Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 5"

До сих пор Владимир вспоминает тот амурский рейс, из которого почерпнул так много нового и неизведанного. А знакомство с великой рекой оставило неизгладимый след в душе, в наглядности показав необъятные просторы страны со множеством мест, где еще не ступала нога человека. Лишь случай предоставил ему такую возможность, и громадное спасибо Арктическому морскому пароходству и его большому другу Калимбету Леониду Михайловичу, замечательному человеку, так рано ушедшему из жизни.

Вот и закрылась очередная страница жизненного пути, интересного и разнообразного, отвечающая на сокровенный вопрос многих поколений: «Для чего мы живем?» А для того, чтобы открывать новое, встречаться с интересными людьми и делать мир лучше и краше, прививать и передавать детям интерес к его многообразию и многим будущим открытиям. Наша маленькая планета хранит множество тайн, на которые пока нет ответов, но обязательно будут и откроют их будущие поколения основываясь на знаниях, накопленных человечеством за время своего существования, не говоря уже о вопросах мироздания в Солнечной системе и нашей галактике Млечного пути.

По рассказам штурмана Николая Осокина, работавшего на судах различных ведомств

И снова Северная Корея

Выпускники ДВВИМУ распределялись не только по судам пароходств, но небольшая их часть направлялась на суда других ведомств, начиная свою плавательскую карьеру в несколько иных обстоятельствах, характерных для данной отрасли. И если для вчерашних выпускников вначале многое казалось странным и непонятным, то вскоре они привыкали к устоявшейся обстановке и принимали ее такой как есть, постепенно забывая уклад пароходских судов, на которых проходили производственные практики для получения первого рабочего диплома штурмана малого плавания, позволяющего занимать должности третьего или четвертого помощника на судах дальнего плавания, хотя на первый взгляд морская вода везде одинакова, но это лишь на первый взгляд. А фактически даже ее плотность, не говоря уже о температуре, везде различна: от опресненной, называемой английским термином brackish water, до 37 промилле в Красном море и даже до 350 промилле в Мертвом море, где невозможно утонуть.

Николай получил назначение на суда гидрографической службы Краснознаменного Тихоокеанского флота, которых было немало, и занимались они весьма специфичными занятиями, кроме своих прямых обязанностей по обеспечению гидрографии в районах действия Тихоокеанского флота. Суда были чисто гражданскими с вольнонаемными экипажами, но несли флаг военно-морского флота. Поэтому уклад повседневной деятельности таких судов существенно отличался от пароходских, состоя из своего рода «суржика», смеси военной и гражданской службы, к тому же у них не было производственных планов и свойственных им показателей, а также социалистического соревнования, оглашение результатов которого привело бы как минимум к разглашению государственной тайны со всеми вытекающими последствиями, ведь военный термин: «Болтун – находка для шпиона» никто не отменял, а в советское время многие подобные высказывания могли приобретать свой особый смысл по разумению карающих органов, славных наследников железного Феликса.

В одном из первых своих рейсов, будучи третьим помощником на одном из судов гидрографической службы КТОФ, пароход работал в нейтральных водах на стыке границ СССР и КНДР, а проще говоря, Северной Кореи. За бортом маячила золотая приморская осень 1981 года и стояла прекрасная погода, когда воздух становится совершенно прозрачным и дальность видимости достигает невиданных ранее значений, не уступая глазам, вооруженным оптическими приборами. Отчетливо просматриваются контуры гор, находящихся на расстоянии многих десятков миль, море ласковое и прозрачное, с еще теплой водой и гладью, лишь временами нарушаемой пролетевшим ветерком, от которого остается рябь, вскоре успокаивающаяся, и снова гладь от горизонта до горизонта. Судно весело бежит, разрезая форштевнем кажущуюся реально ощутимой совершенно гладкую поверхность воды, оставляя за собой длинные «усы», в которые превращается кильватерная струя, и уходящие вдаль по корме до самого горизонта. Предстоящий короткий рейс всегда добавлял оптимизма, ведь даже расставание на недолгое время связано с печалью или тихой грустью, а скорое возвращение не только нивелирует минорное настроение, но и создает определенный подъем духа, что-то сродни собачьей ласке, когда выходишь из дома на пять минут и, возвращаясь, твой любящий пес бросается, стараясь облизать лицо, будто не видел тебя много дней.

