Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 5"

Лоцманская служба изначально являлась основополагающим звеном в обеспечении безопасности мореплавания, и чем интенсивнее судоходство, тем более она необходима. Ее развитие на Руси и позже в России шло в тренде мирового судоходства, постепенно приобретая цивилизованные формы и нормы морского права, которое тоже не стояло на месте, развиваясь и совершенствуясь. Петр Первый окончательно заложил законодательную базу и государственный подход к столь нужному делу. Хорошо понимая важность и приоритет лоцманской службы, он фактически выделил лоцманов в отдельную касту с многочисленными льготами, которые закрепили престиж и важность профессии.

И сегодня стоит пожелать современным лоцманам не забывать традиции, выработанные за сотни лет, а молодежи помнить науку своих отцов и дедов, пронесших верность своей сложной и уникальной профессии через многие годы. Ветеранам продолжать трудиться, передавая свой бесценный опыт молодым, не забывая, что и они были такими же всего лишь каких-то 20—30 лет тому назад.

Удачи, здоровья, бодрости и жизнерадостности, памятуя, что «и это пройдет», как было выгравировано на кольце того же иудейского царя Соломона. Прошедшее уже прошло, будущее еще не наступило, и есть только сегодня, время, в котором мы живем со всеми радостями и огорчениями, и пусть обыденность и повседневность никогда не затронут ваши душевные струны, радуйтесь каждому прожитому дню!

По рассказам капитана дальнего плавания Владимира Рогулина

Морская биография

Кто это там сказал про нас,

что мы живем и старимся?

Готов с любым из вас сейчас

вторично в путь отправиться!

Владимир Рогулин родился во Владивостоке в суровое послевоенное время, когда страна только-только отходила от громадных людских потерь и небывалой разрухи. В западных, бывших в оккупации, районах едва налаживалась жизнь, и люди все еще продолжали обитать в землянках. Карточная система также не отменялась, а тут еще неурожайные годы 1946—1947, когда погибло порядка полутора миллионов человек и вернувшимся с фронта миллионам демобилизованных воинов, мечтавшим о сказочной послевоенной жизни, пришлось в этом сильно разочароваться. Страну нужно было поднимать из развалин, засучив рукава, не гнушаясь никаким делом вне зависимости от наград и воинских званий. Конечно, подобная участь далеко не всем пришлась по нраву: молодым полковникам с семилетним образованием и увешанным иконостасом наград нужно было снимать форму и садиться за парту в вечерней школе, а днем работать, как обычным рабочим.

На этом безрадостном фоне Владивосток, как и весь Дальний Восток, выглядел вполне благопристойно: сюда не докатилась прошедшая война, хотя в определенные периоды времени участие Японии в войне почти не подвергалось сомнению, но наша соседка после разгрома немцев под Москвой так и не решилась вступить в большую войну, помня уроки Хасана и Халхин-Гола. С продовольствием в городе также было получше: выручало море, и местные пацаны учились ловить рыбу одновременно с началом первых самостоятельных шагов и умением говорить. Родительский дом находился в Куперовской пади, чуть выше нынешней остановки «Дальпресс», где сейчас находится магазин «Игнат». Морской прибой продолжал свой нескончаемый напев, шурша по песку и мелким камешкам в нескольких сотнях метров от дома, и все летнее время местная толпа сорванцов проводила на берегу, купаясь и ныряя в воды Амурского залива с раннего утра до позднего вечера, пока кожа не покрывалась зелеными пупырышками, и, дрожа от холода, пацаны старались незаметно добраться до дома, чтобы не попасть под горячую отцовскую руку: домашние обязанности еще никто не отменял, а их было предостаточно: огород, вода из ближайшего колодца или колонки с ведрами на коромысле. В случае прогула, когда в избытке чувств и эмоций ребятня забывала о своих домашних обязанностях, приходилось держать ответ дома и уже на следующий день сначала домашние работы, а уже потом море и другие развлечения, которых было предостаточно. Ребятня таскала полные ведра с водой, изгибаясь под их тяжестью так, что к вечеру побаливало все тело и хотелось только прикоснуться к подушке, чтобы тут же забыться в глубоком сне. Так уж водится, мальчишеские компании разбиваются на небольшие, более близкие группы по интересам и, как правило, остаются друзьями на всю жизнь. Самыми близкими друзьями детства у Владимира были Боря Коростелев, ныне Борис Яковлевич, добродушный, никогда не унывающий весельчак, умница и спортсмен, доктор технических наук, первый проректор Дальневосточного университета. Жив, здоров, и дружба продолжается уже более 60 лет.

