Текст книги "Террор гладиатора"

– Что ты мне всю эту херню коробовскую пересказываешь? – разозлился вдруг Никитин. – Душ какой-то, блядь… Смерть в момент удара… На хер мне это все? Ты свои выводы давай.

Однако никаких особых выводов у Герасимова не было. Информация была не слишком обширна, чтобы выудить из нее что-либо определенное. Но для таких ситуаций у начальника аналитического отдела всегда был в запасе ход, который он называл «фэнтези» – он просто подсовывал начальству какую-нибудь оригинальную версию, не подтверждавшуюся имевшейся в его распоряжении информацией, но и не опровергавшуюся. Замечание Никитина его тоже разозлило. Что он, в самом деле, ясновидящий, что ли? И он решил воспользоваться этим своим приемом.

– Хорошо, перехожу к выводам. Человек, совершивший терракт на компрессорной станции, одного роста и телосложения с инженером, одеждой которого он воспользовался – то есть, ничего особенно примечательного – средний стандарт. В первые часы после терракта одет был в джинсы фирмы «Lee» и черную поношенную рубашку с коротким рукавом. Возможно – легко ранен. Теперь – профессиональная характеристика. Приемами рукопашного боя владеет в совершенстве, очень силен, склонен к убийствам с особой жестокостью. Вполне вероятно, что тупой предмет, раздробивший грудь одного из охранников – это его кулак…

– Стой, – резко оборвал его Никитин. – Ты сказал достаточно много. Но из того, что ты сказал, следует еще один вывод.

Никитин посмотрел на него в упор.

– Что ты знаешь его имя.

«Как бы не сесть сейчас в лужу…» – мелькнуло в голове у Герасимова. Но отступать было уже поздно. В его распоряжении был только один ответ. Им ему и пришлось воспользоваться.

– Знаю, – сказал Герасимов.

– Кто? – переспросил Никитин.

Герасимов собрался с духом. Если он сейчас ошибется, это может стоить ему карьеры. Но ведь есть вероятность, что и угадает.

– Иван Марьев, – уверенно сказал Герасимов, – Отмороженный.

– Верно, – кивнул головой Никитин. – Я и сам так думаю.

«Однако…» – подумал Герасимов. Больше никаких мыслей в его голове не было.

Никитин, не замечая состояния своего главного аналитика, прошелся по кабинету в явном возбуждении. У него достаточно было и мыслей, и версий, и предположений. Из которых он упорно склонялся к одной. Может быть, ему просто хотелось, чтобы именно эта версия оказалась истинной, может быть, его интуиция, значительно более развитая, чем у Герасимова, подсказывала этот вариант, но до уверенности в своей правоте ему оставался всего один шаг. Нужно было связать вместе, в один узел, все торчащие пока в разные стороны концы.

И Герасимов это вовремя сообразил. Не важно, в конце концов, окажется ли он в итоге прав. Сейчас важно было выдать обобщающую версию, включающую в себя все требующие объяснения факты и объясняющую все мотивы. Что-то вроде теории относительности, включающей в себя законы Ньютона в виде частного случая.

У Герасимова были некоторые проблемы с интуицией, но зато он обладал отлично развитым и четко работающим логическим, аналитическим аппаратом. А одно стоило другого. Да и в психологии он, хоть немного, но все же разбирался. Настолько, чтобы понять, что сегодня все мысли генерала Никитина заняты единственной фигурой, неожиданно всплывшей в его памяти.

«Воскресший» из небытия Владимир Крестов, – напряженно размышлял Герасимов. – Вот кого нужно связать с Марьевым… Раз уж мы с Никитиным решили, что террорист именно он. Или это я один решил? Не-ет… Никитину такой вариант очень понравился. Ох и любит этот старый козел сводить какие-то личные счеты!»

– Марьев… Отмороженный… – размышлял тем временем Никитин, расхаживая по кабинету. – Что-то я тут до конца не пойму. Каким же образом он связался с привидением Вовки Крестова?..

И тут Герасимова посетило вдохновение. Такое с ним иногда случалось. И было, как правило, верным предвестником повышения по службе.