Обычно на борту присутствовала большая группа ученых или замаскировавшихся под них людей других специальностей и указывала капитану дальнейший путь, которому он и следовал. Естественно, что ни о какой предварительной прокладке, называемой на навигационном языке подъемом карты, и речи не было. Однажды в один из таких теплых и тихих вечеров люди науки затеяли испытать какой-то небольшой прибор неизвестного назначения, сильно смахивающий на средство борьбы с подводными лодками, а вернее их обнаружения. Прибор медленно спустили кормовой лебедкой и на малом ходу так же медленно буксировали его за собой. При этом совсем невзрачный по своим габаритам прибор периодически издавал какой-то зверский звук, напоминающий подводный взрыв небольшой мощности. Странным оставалось то, что для его испытания ученым понадобились нейтральные воды вплотную к советско-корейской границе, тем более что риск быть захваченными корейскими пограничниками был большим, ибо северяне никогда не уважали международное морское право, свободно рыская по всему большому Восточно-Корейскому заливу, захватывая там суда всех национальностей, подозревая их в шпионской деятельности, хотя сам залив по всем международным нормам никак не является их внутренними водами и его ширина между крайними точками превышает сотню миль, хотя международная конвенция трактует внутренние воды лишь в случае, если расстояние между крайними мысами не превышает 24 мили. Но, как выразился однажды один из политических офицеров северян при захвате очередного судна, когда ему указали, что пароход в это время находился в нейтральных водах: «Наши территориальные воды там, куда покажет палец нашего Вождя». Поэтому никакие международные нормы для них не указ и орудуют они в заливе, как медведь в посудной лавке: по своему соображению и разумению. Министерство морского флота СССР даже выпустило циркуляр с обязательными рекомендациями обходить Корейский залив не менее чем в 50 мелях от северокорейского берега, хотя для судов, следующих в Японию с лесными караванами, особенно в зимнее время, этот путь являлся самым безопасным, когда следующие один за другим циклоны еще не успевают разогнать опасное волнение у западной части Японского моря. Связываться же с северянами никто не хотел, не развязывать же настоящую войну, вот и отделывались большими штрафами и долгими днями бессмысленного расследования во время подобных задержаний и дипломатическими мерами. Так что бдительные военно-морские силы северян занимались откровенными поборами или грабежом в международных водах. Интересно, выдавался ли им патент на морское пиратство, как в средние века, узаконивший их деятельность морского разбоя самим государством флага, ибо при отсутствии такового суда признавались пиратскими и при захвате пиратов без суда и следствия вешали на реях мачт, так как они признавались вне закона. Но те времена давно канули в лету, и сегодня гуманизация законов о пиратстве лишь привела к его новому расцвету в странах Юго-Восточной Азии, у берегов Африканского Рога и на западном побережье Африки, особенно в Нигерии, как и в районах многочисленных островов. Бдительные корейские военморы и на этот раз решили разобраться. Не для этого ли и притащили наши ученые гидрографическое судно вплотную к границе северян, чтобы проверить реакцию местных пограничников на необычный шум в их огороде, хотя судно-провокатор вроде бы и находилось на стороне советской границы, но на море нет верстовых столбов, и доказать, что ты там не был, где тебя якобы поймали, весьма проблематично, тем более у северных корейцев. Время подходило к полуночи, и до смены вахт оставалось около часа, стояла темная, но ясная ночь с безоблачным небом, когда Николай заметил светящуюся точку на экране радиолокатора, быстро движущуюся прямо на судно. При ясном небе ходовые огни не просматривались, то есть оппонент несся и вовсе без огней, что однозначно свидетельствовало в пользу зорких пограничников сопредельного государства и о их совсем не мирных намерениях. Так что внезапно появившийся летучий голландец, явно шедший на пересечку курса, никак не обрадовал вахтенного помощника, приготовившегося уже к заполнению судового журнала, чтобы не проводить лишнее время на мостике, а поскорее уйти в царство Морфея. И теперь этим мечтам так скоро не сбыться, что явно не обрадовало Николая.