Вторым был Гена Горский, полная противоположность Борису: спокойный и даже флегматичный, закончив ДВВИМУ, недолго поработал на флоте и уехал с женой в Ростов-на-Дону. Дальнейшая связь, к сожалению, оборвалась. Живя рядом с морем на мысе Кунгасном, обладание своей лодкой было едва ли не обязательным. В семье имелась своя весельная, плоскодонная лодка, которую сделал своими руками дедушка Владимира Тутов Федор Герасимович: красавец-мужчина с буденовскими усами, суровый, но справедливый, умерший в 1968 году от инфаркта. На этой лодке внук с дедом в летнее время почти ежедневно ходили на рыбалку в Амурский залив, и рыбы тогда было неизмеримо больше: камбала, навага, окунь и даже лососевые попадались. После окончания рыбалки дед разрешал внуку понырять с лодки и поплавать. А что это значило для 10-15-летнего подростка, рассказывать не нужно. Скорее всего, с того времени и возникла тяга к морю. Свой первый морской поход Владимир совершил на этой лодке, едва не стоивший жизни всей тройке друзей и преподавший первый, самый важный жизненный урок о том, что море нужно уважать и не совершать необдуманных поступков. Однажды дед разрешил всей неразлучной троице самостоятельно покататься на лодке, хотя и раньше он также позволял им подобное при условии не выходить далеко в залив, но постоянное барахтанье недалеко от берега друзьям уже порядком надоело, и они отважились добраться на веслах до противоположного берега залива – мыса Песчаный. Погода стояла почти идеальная, и расстояние до Песчаного при отличной видимости казалось совсем небольшим. За пару часов добрались до середины залива, но задул ветер, погода стала портиться, и силы были уже не те. Слава богу, хватило ума повернуть обратно, и после нескольких часов борьбы с разгулявшейся непогодой с кровавыми мозолями на ладонях, обессиленные, упали на долгожданный песок родного берега, получив важный жизненный урок. Хорошо, что дед не узнал о неудавшейся попытке покорения Амурского залива, а то бы не избежать заслуженного наказания, скорее всего, последовало бы отлучение от лодки, что означало: прощай, лето. Но выводы сделали сами начинающие мореплаватели, и главным было то, что с морем шутки плохи.

Второе запомнившееся на всю жизнь плавание совершил примерно в те же годы. Старший брат, работавший на дальстроевском пароходе «Феликс Дзержинский», взял своего младшего в рейс на Камчатку, и этот первый в жизни выход в море на настоящем судне окончательно определил дальнейшую судьбу Владимира. Окончив школу, он не раздумывал, куда идти: только в ДВВИМУ на судоводительский факультет, который и закончил в 1971 году, поступив в 1965-м. Женился также во время учебы на пятом курсе. Однажды в свободный вечер попросил своего однокашника Пашу Сулимина познакомить с девушкой, младшей сестрой его жены Надей, что тот вскоре и сделал. Случилось это в День Советской армии 23 февраля 1970 года. Надя работала секретарем у начальника организационно-строевого отдела училища Пивоварова Константина Игнатьевича. При знакомстве сердце екнуло и Владимиру стало ясно, что заднего хода не будет – он по-настоящему влюбился в эту юную 19-летнюю красавицу. 8 мая они сыграли свадьбу и с тех пор живут в мире и согласии уже более 50 лет, а Надя стала не только женой, но и самым верным другом.