– Крестов! – воскликнул он. – Так это же Крестный! Тот самый неуловимый старый урод, которого мы чуть не взяли в заброшенном доме отдыха около Балашихи. После того, как Отмороженный устроил нам на Казанском вокзале ту идиотскую разборку с горой трупов. И в очередной раз ушел. Ну, Крестный же!

Герасимову уже не казалось странным и не аргументированным его предположение о том, что в Поволжье «работал» Отмороженный. Все вдруг стало на редкость логичным и увязанным.

– Да ну же, Никитин! – горячился Герасимов. – Твой воскресший друг и есть тот самый Крестный, на которого работает Иван Марьев! Отмороженный! Ведь все же сходится одно к одному!

Никитин, в противоположность горячившемуся Генке Герасимову, вся экспрессия которого определялась возбуждением от разрешенной, наконец, сложной задачи, оставался спокоен. Его лицо не выражало удовлетворения, оно, скорее, было исполнено скорби.

– Не горячись, мальчик, – сказал он слишком спокойно для генерала ФСБ, решившего сложную задачу. – Вижу, что Крестный… Я с этим…

Никитин поморщился.

– …Крестным… вместе не один год прожил. Жизнью не раз рисковал – бок о бок с ним. А теперь вот… так получается.

Герасимов внутренне напрягся. Момент был такой, что на нем можно было очень хорошо погреть руки. И даже спихнуть Никитина. Если он, конечно, пойдет дальше в только что обозначившемся направлении. Вопрос заключается только в том, какие шансы имеет сам Герасимов на то, что именно его назначат на место генерала Никитина. Если оно, конечно, освободится…

Герасимов прикинул все за и против, взвесил еще раз свои перспективы на назначение, прикинул потери, которые его ожидают, если Никитин так или иначе выкрутится, и решил, что овчинка выделки не стоит. Молод, молод был еще Герасимов, да и опыта боевого маловато… Рано идти ва-банк. Поэтому он решил не провоцировать генерала на проявление ностальгически дружеских чувств в отношении Владимира Крестова-Крестного, за которым числилась организация о-о-чень крупных убийств в Москве…

А ведь стоит только записать на диктофон сентиментальные излияния руководителя федеральной службы безопасности генерала Никитина, да передать в службу безопасности Президента, благо, портативный диктофон Герасимов всегда имел при себе, – мало ли зачем может пригодиться. Сегодняшние, например, «воспоминания» Никитина он записал, – для себя, для истории, наконец. У Герасимова была целая коллекция пленок с записями, содержащими очень разную и очень интересную информацию… И кое-кого, правда, пониже Никитина рангом, он мог утопить уже сегодня. Но не видел в этом для себя особой выгоды.

«Нет, за Никитина нужно пока держаться крепко, – подумал Герасимов. – И его держать на плаву, насколько это в моих силах и возможностях… В конце концов, с ним у меня контакт очень хороший. И не скрывает он от меня почти ничего..»

– Товарищ генерал, – выбрал он самое идиотское обращение – «по форме» – но ведь он и пытался сейчас выглядеть идиотом, – разрешите напомнить вам о вашем профессиональном долге. Вы, товарищ генерал, не должны поддаваться расслабляющим воспоминаниям о дружбе с этим человеком… Сейчас он ваш враг.

Никитин смотрел на него спокойно и не перебивал. У Герасимова от его спокойствия пробежал неприятный холодок по спине.

– Спасибо, Гена, – сказал он, наконец, совершенно бесстрастно, не улыбнувшись, не повысив голоса. – Иди. Ты пока свободен.

«О, черт! – мысленно стукнул себя кулаком по лбу Герасимов. – Переиграл!»

Оставшись один, Никитин достал из своего личного сейфа бутылку коньяка, которую купил только сегодня утром, но оставалось там уже едва-едва, чтобы дно прикрыть, выплеснул из нее остатки прямо в рот и бросил пустую бутылку в мусорную корзину.