Когда до стремительно приближающегося судна осталось пять миль, вахтенный помощник изменил свой курс на 30 градусов, чтобы чисто разойтись с идущим на сближение вплотную неизвестным объектом, заодно в последний раз проверить его истинные намерения. Но смутная надежда в действительности умерла последней, и противник не думал уклоняться и, имея большое преимущество в скорости, быстро приближался, тем более что буксируемый прибор напрочь лишал возможности увеличить скорость хода, рискуя оборваться и уйти в недосягаемую глубину на радость морским отшельникам. Пришлось срочно уведомлять науку и предложить свернуть на время испытания, хотя времени уже было совершенно в обрез, а вытаскивать прибор на глазах у преследователя – значит еще более укрепить их подозрения и причину в законности действий. А вдруг не заметят совсем тонкий буксировочный конец среди ночной темноты? Заодно пришлось совершить и вовсе непростительный поступок – послать матроса за командиром. Поскольку гидрография являлась составной частью Тихоокеанского флота, то капитан здесь именовался командиром, согласно военно-морской иерархии, хотя из военных на судне было три офицера и молоденький 19-летний матросик спецсвязи. Как выяснилось, командир тоже закончил ДВВИМУ в давние 60-е годы, когда офицеров на военно-морском флоте не хватало и выпускников гражданских морских училищ забирали на военный флот, чтобы отдать Родине трехлетний воинский долг. Подобные поборы прекратились лишь с 1972 года, но командир почему-то задержался: то ли его устраивала вся суета безалаберной полувоенной жизни, когда ни о чем не нужно думать, как говорил Высоцкий в свое время: «Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит», то ли он был слишком ленив¸ чтобы все начинать сначала: устраиваться на работу, сдавать аттестацию, обежать множество кабинетов и прочая, и прочая, к тому же неизвестно, как сложатся отношения на новом, чисто гражданском судне с его капитаном и помощниками, длительные рейсы в арктических водах, да еще с какими-то грузами. Все это настораживало и отпугивало, и он решил ничего не менять в уже отлаженной жизни. С ним приятно было работать, и опека своего нового третьего помощника, единственного во всей гидрографии закончившего одну и ту же с командиром альма-матер, давала серьезные преимущества Николаю, вызывая легкую зависть остальных штурманов. К тому же он сильно не любил, вопреки своим должностным обязанностям, когда его вызывали на мостик, приучая помощников к самостоятельности с самых младших должностей. Но на этот раз случай был исключительный и ни в коей мере не касался обычного маневрирования. В это время капитан блаженствовал в сауне в компании со старшим механиком, и святое дело по сложившемуся обычаю сопровождалось небольшой дозой прохладительных напитков. Бедный матрос, посланный за командиром, выслушал много не очень лестного в свой адрес, прежде чем вытащил разомлевшего в бане капитана на мостик, который, не чувствуя никакого подвоха, появился почти в том же облачении, в котором был и в сауне. Быстро убедившись, что вахтенный помощник не успел наделать глупостей, принял командование судном на себя. Многочисленные попытки связаться с корейцами на всех возможных языках по ультракоротковолновой связи ни к чему не привели – они упорно хранили молчание. Их кораблик зашел с кормы и шел параллельным курсом в расстоянии одного кабельтова от левого борта нашего судна согласно показаниям радара, не предпринимая никаких действий, что вызвало определенную тревогу на ходовом мостике. Командир решил прибегнуть к старинному морскому способу общения и отправил на верхний мостик старшего матроса в попытке просигналить им фонарем с использованием азбуки Морзе: «Какого хрена надо?» В надежде, что братский корейский народ в лице их доблестных пограничников проходил обучение или, на худой конец, стажировку в СССР и азбуку Морзе должен был понимать, впрочем, как и водоплавающие всех других национальностей. Но и последняя надежда также оказалась тщетной – они по-прежнему молчали, словно призраки из другого мира, незнакомого с земными условиями и обычаями. Но