Текст книги "Индивидуальное и универсальное как зеркало вечного противостояния в философии"

Прежде чем приступить к описанию своих методов исследования социологии морали как основы этико-правовых исследований, А. Е. Выгорбина напоминает об уже известных классификациях методов в этой области философии права.

1. Р. Лукач подразделяет их на две группы:

– методы сбора и описаний социально-нравственных явлений;

– методы научного обобщения первичной информации.

2. Ю. Подгурецки, в свою очередь, рассматривает:

– систему эмпирических методов, дающих возможность получить первичную информацию о следующих объектах;

– методы, используемые для обобщения результатов исследований и дающие возможность сконструировать теоретическое знание об изучаемом предмете;

– научные принципы, с помощью которых осуществляется приближение к философскому знанию.

Сам автор использует в своих исследованиях социологические методы, дающие возможность получить первичную информацию, которая, на ее взгляд, делится на две группы: «Первая, чрезвычайно широкая разновидность средств исследования, – это система типично социологических методов, применяемых во всех отраслях социологии, в том числе социологии права. Вторую группу составляют методы специфического характера, выработанные в социологии морали на основе социологических приемов исследований. К первой подгруппе эмпирических методов относятся наблюдения, опрос и его виды; анализ документов; статистический метод; психометрический тест; социометрический тест; контент-анализ; эксперимент. Вторую подгруппу составляют: метод информационного анализа; метод оценки субъектом моральных ценностей и норм» [20, с. 27].

Одно из наиболее точных и всесторонних представлений о методе дает Б. Н. Чичерин в своем фундаментальном исследовании «Основания логики и метафизики». Метод для него – последовательное действие разума в познании вещей.

Признавая, как и многие другие, в качестве основных методы разложения и сложения, он отдает безусловное первенство, с исторической точки зрения, синтетическому, ибо разложить можно только то, что сложено. Рассматривая индуктивный и дедуктивный способы мышления, он ясно указывает на существенное различие между ними: представление разлагается по содержанию, но слагается по форме. Именно это различие не улавливают многие, исследуя правовые проблемы «в одной каузе», т. е. смешивая форму и содержание, как при индуктивном, так и дедуктивном способах мышления. Именно неспособность их разделения чаще всего свидетельствует о низкой философской культуре мышления.

Считая основной задачей индукции исследование действительной связи явлений, русский философ выделяет четыре возможных ее вида, в зависимости от действующей причины, определяющей эту связь: субстанция, причина, цель и закон.

Дедукция, полагает он, есть путь общего к частному; обратный путь является следствием индукции. И здесь он видит четыре основные формы умственной деятельности:

а) понятия дают определения сути вещей;

б) суждения дают аксиомы;

в) умозрения дают конструкцию из чисто рациональных элементов;

г) категории, как выражения способов действия разума, образующих общую систему, служат непосредственным источником выводов.

Его определение вывода как «утверждение действительности, вытекающей из логической необходимости» [119, с. 186] однозначно указывает на причину многих ошибочных суждений, коренящуюся в логической непоследовательности, что и является одним из главных признаков низкой философской культуры мышления.

Предупреждая будущие поколения от подобных заблуждений, Б. Н. Чичерин отмечает: «…дедукция дает лишь общие рациональные начала. Приложение этих начал к частным явлениям требует изучения самих явлений, а оно дается противоположным путем, индуктивным. Поэтому полнота знания требует сочетания обоих методов» [там же, с. 188].

В советскую эпоху «идеологическая зашоренность марксизма» не мешала отечественным философам продуктивно работать над философско-правовой проблематикой. Так, например, В. Н. Шердаков дал одно из самых блестящих определений методологии: «Методология, с одной стороны, является предпосылкой исследования, определяющей движение мысли, с другой стороны, она сама является итогом работы мысли над материалом, результатом исследований, не менее ценным, чем добытое конкретное содержание» [124, с. 83].

Материалистические взгляды не мешали ему признавать «разделенность добра и пользы, жизненной мудрости и служения долгу, счастья и добродетели…», правда, причину этой раздвоенности он искал не в головах людей, а в «исторических причинах».