Поступивших в училище судоводителей насчитывалось 190 человек, но окончили и получили дипломы лишь 70, то есть путь к знаниям в самом деле оказался тернистым и непосильным почти для двух третей поступивших. Ротным командиром, что-то вроде няньки, был капитан третьего ранга Виктор Андреевич Кортунов по прозвищу «Плафон» из-за своей необъятной лысины. Небольшого роста, с профессиональными плоскими шутками, распространенными в военной среде, которые и отличают их среди других. Но главное, что он был хотя и строг, но справедлив.

Владимир ненавидел рабочую обувь, именуемую презрительным словом «гады», что лишь подчеркивало общее отношение к грубым изделиям из сыромятной кожи, и постоянно ходил в хороших ботинках, вызывая недовольство ротного командира. В конце концов тому тоже надоело это перетягивание каната, и он потребовал: «Рогулин, если завтра на утренний осмотр выйдешь в своих ботинках, получишь четыре наряда вне очереди». Нужно было срочно выходить из создавшейся патовой ситуации: четыре лишних наряда были вовсе ни к чему. С трудом нашел один рабочий ботинок на левую ногу и после долгих поисков по иронии судьбы обнаружил еще один ботинок и тоже на левую ногу. Но делать было нечего и выбирать не приходилось. Надев оба левых ботинка, стал в общую шеренгу, косясь на носки, смотрящие в одну сторону. Подошедший командир промолвил: «Вот видишь, любо-дорого посмотреть». Вся рота, будучи в курсе событий, грохнула от смеха, но удалось избежать внеочередных нарядов, и, продолжая носить хромовые ботинки, наш герой старался не попадаться на глаза ротному.

Преподаватели в училище были замечательными старой закалки капитанами. Разве можно забыть первую в мире женщину-капитана дальнего плавания Анну Ивановну Щетинину, ведущую курс навигации. Во время ее лекций слушатели сидели с открытыми ртами и в навигацию по-настоящему влюбились. Во время небольших отступлений она рассказывала о военном времени, когда ее совсем маленький пароход в составе Балтийского флота эвакуировался с его главной базы в Таллине. При этом о своих заслугах не вспоминала, хотя и следовало. Ведь именно она единственная на своем малыше, забитом до отказа эвакуированными, пошла северным путем, приближаясь к финской границе до острова Гогланд, а затем уже и до Кронштадта без потерь, хотя из общего количества более чем в 41 тысячу человек погибли по разным источникам от 15 до 18 тысяч человек. Залевский Всеволод Вячеславович, преподававший астрономию, известен многим поколениям курсантов. Суровый и требовательный, он был безраздельно влюблен в свой предмет, знал все звездное небо и требовал того же от слушателей. Научил быстро и точно решать астрономические задачи по определению места судна, тем более что тогда никаких спутниковых навигационных систем не было и в помине. Беспрерывно курил, где бы ни находился: создавалось впечатление, что с папиросой он не расставался и во сне. На экзамены ему специально покупали любимые папиросы «Любительские», которые при курении производили настоящую дымовую завесу. Любовь к астрономии и знание предмета привил своим подопечным основательно, сделав прочный задел на будущую профессию, требовал, чтобы курсанты в вечерние и утренние сумерки выходили на улицу и определяли созвездия и названия звезд первой величины. Прошло полсотни лет, и до сих пор помнятся созвездия звездного неба. Но получить у него на экзамене даже четверку было чрезвычайно трудно.

