышу… Только Леонид мог бы рассказать обо всем этом, да что теперь уж…

– Не отчаивайтесь, может статься, и расскажет, – без всякой иронии пообещал Корнеев. – Давайте пропуск подпишу.

Едва за председателем закрылась дверь, капитан и майор обменялись понимающими взглядами.

– Ну, гусь! – засмеялся капитан. – Неспроста ему в камеру захотелось. Уважить, что ли?

– Не вводи государство в расходы. Каждый его шаг под контролем. Следить за ним – одно удовольствие, семью отправил в деревню, сам безвылазно сидит дома. Сегодняшняя поездка к нам – первая за все время… Запас продуктов, очевидно, в доме есть – голодной смертью не помрет. Машина прямо перед подъездом, сигнализация включена: стоит только прикоснуться к «Волге», как врубается сирена и зажигаются все огни. Наши видели, как вечером какой-то паренек случайно оперся на капот, так, бедняга, отскочил, как ужаленный, от такой светомузыки… А боится Борис Ильич другого… Правда, на помощь не торопится звать.

– Из двух зол…

– К сожалению, он выбрал большее. Если только сам не является его источником… Ладно, Талгат, думай, а я пойду к себе. Надо переварить информацию.

К удивлению майора, дверь в его кабинет оказалась открытой. За столом по-хозяйски расположился лейтенант Тимошин.

– Не ожидали, Игорь Николаевич?

– Честно говоря, я думал, ты корпишь в райотделе над материалами Троепольской.

– Дело в том, что райотделовцы, когда узнали, что мы берем себе это ограбление, в два счета передали мне дело, обеспечили транспортом, да еще и пообещали переадресовать сюда свидетеля, вызванного на сего дня. И еще. Когда я уходил из больницы, то не поленился опросить дежурных медсестер. Оказалось, что нашими потерпевшими интересовались. Само по себе это неудивительно: женщины молодые, симпатичные, незамужние…

– Не тяни кота. Кто конкретно?

– Большой такой молодой казах спрашивал о здоровье Коробовой именно в то время, когда вы разговаривали с ней в палате.

– За ним, конечно, не проследили? Ах, да… Но что ему в Коробовой? Ведь двадцать восемь тысяч не у нее похитили?