Другой философ – Д. А. Керимов – считает, что исследование конкретной истории государства и права возможно лишь на основе простого обобщения и индукции. А единство логического и исторического методов нужно понимать не как рядом расположенные, а как их органическую связь, взаимодействие и взаимопроникновение в исследовательском процессе.

Сравнивая конструирование знания со строительством дома, автор пишет: «Но в отличие от строительной индустрии научное познание осуществляется не по завершенным циклам работ, а параллельно, одновременно, в том случае, если эмпирическое и рациональное знание перекрещиваются и обогащают друг друга на всем протяжении познавательного процесса» [51, с. 77].

Процесс перехода мышления от конкретного к абстрактному и обратно, полагает он, сопровождается такими универсальными логическими средствами познания, как анализ и синтез. Продолжая свою мысль, автор пишет: «…в движении мышления (курсив наш. – Авт.) от анализа к синтезу своеобразно отражается и воспроизводится соотношение логического и исторического в процессе познания» [там же, c. 112]. Следуя духу диалектической логики, автор утверждает, что «объективное и субъективное вовсе не рядом расположены, сосуществующие факторы, их взаимодействие отнюдь не растворяет, не превращает один из них в “полуобъективное”, а другой – в “полусубъективное” качество, они суть единство двух противоположностей, различие которых имеет не абсолютное, а относительное гносеологическое значение» [там же, с. 164].

В другой работе Д. А. Керимов отмечает, что возведение особенного в общее в праве предполагает обнаружение внутренней общности и, исходя из нее, оказывается возможным вскрыть отличие друг от друга особенных форм правовых явлений и тем самым показать объективное многообразие форм проявления права как общего.

Положительным отличием такого подхода к проблеме соотношения общего (универсального) и конкретного (индивидуального) являлось то, что ученый выделял разные степени общности правовых норм, увязывая это с их действиями в пространстве и времени. «…Общее в праве отличается от отдельных проявлений права тем, что вбирает в себя только существенное отдельных правовых явлений» [52, с. 239].

Методология общественных наук, полагал С. Л. Франк, подобно всякой методологии, есть учение об общих точках зрения, из которых должен исходить изучающий эти науки, о правилах, которые он дол-жен соблюдать при исследовании, и о приемах, которыми он должен пользоваться. Подобно тому как метод решения математической задачи – это еще не сама задача, способ исследований в праве – это еще не само право.

Всякая методология основана на своеобразии объекта данной науки и предполагает предварительное познание его общих, формальных свойств – именно тех свойств, от которых зависит правило, приемы и подходы данной науки. Именно двойственность права, понимаемая в целом, как разделение его на объективное и субъективное, частное и публичное, положительное и естественное (сформулированное нами как индивидуальное и универсальное), должна послужить основой для создания нового метода в праве.

Общественные науки, право в том числе, изучают явления, обусловленные волей и разумом человека, направленным на достижение своих целей. Поэтому философское и физиологическое знания природы воли и разума имеют существенное значение для создания метода в таких науках. Поскольку нейрофизиология и психология еще не настолько глубоко проникли в тайны сознания и психики (книга опубликована в 1922 г.), Франк предупреждает, что естественнонаучную составляющую данной проблемы не стоит принимать во внимание и следует сосредоточить свои усилия на самой древней и точной науке – философии.

Философская методология общественных наук есть нечто иное, чем философия общества, или социальная философия. Исторический подход, как метод изучения общественных явлений, наиболее полно развил немецкий философ И. Г. Ф. Гердер (1744–1803). Методология истории, поясняет Франк, основывается на:

1) вере в некую благость человеческой природы и легкую способность ее к совершенствованию абсолютно произвольно;

2) ошибочном рационалистическом взгляде на непрерывность умственного развития;

3) биологической эволюции по весьма сомнительной теории Дарвина.