Сентябрь 1965 года, начало занятий первого, недавно набранного курса. Экипаж, которым именовали общежития курсантов, четвертый этаж и четырехместный кубрик с окнами на северную сторону. Зимой ветер с Амурского залива насквозь продувал кубрик, замерзала вода в графине. Спали не раздеваясь, под суконными одеялами, накрывшись сверху шинелью. Тяжело было въехать в новую жизнь, с ограничениями и обязанностями, как и полностью поменять ее уклад. Учеба, наряды, строевая подготовка, холод и полуголодное существование. После первой сессии немалое количество отчисленных, не выдержавших крутую жизненную перемену. Вначале в кубрике вместе с Владимиром разместились Гена Пакусов – деревенский парень, и вскоре выяснился его ошибочный выбор учебного заведения, Юра Елычев – сибиряк, которого хватило лишь на два курса, и Леня Ивлев родом из Шкотовского района Приморья, крепкий, накачанный, небольшого роста, увлекался тяжелой атлетикой и стал впоследствии мастером спорта. Начитанный и хороший рассказчик, быстро приобрел авторитет среди однокурсников. Он также ушел с третьего курса, отслужил в армии, а затем окончил эксплуатационный факультет и институт народного хозяйства, именуемый Плехановским. Сейчас очень крупный бизнесмен, президент градообразующего предприятия в Приморье с численностью более тысячи человек. Истинное благородство никогда ему не изменяло, видимо, родился таким. Много позже, когда Владимир серьезно заболел, он полностью профинансировал его лечение в Южной Корее, за что Рогулин навечно благодарен своему старому товарищу. На его же юбилее тот сказал: «Знаешь, никогда не отмечаю свои дни рождения и никогда не хожу ни к кому, но для тебя делаю исключение, потому что твоя семья – единственные, кто не отвернулся от меня, когда возникли трения с законом. Спасибо тебе!» – и вручил царский подарок.

Окончив училище, 17 апреля 1971 года впервые пошел в рейс третьим помощником капитана на теплоходе «Алданлес» Дальневосточного пароходства, и Владимир до сих пор помнит его первый кассовый отчет, который делал на конторских счетах. Хорошо, что не на древнегреческих абаках. Вряд ли кто из современной молодежи представляет сущность почти древнего «арифмометра», разве что видели в старых фильмах. Но вскоре им на смену пришло тогдашнее чудо инженерной мысли: механический арифмометр «Феликс» – сколько раз рукоятку повернешь, на столько и умножишь.

В 1972 году – третий помощник капитана теплохода «Ясноморск», одного из старых «Андижанов», небольшого твиндекера, но другие современные суда тогда лишь начали поступать. Четвертым помощником был Гена Антохин, улыбчивый, веселый парень, будущий капитан ледокола «Владивосток», высвободивший затертое в ледяной ловушке Антарктиды научно-исследовательское судно «Михаил Сомов». В свои 70 лет он и остался таким же улыбающимся и веселым. «Не стареют душой ветераны!»

