Текст книги "Американский пляж (сборник)"

С этими мыслями он отправился в магазин. Проходя мимо «Дома книги», Валерий невольно остановился, «Зайти? Может, там есть книга о Чкалове? А если дорого стоит, как же тогда пиво?» – но в магазин все же зашел. Несколько минут потоптался у прилавка, потом решительно подошел к продавщице.

– У вас книги о Чкалове есть?

– О Чкалове? – удивленно спросила она. – О Чкалове, о Чкалове… Где-то есть. В букинистике, кажется…

Она ушла за стеллажи. Вскоре вернулась с небольшой книжкой «Великий перелет».

– Здесь все о Чкалове.

– А сколько стоит?

– Восемнадцать рублей.

«Бутылка,» – щелкнуло в голове Валерия Игоревича.

– Ну так что, будете брать или нет?

– Да, да, сейчас, – засуетился Валерий. В близлежащем скверике он присел на скамейку и стал листать приобретение.

В книге было много фотографий. Почти с каждой смотрел улыбающийся человек с волевым открытым лицом – Валерий Павлович Чкалов – его лжедедушка.

Оказалось, что у Чкалова на самом деле есть внук – военный и тоже Валерий Игоревич. Это привело Валерия в крайнее изумление: уж не о нем ли пишут. Но с семейных фотографий смотрело незнакомое лицо.

– Да, – почесал затылок Валерий Игоревич, – рухнула моя затея с «внуком Чкалова». Да еще менты узнают про обман… И деньги потратил, и паспорт испортил – дурак!

Кое-как сдал книгу назад в букинистический отдел, но за пол-цены, и расстроенный побрел в сторону рынка.

Арбуз сидел в кафе как вчера, на прежнем месте, и потягивал пиво. Валерий махнул ему рукой, но тот замечать его не собирался.

– Ну что, гад, не узнаешь? – крикнул тогда Валерий. – Как зажигалочки дарить, ты первый. Жирная свинья!

После этих слов Арбуз встал, подошел к Валерию и взял за грудки:

– Если еще раз попадешься на мои глаза, потеряешь свои. Понял?

И тут, как из-под земли, появился лейтенант, а с ним двое ребят в камуфляжах. Ударами дубинок они быстро остудили запальчивого Арбуза.

– Вы что, кореша, своих не узнаете? – взвыл Арбуз.

– Свои, не свои, – сказал лейтенант, – а это внук Чкалова! Кто его обидит, будет иметь дело с нами.

Арбуза будто подменили. Он засуетился, предложил Валерию пива, а потом долго-долго расспрашивал о Чкалове и о планах Валерия на будущее. Даже паспорт посмотрел.

Вечером изрядно поддавшего «внука» проводили домой, снарядив его пакетом с пивом, воблой, чипсами и почему-то мармеладом.

Первый раз за последние несколько месяцев Валерий заснул сытно и спокойно.

Утром его разбудил громкий стук в дверь.

Валерий вскочил и испуганно стал натягивать штаны. Из жизненного опыта он очень хорошо усвоил: ранний стук в дверь ничего доброго не несет.

Но, тем не менее, не спрашивая «кто там?», он скинул дверной крючок.

– Валерий Игоревич, вы позволите? – слащаво улыбаясь, перед ним стоял Арбуз.

– Что позволю?

– Войти позволите?

К Валерию Игоревичу стала возвращаться память. Мармелад и вобла, пиво…

Он понял, что ничего плохого с ним, по крайней мере, сегодня, не произойдет и радостно распахнул дверь шире.

– Заходи, родной. Заходи.

– Я не один. Тут с тобой поговорить хотят. – И Арбуз пропустил вперед молодого мужчину, одетого в белый костюм, и красивую девушку.

Войдя в комнату и оглядевшись, девушка брезгливо поморщилась и прижала к своему очаровательному носику платок. Комната наполнилась тонким ароматом духов.

Мужчина в белом уверенно протянул Валерию руку:

– Ну что, внук, давай знакомиться. Я – Папа. У меня много детей – магазинов, заводов, ресторанов, казино. А вот внуков еще не было. Хочешь быть и моим внуком?

– Как внуком? – не понял Валерий.

– Да очень просто. Идешь ко мне работать и становишься моим внуком.

– К вам работать? Да вы что! Я кроме «ать-два» ничего не умею.