Автор очень кстати вспоминает великого Августина Блаженного, который еще в IV в. н. э. сказал, что историческое развитие есть не победа добра над злом, а лишь дифференцирование сил добра и зла. Методологическая несостоятельность исторической теории состоит в том, полагает Франк, что в ней весь смысл общественно-исторической жизни усматривается в ее последней, конечной фазе и лишь путем его предвосхищения и систематического уяснения существа общественной жизни.

«Жизнь неизмеримого числа поколений, – настаивает автор, – не может рассматриваться как удобрение для расцвета культуры последних поколений или как слабые ростки будущего. Смысл и существо исторической жизни должны быть поняты так, чтобы они действительно охватывали, так сказать, равномерно всю историческую жизнь» [110, с. 16].

Франк дает исчерпывающий и всесторонний анализ социальных учений, предметом которых является та или иная сфера общественных отношений, однако не создает при этом такого метода, который можно было бы взять на вооружение в юриспруденции.

Однако его окончательные методологические выводы имеют неоценимое значение для создания современной общей методологии общественных наук:

«1. Двойственный характер общественного явления дает возможность двойственного его изучения – с идеальной и реальной стороны.

2. Ввиду определяемости общественных явлений идеями, т. е. телеологически, чисто казуальная точка зрения имеет ограниченное применение:

а) форма констатирования закономерной связи процессов духовных явлений;

б) форма установлений общих закономерностей» [110, с. 85].

Итак, обзор методов подтвердил объективность вывода Н. И. Козюбри об отсутствии единой общепризнанной методологии в юриспруденции. Анализ философской литературы распространил этот скептический вывод на всю теорию познания, в рамках которой до сих пор отсутствует раздел методологии как сформированной системы знаний.

Одной из причин этого можно считать отсутствие настойчивости и последовательности в развитии блестящих методологических разработок, выполненных Р. Иерингом в третьей четверти XIX в., Б. Н. Чичериным и Е. Н. Трубецким в конце XIX – начале XX в. и, конечно же, Д. А. Керимовым, работавшим во времена «брежневского застоя».

С другой стороны, возможно, что именно дефицит, вызванный отсутствием такой общепринятой методики, стал плодородной основой для создания того «творческого многообразия», с которым частично мы ознакомились в данном обзоре.

Выводы

1. Анализ философской и юридической литературы был направлен на выявление позиции авторов в отношении сочетания индивидуальных и универсальных начал в праве. Поиск этого сочетания осуществлялся во всех возможных проявлениях дихотомии права. Соответствие логической и материальной структур права, функций правовых норм и юридической ответственности, взаимоотношений частного и публичного права, конфликт права и нравственности – все представляло интерес для достижения поставленной цели.

В результате проведенного анализа выяснилось, что индивидуальные и универсальные начала в праве и, тем более, их сочетание не использовались практически ни в одном из рассмотренных аспектов как средство для объяснения его сути и способ решения правовой проблемы.

Упоминаемое С. Л. Франком социальное учение «индивидуализма», как более общего методологического направления психологизма в обществоведении, представляет собой мировоззрение, попирающее общество как сумму или совокупность индивидов. К его сторонникам можно отнести А. Смита в политической экономии, Г. Гроция в праве и многих других, особенности правовых воззрений которых мы коснемся в третьем разделе монографии.

Пришедшее ему на смену социальное учение «универсализма» представляло собой противоположное учение, которое исходит из понятия общества как целого или подлинного единства. Концепции наиболее видных представителей этого учения (Де Местр, Сен-Симон, Берк и др.) не были рассмотрены во второй главе этого раздела, поскольку наша задача – исследование единства противоположных начал в праве, а не разрозненных теорий. Вместе с тем универсалистские тенденции в правовых теориях таких ученых, как Гоббс, Савиньи, Иеринг, будут затронуты в третьем разделе.

Но откуда исходит сама мысль о необходимости сочетания индивидуального и универсального как элементов бытия вообще и «неразрывных составляющих» права в частности? Объяснение, вытекающее из обоснования темы монографии, не несет достаточного характера, поскольку оно проводилось тенденциозно, с учетом заложенного в него условия объективности такой установки.