В 1974 году Рогулин стал одним из первых в своем выпуске старшим помощником капитана, но тянул старпомовскую лямку целых 16 лет, несмотря на многочисленные рекомендации, членство в КПСС, отсутствие малейших нарушений и безупречные характеристики. На неоднократные вопросы кадровики неизменно отвечали, что он в очереди и не стоит переживать. Диплом капитана дальнего плавания получил в 1986 году, но он долго оставался нереализованным. Работал в 1975 году старшим помощником на пароходе «Мурманск», который относился еще к военной серии судов типа «Эмпайр», близких родственников знаменитых «Либерти», строившихся на американских верфях в коротко рекордные сроки, не более одной недели на каждый, из расчета, что его жизнь ограничится всего лишь одним рейсом с ленд-лизовскими грузами. Но некоторые из ветеранов продолжали работать и через 30 с лишним лет, подтверждая поговорку, что старый конь борозды не испортит. Старое судно стояло на престижной линии «Находка-Джапан Лайн» с месячной стоянкой в портах Японии и такой же после трехдневного перехода в Находке. Капитан Нещадимов Иван Алексеевич, высокий и красивый мужчина под 60 лет, с сединой и добрым сердцем, к своему старпому относился как к родному, подбадривая: «Володя, работай, старайся, и все у тебя получится, будешь настоящим капитаном». Его уже давно нет среди нас, но слова запали глубоко в душу и, по сути дела, стали основным стимулом для достижения цели. Учитывая специфику рейсов на пароходе, в штате находился официальный переводчик японского языка, а неофициально еще и кагэбэшник Хорошавцев. На судне между собой его звали «дядя Вася». Несмотря на его принадлежность к конторе, он производил впечатление добродушного человека, по крайней мере так казалось: соберет японцев в обеденный перерыв на палубе и начинает рассказывать русские анекдоты на японском языке, и, хотя японский юмор сильно отличается от нашего, но ему каким-то образом удавалось донести до слушателей весь скрытый подтекст, столь непривычный для них, и японцы покатывались со смеху. Судно часто посещали представители советского торгпредства вкупе с японскими коллегами и после визита вежливости обращались к старпому с просьбой угостить свежим судовым хлебом, который на всех судах является, вопреки своей кажущейся простоте, настоящим продуктом хлебопекарного искусства, яством, вкусным, пышным, с хрустящей корочкой, и те, кто его не пробовал, могут лишь облизнуть свои пальчики. Востребованы так же, как и в других дипломатических и торговых представительствах за границей, баночная дальневосточная сельдь и полукопченые колбасы. Для пущей верности стоит отметить, что, как правило, почти все просящие работники советских представительств все норовили получить бесплатно, не предлагая ничего взамен. Но с Владимиром произошел редкий, если не небывалый в практике, случай. После обычного одаривания работника торгпредства в Японии он спросил:

– Всегда я, а вы мне что?

– А что ты хочешь? – последовал встречный вопрос.

– Машину, – ответил чиф.

На следующий рейс снова приходят эти ребята и говорят:

– Будет тебе машина, в токийском торгпредстве меняют «Опель-Кадет», и он будет твой. Бесплатно отдать его не можем, поэтому заплати чисто символическую цену в пять тысяч йен.

Это и в самом деле смешная цена. Машину привезли на рейд на барже и подняли на борт. В 1975 году официально купить иностранную машину было невозможно, и во Владивостоке иномарок всего-то было не более пяти штук, при том, что оформлялись они через Москву с огромным трудом. А в конкретном случае все получилось необыкновенно просто: машина куплена в советской организации за границей и, следовательно, привезена из СССР в СССР, и с оформлением никаких проблем не возникло, включая отсутствие даже самой малой таможенной пошлины. Таким образом Владимир Рогулин стал автомобилистом, получив водительское удостоверение с помощью дяди Васи Хорошавцева.