«Ничего этот сопляк не понял, – удовлетворенно подумал Никитин о своем заместителе Геннадии Герасимове. – Я очень хочу убить своего воскресшего друга Вовку Крестова. Именно его, а не какого-то Крестного, которого я никогда в глаза не видел…»

Глава восьмая.

И Никитин ринулся в атаку. Герасимов поначалу вообще ничего не понимал в его действиях и переживал за свой промах в последнем разговоре, который, как он полагал, послужил причиной охлаждения их отношений и нарушения сложившегося контакта с генералом, но потом до него дошло, что он просто наивный щенок по сравнению со своим многоопытным шефом. Не во всем, конечно, но в плане активности и решительности действий… Понял он и то, что не было никакого охлаждения со стороны Никитина, просто тому было сейчас не до Герасимова. Ситуация определилась и требовала действий, а не размышлений.

Никитин, был уверен в том, что Крестный… Нет, не мог он называть его этим чужим именем… Что Володька Крестов не отступится от своего плана, раз уж он начал его воплощать в жизнь. Крестов всегда думал очень долго, но решив что-то, стоял на своем и шел к цели, какие бы препятствия на пути не возникали. Он просто убирал с лица земли эти препятствия, будь то люди или обстоятельства. Причем никогда не делал это своими руками. Всегда находил талантливого исполнителя, как тогда, в Сальвадоре, нашел Никитина, чтобы ограбить Национальный банк…

В истории, которую Никитин рассказал Герасимову об операции, проведенной им и Крестовым, правдой было не все. Вернее, действительности она соответствовала только до того момента, когда они с Крестовым принесли рюкзаки с деньгами на тайную квартирку в пригород Сан-Сальвадора. А дальше там началось такое, о чем Никитин никогда бы и никому не рассказал. Никитин заметил тогда какое-то неадекватное поведение Крестова, какую-то нервозность в нем, но ему мешало возбуждение от миллионов долларов, которые были набиты в его рюкзак и мешали сосредоточиться, маня перспективами, открывающимися вместе с обладанием ими.

Конечно, ни в какой Парагвай Никитин не собирался, а от одной мысли стать обладателем кофейной плантации у него сводило скукой скулы. Он даже не был уверен, что в этом долбаном Парагвае вообще выращивают этот долбаный кофе. А в разговоре с Герасимовым и совсем «лажанулся», вложив в уста Романовского фразу, в которой тот перепутал столицы Парагвая и Уругвая.

Не собирался, конечно, и Крестов ни в какую Бразилию! Да только идиот мог рассчитывать влезть в бразильский футбольный тотализатор со своими миллионами. Для этого надо родиться в Бразилии. И причем – обязательно – бразильцем. Это же одна из немногих, но известных на весь мир очень узко национализированных криминальных структур. Иностранцу в ней делать нечего. Уж кем-кем, а идиотом Крестов не был. Не собирался он в Бразилию. Хотя, куда-нибудь он должен был собираться. Не в САльвадоре же он собирался оставаться! Это был бы идиотизм покруче…

Но вот о том, что же все-таки собирался делать Крестов, Никитин узнал слишком поздно. Бессознательно регистрировавшиеся им факты каких-то «неправильностей» в поведении Крестова сложились в его голове только в тот момент, когда он получил по ней такой удар рукояткой пистолета, что через двадцать секунд вырубился, уверенный в том, что эта сволочь его сейчас пристрелит. Он успел запомнить только направленный на него ствол и последнюю фразу, произнесенную Крестовым: « Мне очень жаль, но Боливар не выдержит двоих…» Чертов пижон! Начитался идиотских романтических книжек. Супермена из себя строил, а пристрелить тогда Никитина не решился, испугался чужой смерти! Как же он, наверное, своей-то смерти боится…

Короче, когда Никитин минут через пять очнулся в квартире не было ни Крестова, ни денег. В тот момент Никитин и поклялся себе когда-нибудь убить Крестова. Не из-за денег. Из-за предательства.