Такой подход определился у автора при изучении истории права с целью поиска ответа на трудноразрешимый вопрос: почему (если это действительно так!) на Западе доминирует в обществе частное право, а на Востоке – публичное? Параллельный анализ истории философской мысли помог автору увидеть более общее содержание и смысл этого противостояния, а анализ источников в данном разделе подтвердил обоснованность такой постановки вопроса.

Об этом свидетельствует даже беглый анализ терминов и определений, близких по смыслу к искомым понятиям. Однако, как и ожидалось, и философы, и юристы оказались близки к пониманию актуальности «формально отсутствующей проблематики». Вечное противостояние Востока и Запада (В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев, А. А. Крушинский и др.), взаимодействие и противопоставление позитивного и естественного права (А. И. Медушинский, В. Д. Зорькин, Р. Ф. Гринюк, О. В. Скакун и др.), полярность исходных принципов частного и публичного права (Б. Н. Чичерин, Л. А. Андреева, Н. В. Разуваев и др.) и многое другое – все это можно назвать на более высоком абстрактном уровне как проблему соотношения индивидуального и универсального.

Следует отметить, что большинство авторов предлагают свои способы решения рассматриваемых в данном аспекте правовых проблем, вкладывая при этом в «общую копилку» философско-правовых воззрений свои мысли, талант и завидное трудолюбие.

2. Обоснование темы подтверждает также и глубокую заинтересованность многих авторов в органичном синтезе права и нравственности. Об этом призывают такие философы и правоведы, как С. С. Алексеев, В. А. Бачинин, В. И. Букреев, А. М. Величко, Г. В. Гребеньков, О. В. Скакун и др.

Однако односторонность аксиологического подхода усматривается, на наш взгляд, в том, что он проявляется только как следствие нравственных требований ко всем правовым формам общественных отношений, начиная с включения этических элементов сознания в содержание правовых норм и заканчивая общим уровнем культуры юристов, включающей в себя высокое нравственное сознание и профессиональную этику.

Другая же сторона проблемы – движение права навстречу нравственности – практически не рассматривается. Одной из причин такой «односторонней любви» можно было бы считать отсутствие серьезных исследований, в которых аксиологический подход проявился бы как средство познавательного содержания права, как метод для теоретико-правовой рефлексии таких актуальных в настоящее время понятий, как «правовое государство», «демократия», «гражданские обязанности» и т. д. Острый дефицит именно в таких исследованиях ощущается «между строк», когда читаешь замечательную статью А. А. Малиновского «Правовой эгоцентризм» и разносторонние по своей тематике очерки Г. В. Гребенькова.

Но самой главной причиной такого состояния во взаимодействии права и нравственности представляется отсутствие философско-правовых исследований в направлении убедительного обоснования свободы как источника и конечной цели права. Решению этой задачи посвящается частично следующий раздел и полностью четвертый раздел монографии.

3. Анализ методологических исследований применительно к теории права, а также тех, которые потенциально можно отнести к возможным для применения в праве, свидетельствует о локальном характере, при котором внимание акцентируется на важных, но частных правовых категориях и их взаимодействии с отдельными элементами структуры бытия.

При этом используемые ими методы носят такой же двойственный характер, как и сама теория права. Являясь эффективным средством для частных правовых вопросов («абстрактный человек» у И. А. Покровского, «причинность» у Д. А. Меллора, «психологическая дедукция» у Л. И. Петражицкого и т. д.), они не способны решить главную задачу – устранить эту двойственность, другими словами, дать руководство для поиска оптимального сочетания в праве индивидуального и универсального.

Некоторые специалисты предложили частные решения рассмотренных проблем, которые при своем предельном развитии «упираются» в искомую задачу («социологические методы» А. Е. Выгобиной, «законность» у Р. Ф. Гринюка, «выводы» у Б. Н. Чичерина и т. д.), однако их применение ограничено теми рамками, в которых они рассматривались. Образно выражаясь, их методологические разработки «не растягиваются», чтобы охватить собой всю обширную область, на которую простирается правовое понимание индивидуального и универсального.