Владимир с удовольствием вспоминает теплоход «Иван Сырых», на котором проработал с 1978 по 1985 год и не хотел уходить, если бы не сложившиеся обстоятельства. До сих пор поддерживает дружеские отношения с капитаном Шарабариным Михаилом Дмитриевичем и автором этой книги. Работа на нем была не из простых, а усиленный ледовый класс значительно расширял географию этого пакетовоза дедвейтом 14 тысяч тонн. Арктические рейсы перемежевались с кубинскими, австралийскими и канадскими. Не обошла стороной и героическая полярка 1983 года, когда выгружали уголь на арктическом мысе Шмидта и обстановка ухудшалась с каждым днем, а во время стоянки в еще более дальнем Певеке к нему прилетели жена с дочерью, на самом деле из огня да в полымя, может, ее на это сподвигли жены декабристов прошлого XIX века? Пакетовозы типа «Влас Ничков», к которым относился и «Иван Сырых», имели грузовое вооружение в виде отдельных стрел-кранов. И при грузовых операциях одиночной стрелой весь процесс происходил очень медленно из-за недостаточной скорости поворота стрелы. Посовещавшись с капитаном и боцманом, старпом предложил установить стрелы неподвижно: одну над грузовым трюмом, а вторую вывести за борт, заведя контроттяжки, и соединить вместе грузовые шкентели, проще говоря, установить стрелы для работы «на телефон». Рационализация оказалась, кстати, и выгрузка пошла гораздо быстрее, что и позволило судну вырваться из ледовой мышеловки, которая должна была вот-вот захлопнуться, и тогда, скорее всего, пришлось бы выходить в западном направлении через Карские ворота. Но в последний момент все-таки удалось выскочить с помощью ледокола «Магадан». А многие суда ушли на запад за атомными ледоколами, некоторым же пришлось зимовать. «Иван Сырых», закончив выгрузку гораздо раньше благодаря внесенному предложению, вскоре добрался до чистой воды и направился во Владивосток. По итогам сложнейшей навигации 1983 года на судне вскоре получили циркуляр из службы кадров следующего содержания: «Просим на общесудовом собрании рекомендовать двух членов экипажа, наиболее отличившихся в успешном завершении рейса, для представления к правительственным наградам». Проведенное собрание единогласно рекомендовало старшего моториста и старшего помощника Рогулина – ветеранов судна, которые внесли большой вклад в успешное завершение рейса. Велико же было изумление всего экипажа, когда на подходе к Владивостоку получили радиограмму следующего содержания: «Поздравляем моториста Панченко и первого помощника Морозова с награждением правительственными наградами». Весь экипаж был шокирован: первый помощник из-за своей малограмотности не пользовался авторитетом среди экипажа и никоим боком не был причастен к успешному выполнению арктического рейса. Капитан по-настоящему был взбешен столь вызывающе хамским отношением к воле экипажа, на которую просто наплевали. Владимир сильно расстроился из-за вопиющей несправедливости. Его не столько прельщала сама награда, но душа просто взывала к какой-то высшей справедливости, и порой казалось, что такого быть не может, и это всего лишь сон, и стоит встряхнуться, как все вернется на круги своя. Капитан, прекрасно знавший реальную ценность Морозова, предложил ему идти в партком и отдать эту незаслуженную им медальку. Тому и возразить было нечем. Истинную причину очередного «кидалова» Рогулин узнал значительно позднее. С боцманом Федоровым и плотником Барановым еще долго работали вместе, сохранив теплые отношения на долгие годы. Как утверждает Владимир, ему везло на хороших людей, скромно умалчивая о себе, но основная причина в нем самом: хорошие люди льнут к себе подобным, и это не везение, а самая настоящая закономерность и обыденность.