Очнувшись, Никитин сразу же понял, что самому ему Крестова уже не достать. Не стоило труда Никитину определить, что в сарае, стоящем во дворе дома, Крестов успел припрятать небольшой полугрузовой «фольксваген». Погрузить в него деньги, которые Никитин помог Крестову донести из банка, было делом минутым. Никитин догнать Крестова уже не смог бы. Это, наверное, понял и Крестов, оставив Никитина в живых. Но он не учел тогда одного – того, что руководителем всей местной сети КГБ был в то время Романовский, вместе с которым Никитин исколесил полсвета, съел полпуда соли и полпуда перца чили и отправил на тот свет не одну сотню людей.

Ни к кому другому Никитин не смог бы обратиться со своей бедой. А для него предательство было именно – беда. И Романовский знал это, он поверил, что Никитиным движет не месть за потерю своей доли украденных денег, а жажда возмездия бывшему другу за предательство. И тогда в игру вступила структура, против которой бессилен был не только Крестов, но и любой другой на его месте. Да и на любом другом месте – тоже. Потому, что эта структура была на тот момент всесильной.

Крестова взяли через час после того, как Никитин пришел к Романовскому. В Сальвадоре сделать это было просто, поскольку шоссе и в самом деле было единственным и вело, как и любая дорога, всего в два конца. Двинулся Крестов, конечно же, в сторону Гватемалы, уж он-то не боялся никакой мифической радиации.

Взяли и Крестова, взяли и деньги. В аэропорту столицы Гватемалы, городе с таким же названием, при попытке купить самолет. И Романовскому, как он ни вздыхал при этом, пришлось-таки отправить деньги в Мексику, на спецсчет ГКБ. Как ни лаком был кусок, но Романовский понимал, что теперь шила в мешке не утаишь, можно лишь отмазать кого-то от этого дела. Структура таких кусков из своих зубов не выпустит. И если будешь продолжать за этот кусок держаться, проглотит тебя вместе с этим лакомым куском.

Никитина Романовский отмазал, но при этого пришлось заодно отмазать и Крестова. И поскольку всегда потом оставался их непосредственным начальником, всегда следил, чтобы они не встречались друг с другом. Никитин и Крестов с тех пор всегда получали служебные задания, как минимум, на разных континентах.

В Афгане их свел случай. Романовский, когда узнал из рапорта о гибели Крестова, отозвал Никитина в Москву и на неделю посадил под арест, пообещав ему, что если он окажется причастным к этому делу, то пойдет под трибунал. Докопаться до истины, которая, как теперь выяснилось, лежала вообще в другой стороне, помешали события в Афганистане, заслонившие собой мелкие разборки. Да и легче было Никитину поверить, чем узнать, как там случилось на самом деле. И Романовский решил Никитину поверить.

Крестов, подпольными путями перебравшись в Москву, с годами стал Крестным, захватив себе одно из очень хороших авторитетных мест в московском криминальном подполье. И когда узнал, что Никитин руководит одним из силовых ведомств, сразу понял, что эму угрожает очень серьезная опасность. Крестов знал, что Никитин никогда в жизни не простит ему того предательства в Сальвадоре. Потому, что очень хорошо знал Никитина.

Можно было бы, конечно, и уйти на заслуженный покой, раствориться в небытии, как это ему уже не раз удавалось, но воспоминание об упущенных в Сальвадоре долларах не давало ему покоя. Он мечтал еще раз пережить это ощущение всемогущества, какое он испытал, уходя с двумя рюкзаками из квартиры, в которой валялся на полу оказавшийся «лохом» Никитин. Да и обида, пережитая им в Гватемале, когда какие-то гебовские молодые шестерки, которым лишь бы выслужиться, вырвали из его рук так красиво и легко добытые деньги, не давала ему покоя. Он был готов пожертвовать чем угодно, чтобы отомстить унизившей его структуре.

Когда Союз развалился, и КГБ трансформировался в разные другие структуры, Крестов понял, что правоприемницей его обиды стала сама Россия, в которой его ничего не держало, кроме желания отомстить.