Одну из причин этого прямо и честно определил Н. И. Козюбра. Другую причину можно установить, если перефразировать сформулированный К. Поппером методологический вывод о том, что любая проблема находится на стыке знания и незнания. Методологическая проблема всегда будет таковой, если человеческая мысль не получает свое дальнейшее развитие на стыке между уже достигнутым уровнем абстракции и более высоким, к которому необходимо стремиться. Особенно тогда, когда в других сферах знания этот уровень достигнут и наука «ждет» новых методик, поскольку без надежного тыла ударные силы человеческой мысли не могут долго и эффективно отвоевывать у природы и мозга новые тайны мироздания и души.

Такая точка зрения внушает оптимизм, поскольку человечество создало солидный задел, которого хватит на многие будущие поколения, если они смогут им воспользоваться. В правовой сфере такие высочайшие образцы человеческой мысли, как учение Р. Иеринга, Б. Н. Чичерина, Е. Н. Трубецкого во главе с трансцендентальным методом И. Канта, создают необходимые и достаточные предпосылки для решения этой трудной и благородной задачи.

Так давайте же воспользуемся этим богатым наследием и приступим к ее решению.

Раздел второй. Создание нового метода

Глава 1. История методологии

Методология современного права как факт, т. е. уже и как история, достаточно подробно освещена в первом разделе монографии. Здесь же важен взгляд на возникновение и развитие методологии вообще, т. е. в том отношении к ней, которое не связано с конкретными науками. Не менее важно и сопоставление некоторых разных, на первый взгляд, методик в такой проекции, в которой их «хитрое сплетение» обнаруживает неожиданные связи и закономерности, используемые в работе.

Но основная задача этой главы – подготовить читателя к созданию нового метода, о котором пойдет речь в следующей главе, и к адекватному пониманию некоторых методологических приемов, используемых автором в других разделах.

Если нет до сих пор общепринятого определения «метода», то, тем более, нет единого мнения о происхождении методологии как специфической области знаний, определяющей закономерности мышления и правила проведения исследований и технологических действий во всех сферах деятельности человека.

Даже наиболее вероятный «истец» на право родоначальника методологии – философия – до сих пор не смог предоставить убедительных доказательств суду, в роли которого выступает научное сообщество земной цивилизации.

Тем не менее не будем нарушать исторических традиций и предоставим слово именно ей. Философия как объективная и достоверная наука берет свое начало с Аристотеля, глубина мыслей которого по некоторым вопросам до конца не постигнута и по сей день. Философия как метод, на взгляд автора, обязана своему происхождению его учителю – Платону.

В нашу задачу не входит подробное освещение его мировоззрения. Важно понять лишь одно: почему его гениальное философское открытие, не имеющее своей прямой целью создание метода, стало рождением методологии как убежденности в том, что всегда можно найти альтернативный способ решения определенной научной проблемы.

Усваивая и перерабатывая один из главных выводов Сократа о всеобщем характере знания, Платон задается вопросом: как может возникнуть такое знание в человеке как конечном существе, которое рождается и умирает? Глубокие познания в геометрии, реальность всеобщих истин которой не вызывала сомнения, придали ему дополнительную уверенность в обоснованности поставленного вопроса.

Чтобы познавать предмет, рассуждает Платон, мы должны понимать его. Душа не имеет особого телесного органа для восприятия общих понятий и отношений. Отсюда он признает в душе способность непосредственно усматривать общие отношения. Получить такое знание извне невозможно: оно может быть лишь результатом непосредственного духовного созерцания либо результатом припоминания, посредством которого мы сознаем то, что уже заключается в нас.

Отсюда Платон делает вывод, что и предмет истинного знания – бытие – есть также нечто общее, универсальное. Логическим видам (общим понятиям) соответствуют действительные «виды» существ (например, лес) – их родовые формы или «идеи». Идея есть, прежде всего, сущность вещи. Эти идеи больше, чем состояние нашей мысли, они обладают вечной реальностью. Так Платон понял, что в природе ничто не объяснимо без разума, ибо нет ничего, что не имело бы своей идеи, своей цели.