– А тебе ничего уметь и не надо. Твой дед за тебя все сделал. С твоей фамилией чудеса можно творить. Будешь президентом одной из моих компаний.

– Я? Президентом? Да вы что, смеетесь? Меня и дворником никуда не возьмут.

Человек в белом усмехнулся:

– Это ваша секретарша Марина. Она тебя помоет, почистит, причешет, приоденет, а потом ты переедешь на новую квартиру.

После небольшой паузы он добавил:

– Ну что, великий внук великого человека, готов к полету?

Валерий на минуту задумался, затем вытянулся в струнку, «щелкнул» пятками в дырявых носках и, приложив ладонь к виску, громко ответил:

– Всегда готов! – и невольно скользнул взглядом по красавице секретарше.

С этой минуты жизнь новоявленного Чкалова резко изменилась.

Уже через неделю бывшие собутыльники его вряд ли бы узнали. Всегда «начищен, отглажен», квартира из пяти комнат, автомобиль с персональным водителем, охрана, сотовый телефон, рабочий кабинет и, конечно, Марина. Теперь к нему обращались с почтением: «Господин Президент».

Фирма, которую он возглавил, выпускала какие-то пластмассовые изделия. Валерий даже не знал какие. Всеми делами управляли его заместители. В обязанности же Валерия Игоревича входило посещение банкетов, фуршетов, приемов, презентаций, где он представлялся:

– Внук Чкалова.

– Того самого?

– Да, того самого.

– Да что вы говорите? А скажите, ваша фирма не хотела бы?..

– Конечно, хотела бы. Вы обсудите этот вопрос с моим замом.

И все.

За эту работу ему неплохо платили.

Прошло несколько месяцев. «Внук» стал толстеть. За это время он сменил уже трех Марин. Ощущение праздника улетучилось, его заменила скука. Чтобы хоть как-то ее развеять, Валерий попытался вникнуть в дела возглавляемой им компании, но в ответ получил «щелчок по лбу», и быстро усвоил – это вредно для здоровья…

Все компании, в том числе и та, где он числился руководителем, находились под тщательным надзором Папы. Папа имел и имя, и отчество, и даже фамилию, но все старались этого не вспоминать. Папа есть Папа. О нем говорили много плохого: что он наркоман, что «голубой», что с «приветом». В то же время ходили легенды о его неожиданных благородных поступках в отношении преданных ему людей.

Иногда, чтобы разнообразить свою жизнь, Валерий выходил в народ. Он набирал сумку водки и гулял со старыми приятелями в кафе при рынке. Туда же подтягивались знакомые менты, приезжал на инвалидной коляске Арбуз – парализованный и отстраненный от дел.

Однажды Валерий купил у бабки-златошвейки все ее вымпелы и знамена. Купил за бешеные деньги за счет своей компании. На вопрос Папы «Зачем?» Валерий ответил:

– Замучила ностальгия по прошлому моего великого деда.

Папа немного подумал и посоветовал взять отпуск, съездить на родину, поклониться могилам предков.

– А почему бы и нет? – подумал Валерий Игоревич.

В отпуск он поехал один, без сопровождающих: посещение захоронений родственников – дело глубоко интимное.

Город Чкаловск, родина великого летчика, встретил Валерия провинциальной тишиной.

Чтобы не афишировать в гостинице своего имени, лжевнук остановился на частной квартире.

Вечером, в разговоре за бутылкой водки он с ужасом узнал от хозяев, что Валерий Чкалов – легендарный народный герой – был кремирован и похоронен у кремлевской стены в Москве…

Вот это новость так новость!

Однако в Чкаловске стоит целым и невредимым дом, где родился великий летчик, и даже есть музей с его знаменитым самолетом, на котором он совершил отчаянный перелет из Москвы в Ванкувер.

Валерию также поведали, что Чкалова убил Сталин за то, что тот отказался от предложения стать наркомом внутренних дел вместо Берии.

Изрядно захмелев, хозяин квартиры вдруг заявил, что он лично знал Чкалова, что они вместе росли, что он даже поколачивал будущего героя в уличных потасовках…

Ночью Валерию Игоревичу снилось, что он куда-то летит, летит… Но куда и зачем? – понять так и не смог.

Когда проснулся, на душе было нехорошо. Тело ныло.

Умывшись, Валерий решил посетить дом-музей своего славного «деда».