молчаливая реакция начала приобретать угрожающие черты: когда, расчехлив небольшую носовую пушчонку, навели ее прямо на мостик, не попасть в который с такого расстояния было невозможно, не забыв подсветить своим фонариком, который неожиданно оказался большим и мощным, ослепившим всех находящихся на мостике. Все присутствующие почувствовали себя как на горячей сковородке, а вдруг и в самом деле пальнут и от мостика вместе с находящимися на нем останутся одни лишь дымящиеся щепки с остатками окровавленных тел. Николай тут же вспомнил, что у него в каюте стоит непочатая бутылка водки, и он горько пожалел, что не успел ее вылакать до дна, чтобы принять достойную смерть. Далее последовала длительная пауза, несравнимая с театральным антрактом, с каждом минутой нагнетая все большее напряжение. На мостике вполне резонно предположили, что корейцев привлекли звуки непонятных взрывов, хотя вполне возможно, что они обнаружили нашего гидрографа задолго до этого, наблюдая за ним с помощью радара, но, сблизившись вплотную, долго разглядывали и не могли понять, с кем имеют дело. Судно было построено в Польше по какому-то оказавшемуся неудачным проекту для рыбаков, и те отказались принимать всю серию и все суда всучили ВМФ. Посему с внешней стороны корейцы приняли стандартного гидрографа за рыбака, с которыми поступают по своему описанному выше обычаю: берут на абордаж и тащат в свои воды, долго разбираются, превращая захваченное судно в бесплатную столовую, пока хватает продовольственных запасов, затем штрафуют и отпускают. Схема примитивно проста и понятна. Добыча столь необходимой валюты и бесплатное питание. Но что-то их сдерживало от более решительных действий, и капитан своим звериным нюхом учуял эти сомнения и, быстро смотавшись в каюту, переоделся во все свое великолепие, надев парадный китель и фуражку, и, поднявшись на мостик в лучах незатухающего прожектора, включил громкую палубную связь – видимо, прорвало мужика: жаль, что не было лингвистов, материала хватило бы не на одну диссертацию по новым открытиям в «великом и могучем», и даже сам автор этих слов Иван Сергеевич Тургенев наверняка бы удивился, насколько он недооценил свой родной язык. Последовала долгая, почти непереводимая игра слов, хорошо понятная лишь завсегдатаям портовых кабаков конца XIX – середины XX веков. Вся продолжительная речь сводилась к тому, что судно представляет собой ВМФ СССР и уже вызвало подкрепление, которое подойдет с минуты на минуту. Как показалось с мостика, некоторые слова типа «идите на х…» они прекрасно понимали. Растерявшееся после такой тирады командование корабля, по всей вероятности, решило посовещаться со своим высшим командованием. Запахло жареным с непредсказуемыми последствиями. Командир вызвал матросика спецсвязи и третьего помощника, самого надежного и опекаемого. Поставил перед собой, прослезился и выдал напутствие: «Сынки, вот вам граната. Идите в каюту спецсвязи и будьте готовы эту самую связь взорвать, если бусурманы на борт полезут». Из прочих вооружений на судне имелись лишь два пистолета Макарова, из которых офицеры иногда постреливали от скуки на корме. Приказ капитана не внушал оптимизма, особенно учитывая то, что Николай впервые видел настоящую гранату, не считая фильмов о Второй мировой войне, а щуплый молодой матросик и подавно. В голове проносились различные мысли, наслаиваясь одна на другую, и все они искали выход из создавшегося тупика, но ничего стоящего, ввиду сильнейшего стресса, на ум не приходило. Странно, что у человека, воспитанного с ранних лет на идеях марксизма-ленинизма и самопожертвования во имя Родины, также ничего подобного в голове не появлялось. К своему глубокому огорчению, Николай все же понял, что на роль пионера-героя он явно не тянет. Но приказ командира не оставлял никаких шансов и выбора не было. Вместе с матросом спецсвязи пошли в каюту и, основательно осмотревшись, привязали гранату в месте, предполагающем полное уничтожение аппарата спецсвязи. Затем удрученный и словно выпотрошенный третий помощник, едва переставляя ноги, поплелся на мостик посмотреть на дальнейшее развитие событий.