Итак, Никитин был на сто процентов уверен в том, что план Крестова будет повторять уже знакомые ему схемы. Одна из главных его составляющих – провоцирование паники угрозой радиоактивного заражения. Крестов постарался теперь прикрыть действия своего террориста еще и националистической истерией, которую усердно раздували московские, в основном, газеты.

«Ну, что ж, – подумал Никитин, с газет и начнем…» И приказал Герасимову срочно вызвать в Москву командира спецотряда «Белая стрела» Сергея Коробова вместе с десятком его бойцов.

Коробов прибыл через два часа, прилетев на вертолете, и сразу же явился к генералу Никитину. Он был зол на весь белый свет, главным образом из-за того, что постоянно опаздывал на несколько часов туда, где только что побывал террорист. Просидев у Никитина в кабинете час, он вышел от него еще злее. Он не все понял из того, что говорил ему Никитин, но в его голове четко засело имя – Иван Марьев, Отмороженный. На этого человека Коробов давно уже точил зуб, горя жаждой мести за смерть двух своих друзей, зверски убитых Отмороженным. Коробов вновь рвался в Поволжье, по которому мотался где-то Иван Марьев, готовясь совершить новый терракт, но Никитин приказал остаться в Москве. Сказал, что здесь есть дело поважней.

…Вечером того же дня произошла трагедия в редакции газеты «Эхо России». Редакция располагалась на четвертом этаже одного из ведомственных зданий, где арендовала несколько комнат. Очередной номер был успешно подготовлен к выпуску, сверочные полосы подписаны главным редактором в печать, корректоры разошлись, выпускающий редактор уехал на редакционной машине в типографию. В редакции остался один главный редактор, Ринат Аблязов, писавший в своей газете под псевдонимом Иван Русаков. Он решил подождать, пока вернется машина из типографии, чтобы отвезти его домой, а пока, чтобы не терять времени, решил написать статью для следующего номера.

Только что он созвонился по контактному телефону с Крестным, и тот сообщил ему, что деньги за завтрашний номер переведены на его личный счет а банке – восемнадцать тысяч долларов – по одной за каждый материал номера. Но главное – Крестный дал информацию для следующего номера. Такую информацию, что за нее любая газета заплатила бы любую цену, а «Эху России» она досталась бесплатно. Мало того, за каждый газетный материал, написанный по этой информации, Аблязов получал по тысяче долларов. Причем, писал он их не все сам, давал редакционные поручения своим журналистам. Деньги, полученные от Крестного, конечно же, брал себе. Журналистов, считал главный редактор, нужно держать в черном теле. Чтобы злее были.

Информация, полученная от Крестного, была первый сорт. Сегодняшней ночью будет взорван химический комбинат в Новочебоксарске. Это на правом берегу Волги. А на левом – в то же время загорятся торфяные разработки в поселке, носящем идиотское название Дрянное. Это же сенсация. Нужно срочно писать материалы для завтрашнего номера, только вот подумать надо, каким политическим соусом полить эту сенсацию. И Ринат Аблязов напрягал свое воображение, судорожно грыз свой «Parker», прикидывая так и эдак пропагандистские националистические лозунги.

В опустевшем здании было тихо, каждый звук разносился по нему гулким эхом. Иногда это вызывало какое-то жутковатое ощущение, что-то вроде предчувствия трагедии. Аблязов иногда ежился, но успокаивал себя тем, что это мгновенно накатывающееся на него чувство страха вызвано живописными картинами гибели людей в Новочебоксарске, которые он представлял, чтобы расписать их в своем материале для пущего эффекта, ужаснуть читателей своей газеты безвинно пролитой кровью. Он задумался, какое же число погибших и раненых приписать этому взрыву?

Его внимание на мгновение привлек какой-то шум в конце коридора, у входной двери, где сидел дежурный милиционер. Аблязов вздрогнул, на него опять накатил страх, но он тут же успокоился, решив, что это вернулся шофер из типографии, чтобы отвезти его домой.

– Слава! – крикнул он в приоткрытую дверь кабинета, – подожди меня еще минут пять, я сейчас, только статью закончу.