Дом, в котором родился и вырос будущий летчик, оказался большим и крепким. Его окружал чистый сад с беседкой на Волгу. Словоохотливая экскурсовод поведала, что отец Валерия Чкалова сам построил этот дом, тщательно подбирая бревно к бревну, – из крепкой смоляной сосны. Внутри было много комнат: просторная гостиная, кабинет, мансарда.

– Хороший дом, – подумал Валерий Игоревич. – В таком поневоле вырастешь человеком.

Во время экскурсии были показаны награды, именные часы, оружие и обмундирование героя. Было поведано о покушениях и о гибели летчика в тридцать четыре года. О его полетах под мостом. О его открытом характере. О скромности. О безмерной любви к жене и детям.

Валерий внимательно осмотрел фанерный одномоторный необогреваемый самолет, на котором Чкалов перелетел через Северный полюс в Америку. Только отчаянный человек мог совершить подобное.

На улицу Валерий Игоревич вышел со странным чувством – будто он вытер грязные руки о белоснежную скатерть, а потом выкинул ее в лопухи, чтобы никто не увидел, какую пакость он сделал.

В задумчивости он пошел вдоль улицы. Грубый окрик неожиданно остановил его.

– Ты что оглох, турист?

– Нет, – машинально ответил Валерий и увидел около, себя помятое существо, отдаленно напомнившее ему кого-то.

Перед ним стоял мужчина в грязной майке, засаленном пиджаке, сатиновом трико и домашних тапочках на босу ногу.

– Чего, не узнаешь, что ли?

– Нет, – удивленно ответил Валерий.

– Ну ты даешь! Да я же вылитый дед!

– Какой дед?

– Да не твой же. Я – внук героя Валерия Чкалова. Понял?

– Понял.

– А раз понял, гони на пузырь. Не каждый же день видишь живого внука народного героя.

– Как сказать, – ответил Валерий Игоревич и дал десять долларов попрошайке.

«Собрат» уставился на зелененькую бумажку, а Валерий быстрым шагом вернулся в музей. Там он стал вынимать из карманов деньги и складывать перед молоденькой кассиршей.

– Куда? Зачем? – изумилась девушка.

– Чкалову. Я ему должен. Это долг!

– Вы должны? Вы же не ровесники.

– Я гораздо старше…

И оставив недоуменную девушку с деньгами, Валерий выбежал из музея.

Вернувшись из поездки, Валерий рассказал Папе, что он никакой не внук великого летчика, что фамилия его не Чкалов, а Бочкалов, и вымпел с профилем Чкалова он украл. И что после посещения родины Чкалова его прямо перевернуло.

– Дом с печкой, сад и самолет – все иное, чистое. Просто противно пачкать. Все это уважать надо. Больше врать не могу! – заключил Валерий.

Папа с ухмылкой посмотрел на него и сказал:

– А я думал, что ты умнее. Я давно понял, что Арбуз подсунул «куклу», и что ты блефуешь.

Валерий с немым вопросом уставился на Папу.

Папа слегка похлопал Валерия Игоревича по щеке.

– Иди, внук героя, работай. Пока ты нам нужен.

– Спасибо, конечно. Но я на вас больше работать не буду. Отпустите меня. Не могу я. Побывал у него дома и не могу… Лучше по помойкам лазить буду…

Пока Папа что-то прикидывал, Валерий стоял как побитый. Ему даже показалось, что он сейчас уменьшился до размеров мизинца…

– Хорошо, – сказал наконец Папа. – Иди, шарь по помойкам.

– Спасибо, – прошептал Валерий и вышел из кабинета.

Тут же в кабинет заглянул лысоголовый охранник Папы.

– Чего с ним, шеф?

– Пусть идет.

– Да?

– Да. Каждому свое, идиот. И скажи, чтобы мне заказали билет в Чкаловск.

– В какой Чкаловск, шеф? Завтра у Никитича бои без правил. Как бы не пропустить.

– Не пропустим… – оборвал Папа. – Делай, что говорят!

Когда охранник исчез, Папа подошел к окну.

Посмотрел сверху на идущего от здания фирмы Валерия и тихо сказал:

– Иди, иди, дорогой, не оглядывайся. А мы еще посмотрим, что там за родина такая у вас… Чкаловых…

24

Утро

Наконец юная поэтесса сдалась.