Неизвестно, что произошло, но совершенно неожиданно северяне поспешили убраться. Судовые радисты все-таки смогли связаться со штабом флота во Владивостоке, и появилась мысль, что помощь пришла оттуда, хотя вполне могло быть и по-другому, особенно учитывая оперативность и не разворотливость больших штабов, где каждый старается уйти от своей персональной ответственности, перекладывая ее на первое лицо. Но, как бы то ни было, опасность абордажа миновала, и жизнь снова заиграла яркими красками. Героизм отменили, и пришлось вылакать всю водку в узкой компании штурманов.

Обычная история, о которых не пишут и не сообщают в новостях, чтобы не тревожить нежные души соотечественников и не раздражать неадекватного соседа, способного совсем уж на непредсказуемые поступки. Наверняка у каждого моряка, изрядно покуролесившего по морям, в памяти найдется немало случаев, напоминающих подобный, и не обязательно с северными корейцами.

Северокурильская экспедиция

Моря российского Дальнего Востока традиционно богаты рыбой и многими биологическими ресурсами. На протяжении долгих десятков лет они являются бездонными сокровищницами, обеспечивающими ежегодную добычу миллионов тонн морепродуктов. И хотя по своим климатическим параметрам они никак не относятся к теплолюбивым, а скорее наоборот, их неудержимо притягивают моря Арктического бассейна, большую часть года поверхность Берингова и Охотского морей покрыта плавающими льдами, и температура воды даже в летние месяцы в южных частях редко поднимается выше десяти градусов. По площади – это самые большие моря, омывающие российские берега. Бурный нрав обоих морей давно уже стал притчей во языцех, и лишь при одном их воспоминании у людей возникает ассоциативное мышление, рисующее непрерывные штормы и вечный холод. Казалось бы, в таких жестоких условиях не может существовать биологическая жизнь в больших объемах, но парадокс как раз в том, что южные моря, находящиеся в тепличных условиях по своим биологическим ресурсам, проигрывают им многократно. Известно, что фундаментом всей кормовой базы в океанах и морях служит планктон и главными условиями его размножения являются наличие солнечного света и достаточное количество кислорода. И если с солнечным светом в теплых морях проблем нет, то с кислородом дело обстоит совершенно иначе: в верхних, хорошо прогретых слоях воды теплых морей растворенного в воде кислорода значительно меньше из-за высокой температуры воды, которая выдавливает его и лишает все живое одного из самых важных компонентов, поддерживающих органическую жизнь. И хотя по общему количеству видов планктона гораздо больше в теплых морях, то по его объему холодные моря значительно превосходят теплые, тем самым привлекая многочисленных водных обитателей к фундаменту кормовой базы, начиная от самых мелких рыбешек и заканчивая китообразными. Берингово и Охотское моря наряду с Баренцевым по своим биоресурсам не знают равных среди всех морей планеты. Тем они и привлекают многочисленные флотилии рыбаков, круглогодично добывающих различные виды рыб. Так как рыбы нерестятся в разное время, то практически на протяжении всего года одна путина сменяет другую. Помимо рыбных ресурсов, моря так же богаты крабами и многочисленными моллюсками, ластоногими и китообразными. До 2014 года существовал парадокс экономической зоны Охотского моря. По международному морскому праву экономическая зона распространяется на расстояние 200 морских миль от берега. Охотское море не полностью перекрывалось 200-мильной зоной, оставляя в центре участок площадью в 52 тысячи квадратных километров, что позволяло рыбакам иностранных государств на полном законном основании заниматься откровенным грабежом, подрывая биоресурсы одного из самых богатых морей. И лишь в 2014-м ООН после многократных обращений СССР и России признала право считать Охотское море внутренним морем России, что позволило ликвидировать неподвластную черную дыру в центре моря и наконец-то оставить иностранцев с носом. Со времен СССР прижилась практика рыболовных экспедиций, когда один или несколько плавучих рыбоперерабатывающих заводов в компании многочисленных добывающих судов направляются в эти моря и там же пойманная рыба сразу же сдается на переработку в цех завода. После чего транспортные рефрижераторные суда забирают ее со складов завода и перевозят в рыбные порты, оснащенные мощными холодильниками. Самыми значительными являлись Беринговоморская, Охотоморская и Курильские экспедиции. Когда Охотское море начинает замерзать начиная с его западной части и до острова Сахалин включительно, то южная его часть, включая акваторию вокруг Курил, остается незамерзающей в течение всего года, и в районы прибрежных к островам вод, и без того богатых биоресурсами, смещаются громадные косяки рыб с полностью замерзших участков моря из-за значительного уменьшения растворенного в воде кислорода, проникновению которого препятствует сплошное ледяное покрытие.