До Платона исходной и конечной точкой рассуждения древних философов была окружающая их действительность. Глядя на воду, небо, землю и огонь, они рассуждали о первоначалах бытия, не замечая, как включают туда и свои собственные мысли. Историческое значение философии Платона состоит в том, что он открыл для всех «мир идей» как новый источник познания. Представление об альтернативном источнике привело к осознанию того, что мысли излагаются определенным способом: это могло случиться лишь тогда, когда появился другой способ мышления.

Поэтому Платона можно считать основоположником философии как методологии. В качестве дополнения к вышесказанному приведем оценку его метода одним из лучших знатоков античной мысли С. Н. Трубецким: «Платон учил, что всякое знание есть припоминание, а иначе оно немыслимо. Знание универсально: общие понятия сходства и несходства, тождества и различия, без которых мы не можем судить о чем-либо, не даются нам опытом, но обусловливают собою всякий возможный опыт. Мы должны иметь их, чтобы судить о данных предметах. Истинное знание, по Платону, черпается не из внешних впечатлений, а изнутри души. И душа, которая приобретает такое знание, находит его в себе самой (курсив наш. – Авт.); если же в ней пребывает истинное знание, как она может быть временной и преходящей?» [99, с. 378].

Эти замечательные слова будут вдохновлять еще не одно поколение на новые открытия в философии. Но в них кроется недостаток, имеющий непосредственное отношение к теме монографии. К нему мы вернемся в следующей главе.

Сочинения Аристотеля не носят такого художественного, мистического характера, как творения Платона. Они в полной мере отвечают современным требованиям научной объективности и по-прежнему являются теоретической основой всех научных дисциплин, где не обойтись без строгого математического аппарата, построенного на открытых им принципах формальной логики. Отдельные труды Аристотеля до сих пор не потеряли своей актуальности и могут служить предметом для более глубоких исследований.

В рамках настоящей работы нас будет интересовать лишь один аспект его учения – теория причинностей. Однако не вся, а лишь незначительная, но самая оригинальная ее часть – «форма», составляющая сущность любой вещи.

Сущность вещи, утверждает Аристотель, в самой ее индивидуальности определяется общим видом, т. е. формой, которая в ней воплощается. Сущность вещи есть данная форма в данной материи. «Отвлеченная форма» (медь, например) воплощается в конкретном предмете как материя (медь) и ее форма (статуя). Но сущность данной материи – это не статуя, а медь – простая отвлеченная форма, воплощающая в себе потенциальную возможность многих вещей. Отвлеченная форма в данном случае – это форма организации элементарных частиц, которые при других условиях могут создать совершенно другие формы – сталь, гипс, пластилин и т. д.

Материя сама по себе не обладает формами и не имеет никаких свойств, – развивает свою мысль Аристотель. Она есть неопределенная возможность изменения. Форма, напротив, есть то, что определяет собой материю, дает ей определенный действительный вид, свойства.

Так древнегреческий философ приходит к пониманию формы как причины. Форма, как чистая энергия, может быть мыслима и без материи – в мыслящем разуме. Гениальность этого вывода Аристотеля по достоинству оценивается, если его сопоставить с еще одним глубокомысленным высказыванием: «Форма есть не только сущность вещи, но и ее внутренняя цель и та сила, которая осуществляет эту цель» [там же, с. 428].

При анализе Хозяйственного кодекса Украины мы попытаемся использовать методологию греческого философа применительно к установлению юридической сущности «существенных условий до-говора».

Практически любая современная наука, применяющая математические методы исследований, пользуется при этом дифференциальным исчислением. Но редкий математик знает, что Лейбниц разработал его благодаря еще более выдающемуся открытию человечества – принципу непрерывности. Это один из самых фундаментальных и всеобщих принципов мышления, без которого не сможем обойтись и мы.