Славка, как всегда ничего не ответил. Шофер привык ждать редактора, который всегда последним уезжал домой, и поэтому всегда застревал у дежурного – поболтать. Наверное и сейчас треплется с охранником в его каморке. Только вот странно, голосов совсем не слышно. Обычно их треп довольно отчетливо разносится по пустому коридору. Любили трепаться – хуже баб.

– Слава, – снова крикнул Аблязов, – ты газеты завтрашние захватил из типографии?

Ответа шофера он снова не услышал, но раздались уверенные твердые шаги по коридору, которые приближались к кабинету.

«Славка газеты несет, – подумал Аблязов, – надо еще раз первую полосу прочитать. Сучки эти, корректорши, совсем охамели… Да им же работать просто некогда – их вся редакция ебет по очереди! Ну, если найду хоть одну ошибку – завтра же уволю!»

Едва он успел додумать последнюю фразу, в дверях кабинета показался человек. Но это был вовсе не Славка. На вошедшем был черный спецназовский комбинезон, на голове – маска с прорезью для глаз. В правой руке – пистолет, в левой – дубинка.

– Э-э-э-э… – промычал Аблязов, одной рукой рефлекторно потянувшись к телефону, а второй, вполне осознанно, – к кнопке тревоги, закрепленной где-то на крышке стола снизу, он никогда ею прежде не пользовался и подзабыл – где она находится.

– За голову руки! – крикнул ему вошедший, направив на него пистолет.

Аблязов отдернул руку от телефона и поднял ее к голове, но вторую продолжал держать внизу, никак не нашаривая эту дурацкую кнопку тревоги. Чуть ниже плеча ему вдруг что-то стукнуло по руке, словно кто-то невидимый врезал ему железным ломом прямо по кости. От удара рука сама выскочила из-под стола и повисла вдоль спинки кресла, на котором он сидел.

– Я же сказал, тварь, – за голову руки! – услышал он вновь резкий, раздраженный голос человека в черном комбинезоне.

Аблязов догадался, что в руку попала пуля. Но самого выстрела он не слышал и не видел, чтобы наставленный на него пистолет дернулся. Ему сначала не было больно, но как только он понял, что только что в него стреляли и попали, как на него обрушилась боль в раненой руке. Он замычал и схватился за плечо второй рукой.

В комнату вошел еще один человек в такой же одежде. И тоже – с пистолетом. Едва бросив взгляд на Аблязова он сразу же заорал на первого.

– Ну, блядь такая! Сказали же тебе – без стрельбы!

– Так он, сука, тревогу хотел включить, – начал оправдываться первый. – Кнопку шарил…

– Заткнись! Дома разберемся, – одернул его второй человек в комбинезоне, вероятно, старший, очень уж он уверенно держался. – Давай, быстро!

Тот, что вошел первым, кивнул и быстро вышел из аблязовского кабинета в коридор. Раздались его торопливые удаляющиеся шаги.

Руку у Аблязова нестерпимо ломило, но он все же сумел выдавить из себя:

– Что вам нужно? Кто вы?

– А зачем это тебе знать кто мы? Еще одну сенсацию опубликовать хочешь? – спросил человек. – Ну, что ж, давай. Я удовлетворю твое любопытство. Люблю быть в центре внимания.

С этими словами он снял маску. Аблязов увидел моложавое лицо, над открытым лбом с зачесанными редкими волосами – небольшие залысины.

– Я тебе скажу, кто я. – сказал человек. – Но за это ты мне честно, искренне, как маме родной ответишь на один вопрос. Согласен?

Аблязов кивнул. Он вообще на все, что угодно был заранее согласен. И не понимал даже, почему его об этом спрашивают. Лучше бы приказывали. Он на всякий случай еще раз кивнул.

– Значит – договорились. Ну, что ж… Я – генерал-лейтенант федеральной службы безопасности Алексей Никитин. Сокращенное название моей конторы – ФСБ. Это-то ты должен и сам знать…

Едва Аблязов услышал про службу безопасности, он успокоился даже. Несмотря на свое ранение. Да это же все какое-то дикое недоразумение. Врываются! Стреляют! В руку ранят!.. Беспредел!