Николай Осокин работал вторым помощником на одном из больших транспортных рефрижераторных судов «Востокрыбхолодфлота», и его пароход обеспечивал перевозку рыбопродукции с плавзаводов Северокурильской экспедиции во Владивосток. Круговой рейс в среднем занимал около месяца начиная с погрузки свежемороженой рыбы в мешках и ящиках и заканчивая ее сдачей холодильнику рыбного порта. За бортом стояла поздняя осень с ее непрерывными штормами и неугомонными ветрами, бегущими мрачно-темными облаками и снежными зарядами, и солнечные лучи лишь изредка пробивали их толщу, словно напоминая о своем существовании. Словом, погода настроения не добавляла, а скорее настраивала на депрессивно-минорный лад, а до весны было далеко. Пароход был не маленький, длиной 185 метров, а от мостика до морской поверхности и вовсе с десятиэтажный дом. Судно лежало в дрейфе, благо погода позволяла: небольшое волнение не более двух метров и слабый ветерок переменных направлений, который большинство штурманов определяет как маловетрие при записях в судовой журнал. Кроме осенне-зимних циклонов, еще не исчезла опасность от тропических тайфунов, которые, согласно многолетним наблюдениям метеорологов, распространяются с апреля по ноябрь, но бывают случаи, когда последние, словно медведи-шатуны, прорываются и в декабре. Дальневосточные тайфуны – явление само по себе уникальное: зарождаясь примерно в тысяче миль восточнее филиппинского Лусона из тропической депрессии, они долго раскручиваются, набирая силу из вод Тихого океана, а потом начинают свое неспешное движение на запад и, уже будучи в изрядной силе, протаптывают главный филиппинский остров Лусон со столицей Манилой, нанося громадный ущерб и без того небогатым Филиппинам, а затем вырываются на морской простор, направляясь в сторону острова Тайвань и Гонконга, которым достается по первое число. Потом под действием силы земного вращения начинают поворачивать вправо на Корейский пролив и, пройдя японский остров Кюсю, заворачивают в Японское море или выбирают территорию Японии, хотя сектор выбора небольшой и, при этом получив дополнительную подпитку при прохождении над водной поверхностью, резко увеличивают скорость, достигая максимальной разрушительной силы, устремляются на северо-восток, постепенно начиная терять свою мощь, и затухают, превращаясь в обычный циклон лишь в высоких северных широтах. Это обычный, традиционный путь большинства из ежесезонных 25—30 тайфунов, но бывают и различные отклонения с выходом на сушу на территории Китая, где они быстро затухают. Вот один из таких запоздавших тайфунов, вырвавшись на волю, и подходил к острову Кюсю, а куда он пойдет дальше, являлось тайной, неизвестной ему самому. Он все еще раздумывал: не прочесать ли ему всю Японию или пойти по Японскому морю своим 25-узловым ходом. Впрочем, сектор его предполагаемого движения был невелик, и он в любом случае затрагивал Северокурильскую экспедицию. Разница лишь в том, что коснется ее лишь краешком или же протопчется через нее всей своей мощью. Тем не менее, согласно факсимильному прогнозу, он должен был пройти правее, не затронув суда экспедиции. Но прогнозы погоды, особенно в таких случаях, дело совсем не благодарное, ведь даже при небольшом изменении курса движения он обязательно накроет район Курильских островов, разогнав восьмиметровые волны почти ураганным ветром до 30 метров в секунду. Вот такая метеообстановка имела место накануне предстоящих событий.