Облизнув пересохшие от страсти губы, я стал дрожащими от возбуждения пальцами расстегивать пуговички на ее шелковой блузке в мелкий цветочек. Осталась последняя, и тогда… Тогда я…

И в этот самый момент кто-то начал яростно колотить по моей голове пустой консервной банкой. От дикого шума я подскочил в кровати на полметра и, распахнув глаза, стал очумело озираться.

– Где она?..

Поэтессы нигде не было.

Я посмотрел на свои пальцы, все еще сонно перебирающие желанные пуговички, и ими же придавил кнопку ненавистного будильника.

Тут же зазвонил домашний телефон.

– Да, – просипел я в трубку.

– Спишь, черт кудрявый, а у меня всю последнюю партию твоих книг арестовали!

Я понял, что обращаются именно ко мне, поскольку я вполне еще кудряв. А вот о какой партии речь идет, въехал не сразу. Только хотел уточнить, как запищал сотовый телефон.

– Одну минутку, – сказал я в трубку домашнего телефона. – Да? – уже в тембре проговорил я в сотовый телефон.

– Вася! Василий! Где ты, Вася? – с ходу стал надрываться кто-то на другом конце. А так как меня звали Васей, я понял, что на свет божий призывают меня.

– Тут я. Слушаю, – сообщил я в телефон.

Там очень обрадовались.

– Вася, елки-палки, давай скорее к нам! Тут у нас такое…

Что у них там, я не дослушал – позвонили в дверь.

– Кто? – крикнул я издали, не подходя к глазку.

– Пушкин.

– Какой еще Пушкин? – оторопело переспросил я.

– Самый обыкновенный. Который вас, Василий Петрович, на машине возит.

– Тьфу ты! – плюнул я с досады. Собственного водителя не узнал. – Сейчас… иду…

Я прижал к уху сотовый телефон. Там, не заметив, наверное, моей отлучки, уже заканчивали:

– В общем, понял? Давай, вали к нам.

И не успел я переспросить, что должен понять, кому давать и куда валить, как мой собеседник отключился.

Надевая брюки, подхватил трубку домашнего телефона, но там слышалось только пикание. Видимо, с арестованной партией книг разобрались без меня.

Часы. Кейс. Свежий платочек. Зеленое яблоко в зубы. Газету – в карман. И – в лифт.

Спускаясь с тринадцатого этажа, и яблоко можно сжевать и сон, зажмурясь, вспомнить – времени на все хватит.

Кофточка… Что же это была за поэтесса такая? Лицо никак не припоминалось.

В машине включил радио – узнать, кого из знакомых издателей за эту ночь убили. Знакомых не оказалось.

Михалыч вопросительно посмотрел на меня. Куда, мол. Водитель был намного старше меня, но у нас были дружеские, на равных отношения, и поэтому на его задверную шутку я только и сказал:

– В следующий раз представляйся Чемберленом – быстрее проснусь. А сейчас давай в арт-клуб – сегодня меня снимают на телевидении. Прямой эфир, надо выглядеть шикарно.

Прежде чем войти в дверь клуба, я попросил Михалыча позвонить в офис и узнать мое расписание на сегодняшний день.

Сперва в раздевалку. Потом на бегущую дорожку. И под душ – горячий-холодный, горячий-холодный. И к парикмахеру. Эдик – мастер высшего класса.

Кофе с холодной минеральной водой. Задержал на секунду официантку – может, это она нынче снилась. Пожалуй, нет, та стихи читала.

Посмотрел на себя в зеркало – орел!

Вот бы сразу таким просыпаться.

Сел в машину и закурил, наконец, первую. Михалыч, как всегда, поморщился и демонстративно открыл кнопкой окно с моей стороны.

Я просмотрел его каракули в блокноте и поехал в банк. Там должны были вернуть мне полторы тысячи долларов, их ошибочно сняли с моей карточки в мюнхенской гостинице, когда мы встречались с писателями Германии.

Дежурно улыбающаяся девушка попросила зайти через месяц, когда придут все мои счета. Я с выражением посмотрел на ее лицо-маску, но заводиться не стал – утро ведь еще.

По дороге в офис ответил на дюжину телефонных звонков. Разобрался с арестом партии книг и выяснил, куда меня приглашали сегодня с утра пораньше.

У входа в офис мой спившийся школьный товарищ традиционно отрэкетировал меня на сумму, равную самому ходовому нашему российскому торговому эквиваленту и передал очередные «Записки из подворотни».