– Ваш сотрудник стрелял в меня! – бросился сразу жаловаться перепуганный Аблязов. – Он попал в меня! Вот – в руку.

– Вы же слышали, господин Аблязов, – ответил Никитин, – как я сказал ему, что разберусь с ним дома. Дома, между прочим, это значит – на Лубянке… Вы, кстати, можете не волноваться, Вас мы туда, конечно же, не повезем. Мы уж как-нибудь без Вас, сами. От вас всего-навсего требуется только немного помочь следствию. И это, поверьте, в Ваших силах…

Никитин подошел к редакторскому стогу, отодвинул стул, на котором обычно сидела на совещаниях у редактора заместитель Аблязова, ответственный секретарь редакции Лика Ликоспастова, и сел напротив руководителя и главного «пера» «Эха России».

– Теперь ваша очередь, – сказал он. – Отвечайте! Как найти человека, который уговорил Вас принять участие в этом фарсе?

– Но… Я не знаю, где его искать! – заволновался Аблязов. – Я одно только про него знаю, что его зовут – Крестный…

Аблязов не на шутку расстроился. Оказалось, он не может ответить на вопрос, как обещал. Сейчас этот Никитин разозлится и прострелит ему еще одну руку. Или ногу. Или голову. Или вообще убьет.

– Вы обратили внимание, Аблязов? – снова спросил Никитин. – Я не спрашивал, как его зовут. С вашей стороны это – не честно, не искренне и не как маме родной, Мы просто теряем время.

– Я честно, товарищ генерал! – расстроился Аблязов. – Я честно– не знаю.

– Не верю! – совсем по-режиссерски заявил ему Никитин. – Вы печатаете материалы по его заказу. Как же он передает вам информацию?

– Ах вы об этом! – обрадовался Аблязов. – По телефону.

– Номер, быстро! – приказал Никитин.

– 936-65-89 – выпалил Аблязов. – Только это не его телефон…

– Как ты сказал? – не понял Никитин.

– Там какая-то женщина, наверное, диспетчер на телефоне, каждый раз говорит, по какому номеру я должен позвонить. Или сообщает, чтобы я ждал, а он позвонит сам. Вот, как сегодня вечером это было…

– Что он тебе сегодня сообщил? – быстро спросил Никитин. – Отвечай!

– Сегодня ночью будет взорван в Новочебоксарске химический комбинат…

– Все? – перебил его Никитин.

– Нет, нет, подождите, – заторопился Аблязов. – Сегодня же загорятся, он сказал, загорятся торфяные разработки а каком-то поселке Дрянном но левом берегу Волги… Наверное, это будет поджог…

– Это он тебе сказал? – уточнил Никитин. – О том, что это будет поджог?

– Н-нет… Это я сам так подумал…

– Последний вопрос. – заявил Никитин. – Много он тебе заплатил?

– Что вы, что вы, совсем немного, – Аблязов засуетился и даже попытался, несмотря на сильную боль в руке, выдавить из себя подобие улыбки, понимая при этом, что не имеет никакого значения – много или мало – главное, действительно – заплатил.

– Сколько? – рявкнул на него Никитин.

– Пятнадцать-двадцать тысяч долларов за каждый номер газеты, – выпалил Аблязов.

– Дешевка, – процедил сквозь зубы Никитин. – Даже продать себя не умеешь…

В кабинет снова заглянул тот спецназовец, что прострелил руку Аблязову.

– Ты закончил? – спросил он Никитина.

– Сережа, срочно сообщи своим ребятам в Чебоксары – сказал тот, – сегодня ночью Отмороженный будет взрывать химкомбинат в Новочебоксарске, а затем подожжет торф на левом берегу, напротив.

Никитин посмотрел на часы. Половина первого. Черт! Поздно уже.

– Давай быстрей, – крикнул он на Сергея. – Может быть, он еще не начал.

– А с этим? – кивнул Сережа на Аблязова.

– Выполняй, блядь! – рассвирепел Никитин. – С этим я и сам управлюсь. Ты все принес?