У обоих бортов транспортного рефрижератора находилось по два больших морозильных траулера (БМРТ), с которых перегружали мороженую продукцию в необъятное чрево судна. Из последней прогностической карты погоды выходило, что последний тайфун в этом году не успеет накрыть перегрузочную операцию до ее окончания, а затем можно будет уйти под укрытие Курильских островов, оставаясь с подветренной стороны во время прохождения тайфуна. Труднообъяснимым выглядело решение капитана в столь неоднозначной ситуации разрешить механикам провести какой-то не столь необходимый ремонт главного двигателя, похоже, они собирались заменить втулку на одном из цилиндров главного двигателя, обещая выполнить операцию в очень короткий срок, но недаром выражение из Библии гласит, что «благими намерениями устлана дорога в ад», и обещание механиков заменить тяжелую втулку на болтающемся в море судне при приличной качке попросту невыполнимо и операция наверняка продлится значительно дольше. На что надеялся в этом случае капитан – неизвестно. Уж ему, умудренному опытом и знанием местных погодных условий, как и путей движения тайфунов, ни в коем случае нельзя было идти на безрассудно рискованный шаг в преддверии несущегося навстречу тайфуна. У Николая к механикам настороженное отношение возникло еще после первого курса, когда пришлось зачищать топливные танки на учебном судне «Меридиан». Почему-то у них всегда все шло не так и нескончаемый ремонт механизмов мог длиться годами, почти как у Жванецкого: «Ремонт – это не действие, это состояние», не учитывая более ничьи интересы, включая условия погоды, хотя какая разница, пойдет на дно судно с исправными или неисправными механизмами. Вот эта самая тонкая и важная грань, разделяющая живых и мертвых, ими как-то не учитывалась или не понималась, а скорее всего, они просто не замыкались на этом, ставя во главу угла лишь свои насущные механические проблемы, а потом уже все остальное, включая и погодные условия. Но тем не менее механики заслуживают уважения за то, что умеют делать то, что неподвластно нам. Чувство неуверенности и сомнения и на этот раз не подвели Николая, и как только механики успели дернуть старую втулку, полностью обездвижив пароход, у него заныло под лопаткой и ладони стали влажными от нехорошего предчувствия. К тому же по закону пакости доблестные радисты забыли принять очередную карту погоды. К вечеру ветер резко усилился и волнение моря не замедлило тоже разогнаться до трехметровых волн. Судно поставило лагом к волне, и крен уже начал зашкаливать за 20 градусов на оба борта. В общем-то, погодные условия были не лучшими, но вполне рабочими, когда приходилось работать на ходу даже в худшую погоду, но тогда пароход был на ходу и мог управляться, уменьшая качку, выбрав курс на встречное волнение и подрабатывая машиной малым передним ходом, чтобы держаться навстречу волне. Сейчас же судно находилось в дрейфе, лишенное возможности управляться в условиях резко ухудшающейся погоды. Все четыре БМРТ по обоим бортам болтались, как плохо привязанные щенки, и от ударов о корпус сдерживали огромные пневматические кранцы-тройники с обоих бортов. Наконец-то приняли настоящую карту погоды и стало ясно, что тайфун проносится над всей нашей кавалькадой и мы оказались в самом его центре, именуемом «глазом бури», а события продолжали развиваться еще более стремительно. Оба БМРТ с наветренного борта отскочили от борта как по мановению волшебной палочки: рефрижератор просто отнесло ветром из-за гораздо большей парусности, когда они отдали швартовые концы. Третий БМРТ с грехом пополам также сумел отскочить, обрубив концы. Наступили новые сутки, а вместе с ними и обещавшая быть веселой вахта Николая. Все штурманы были на мостике, занимаясь своими дополнительными обязанностями: каждую вахту требовалось рассчитывать остойчивость и записывать в судовой журнал, и угол заката при любых загрузках, после которого судно уже не вернется в прежнее положение равновесия, а просто перевернется и пойдет на дно, был хорошо известен каждому. С усилением ветра увеличивались и волны с хлопьями пены, срываемой с их гребней и уносящейся в ночную бездну, крен также подрастал с каждым новым размахом, и временами стрелка аксиометра доползала до 40 градусов. Судно было пустым как барабан, и груза на борту находилось совсем мало. Правда, непонятно, почему попав в такие непростые условия, капитан не дал команду забалластировать танки двойного дна, наверное, он настолько хорошо знал повадки своего судна, что считал его непотопляемым, и скорее всего, так и было, учитывая его предыдущие действия. В общем, рефрижератор сильно напоминал ту самую баржу с четырьмя солдатами, унесенными в океан в марте 1960 года с Сахалина, и дрейфовавшую 49 суток, пока ее не обнаружил американский авианосец. Но в отличие от солдат, экипажу парохода в любом случае не пришлось бы грызть голенища сапог и сыромятные солдатские ремни: рыбы на борту хотя и мало по промысловым понятиям, но вполне достаточно для еды на несколько недель для всего экипажа. Перепуганные механики уже неизвестно каким образом при такой качке намеревались вставить новую втулку в цилиндр двигателя, но на всякий случай поклялись на Библии, что обязательно это сделают. После их очередного пассажа доверие к ним упало еще ниже действующей ватерлинии. Николай сквозь вой ветра и грохот опрокидывающихся водяных валов услышал рык буфетчицы, которая травила дальше, чем видела, в промежутках между спазмами проклиная всех, включая самого