Набрал цифры на кодовом замке – дверь не открылась. Постучал кулаком по металлу.

– Чево? – спросили за дверью.

Я популярно объяснил, «чево».

– А-а… – поняли за дверью и открыли. – А мы код сменили.

– Понятно, – сказал я. – Только предупреждать надо.

На меня посмотрели, как на идиота.

Я не стал объяснять, что если человеку не сообщать о смене кода, то ему сложно будет открыть замок, разве что он обладает талантами медвежатника. А только махнул рукой и двинулся к своему офису в глубине здания.

Моя секретарша Зоя сидела с заплаканными глазами.

– Что с тобой? – мимоходом поинтересовался я.

– Ничего, соринка.

– Ага, – понятливо ответил я. Похоже, очередной поход за очередным мужем закончился не совсем удачно.

Прошел к себе в кабинет, до потолка заваленный рукописями, журналами и книгами. Включил телевизор, приемник, компьютер, факс.

Зоя, уже припудрив носик, вошла с блокнотом.

– Через два часа телевидение, прямой эфир.

– Тема?

– Сказали, что на месте.

– Что на месте?

– Тема определится на месте.

– А почему?

– Я не знаю.

– Так позвони и узнай!

– Я звонила.

– И что?

– Ничего. Там тоже никто ничего не знает.

– Так я, может, там и не нужен?

– Говорят, что нужны. Но кому и зачем, никто не знает.

Я от такого заключения впал в тоску. Посмотрел долгим взглядом на Зою. Та, уставясь в блокнот, тихо шмыгала носом.

Я махнул рукой.

– Ладно, давай дальше.

– Сейчас придет прозаик Крюков, желает вас видеть.

– Пошли его к главному редактору.

– Ему главный не нужен. Ему гонорар нужен.

– Ну, как придет, скажи, будто я в командировке. Я ему уже месяц говорю, что вы в командировке.

– Ну, и еще раз скажи.

– Больше не буду. Я когда вчера ему сказала, так он чуть меня не задушил в припадке. Он как раз, говорят, какой-то роман про душителей пишет. Вот и вживается в образ.

– О Бог мой! Ну, скажи главбуху, пусть выдаст.

В это время в приемной кто-то шумно зашевелился.

– Это наверняка он, – констатировала Зоя и испуганно шагнула к двери. Но тут же остановилась и, взявшись за ручку, еще раз спросила:

– Ну что, будем выдавать?

– Да, будем. Пусть выдадут половину. И что там у меня на сегодня дальше?

Зоя прокричала уже из-за двери:

– Сейчас, только отправлю «душителя» к главбуху!..

Я на всякий случай спрятался за свой большой стол, стал на ботинках шнурки перевязывать.

Развязал… Завязал…

Потом опять развязал и завязал…

Когда в седьмой раз стал проверять крепость шнурков, заметил какую-то папку – валялась в пыли под одной из тумб стола.

Осторожно вытащил ее.

Толстая. Пожелтевшая. На шершавом картоне – тусклая надпись красного цвета: «Смерть», ниже: «Роман-хроника», еще ниже: «Воспоминания желто-зеленого ламы – личного исповедальщика последнего президента России».

Необычно.

Решил вылезти из-под стола и посмотреть, что же там внутри.

Стряхнул пыль веков, развязал тесемки.

Пожелтевшие страницы с крупным рукописным текстом сразу заинтриговали меня. Забыв на время о входящем в образ героя-душителя прозаике Крюкове, я с интересом стал изучать страницы одну за другой.

В романе-хронике желто-зеленый лама долго и истово отрекался от осмысления своей бессмысленной жизни. И доотрекался до такой степени, что подпал под обратный процесс эволюции и с течением времени своего созерцательного отрицания превратился в маленькую обезьяну, волосатую и рыжую. И вот эту обезьяну поймали случайно во время официального визита в горную страну наши бравые делегаты. Привезли в Россию и подарили президенту. Президент же после приема, хватив чуть лишнего, так растрогался, что от избытка чувств расцеловал рыжий волосатый презент. Каково же было его удивление – и не только его, но и всех вокруг, – когда обезьяна, сперва отвесив ему оплеуху, встала на колени и начала молиться на угол. И тогда президент вдруг проникся очередным полным доверием к очередному чему-то непонятному и сделал вначале обезьяну, а затем быстро набирающего эволюционную скорость желто-зеленого ламу своим личным исповедальщиком.