– Да. В коридоре. – ответил Сергей и тут же исчез за дверью.

Никитин встал, и медленно подошел к трясущемуся Аблязову вплотную.

– Ну, что ж, – сказал он, – я вижу, что Вы, Аблязов, честно и искренне выполнили наше с Вами соглашение. Я получил ответ на свой вопрос. И нам осталось только попрощаться…

Никитин достал из кармана наручники и пристегнул правую ногу Аблязова к ножке массивного письменного стола, за которым тот сидел.

– Что вы делаете? – заволновался тот. – Зачем это? Вы же обещали оставить меня в живых!

– Извините, как вы сказали? – переспросил Никитин на ходу, выглянув в коридор и притащив оттуда две канистры. – Я обещал вам нечто подобное?

Он открыл обе канистры и в кабинете резко запахло бензином.

– Давайте восстановим в памяти наш разговор, – продолжал Никитин, опрокинув на бок одну канистру и наблюдая как бензин толчками выплескивается из нее и растекается по кабинету широкой лужей.

– В ответ на вашу откровенность я обещал вам ответить на ваш вопрос – Кто я?

Говоря это, Никитин подошел к Аблязову со второй канистрой в руках.

– Вы мне честно ответили, я вам честно представился. могу повторить – генерал Никитин, ФСБ. Каждый выполнил свои обязательства. А больше мы друг другу ничего, как будто бы, не обещали.

С этими словами он щедро плеснул на Аблязова из канистры, поставил ее на пол перед ним, но так чтобы тот не мог дотянуться, сунул в открытую горловину обрывок огнепроводного шнура, того самого, который испокон века называли бикфордовым шнуром, поджег его зажигалкой и все так же медленно направился к двери.

Аблязов визжал и дергался, стараясь приподнять свой письменный стол, к которому был прикован наручниками. Из его попыток ровным счетом ничего не выходило. Никитин уже стоял в дверях.

– Всего доброго, – сказал он, не обращая никакого внимания на истошные крики Аблязова. – Вы очень помогли следствию…

И, выйдя из кабинета Аблязова, аккуратно закрыл за собой дверь.

Аблязов перестал дергать одной рукой стол, поняв бесплодность своих попыток, и не в силах оторвать взгляда от тлеющего огонька, медленно продвигавшегося к горловине канистры, начал лихорадочно стаскивать с себя пиджак. Содрав его, он тщательно примерился и бросил пиджак с сторону канистры, стараясь накрыть ее сверху. На что он рассчитывал, неизвестно. Канистра стояла в луже бензина. Тяжелый от пропитавшего его бензина пиджак ударил ее в боковую стенку, она сильно качнулась, плеснулся бензин внутри нее, Она накренилась еще сильнее, и очень медленно, как показалось Аблязову начала падать на бок. Он провожал глазами тлеющий огонек, описывающий плавную кривую. Вот, наконец, канистра ударилась боковой стенкой о ковер, устилающий пол кабинета, обрывок тлеющего шнура выпал и коснулся пропитанного бензином ворса ковра…

Последнее, что еще видел Аблязов – летящую прямо на него стену огня…

Следующий шаг, предпринятый Никитиным – установление контроля над телефоном диспетчера Крестного, который сообщил ему Аблязов. Номер проверили и тут же установили, что принадлежит он какой-то бойкой, судя по ее манере общения, девице, действительно, выполняющей функции диспетчера на телефоне.

Никитин послал к ней Герасимова и тот после полуторачасовой беседы выяснил, что и она никогда Крестного не видела, что звонит он только по телефону, номера для связи с ним дает каждый раз новые. С Аблязовым, да, соединяла несколько раз… То есть, не соединяла, а передавала тому номера телефонов, по которым надо звонить… А последний раз Крестный передал через нее, что сам позвонит этому Облезлову… Ой, извините, Аблязову…

Чем занимается Крестный, понятия не имеет, где находится его офис —тоже. Деньги она от него по почте получает, переводом. Откуда посылал? Да черт его знает… из разных почтовых отделений.