80-е годы характерны для советского флота резко возросшими зерновыми перевозками импортной пшеницы из портов Канады и США. «Иван Сырых» был с самого начала задействован в этих перевозках, имея трюмы боксовой формы безо всяких дополнительных перегородок и выступающих шпангоутов. Пароходство вроде бы правильно планировало оптимизацию подобных перевозок, загрузив пароход углем в Восточном порту на Магадан, чтобы сократить пустой балластный пробег до американского материка. Но каково было экипажу приготовить грузовые трюмы к сюрвейерскому осмотру под погрузку зерна в зимних штормовых условиях Тихого океана на переходе после перевозки угля? Несмотря на боксовую форму трюмов, много смерзнувшегося угля оставалось на стрингерах, под кожухами трубопроводов и в других укромных местах. За время перехода нужно было не только убрать уголь до последней крошки, но и вымыть, покрасить трюмы, чтобы никакой принимающий сюрвейер не смог придраться. Что собой представляет северная часть Тихого океана в зимнее время, уже немало говорилось в предыдущих повествованиях. А трюмы сдавать нужно с первого предъявления, в противном случае длительный простой или же канадцы навяжут свою бригаду для подготовки трюмов по ставкам, многократно превышающим наши расценки, и общие расходы обойдутся в копеечку, к вящему неудовольствию руководства пароходства, и тогда последуют санкции: возможный перевод судна на магаданскую или камчатскую линию с тем же углем. Подготовка трюмов проходила при любой погоде, что само по себе нарушало правила техники безопасности, неукоснительного выполнения которых требовал начальник отдела техники безопасности кабинетный Русаленко, сидящий в своем теплом и уютном кабинете. На грузовую стрелу крепили беседку, на которой располагался плотник Баранов, и ему приходилось целый день кататься на 12-метровой высоте трюма, выгребая уголь изо всех закоулков в условиях постоянной непогоды при кренах до 25—30 градусов на оба борта, и как только выдерживал его вестибулярный аппарат такие цирковые номера в течение целого дня. Но вот и конец рабочего дня, и боцман поднимает грузовой гак вместе с беседкой и плотником и ставит на палубу. Плотник встает на свои все еще дрожащие от постоянного напряжения ноги, снимает страховочный пояс и отходит в сторону. В этот момент стрела ломается у самого основания (в шпоре) и падает. Причиной явилась большая раковина – дефект отливки. Случись это секундами раньше, и плотник упал бы с 12-метровой высоты, а сверху его могла догнать многотонная стрела. Не иначе как парень родился в рубашке. Казалось, после такого чудесного спасения ему и сам черт не брат, и жизнь его будет долгой и счастливой, но Саша ушел гораздо раньше от онкологии, когда работал боцманом в торговом порту. В то время Рогулин уже служил лоцманом в портофлоте и часто общался со своим бывшим плотником. Замечательный человек, и вечная ему память. Боцман Федоров еще долго продолжал работать на судне, и в его обязанности входила и герметизация трюмов во время перехода с канадской пшеницей, для чего использовали закупаемую через шипчандлера клейкую ленту РЭМНЭК, укладывая ее на уплотнительные буртики комингсов трюмов под крышки и на стыке крышек люковых закрытий. Тщательнейшим образом задраивали на все обжимающие задрайки, как и двери на главной палубе во все лазы в тамбучины и трюмы. Работу выполняли на совесть, и за все трансокеанские перевозки случаев подмочки зерна не было. Однажды, загрузившись в Ванкувере, снялись в очередной рейс и, выйдя из пролива Хуан-де-Фука, направились к проливу с одноименным островом Унимак. Обычная для поздней осени погода: сильный шторм, волны с шумом перекатываются через главную палубу и люковые закрытия, судно извивается во всех плоскостях, словно уж перед куриным гнездом с яйцами. Для уменьшения качки и заливаемости курс 30 градусов к бегу волн. Надводный борт не превышает двух с половиной метров в полном грузу. Постоянные сильные удары волн, сотрясающие весь корпус, вода не успевает сходить с палубы через ватервейсы. Перед отходом все водонепроницаемые двери на главной палубе задраены и вдобавок раскреплены деревянными клиньями. После прохождения очередной волны неожиданно вылетели деревянные клинья, словно и не были забиты плотницкой кувалдой, задрайки ослабли и дверь на рострах между трюмами два и три открылась, и хотя лаз в трюм был основательно задраен, но вероятность подмочки значительно увеличилась: кто знает, может, после удара очередной волны с люком лаза в трюм произойдет то же самое, что и с дверью, и тогда вода хлынет в трюм и речь пойдет не только о подмочке груза во всем трюме, но и о критическом положении судна. Нужно было без промедления снова задраить дверь, укрепив деревянными клиньями. Капитан спокойным, насколько это было возможно в такой ситуации, голосом приказал старпому с боцманом исправить ситуацию, поскольку именно они готовили судно к отходу. Уменьшив ход до малого, достаточного для удержания парохода против волны, легли на курс навстречу набегающим валам, чтобы уменьшить заливаемость палубы. Но качка до 20 градусов на оба борта продолжалась, и забортная вода, хотя и в гораздо меньших объемах, продолжала заливать главную палубу. Наметили маршрут, когда вода начинает уходить с палубы, старпом с боцманом бросаются вперед и, добежав до первых ростр, прячутся, дожидаясь следующего крена судна в противоположную от них сторону, добегают до желанной двери, закрывают и забивают задрайки и снова прячутся от вот-вот набегающей волны и крена в их сторону, затем после прохода очередного вала забивают клинья и такими же перебежками возвращаются в надстройку. Вариант сработал и, оказавшись в тепле настройки, облегченно переводя затрудненное дыхание и успокаивая готовое выпрыгнуть из груди сердце, наконец-то почувствовали, что опасность осталась позади, хотя дрожь в коленях временами еще продолжалась. Чувство страха свойственно всем, но далеко не всем удается его обуздать. Рогулин до сих пор испытывает чувство благодарности капитану Шарабарину, у которого многому научился и особенно отношению к людям. Знакомству с Михаилом Дмитриевичем уже 42 года, и сейчас он один из лучших его друзей. Крепкого здоровья ему еще на долгие годы. Когда возникла возможность перехода в лоцманскую службу, Владимир сразу же обратился за советом к своему старому другу, который сразу же поддержал его: «Иди, у тебя все получится». И вот уже четверть века все получается с работой, которая приносит не только материальное, но и моральное удовлетворение, что созвучно с душевным умиротворением и желаниями. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая жизнь, не встреть он на своем пути такого надежного наставника и друга. За время работы на одном и том же судне настолько привык к нему, что, когда предложили пойти в капитаны, предоставив на выбор несколько судов, выбрал однотипный «Капитан Самойленко», перегнал его после постройки на польской верфи в Гданьске, а затем на запад в Петербург, через Испанию и Данию с последующей сдачей подменному экипажу.