Изложим его в упрощенном варианте, используя для наглядности пример из физики, которым пользовался и Лейбниц в своей работе «Два отрывка о принципе непрерывности». Применительно к физическим явлениям он может быть сформулирован следующим образом: покой может рассматриваться как бесконечно малая скорость или как бесконечно большая медленность.

Сопоставляя это положение с правилами движения, сформулированными Декартом в «Началах философии», Лейбниц заметил, что они противоречат друг другу. Первое правило гласит: «…оба тела, и В, и С, равные и движущиеся с одинаковой скоростью в противоположных направлениях, столкнувшись, вернутся назад с прежней скоростью» [63, с. 205]. А во втором правиле утверждается, что «если сталкиваются два тела, В и С, движущиеся прямо навстречу друг другу с одинаковой скоростью, и В больше С, то С возвратится назад со своей прежней скоростью, а В будет продолжать свое движение, так что оба они вместе будут двигаться в том направлении, в котором прежде двигалось В» [там же].

Когда Декарт формулировал данное правило, он, по-видимому, не обратил внимания на то, что в зависимости от величины разности масс двух тел, В и С, они могут вести себя неоднозначно. Но неравенство тел, заметил Лейбниц, может все более и более уменьшаться и, наконец, стать как угодно малым. В этом случае и наступает момент, когда правила противоречат друг другу. Не только принципу непрерывности, но и здравому смыслу.

По второму правилу всякое как угодно малое увеличение тела В, которое сначала равнялось С, не вызывало бы тотчас в результате столкновения такого последствия, которое предусмотрено этим правилом. Ели масса тела В увеличилась на очень незначительную величину, оно должно сначала отталкиваться несколько слабее, чем прежде, потом еще слабее. При более значительном различии масс В и С тело В должно сначала «пройти через 0», т. е. остановиться после столкновения. И только при большем увеличении в разнице масс В после столкновения с телом будет продолжать двигаться вперед, согласно второму правилу Декарта.

Так, на конкретном примере, с помощью частного положения о «покое» с точки зрения принципа непрерывности, Лейбниц продемонстрировал сложность его всестороннего осмысления, которого не удалось достигнуть даже такому великому математику и философу, как Декарт.

Одним из самых универсальных методов мышления человека является синтез и анализ. Из того, что всякое познание состоит из суждений, нельзя сказать обратного – всякое суждение есть познание. Настоящее познание несут в себе только такие суждения, в которых связь субъекта (подлежащего) и его признака (сказуемого) удовлетворяет одному из двух требований:

1) представляется всеобщей и необходимой;

2) полагает нечто новое, не содержащееся в понятии субъекта как его признак.

Суждения, выполняющие первое требование, называются аналитическими. Одним из частных и распространенных случаев анализа является дедукция – выведение из общего понятия конкретного, особенного.

Суждения, выполняющие второе требование, называются синтетическими. Наиболее известным примером является индукция – обобщение опытных данных и подведение их под какое-либо общее понятие.

В работе будут использованы и другие синтетические и аналитические суждения – априорные, которые отличаются тем, что в них предметом мысли не могут служить опытные данные и понятия, полученные из опыта. Примерами таких априорных понятий, используемых в праве, являются воля, свобода, долг.

Еще одним отличием анализа и синтеза может служить полярность восприятия их «познавательного результата». Мудрый Сократ на основе синтеза пришел к довольно пессимистическому выводу: чем больше человек начинает познавать, тем больше он понимает, как мало он знает. И. Кант на основе анализа пришел к обратному выводу: чем больше мы рассуждаем о каком-либо предмете (явлении), тем с большим удивлением сознаем, как много мы о нем знаем.

Легендарный Шерлок Холмс был бы поклонником не только дедукции, но и философии Канта, если бы ознакомился с ней… А заведующий кафедрой философии Кембриджского университета профессор Д. А. Меллор «заново открыл» этот мультипликативный эффект аналитических суждений в своей логической обработке: «…при объяснении может расшириться сфера объясняемого» [72, с. 90].