И вот пришла пора первой исповеди. Президент побрился, помылся, склонился и…

И в этот момент в дверь ворвался Крюков.

В одной руке он сжимал деньги, в другой – ручку от моей двери. Его очи сверлили во мне крупные дырки. Молнией промелькнула в моей бедной голове мысль: «У меня, кажется, развязались шнурки».

Потрясая обеими руками, он вопрошал:

– И это за всю мою гениальность?! И это за бессмертное?!

Он рухнул на мой стол, подмяв под себя рукопись об обезьяне, ламе и президенте, и горько-горько заплакал, обильно смачивая острозакрученные сюжеты случайно обретенного романа.

Минут пять бился он головой, разбрасывая листы по столу.

Я был раздавлен и пристыжен.

Звонком вызвал Зою и, дрожа голосом, велел заплатить еще. Пока я это говорил, рыдания и удары головой прекратились.

Прозаик Крюков, спрятав куда-то и деньги, и ручку от двери, жадно хватал листы романа и складывал их в аккуратную стопку. Сложив, придавил облитой слезами пятерней, победно уставился на меня и торжественно изрек:

– Что, читаете?

– Да, читаю, – робко ответил я.

– И теперь вы мне скажете, что это не бессмертно, раз уж даже вы… – тут он прервался, смерил меня презрительным взглядом и уже через губу продолжил: – Даже вы читаете! Разве это не гениально?! А еще гонорар платить мне не хотели!

До меня противоестественное всегда доходит очень туго. Я беспомощно посмотрел на Зою.

– Это что… он написал?

Зоя сверилась со своим блокнотом и кивнула.

– И что, мы это напечатали?

Зоя еще раз заглянула в блокнот и мотнула головой.

И тут до меня стало доходить, кто передо мною – человек, волей Божьей овладевший письменной речью и превративший ламу в обезьяну, а обезьяну – в президентского исповедника, и пытающийся этот кошмар своего разума конвертировать во вполне реальные деньги моей фирмы.

– Во-он!!! – не своим голосом заорал я.

И не успел звенящий мой «эн» растаять в воздухе, как гениальный прозаик Крюков исчез из кабинета, равно как и его рукопись, и мои деньги, и ручка, оторванная от двери моего же кабинета.

Я рухнул в кресло.

Все мои телефоны давно уже трещали, как сумасшедшие.

– Зоя… – позвал я тихим голосом.

Она вошла. С блокнотом и ручкой.

– Сделай мне кофе.

Она кивнула и вышла.

Я закрыл глаза. «Боже, зачем мне все это надо?» Только захотел себе пожалиться, как Зоя сообщает по интеркому:

– К вам поэт Эрнест Пукало.

Я подскочил.

– Зови, зови!

Эрнест Пукало недавно стал самым модным поэтом, сборники его стихов раскупались мгновенно.

Я поправил волосы. Вышел из-за стола.

Явился Э. Пукало. Был он маленький, тощенький и нервненький.

Ворвавшись в кабинет, потрясая издаваемым мной журналом, он с порога зашипел:

– Вы что, с ума сошли?! Вы что напечатали?! – и, захлебнувшись своим шипом, бросил журнал мне на стол.

Я взял журнал, открыл на страницах, где мы напечатали его вдохновенную поэму. С фото Эрнест Пукало с высоко поднятым подбородком победно смотрел на читателей.

Ниже – заголовок: «На фига вам Мои фиги?»

Еще ниже – сама Поэма.

Стал читать, какая-то тарабарщина:

 
Я ноги свои никому не отдам,
Ни ноги, ни фиги, ни раки.
Я в этих ногах сотни маленьких ран
Посею, как алые маки.
 

И дальше в том же духе о фигах, маках и раках…

– Гениально! – воскликнул я. – Просто гениально! – И я, откинув руку с журналом и прикрыв глаза, процитировал Эрнеста:

– «Я ноги свои никому не отдам…» Просто и гениально!

– Какие ноги?! – Пукало вырвал у меня из рук журнал. – Не ноги, а фиги. Фиги, а не ноги! «Я фиги свои никому не отдам… Я в этих фигах – сотни маленьких ран…» В фигах, а не в ногах!