Лоцманом стал совершенно случайно, тем более что об этом даже и мысль не приходила. Успешно работал капитаном, добился того, что желал, и не помышлял уходить из пароходства. Однажды, находясь в отпуске, по какой-то причине отправился в службу кадров и встретил по пути Чумакова Анатолия Тихоновича, бывшего капитана с однотипного судна «Капитан Баканов», с которым в свое время пришлось недолго поработать, но подружиться успели. Обнялись, поздоровались, разговорились. Оказалось, что он уже несколько лет работает лоцманом и ничуть не жалеет о столь резкой смене профессии. Он-то и предложил перейти в лоцманы, так как один из ветеранов в их службе уходил на пенсию. Предложение озадачило, и Владимир обещал подумать. После консультации со своим бывшим капитаном он и подтвердил согласие. Встреча с Чумаковым стала поворотным моментом в его жизни, и Владимир много лет проработал с ним в одной вахте. С его подачи стал старшим смены и научился многим премудростям лоцманской службы. Знакомы уже почти полвека и связаны крепкими дружескими отношениями. В этом году Чумакову исполнится 80 лет: здоровья ему и огромное спасибо.

Много лет тому назад, будучи капитаном, случайно встретился на стадионе на футбольном матче местного «Луча» с Толей Передрейчуком, с кем вместе заканчивали ДВВИМУ. После окончания он сразу же пошел служить в КГБ и стал уже полковником. Он-то и поведал Рогулину о причине такой долгой задержки в старших помощниках, объяснив, что один из их общих знакомых находился в поле зрения правоохранительных органов и заодно были взяты под контроль все его друзья, в число которых входил и Владимир, а поскольку он ходил за границу и мог в ближайшее время стать капитаном, то от греха подальше конторские люди решили придержать дальнейшее продвижение. В этом была загвоздка по советскому принципу: «А как бы чего не вышло». Судьба же совершенно невиновного ни в чем человека никого не интересовала, тем более что в стране всегда на первом месте стояло государство, а не человек, составляющий основу этого самого государства.