Нептуна. Ну это она совершенно зря: нельзя так обижать морского владыку, хотя вся ее ругань не имела никакого значения и вполне можно было простить ее: экватор не пересекала, соленую воду не пила и клятву Нептуну не давала. Первым чисто интуитивным желанием Николая было стремление помочь женщине, но внутренний тормоз вовремя остановил его: из скромного жизненного опыта он уже достаточно хорошо усвоил, что женщина простит все, кроме факта быть замеченной в пикантной ситуации. Да и зов капитана в легкой извращенной форме не оставлял времени на раздумья, и нужно было срочно бежать на мостик. Тем временем уставший и оставшийся в одиночестве БМРТ с подветренного борта дал самый полный передний ход и попытался развернуть оба судна носом на волну, но финт не удался ввиду явной нехватки лошадиных сил у его двигателя – не по Сеньке шапка. Высота волн перевалила за пять метров, и ничего другого, как рубить швартовные концы, заведенные с оставшегося БМРТ, и разбегаться в разные стороны, чтобы не угробить оба судна, не оставалось. Хотя разбежаться мог лишь БМРТ, ввиду отсутствия собственного хода у рефрижератора. Второго помощника отправили на привычную ему корму, где по швартовому расписанию он являлся руководителем швартовной команды, а старпома – на бак. Швартовные концы как будто по заказу для конкретного случая были дубового советского производства, крепкие и надежные, которые нужно было не рубить топором, а резать газовым резаком. Рубка шла очень тяжело, но альтернативы не было и всем хотелось жить. Наконец Николай с парой самых отчаянных матросов довели дело до логического завершения, и обрубленные швартовы упали в кипящую воду. Поднявшись на мостик, увидел бегущего с бака старпома – значит, и там все прошло хорошо. БМРТ, оставшись без привязи, дал самый полный передний ход, но по странному стечению обстоятельств взаимную гравитацию еще никто не отменил, оба парохода стали наваливаться друг на друга, испытывая неимоверную тяжесть бушующих волн. После первого удара все шлюпки правого борта мгновенно превратились в обломки. Вторым ударом гораздо более массивный рефрижератор смял все правое крыло мостика морозильного траулера. Через несколько месяцев, будучи на курсах повышения квалификации, встретившись с одним из штурманов того БМРТ, Николай получил дополнительные сведения о результатах второго нокаутирующего удара. Штурман с траулера рассказал, что после очередного удара он имел неосторожность открыть дверь в свою каюту, и в это же самое время на него начала наезжать стальная переборка, и его счастье, что он не попытался войти в каюту секундами раньше: могло расплющить не хуже блина. Каюта была вмята внутрь и сплющена, как будто над ней прошелся мощный пресс. Несмотря на полученные зияющие раны, БМРТ почти выскочил вперед, но в последний момент ему, едва успевшему высунуться из-под подветренного борта парохода, ударила в борт сильнейшая волна, резко положив его на левый борт, и под большим углом бросила вниз, на носовой бульб рефрижератора. Все действо происходило на глазах у капитана, который спокойно и уверенно про резюмировал: «П…ц», причем очень доходчиво и с демонстрацией наглядного пособия, что не вызвало никакого недоверия. Но все-таки Нептун смилостивился, и очередная волна отбросила БМРТ в сторону, и он тут же ушел в капитальный ремонт на Камчатку. Наконец-то настал черед механиков, которым с криками и дикими воплями все-таки удалось воткнуть тяжелую втулку в цилиндр и запустить двигатель, и пароход, словно очнувшись после кошмарного сна, рванул прятаться за ближайший остров. К концу вахты, испытывая все возможные виды качки, подгребли к островку. Для Николая проход по знакомым местам был далеко не первым, и он помнил некоторые местные особенности ландшафта и окружающих островок, глубин. Где-то поблизости на пути судна должна находиться одинокая скала, едва выглядывающая из воды, но в условиях сильнейшего шторма и накатывающихся громадных белых от пены валов обнаружить ее визуально было просто невозможно. Навигационная путевая карта от многократного использования была основательно затерта стиральной резинкой вместе с одиночной скалой, от которой на карте не осталось никаких следов. Хотя дело житейское и не такое уж редкостное, но от этого не легче, и последствия от такой неизвестности могут быть катастрофическими. Третий помощник выписал новую карту в местной картографии, но забыл положить ее в ящик штурманского стола с подобранными на рейс картами. И чисто машинально при переходе с карты на карту Николай вытащил старую карту, и ему сразу стало не по себе. Маленькую скалу нельзя обнаружить в такую погоду ни визуально, ни на экране радара: большой экран РЛС «Океан» полностью засвечен белыми точками – отражением гребней волн. Пришлось для пущей верности обойти стертое на карте пятно на безопасном расстоянии, где обязательно должна находиться одинокая скала. Лишь когда пришли в место предполагаемого укрытия, где действительно значительно упал ветер и волны стали совсем не страшными, второй помощник вызвал своего младшего коллегу и спросил про новую полученную карту. Тот, ни слова не говоря, тут же принес ее: скала и в самом деле была. При разборе прошедших полетов присутствовал капитан, и на его наивный вопрос Николаю: «Как ты все это помнишь?» – ответил, что жить очень хочется, на что последовало предложение выпить рюмку после вахты, от которого трудно было отказаться, да и как откажешься, если просьба капитана есть не что иное, как приказ в вежливой форме.