Он схватился за голову, осел на стул и зарыдал, прижимая журнал к лицу.

– Зоя, воды! – крикнул я.

Когда Пукало попил, я принялся его успокаивать:

– Ну что вы… Ну, подумаешь – перепутали. Что ноги, что фиги. А с ногами даже лучше. Уже и отзывы идут положительные.

Эрнест Пукало поднял голову. Посмотрел мне в глаза. Долго так. Внимательно. Потом встал. Сложил журнал. И, ни слова не сказав, вышел из кабинета.

– Вот черт… – сказал я Зое, почесав затылок. – Как-то нехорошо получилось. Выясни, кто у нас там перепутал фиги-ноги. А вообще-то, с ногами все же интересней получилось, вроде бы и ударение на месте.

– Вам на телевидение пора, – напомнила мне Зоя.

У телецентра я отпустил Михалыча пообедать. Сам вошел в здание, предъявил вахтеру паспорт и поднялся в 306-ю комнату.

Там мне обрадовались. Молодая, красивая и быстрая девушка тут же повела в гримерную. Там мне попудрили нос, лоб, щеки, и та же молодая быстрая провела в студию, усадила за столик и прицепила микрофон на лацкан.

Другая молодая красивая – она уже сидела за соседним столиком – бегло мне улыбнулась и повернулась к камерам. Я хотел было спросить, о чем пойдет речь, но тут зажглось огромное табло «Тихо, идет съемка!» и девушка вдруг громко заговорила:

– Здравствуйте, дорогие телезрители! Сегодня в нашей передаче «Что нового у нас?» вы узнаете много нового от нашего нового собеседника. – Тут она повернулась ко мне. – Скажите, вот вы, писатели…

– Я, вообще-то, изда…

– Это не так уж важно. Нашим телезрителям будет очень интересно послушать, что вы нам скажете. Вот, к примеру, что такое писатель? Это человек, который пишет…

– Дело в том, что я…

– Я так и подумала. Скажите, мне очень интересно, да и телезрителям, наверняка, тоже, когда вы начали писать?

– Вообще-то, в первом классе…

– Замечательно. Как увидят дальше телезрители, писатели – народ необычный. Да и творчество – процесс весьма интересный. Давайте вместе с порассуждаем: написать книгу – так ли это легко, так ли просто. Некоторые телезрители думают: вот сел и написал «Войну и мир».

А вы как считаете?

– Я счи…

– В эти моменты вас, конечно, кто-то посещает. – Ведущая кокетливо мне улыбнулась.

Я опешил. Кого это она имеет в виду?!

Веру или Раю? Я лихорадочно думал, о ком ей сказать, о Рае или о Вере? Или, может, о Римме?

А ведущая, продолжая мило глядеть мне прямо в глаза, все так же кокетливо, но настойчиво:

– Так посещает вас кто-то? – И она многозначительно хлопнула ресницами.

Я вспотел. Решил: скажу о Римме.

– Да знаете, иногда, правда, не слишком поздно, заходит Ри…

– Муза. Конечно, вы имели в виду музу – любимейшую из всех для поэтов. Хотя вы, кажется, писатель?

– Я… Я изда…

– Понимаю вас. Вы, конечно, хотите рассказать о том, как тяжело вам, писателям, издаться в это наше трудное время. Какими тупыми, необразованными, да и просто ничтожными бывают нынешние издатели. И какие вам приходится терпеть унижения от этих невежд. – Она с жалостью посмотрела на меня, вздохнула и не без пафоса вымолвила: – Но ведь это удел всех гениев – принимать страдания от серятины.

До меня наконец дошло, что я попал не туда. Набрав в легкие воздуха, я решил исправить ошибку.

– Видите ли… – начал я.

Но ведущая уже отвернулась от меня.

Мило улыбнувшись, она сообщила телезрителям:

– Вот, к вашему сожалению, и закончилась наша интересная беседа. Я думаю, что вы нам напишете, а также и нашему уважаемому гостю. До новых встреч. И до новых интересных бесед.

Табло с надписью погасло. Ведущая встала, махнула мне ручкой и исчезла. Юпитеры померкли. У меня отстегнули микрофон. Операторы, подталкивая друг друга, ушли из зала.

Я остался один.

Посидел немного. Потом встал. Зачем-то отряхнулся и пошел. Да, интересное получилось интервью. Познавательное…